Текст книги "Старинная легенда"

10

– Даже не знаю, – задумчиво протянул Магнус Джералдсон, прибыв наконец к месту происшествия, – туда, где Джиллиан едва не разделила судьбу «Блейзера». – Вскарабкавшись на скалу, он потрогал пальцем зарубки. – Может, эти штуки и впрямь оставлены зубилом или ломом. А может, и камнепадом.

– А вы не можете протестировать поверхность камня на предмет следов металла? – с надеждой спросил Катберт. Второй раз за день он вынужден был вернуться к злополучному повороту.

Джералдсон сдвинул шляпу на самые брови и сосредоточенно почесал в затылке.

– Я, конечно, справлюсь у наших криминологов, но вряд ли в лаборатории найдется оборудование настолько сложное. Можно послать образцы в государственную лабораторию судебной экспертизы. В зависимости от того, насколько они перегружены, ответа придется ждать от нескольких недель до нескольких месяцев.

Катберт ожидал чего-то в этом роде, и поэтому не задержался с ответом.

– Кажется, я смогу слегка ускорить процесс. Пару лет назад я работал над одной проблемкой, – шахту в горах затопило, – со специалистом-металлургом из госкомитета по науке и экспертизе. У него, – у доктора Бэрона, то есть, – есть доступ к растровому электронному микроскопу. С его помощью можно отследить очень малые количества вещества, – даже на уровне микроструктуры. Наверное, мне стоит с ним связаться; возможно, доктор Бэрон и не откажется взглянуть на наш камушек.

– Я был бы тебе весьма признателен.

– Между прочим, эта глыба, – отколовшаяся или отколотая, – до сих пор лежит на обочине дороги. Если ты поручишь кому-нибудь из своих ребят отвезти ее в город Фресно, – в калифорнийский центр геологических изысканий, – я звякну доктору Бэрону и предупрежу, что «подарочек» уже в пути.

– Договорились.

Джералдсон кое-как, дюйм за дюймом, спустился со скалы. А, едва оказавшись на твердой земле, отряхнул ладони о брюки и задумчиво вскинул глаза на Катберта.

– Ты думаешь, тот же самый человек, что прошлой ночью поломал кассеты мисс Брайтон, пытался сделать так, чтобы она вообще не добралась до руин?

– Да, такая возможность приходила мне в голову. А ты уже поговорил с Юджином Донованом?

– И с ним самим, и с его сыном. Вечером мистер Донован поужинал дома вместе с сыном и снохой, а потом еще пару часов поработал у себя в кабинете.

– Видел ли его кто-нибудь в течение этих часов?

– Чарли – не видел. Он до самого рассвета пробыл в конюшне, ухаживая за захворавшей кобылой. А миссис Донован, – Натали, – сказала, будто, ложась спать, заметила, что в окнах кабинета мистера Донована-старшего горит свет.

– Значит, по сути дела, ни один из них не может похвастаться стопроцентным алиби?

– Пока никому из них алиби и не нужно, – уточнил Джералдсон. – Отпечатки пальцев, обнаруженные на окне ванной комнаты, принадлежат Юфимии О'Брайен, а на видеокассетах – только «пальчики» самой мисс Брайтон и ее кинооператора. У нас нет никаких улик и никаких свидетельств в пользу того, что этот акт вопиющего вандализма совершен кем-то из представителей семейства Донован.

– Мисс Брайтон нутром чувствует, что так, – пробормотал себе под нос Катберт. Что за ирония судьбы: оба они – в сходной ситуации; оба верят в свою правоту, а формальных доказательств-то и нет!

Джералдсон поправил кобуру и уселся за руль пропыленного автомобиля.

– Я позабочусь о том, чтобы камень доставили во Фресно уже нынче вечером. А тем временем посоветовали бы вы мисс Брайтон держать ушки на макушке!

– Уже посоветовал.

Надо сказать, что одними советами Катберт не ограничился. Он и Джереми Багряное Облако дали зарок: в лепешку расшибиться, но не допустить, чтобы с молодой женщиной приключилась еще какая-нибудь неприятная неожиданность. Прошлой ночью Катберт долго разговаривал с вождем клана навахо, и во всех подробностях узнал о том, что же именно произошло десять лет назад. Тогдашняя трагедия нанесла жестокий удар по гордости Джиллиан, а у отца ее отняла работу. А на сей раз он, Далтон, позаботится о том, чтобы отголоски происшедшего не стоили документалистке еще и жизни.

