Текст книги "Под Южным крестом"

– Ты совершенно прав, матрос. Я тоже пережил потрясение, увидев, как таким варварским способом уничтожают этих прелестных созданий. Только взгляни, как все в них гармонично. Как сочетаются эти яркие цвета, как изысканно переходят один в другой; нет никакой дисгармонии, никакой крикливости, а при этом оттенки их оперений поражают невероятной насыщенностью! Их туловища грациозны, наряды элегантны.

– Я отлично понимаю, о чем ты говоришь. Большие попугаи-ары из Гайаны и Бразилии одеты в «яркие наряды», как и эти птицы солнца, они такие же разноцветные, но при этом выглядят смешными.

– Браво. А все дело в том, что райские птицы носят туалеты, словно истинные парижанки, в то время как ара, окрашенный в те же цвета, кажется разнаряженным в пестрые лохмотья, как безумные англичанки.

В это время папуасы «подготавливали» райских птиц так, чтобы их кожа превратилась в товар, за которым с такой жадностью гоняются все торговцы. Работа была несложной, и выполняли ее дикари с должным усердием и проворством. Отрезав лапки и крылья, они брали прекрасное тельце, просовывали под кожу палку, которая застревала в клюве, и наматывали эту кожу вокруг палки, одновременно покрывая ее ароматической смесью, после чего оставляли сохнуть. Именно в таком виде, без всяких изменений, райские птицы и попадали в Европу.

К концу часа от радужной стайки птиц солнца не осталось и следа – лишь плотно скрученные цилиндрики да куча окровавленных тел, разложенных на большом пальмовом листе.

– Что ты собираешься делать вот с этим? – спросил парижанин у Узинака.

– Съесть, – ответил доблестный папуас. – «Буронг вайя» вкусны в любое время года, но в это – особенно. Они питаются мускатом, который их опьяняет и придает их плоти особый аромат. Ты увидишь.

– Спасибо, – живо откликнулся Фрике. – Что-то этим утром у меня нет аппетита. Я удовлетворюсь кусочком саго. Пуф! Эта пища покажется мне трапезой римского императора.

Глава XII

Осада воздушного дома. – Разбойники! – Нельзя не вспомнить воина-марафонца. – Любопытные способы туземного строительства. – Голод. – Неужели им суждено быть съеденными? – То, что находилось на конце лианы, привязанной к стреле с желтым оперением. – Фалангер, или кускус. – Двадцать пять килограммов свежего мяса. – Кто же «автор» щедрого подношения? – Признательность обездоленных. – Снова кароны-людоеды. – Фетиш папуасов. – Сначала птицы солнца, затем – птицы ночи.

– Итак, матрос, что ты обо всем этом думаешь?

– Что я хотел бы поскорее убраться отсюда.

– Звучит привлекательно. А уж как я этого хочу!

– Нам решительно не везет.

– Да уж, невезение так невезение!

– В конце концов, невезение начинает надоедать. Попасть под замок на борту «Лао-Цзы» и при этом приобрести в качестве лучшего друга лютый голод, попасть в окружение на острове Вудларк… хорошо, что еще не съели…

– Теперь мы заперты здесь, на высоте сорока пяти футов, на каком-то решетчатом настиле в две сотни квадратных метров…

– И под рукой нет ничего, что можно было бы забросить в продовольственный трюм.

– Почти как на борту парусника, застрявшего в открытом море из-за мертвого штиля, когда уже съели всех матросских кошек и крыс с камбуза. Это напоминает мне времена, когда я служил юнгой. В ту эпоху старые моряки не покидали свой пост на протяжении всего путешествия: трюмные матросы оставались в трюме, а марсовые матросы – на марсе.

– Такое просто невозможно!

– Возможно. Ты должен был узнать об этом из палубных сплетен. После двух лет плавания трюмные матросы выползали из своей дыры мертвенно-бледными, словно сырое тесто…

– А как быть с марсовыми матросами?…

– Сидели среди такелажа, как попугаи на жердочке. Спускали оттуда корзину, которую юнга наполнял едой, захваченной в камбузе.

– А сегодня ни камбуза, ни корзины…

– И у юнги живот к спине прилип, как у тех самых моряков старой закалки.

– Это не может длиться вечно.

– Слабое утешение, но тем не менее.

– Что делает враг?

– Ха! Как обычно – прячется, готовый в любую секунду нашпиговать нас стрелами с красным оперением.