Его обостренное чувство ответственности вновь заявило о себе, да как! Братья Далтон тотчас же опознали бы знакомые симптомы. Сурово нахмуренные брови. Побелевшие костяшки пальцев, – это Катберт мертвой хваткой вцепился в руль своего джипа. Воинственно выпяченный вперед подбородок. Но только сам Катберт знал, что на сей раз к чувству ответственности примешивается нечто иное: то, что глубже поверхностного увлечения, то, что заставляет умолкнуть голос плоти, то, что, кажется, подходит под определение страсти. Или желания. Или что бы уж там не бушевало в его груди, стоило ему только подумать о Джиллиан.

Далтон дал обратный ход, осторожно проделал разворот в три приема и покатил назад по извилистой тропе вдоль края каньона. Справа на мили и мили протянулось глубокое ущелье, – вода, заполнявшая его в течение последних десяти лет, ушла, словно ее и не было. А слева протянулась стена красновато-желтого песчаника. Катберт не спускал глаз с петляющей дороги, отслеживая каждый изгиб, каждый поворот, однако мысли его снова и снова возвращались к Джиллиан и непонятным зарубкам на камне.

Надо сегодня же вечером переговорить с нею, как только съемочная группа возвратится в мотель, твердо решил инженер. Надо рассказать Джиллиан и про зарубки, и про беседу с Джереми и с помощником шерифа. Сердце у него болезненно сжалось: сколько новой боли и страха принесет ей этот разговор! Но если опасность и впрямь есть, лучше встретить ее с открытыми глазами…

И, словно Катберту недоставало новых причин для беспокойства, что и без того усиливалось с каждым часом, начиная с двух часов пополудни небо загромоздили грозовые тучи.

Главный инженер не сразу их заметил. Но вот он вышел из административного здания вместе с главным подрядчиком, который рассчитывал уже завтра начать взрывные работы. И едва они переступили порог, как в лица им ударил порыв ветра, едва не выдернув из рук подрядчика свернутую в трубку схему.

– Фронт идет с севера, – заметил тот, опасливо оглядев иссиня-черную гряду облаков. – Хотелось бы верить, что побушует, да перестанет… Лишь бы в горах все не вылилось! Иначе завтра работать придется все равно что под водопадом.

– Надеюсь, что обойдется, – вздохнул Катберт.

И по привычке перегнулся через парапет – проверить шлюзовые затворы. Плотины более новые снабжались «плавающими» кессонами, что автоматически поднимались и опускались, контролируя поток воды. А в конструкциях старого образца, вроде этой, шлюзы представляли собою простейшие подъемные ворота.

Сейчас они зияли разверстыми пастями, – с тех самых пор, как началось осушение водохранилища. При угрозе наводнения Катбертовы ремонтники могли оперативно опустить ворота, но тогда вода скопилась бы за плотиной и затопила бы оборудование, размещенное подрядчиком у основания конструкции в преддверии начала работ.

А ведь затопить может и окрестности тоже… чего доброго, вода поднимется до самых развалин индейской деревни и накроет и их тоже…

Черт подери!

Катберт подумал о том, что, пожалуй, стоит приказать Джиллиан и ее группе немедленно покинуть запретную зону. Он даже схватился за рацию… и тут же снова затолкал ее в карман. Только мысль о том, что документалистке жизненно необходимо заново отснять уничтоженный метраж, помешала инженеру прокричать в микрофон: «Возвращайтесь немедленно!»

Что ж, будем следить за сводками погоды, мрачно порешил про себя Катберт. Придется каждые полчаса связываться с гидрометеостанциями, не говоря уже о Бюро Ирригации, и справляться насчет уровня воды выше по течению реки. Таким образом, он предоставит Джиллиан возможность пробыть у руин как можно дольше. Впрочем, надо бы предупредить ее прямо сейчас.