Фрике невзирая на ночную темноту тихонько подошел к самому краю воздушной платформы и попытался пронзить зорким оком окрестную тьму.

– Будь осторожен, матрос. Ты знаешь, что этот решетчатый настил широк, но у него нет леерной стойки.[59]59
  Перила с сеткой, окружающие марс. (Примеч. авт.)


[Закрыть]

– Не бойся, мне это известно.

– Ничего нового, не правда ли?

– Ничего. Под деревьями черным-черно, как на дне глубокого колодца. Лунный свет просто не может преодолеть эту плотную зеленую завесу.

– Кстати, касательно наших друзей-папуасов, что там у них? Что-то их совсем не слышно.

– Они точно так же, как и мы, держатся за животы. Они расположились с другой стороны дома, уселись на корточках вокруг костра, отблески пламени которого прикрыты листьями саговой пальмы.

– Я еще раз выскажу свое мнение: это не может продолжаться вечно, и, если не найдем выхода из сложившегося положения, мы скоро начнем потихоньку есть друг друга.

– Надо же, кажется, что жаркое из райских птиц мы ели дьявольски давно. А ведь начинали именно с него.

– Ну, это было нетрудно, потому что они были очень вкусны. Как жаль, что у нас нет еще двух или трех дюжин таких птичек.

– Еще лучше добавить к ним двести кило саго. Хотя нехватка воды чувствуется много сильнее, чем можно было ожидать.

– Когда свирепствует такой голод, фатальная развязка неизбежна.

– А ты видел жадные взгляды, которые они бросают на бедного маленького Виктора?

– Тише!.. Будет лучше, если ребенок останется в неведении. Ха, пусть только осмелятся его коснуться, они получат свою порцию свинца. К счастью, у меня еще есть револьвер американца.

– И наши винтовки… опалят морду первого, кто рискнет протянуть лапу к мальчишке.

– Пьер!..

– Сынок…

– Я намереваюсь попытаться поспать. А ты тем временем не смыкай глаз. Я в равной мере опасаюсь и осаждающих, и осажденных. Когда твоя вахта закончится, ты меня разбудишь. И я буду караулить вместо тебя.

И Фрике, который уже целых три дня, как и его друзья, утолял голод лишь листьями, растянулся на циновке и закрыл глаза.

Что же произошло с того самого момента, когда папуасы, закончив охоту и освежевав убитых райских птиц, сочли своим долгом позавтракать и вернуться в озерную деревню?

Итак, жаркое дошло до готовности, охотники уселись на корточки, как они это делали всегда, даже когда рядом с ними имелись другие места для сидения, и принялись весело болтать. Их черные лица расплылись в широченных улыбках – туземцы уже предвкушали, как станут обладателями новых мачете, стеклянных бус, острых топоров и, главным образом, многочисленных оплетенных бутылей с тростниковой водкой, которую малайские дельцы дадут им в обмен на кожи птиц солнца. Просто новое издание прелестной басни «Молочница и горшок молока».[60]60
  Басня Лафонтена, в которой девушка-молочница идет на рынок и мечтает о том, что она сделает, когда продаст молоко. В конечном итоге, она так замечталась, что разбила горшок с молоком.


[Закрыть]

Совершенно внезапно в лесу раздался шум шагов бегущего человека. В одно мгновение каждый из присутствующих схватился за оружие. Шум усилился, можно было подумать, что сквозь чащу ломится несчастный, преследуемый хищником. Но из глубин леса появился всего один человек. Чернокожий дикарь задыхался от бега, его глаза вылезли из орбит, а тело побелело от пены. Узинак узнал члена своего племени и начал его расспрашивать. Вновь прибывший, зажимая кровоточащую рану в груди, с трудом прохрипел:

– Хунил!.. Хунил!.. (Разбойники!.. Разбойники!..)

А затем он упал, как когда-то воин-марафонец. Но, увы, он не принес новость о победе.

Эти два слова заставили всех заледенеть от ужаса. Если разбойники осадили деревню, то они не могут вернуться на берег. Следует бежать в глубь леса и самым надежным образом спрятать обильную утреннюю добычу.