Некоторое время Катберт сосредоточенно сражался с рацией. Но вот, наконец, через атмосферные волны к нему пробился долгожданный голос, – срывающийся, встревоженный, нетерпеливый.

– Дождь? Какой еще дождь? Никаких облаков не вижу!

– Тучи собираются на севере. Высунь голову из пещеры и оглядись по сторонам!

Послышался глухой стук, шум шагов по камню, приглушенное ругательство. А мгновение спустя снова послышался голос Джиллиан, – на сей раз ликующе-возбужденный.

– Ветер поднялся! Кларенс записывает ровно то, что мне нужно!

– Джиллиан, но тучи…

– Да ты только послушай!

Должно быть, молодая женщина выставила руку с рацией из пещеры. Послышался тихий свистящий стон: мало-помалу он набирал силу, переходя в душераздирающее рыдание, от которого кровь стыла в жилах. Во всяком случае, Катберт почувствовал, что волосы у него становятся дыбом.

– Слышишь, какие завывания?

– Слышу, слышу. Джиллиан, но тучи…

– Не беспокойся! Я послежу за погодой. Когда я слышала этот стон в последний раз, я едва с утеса не сверзилась. На сей раз буду поосторожнее. Еще не хватало, чтобы меня унесла река – кто же тогда съемки закончит!

– Я свяжусь с тобой, как только решу, что вам пора покинуть запретную зону.

– Спасибо!

– А если ты уедешь раньше, дай мне знать.

– Непременно!

И, не дождавшись продолжения, Джиллиан отключилась: ей явно не терпелось вернуться к своему проекту. Вздохнув, Катберт последовал ее примеру.

К вящему его облегчению, еще с час гроза бушевала где-то вдали от верховьев реки. В течение второго часа ситуация не изменилась. К тому времени, как рабочий день подошел к концу и Далтон отослал подчиненных домой, небо на севере приобрело зловещий, иссиня-черный оттенок. Часы пробили шесть.

А от Джиллиан по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Катберт не сомневался: одержимая документалистка использует на все сто каждый час светового дня, каждый порыв ветра. Досадливо сдернув с головы шляпу-стетсон, Катберт уселся в джип. Конечно, можно связаться с Джиллиан по рации и сказать, чтобы возвращалась. Но не лучше ли по-быстрому спуститься в каньон пешком, – поглядеть, как обстоят дела, и предложить подвезти молодую женщину до города. И, воспользовавшись моментом, рассказать ей про зарубки на песчанике.

Во всяком случае, именно такое оправдание Далтон для себя измыслил, притормаживая рядом с «Блейзером» пятнадцать минут спустя. Пикапа на месте не оказалось: значит, по крайней мере часть съемочной группы Джиллиан отправила назад, в город. Катберт решительно зашагал вниз по склону, к речному руслу. Черные тучи с каждой минутой подступали все ближе.

Добравшись до временного лагеря съемочной группы, разбитого у основания скалы, Далтон обнаружил, что все киношники уже отбыли восвояси, – остались только украшенный серьгами да наушниками Робби, и Джереми Багряное Облако. Робби, удобно устроившись на камне, отрешенно глядел в пространство: видимо, весь ушел в прослушивание.

– Он, никак, ветер слушает? – осведомился Катберт, указывая на парнишку.

По иссохшему, точно пергамент, лицу Джереми разбежалась целая сеть мелких морщинок.

– Нет. Сдается мне, он слушает голос девы по имени Барбара Стрейзанд.

А Робби, похоже, настолько увлекся рок-н-роллом, что весь мир перестал для него существовать. Во всяком случае, звука шагов он не услышал. Катберт похлопал любителя вокала по плечу, и парнишка от неожиданности подскочил на полфута, никак не меньше. А затем поспешно сорвал с себя наушники и развернулся к «злоумышленнику».

– Эй, ты, балда, полегче на поворотах, так человека заикой сделать можно!

– Прости, не хотел. Где твой босс?

– Там, наверху, среди развалин, микрофоны собирает. А меня послала вниз, запаковывать остальное, чтобы до дождя успеть.

– Так приступай!

Бровь, украшенная серьгою, скептически поднялась, но Катберт слишком убедительно умел приказывать, а Робби слишком привык подчиняться, так что перепалки не воспоследовало.

– Мне придется два раза прокатиться туда-обратно, – проворчал подросток себе под нос. – Кларенс, видите ли, расклеился, и бросил на меня половину своей техники. А в «Блейзер» все не влезет.

– Тогда загружай все, что сумеешь унести, и поезжай вместе с Джереми. А я дотащу остальное и подвезу Джиллиан, когда она закончит с микрофонами.

– Ой, спасибочки!

Джереми с Робби уже скрылись из виду, а Джиллиан так и не показалась. Катберт выждал еще минут пятнадцать, а затем, потеряв терпение, громко позвал. Крик его эхом отразился от утесов, прежде чем налетевший ветер подхватил его и унес куда-то в скалы.

Ругаясь на чем свет стоит, он взялся за алюминиевую лестницу. Надо думать, Джиллиан опять с головой ушла в свои поэтические грезы, или настолько одержима мыслью записать все интонации душераздирающих завываний, что на потемневшее небо взглянуть и не подумала.

А вот Катберт безошибочно оценил ситуацию. Заметил он и зловещего вида тучу, надвинувшуюся совсем близко, и молнию, что змеей вынырнула из-за черной гряды, застав его, как говорится, между небом и землею. Проклиная все на свете, Далтон проворно преодолел последние ступеньки и отпрыгнул подальше от металлических перекладин за секунду до того, как новый ослепительно-белый зигзаг прочертил грозовое небо. Отряхнув руки и коленки, инженер отошел от края на несколько шагов и поднял взгляд кверху, туда, где среди туч переливались и искрились электрические разряды.

– Ох, проклятье!

Ни он, ни Джиллиан по этой лестнице вниз не спустятся до тех пор, пока гроза не утихнет.

Именно об этом Далтон и сообщил документалистке, когда, несколько секунд спустя, она появилась из пещеры, вся увешанная черными проводами и микрофонами самых разных форм и размеров.

– Ты что, смеешься?

Катберт провел рукою по волосам, стряхивая дождевые капли.

– Молния бьет с силой двадцати тысяч ампер. По-твоему, это повод для смеха?

– Двадцать тысяч? – Джиллиан оглядела потемневшее небо с новым, благоговейным почтением. – Похоже, придется нам обосноваться здесь и переждать бурю.

Сняв с плеча бесчисленные петли проводов и кабелей, Джиллиан собралась было расположиться под защитой полуразрушенной каменной стены, но Катберт ухватил документалистку за локоть.

– Лучше углубиться в пещеру, подальше от лестницы.

Радуясь возможности возвести между собою и возможностью превратиться в жаркое как можно больше каменных преград, Джиллиан осторожно обошла обвалившуюся стену и нырнула под низкую притолоку, тотчас же погрузившись в непроглядную, чернильно-черную тьму.

Катберт последовал за нею, но не спеша, осторожно выбирая путь среди обломков сланца, дожидаясь, чтобы глаза привыкли к полумраку пещеры.

– Сюда, в глубину!

Голос ее, эхом отразившийся от каменных завалов, манил и звал за собой. Еще несколько шагов – и стены сомкнулись. А своды опустились совсем низко, так, что Катберт дважды ощутимо стукнулся головой. Единственным источником света служили непредсказуемые, слепяще-яркие вспышки в узких проемах окон. Даже спустя три дня, проведенные под палящим солнцем, деревня, проспавшая десять лет под водой, пахла сыростью и тлением.

– Вот эта комната недурно сохранилась, – радостно объявила Джиллиан. Катберт послушно согнулся в три погибели, проходя под низкой притолокой, – и оказался в небольшом, тесном, но по-своему уютном помещении.

Эта комнатушка пряталась в самой глубине пещеры, под низким выступом. Одно-единственное узкое оконце выходило на каньон. Сделав шаг вперед, Катберт споткнулся и едва не свалился прямехонько в правильное прямоугольное углубление в каменном полу. Это импровизированное «корыто» наводило на мысль об исконном предназначении комнаты. Должно быть, здесь размещалась кухня или кладовая, догадался Далтон. Здесь индейцы зуни размалывали зерно в муку, здесь хранили свои немудреные запасы.