Двое мужчин живо подхватили раненого, один – за руки, другой – за ноги. Еще один дикарь прихватил жаркое, после чего вся группа, сопровождаемая двумя европейцами и одним китайцем, углубилась в чащобу. После получаса сумасшедшего бега они оказались на поляне. На ее краю возвышался огромный туземный дом. Заброшенный дом. Беглецы вскарабкались наверх с ловкостью обезьян. В спешке они захватили с собой лишь несколько кокосовых орехов и пару связок бананов. Вот и все. Время поджимало, появились враги. Они также выскочили на поляну, но поздно. Охотники оказались на недосягаемом расстоянии. Им нечего было опасаться, кроме голода и нехватки воды.

В предыдущих главах мы уже описывали озерные дома на сваях, к которым практически невозможно подобраться ни с воды, ни с суши и которые превращались в надежные убежища одним движением руки. Наземные жилища папуасов также весьма любопытны и в крайнем случае могут превратиться в настоящие крепости.

Прежде всего, такие строения отличаются необыкновенной легкостью. Когда смотришь на эти дома, расположенные на высоте четырнадцать – шестнадцать метров от земли, – как вы уже могли прочесть, в сорока – пятидесяти футах, – невольно задаешься вопросом, как их не уносит малейший порыв ветра? Крепкие и массивные сваи озерных домов здесь заменены на длинные и тонкие жерди. Эти жерди перекрещиваются и в этих местах соединяются лианами, образуя надежный каркас. Тот, кто видел железные дороги и вызывающие головокружение деревянные виадуки, построенные американцами, для того чтобы поезда могли преодолевать глубокие овраги и расщелины, может представить себе, как выглядит наземный папуасский дом. Конечно, никто не объяснял несчастным дикарям принцип сложения сил, до которого они дошли эмпирическим путем и которым весьма умело пользуются. Первый половой настил формируется из центральных прожилок листа саговой пальмы, располагается приблизительно в десяти метрах от земли, и удерживают его все те же жерди, придающие надежность всему зданию. Пол как таковой поднят еще на пять-шесть метров. Он образует просторную платформу, нависающую над всеми опорами. В центре платформы стоит сам дом.

Способ, с помощью которого папуасы попадают в свое жилище, напоминающее скорее логово хищников, элементарен, но он нисколько не подходит для первого встречного. С большой платформы, почти напротив двери в хижину, спускаются, словно марсовые бакштаги на палубе судна, полдюжины очень тонких и очень гладких жердей, расположенных приблизительно под углом в 65 градусов. Эти жерди заканчиваются в шести метрах над землей у «лестничной площадки», до которой можно добраться по другим жердям, на сей раз вертикальным. Мы и дальше будем называть эти жерди «бакштагами», потому что папуасские лестницы лишены не только нормальных ступеней, но и выбленок,[61]61
  Выбленка – одна из тонких смоленых веревочек, которыми переплетены поперек ванты, используется вместо ступеней.


[Закрыть] и морской словарь в данном случае как нельзя более уместен. Таким образом, чтобы попасть в дом, необходимо уметь лазать по марсовым канатам, зажимая их между ног и поднимаясь лишь на руках. Подобный способ подъема – забавная игра и для взрослых, и для маленьких папуасов, которые приучаются к нему с младых ногтей. Пусть читатель не удивляется той ловкости и легкости, с которой даже крошечный карапуз карабкается к дому. Разве мы удивляемся ребятишкам четырех лет из Ланд, которые уже отлично держатся на огромных ходулях, или их одногодкам, малышам-гаучо, несущимся верхом во весь опор по аргентинским пампасам! Ведь все эти навыки они приобретают прямо с рождения и потому способны на подобные «подвиги»; как отлично сказал баснописец:

 
Так, силою привычки и примера,
Становимся мы близки ко всему,
Что нам казалося пугающим и странным…[62]62
  Из басни Лафонтена «Верблюд и плывущие бревна».


[Закрыть]
 

Итак, попасть в воздушное жилище папуасов можно лишь одним способом и лишь в одну «дверь». Враги лишены возможности вскарабкаться наверх по жердям, служащим опорами платформы. Они просто стукнутся головой о внешнюю часть настила, который, как мы уже упоминали, со всех сторон нависает над несущей конструкцией.

Но, возразит искушенный читатель, враг, ведущий осаду, всегда найдет способ поджечь дом, если защитники не дают в него забраться. На это мы ответим, что папуасы ведут войну исключительно для того, чтобы съесть пленных или отрезать им головы. Что же они станут делать с обугленными трупами, чьи тела и кости не будут пригодны ни для пира, ни для украшения жилища?