Осторожно пригибаясь, Катберт наощупь двинулся вдоль стены, пока не различил в темноте бледный овал лица Джиллиан.

– А ты, случайно, фонарика с собой не захватила? – поинтересовался он.

– Захватила, и даже не один, но в данный момент все они покоятся в недрах моего рюкзака, который лежит себе на земле в нескольких футах от лестницы. – Молодая женщина с надеждой подняла взгляд. – А ты, часом, не взял с собой чего-нибудь пожевать?

– Увы мне! – Катберт присел с нею рядом, устало прислонился к стене. – А регулярно питаться ты не пробовала?

– На выездных съемках на обеды да ужины вечно времени не хватает. – Джиллиан на мгновение задумалась. – Впрочем, дома – тоже. Если честно, в моей шкале жизненных ценностей еда где-то в самом низу.

– Кроме, разве, тех минут, когда ты работать не можешь, – подсказал Далтон.

В сумеречной темноте яркой белизной блеснули ее зубки, – молодая женщина улыбнулась.

– Да, особенно в такие минуты. Вот почему я держу в штате такого разгильдяя как Робби. Он-то никогда не забудет заказать пиццу или сбегать за хот-догами.

– Так, для справки: а в какой валюте ты ему платишь? В серебряных кольцах для носа?

– И в них тоже. И еще – индивидуальным инструктажем во всем, что касается документальной съемки. Ты, небось, на его видок купился? А внешность, между прочим, обманчива. Робби с отличием закончил калифорнийский университет Хьюстона по классу кинематографии, сейчас – там же в магистратуре.

– Мог бы для разнообразия прослушать курс по профессиональному имиджу, – проворчал Катберт, вытягивая ноги.

– Многим это бы не помешало. Вот взять, например, тебя. Когда я впервые тебя увидела, – в потертых джинсах и соломенной ковбойской шляпе, – мне и в голову не пришло, что я имею дело с главным инженером.

– Ты имеешь в виду тот день, когда с утеса съехала? Надо сказать, что и твоя внешность тоже изрядно вводила в заблуждение. Любой бы счел тебя легкомысленной богемной натурой со склонностью витать в облаках.

– Во-первых, ни с какого утеса я не съезжала. Это несчастный случай, а не промах неумелого водителя. Во-вторых, если мне не изменяет память, именно такой богемной особой ты меня и счел.

Вот теперь разговор принял именно тот оборот, когда уместно было сообщить Джиллиан, что, возможно, этот несчастный случай был подстроен. А Катберт к тому и вел. За тоном его, нарочито небрежным, скрывался тонкий замысел: инженер заранее просчитал каждую фразу, каждую реплику. Ему ужасно не хотелось испугать Джиллиан, чтобы в глазах у нее снова возникло это загнанное, отчаянное выражение. Не то, чтобы сейчас Далтон смог бы увидеть эти огромные фиалковые глаза, но он отчетливо помнил прошлый вечер и ее искаженное мукой лицо.

Но едва инженер открыл рот, собираясь рассказать ей о зарубках на камне, когда сама природа свершила то, чего он усиленно пытался избежать. Оглушительный раскат грома перепугал его спутницу едва ли не насмерть.

Небо словно раскололось. У самого окна вспыхнула, рассыпаясь искрами, ослепительно-яркая молния. Тесная комнатушка озарилась мертвенно-белым светом. Джиллиан взвизгнула не хуже баньши и весьма убедительно изобразила барсука, попытавшись зарыться в Катбертову рубашку.

Далтон обнял молодую женщину за плечи, успокаивая, поглаживая по спине, чуть заметно морщась, когда локоть ее, точно бурав, впился ему в бедро. Гулкий раскат гром прогрохотал в скалах – и угас где-то вдали. И Катберт ободряюще похлопал спутницу по плечу: дескать, все, отбой.

– Все в порядке, Джиллиан, все в порядке…

– Это ты теперь так говоришь! – пробормотала она невнятно, по-прежнему зарываясь лицом в его рубашку. – А минуту назад поминал про двадцать миллионов ампер!

– Двадцать тысяч.

– Да сколько бы ни было!

Возможно, Катберт со временем и убедил бы ее оторваться от спасительной рубашки, если бы в это самое мгновение не хлынул дождь. Тот самый ливень, который собирался весь вечер, да вот, наконец, и собрался. Небо словно прорвало! Непроницаемая стена воды отгородила пещеру от окружающего мира. Завывающий ветер, словно насмехаясь, сбил в сторону тугие струи и щедро плеснул в окно.

Если растешь рядом с тремя весьма изобретательными на мелкие пакости братцами, вырабатывается условный рефлекс. Катберт мгновенно откатился от окна и водяных брызг, прихватив с собою и Джиллиан.

И в результате каким-то непостижимым образом Джиллиан оказалась у него на коленях. Сам Катберт так и не смог бы сказать с уверенностью, нарочно ли он это подстроил или все вышло по чистой случайности. Но, как бы то ни было, молодая женщина поменять положение и не подумала. Осталась где была, упираясь плечом ему в грудь, а влажный шелковистый локон слегка щекотал ему нос.

И Катберт решил про себя, что с сообщением о зарубках на камне можно и подождать. Сейчас он просто согреет Джиллиан, поделится с нею теплом, чтобы унять, наконец, эту дрожь, вызванную испугом или холодом, пришедшим с дождем и темнотой.

Однако благие его намерения просуществовали ровно столько, сколько времени потребовалось Джиллиан, чтобы устроиться у него на коленях поудобнее. Тела их соприкасались ровно в тех местах, в которых соприкасаться не следовало. Не прошло и двух секунд, а Катберт, что совсем недавно сидел спокойно, расслабившись, закаменел и напрягся.

Джиллиан просто не могла этого не заметить. Она снова пошевелилась, – вызвав тем самым цепную реакцию. Ударилась макушкой точнехонько ему в подбородок, впилась локтем в то же многострадальное бедро, а грудью прильнула куда-то чуть выше солнечного сплетения, так что Катберт напрягся еще сильнее.

Упершись ладонями ему в грудь, Джиллиан чуть приподнялась, села прямо. В темноте Катберт почти не различал ее лица, слышал лишь частое, прерывистое дыхание. Инженер отчаянно пытался измыслить какой-нибудь способ выпутаться из неловкой ситуации, списать все на грозу и холод, как вдруг послышался голос Джиллиан, – тихий, вымученный, чуть срывающийся.

– Катберт?

– Да?

– Прошлой ночью, у водопада…

В комнате воцарилась напряженная тишина. Катберту приходилось осторожно подбирать слова и интонации, – тем паче что в горло словно вонзались острые раскаленные иглы.

– Что прошлой ночью у водопада?..

– Мне хотелось, чтобы ты меня поцеловал. Почти так же сильно, как сейчас хочется.

Только призвав на помощь всю свою силу воли, Катберт обуздал неуемное желание тотчас же поступить по ее слову.

– В этой фразе мне явственно послышалось «но».

Нежные ладони легли на его щеки. Лицо Джиллиан смутно белело во тьме опалово-бледным овалом.

– Но я не хочу тебя обманывать. Когда я говорю: тебе не о чем тревожиться, я не стану повторять ошибок десятилетней давности, – верь мне, пожалуйста! Я не стану влюбляться в тебя по уши, только потому, что я… потому, что мы… – Она обреченно, прерывисто выдохнула. – Словом, вот поэтому.

В силу уж совсем непостижимых причин, торжественные уверения Джиллиан в том, что она ни за что в него влюбляться не станет, Катберта больно задели. Да Бога ради, на что ему сдались всякие там влюбленности! До сего момента ему хотелось одного: чтобы тела их сплелись, чтобы она ощутила его тяжесть, а он – слушал, как она задыхается, и постанывает, и вскрикивает в упоении восторга.

Но теперь ему требовалось большее… хотя он понятия не имел, что именно, и под угрозой казни не ответил бы, – ведь нежные, влажные губы и нетерпеливые руки Джиллиан мешали ему сосредоточиться, сбивали с толку, лишали самообладания.

Позже, решил про себя Катберт. Позже он разберется с этим иррациональным откликом на ее слова. А сейчас, когда Джиллиан прильнула к нему, и жадные ее губы – на его губах, мыслить здраво он не в состоянии. Да и кто бы на его месте сохранил ясность рассудка?