Подрубить опоры? Но осажденные тоже вооружены, и если вспомнить, сколь метко они поражали райских птиц, то можно понять, что человек станет для них отличной мишенью.

Как сообщил раненый, разбойники увидели, что озерный дом защищен черепами, и не рискнули приблизиться к нему. Но они вполне справедливо решили, что отлучившиеся владельцы водяного жилища могут стать легкой добычей и тут же двинулись по следам охотников.

Вот почему европейцы и папуасы, пока ставшие добычей лишь страха и голода, сетовали на судьбу в пятнадцати метрах над землей.

Фрике, терзаемый голодом, проснулся раньше, чем закончилась вахта Пьера. «Кто спит, тот обедает», – гласит пословица. Увы, призрачная пища нашего друга в результате оказалась не слишком-то сытной. Молодой человек потянулся, зевнул – в последние дни зевота стала единственной гимнастикой для его челюстей – и задумался. Он снова как наяву видел кампонг в Суматре, подготовленный к прибытию кули, зарезанных на коралловом рифе. Его друг, месье Андре, ждет, надеется. Обычно живое, бледное лицо Фрике стало угрюмым. Затем его богатое воображение, подстегнутое вынужденным постом, нарисовало портрет насмешливого и добродушного доктора Ламперрьера, а в его ушах, невзирая на постоянный шум, порожденный лихорадкой, раздалась цветистая речь этого превосходнейшего человека. Затем меж этих двух родных лиц появилось свеженькое личико мисс Маг, юной подруги парижанина, потом круглая голова его дорогого чернокожего малыша Мажесте…

Негромкий, но достаточно сильный удар в пол заставил Фрике вздрогнуть.

– Так-так! – прошептал бравый француз. – Кажется, наши враги готовят нам сюрприз. Ну, что же, немного подождем.

На всякий случай молодой человек осмотрел револьвер и убедился в том, что его оружие в прекрасном состоянии. Напрасная предосторожность – шум больше не повторился. В течение часа парижанин продолжал грезить о своем, рассеянно глядя на мерцание звезд, пока в конце концов первые солнечные лучи не окрасили горизонт алым цветом.

В ту же минуту проснулся Пьер. Старая морская привычка – просыпаться ровно к утренней вахте.

– Итак, ты уже занял наблюдательный пункт, матрос. Что нового? – поинтересовался бретонец.

– Увы, ничего! Все, как и прежде.

Мастер-канонир бросил быстрый взгляд в сторону земли. От неожиданности у него вырвался крик.

– Ничего! И это ты называешь «ничего»?!

– Но что случилось? – Фрике подобрался к краю платформы. – Ах, черт возьми! Какой необычный сюрприз!

Картина, открывшаяся глазам парижанина, действительно, заслуживала подобного восклицания.

На земле лежали четыре или пять туш четвероногих животных с белесой шкурой, покрытой пятнами крови. Так близко положить их могла только рука друга. Все эти тушки были прочно связаны ротанговой лианой, которая тянулась к платформе и каким-то чудодейственным образом удерживалась с ее обратной стороны.

Друзьям лишь оставалось протянуть руку и схватить лиану, чтобы стать счастливыми обладателями двадцати пятя килограммов свежего мяса.

– Будьте благословенны, – закричал Фрике комично напыщенным тоном, – загадочные существа (или существо), которые из жалости снизошли к страданиям наших голодных желудков и совершенно бесплатно поставили нам эту груду дичи!

– Но, я думаю, – прервал излияния товарища Пьер, – что это и есть та самая продовольственная корзина. Ну ты помнишь, я вчера тебе рассказывал о ней, о том, как юнга кормил матросов, сидящих на грот-марсе, он еще бегал за продуктами на камбуз.

– С той только разницей, что нашла-то нас эта корзина в самых джунглях. И хотя я не понимаю, как такое могло случиться, полагаю, что скоро найду разгадку.

Парижанин растянулся на полу платформы и попытался понять, как держится эта ниспосланная Богом лиана. Оказалось, лиана крепилась с помощью длинной и прочной стрелы, костяной наконечник которой глубоко застрял в одной из листовых прожилок саговой пальмы. Отличало стрелу яркое, желтое оперение.

И тут молодой человек вспомнил о том негромком звуке, что заинтриговал его часом ранее. Теперь он не сомневался, что это был звук стрелы, вонзившейся в пол воздушного жилища. Фрике протянул руку, считая своим долгом втащить столь необходимый провиант, когда прямо у его уха раздался тихий свист. Стрела, пущенная из недр густой листвы, вонзилась в стену всего в десяти сантиметрах выше головы Фрике. Тростниковое древко стрелы еще подрагивало, когда раздался выстрел, а за ним – крик боли.

Пьер ле Галль, сжимавший в руке дымящееся ружье, ответил врагам ударом на удар.

– Ну вот, я тебя и задел, черномазая образина! Если вам недостаточно, океанийские бедуины, не забудьте сообщить об этом. У меня найдутся еще и порох, и пули. Подобная тактика называется прикрытием маневра.

«Маневр» Фрике, поддержанный «артиллерийским залпом» Пьера, прошел без сучка и задоринки, и вот пять великолепных «фалангеров»,[63]63
  Фалангер, или кускус, или опоссум – сумчатое животное Молуккских островов, названное так по своеобразному расположению пальцевых фаланг.


[Закрыть] которых аборигены называют «кускусами», появились на платформе, к великому изумлению папуасов.

– Держите, благородный Узинак, – сказал Фрике сияющему вождю племени, – это поможет вам утолить голод. Этот подарок неизвестных друзей, которые хотят, чтобы мы позавтракали. Постарайтесь освежевать самым тщательным образом превосходных четвероногих животных, и как можно быстрее, потому что в нашем доме все очень хотят есть.

На сей раз Узинак не нуждался в переводе. Пантомима Фрике была столь выразительна, а дичь столь привлекательна, что папуасы, не дожидаясь приготовлений, предшествующих любой трапезе, устремились к фалангерам, отрезали от них куски и сожрали мясо сырым. Парижанин едва успел отложить одну тушку для себя и своих двух товарищей.

– Любопытная зверушка, – сказал Пьер, пока Фрике быстро сдирал с тушки белесый очень густой и пушистый мех, покрытый коричневыми пятнами.

– Пока ты видел лишь ее длинный хвост, приспособленный к цеплянию, круглую голову, напоминающую голову кошки, и огромные грустные глаза. Но теперь взгляни на большой карман у нее на животе, в нем она носит детенышей.

– Знакомо, сынок, знакомо. Я уже об этом слышал. И если прежде я никогда не видел вблизи подобное животное, то сегодня с восторгом сведу более тесное знакомство с этой зверушкой «с портфелем». Надо же, по крайней мере, три килограмма живого мяса. Есть чем полакомиться. Его следует поскорее поджарить, а то наши друзья уже проглотили свою порцию, и мне кажется, нам следует поместить в безопасное место нашу часть добычи, если мы не хотим помахать ей ручкой.

Вопреки обыкновению, Фрике, резавший на куски сумчатого зверя, оставался задумчивым.

– Ты случайно говорить не разучился? – поинтересовался моряк.

– Я точно не разучился думать. Что будет с нами, когда мы съедим этот завтрак, который поможет нам восстановить силы? Ситуация от этого не изменится, а наши поставщики вряд ли смогут возобновить свою деятельность.

– Ты, как всегда, прав, но что ты предлагаешь? Кстати, ты догадался, кого мы должны благодарить за нежданную посылку?

– Посмотри на стрелу. Ты видел хотя бы одного папуаса, который пользовался бы стрелами с костяными наконечниками и желтым оперением?

– Нет, папуаса не видел, зато такие стрелы были у любителей человеческого мяса, которым мы спасли жизнь.

– Кароны-людоеды, не так ли? Именно о них я подумал, когда узнал стрелы.

– Так-так! Эти бедняги. Лицом-то они не вышли; туземцы относятся к ним, как бретонские крестьяне к волкам. А оказывается, у некоторых из них рядом с ненасытным желудком бьется благородное сердце! Знаешь ли, сынок, конечно, до последнего времени мы встречали немало негодяев, но на нашем пути попадалось и множество хороших людей.

– И это прекрасно. Судя по тому, как складываются наши дела, нельзя не задаться вопросом, что бы с нами стало, если бы мы не встретили Виктора и этих двух чертяг, которые оказались столь благодарными и не забыли о нашей вежливости. Отсюда мораль, Пьер, – добрые чувства чаще можно встретить у тех, кто обижен судьбой.