Он откинулся назад, – так, чтобы Джиллиан рухнула на него, защищая ее своим телом от твердого камня. Языки сплелись. Колени соприкоснулись. Руки скользили, робко задерживались на мгновение, и снова принимались за исступленные ласки. За окном то и дело вспыхивали молнии, но над ними двумя сомкнулась непроглядная темнота пещеры, – точно кто-то набросил плотный и душный плащ. Дождь хлестал в узкую щель окна, гулко барабанил по камню. Но Катберт не замечал сырости, не задумывался о ливне. Все его чувства подчинила себе Джиллиан. Вот так буйная, могучая, многоводная река приводит в действие гигантские гидравлические турбины… В ушах у него шумело, и вскипала кровь, и огонь разливался по жилам с каждым ударом сердца, с каждым толчком участившегося пульса.

Вся она – длинные, стройные ноги, и округлые, нежные груди, и жадные губы, и напоенный медовой сладостью, настойчивый, предприимчивый язычок… Катберт гладил, и целовал, и покусывал нежную кожу подбородка, и шеи, и плавный изгиб плеча. Но каждый игривый укус только распалял его голод, каждое прикосновение пальцев к ее бедрам и талии пробуждало к жизни крохотные язычки пламени. Далтон откатился чуть в сторону, – так, чтобы Джиллиан было удобнее, – запустил руку под эластичную футболку, нащупал маленький упругий сосок…

Вытянувшись сверху, обхватив его ногами, прильнув к нему всем телом, Джиллиан изумлялась про себя: что за неодолимую магию Катберт творит каждым прикосновением, каждым движением пальцев и языка! Никогда еще не пылала она пламенем настолько жарким. Никогда не желала так ни одного мужчину. И мгновенная мысль эта настолько ее встревожила, что молодая женщина оторвалась было от любимого, приподняла голову… Дыхание ее, прерывистое и частое, заглушало шум дождя за окном.

– Катберт…

– Знаю, все знаю, – глухо отозвался он. – Ты не хочешь повторять ошибок десятилетней давности.

Он запустил пальцы во влажные огненно-рыжие пряди, не давая молодой женщине повернуть голову ни вправо, ни влево. Глаза его, приобретшие оттенок обсидиана, пылали темным огнем: обжигающую власть этого взгляда Джиллиан ощущала даже во тьме.

– Однако скажу тебе, – так, для справки, – я – не Чарли Донован.

Джиллиан со всхлипом перевела дыхание.

– Я знаю. Мне и в голову не приходило… Я вовсе не хотела дать понять, что…

– А сейчас – совсем не то, что было десять лет назад.

И с этими словами Катберт притянул ее голову к земле и поцеловал, – с властной, исступленной требовательностью. Неистово впился в ее губы, словно доказывая, что он нисколько не похож на ее первую любовь, – на обворожительного, бесхарактерного франта. Джиллиан чувствовала, как этот бешеный порыв захлестывает ее, подчиняет и сокрушает, но и в ее душе уже пробудилось нечто первобытное, столь же стихийное и неуправляемое. В этой пещере, во тьме, на холодном каменном полу, пока за окном искрами рассыпались молнии и гулко грохотал гром, Джиллиан Брайтон, эмансипированная женщина двадцатого века, на мгновение ощутила примерно то же, что, должно быть, испытывали индианки племени зуни много веков назад, когда мужчины их возвращались с охоты и требовали своего.

На краткий миг граница между реальностью и вымыслом словно исчезла, растаяла в воздухе. Настоящее слилось с прошлым. Накатило ощущение беспомощности. И не просто беспомощности, а прямо-таки паники. Подобно Плакальщице каньона Санто-Беньо, Джиллиан ощущала себя загнанной в ловушку, связанной с этим сильным, мускулистым, неумолимым мужчиной узами более крепкими, чем веревки, более неразрывными, чем цепи.

Она могла остановить поток событий одним только словом, да что там – жестом, просто-напросто уперевшись ему в плечо. Джиллиан знала, что это – в ее власти. Катберт не станет завершать яростный поцелуй не менее яростным насилием, если только она приподнимет голову и сумеет выговорить слова протеста.

Она попыталась. Даже сумела-таки оторвать голову от земли на дюйм-другой, прежде чем первобытная страсть, всколыхнувшись в груди, заглушила протест на полуслове. Теперь ей владели инстинкты более глубокие, чем мысль, более древние, чем время. Джиллиан хотелось ощущать его близость, гладить ладонями плечи, и спину, и руки, наслаждаться соленым привкусом кожи. Уступая этой темной, стихийной потребности, молодая женщина вцепилась в его рубашку, вытащила ее из джинсов, запустила руки под полотняную ткань. С губ его сорвалось глухое восклицание, – не то нетерпения, не то торжества. Но не успела Джиллиан сделать выбор в ту или иную сторону, как Катберт уже стянул с нее футболку. Небрежно смял эластичную ткань и подпихнул комок ей под плечи, смягчая прикосновение к твердому камню.

Мгновение спустя рубашка его разделила участь футболки – и послужила подкладкой для ее бедер. Джиллиан едва успела ощутить влажной кожей холодный, сырой сквозняк, как Далтон подался вперед – и принялся горячо и жадно исследовать ее груди. Он игриво покусывал то один сосок, то другой, дразня, теребя, лаская, пробуждая к жизни тысячу жалящих иголочек, под будоражащими уколами которых она выгибалась всем телом и хватала ртом воздух.

Разгоряченная, влажная от испарины кожа словно излучала лихорадочное желание. Но вот рука Катберта потянулась к «молнии» на джинсах. Он легонько задел костяшками пальцев ее живот, и эластичные мышцы с готовностью сократились. О, как Джиллиан хотелось этого сближения! Как мечтала она принадлежать этому мужчине! Мечтала принять его внутрь себя, испытать свою волю и власть своей женственности в поединке с этой всеподчиняющей мужской силой. Однако даже первобытные инстинкты, временно подчинившие ее себе, не смогли полностью заглушить здравый смысл двадцатого века.

– Нельзя, – выдохнула она. В голосе ее звенело горькое сожаление. – Я хочу тебя. Поверь мне, я очень тебя хочу. Но я не… у меня нет… у меня нет этого самого… Ну, сам понимаешь! – со стоном докончила она.

Губы его изогнулись в неспешной, самодовольной усмешке.

– Я тебе, часом, не рассказывал про своих братьев? У меня их целых трое, один – младший, двое – старших.

Про себя Джиллиан подумала, что момент для обсуждения генеалогических подробностей выбран не совсем удачно. Она же с трудом дух переводит, как уж тут прикажете выказывать живой интерес к чему бы то ни было, кроме движения его чутких пальцев, что как раз принялись выписывать миниатюрные круги вокруг ее пупка.

– С тех самых пор, как мне исполнилось двенадцать, – прошептал Катберт, с нескрываемым интересом наблюдая за тем, как упругий живот ее стремительно вздымается и опадает, – Шон и Элджи по-братски позаботились о том, чтобы я выходил из дома полностью экипированным на случай любой неожиданности.

Джиллиан не сдержала смеха.

– С двенадцати лет, э?

– Мы, Далтоны, взрослеем рано, – невозмутимо пояснил Катберт. В темноте ослепительно сверкнули белые зубы, – в благодушной усмешке уверенной в себе мужественности.

Поздно или рано, но Далтоны и в самом деле взрослели. Во всяком случае, этот. Джиллиан не могла не отметить с уважением степень возмужания, когда Катберт сбросил джинсы. Он был, – говоря кратко и по существу, – просто великолепен! Загорелая до бронзового оттенка кожа туго обтягивала бугорки мускулов и узкие бедра. Черные волоски курчавились на груди и внизу живота, – точно припорошив их пылью.

И, едва Катберт вытянулся на камне рядом с ней, те самые инстинкты, которые Джиллиан пыталась обуздать еще минуту назад, наконец-то одержали верх и полностью вышли из-под контроля. Молодая женщина чуть приподняла бедра, – так, чтобы Катберту проще было стянуть с нее шорты заодно с трусиками, – и радостно подалась навстречу любимому, приветствуя его тяжесть. Коленями он раздвинул ей ноги, и снова жадно и требовательно припал к ее губам.