– В любом случае, спасибо тем добрым людям, которые продлили наше бренное существование еще на два дня. Сорок восемь часов на то, чтобы что-нибудь придумать, немало для людей нашей закалки. И вообще, кто знает? Возможно, за это время все изменится.

Парижанин не ошибся. Наступила ночь, и в тот же час, что и накануне, вновь раздался негромкий шум, возвещающий о прилете стрелы. Теперь Фрике не сомневался, что породило тот звук, который так заинтриговал его прошлой ночью. Пьер, который на сей раз нес вахту вместе с другом, тоже услышал этот шум.

– Новая «посылка», матрос, – прошептал он. – У меня хорошее предчувствие, уж сам и не знаю почему.

Слабый стон, раздавшийся снизу, унесся в ночную тьму и смешался с бесконечным шелестом леса. Оба друга ждали прихода дня с заметным беспокойством, которое нетрудно понять. Приглушенные стоны слышались через равные интервалы, они не усиливались, но и не стихали. Наконец, после долгих часов, наполненных тревогой, показался край солнца. Пьер и Фрике, уже растянувшиеся на платформе, одновременно испустили крик удивления и разочарования.

К одному из концов лианы, игравшей роль веревки, как и накануне, была привязана стрела, на втором конце болталась черная птица размером с голубя. Несчастное пернатое существо испускало жалобный свист и в отчаянии трепетало, как майский жук, привязанный к нити безжалостной рукой ребенка.

– Если это все, что наши храбрые поставщики прислали нам на весь день, то мы можем не опасаться несварения, – сообщил Пьер с комическим смирением.

– У них явно был какой-то план, – ответил Фрике. – Для начала я подниму эту птицу на настил. Возможно, Узинак поможет найти ключ к этому пернатому ребусу.

Промолвив это, молодой человек принялся тянуть за веревку, созданную самой природой и теперь раскачивающуюся от резких рывков бедной птицы.

– Будь осторожен, матрос. Сам знаешь: следует опасаться стрел, летящих из лесных зарослей. Подожди, пока я подготовлю ружье.

Бесполезная предосторожность. Папуасы, окопавшиеся где-то неподалеку, не стали повторять преступное покушение, и Фрике без затруднений выполнил свою миссию.

И, о чудо! Едва молодой человек схватил бьющуюся птицу, которая оказалась не кем иным, как черным, словно ворон, какаду,[64]64
  Microglossum aterrimum. (Примеч. авт.)


[Закрыть] тут же все папуасы Узинака и Узинак собственной персоной внезапно впали в сумасшествие. Они начали прыгать, размахивать руками, рвать на себе волосы, затем бросили оружие и принялись кататься у ног парижанина, плача и стеная.

Какаду по-прежнему издавал звуки, похожие на стон. Его чудовищный клюв, выделяющийся на фоне ярко-алых щек, открывался, словно клещи, выставляя на обозрение большой черный язык, свернутый в трубочку.

– У меня создается впечатление, – смеясь, сказал Пьер, – что сейчас ты держишь в руках, как бы это сказать, самого Бога этих мест.

Моряк нисколько не преувеличивал, коленопреклоненные дикари выглядели все более неистовыми. Наконец Узинак, который уже не мог сдерживаться, храбро схватился за жердь, связывающую хижину с землей, и скользнул вниз. За ним бросились остальные воины.

Спустившись, вождь племени жестом пригласил парижанина следовать тем же путем и не забыть прихватить птицу, с которой надо было обращаться самым вежливым образом. Фрике не нуждался в повторном приглашении. Он пропустил вперед Виктора, потом Пьера, а сам спустился последний, как капитан, покидающий судно.

Попугай, все еще привязанный к лиане, счел, что ствол ружья Фрике прекрасно заменит ему насест. И вот молодой человек шествовал с ружьем на плече, на котором, словно ручной, восседал какаду, вцепившийся загнутыми когтями в оружие. Папуасы окружили парижанина с его драгоценной ношей, образовав своеобразный почетный караул, и вся эта процессия удалилась в лес, не обращая ни малейшего внимания на врагов, которые вроде бы как перестали существовать.

Заинтригованный Фрике попытался узнать у Узинака, что происходит. Смелый вождь, не поднимая глаз, словно он не мог выдержать взгляда священной птицы, ответил:

– Они ушли. Они не осмелились атаковать тех, кому покровительствует птица ночи.