Текст книги "Утро магов. Посвящение в фантастический реализм"

«Золотая Заря», численность которой была еще меньше, поставила своей практической целью магические церемонии и получение власти и знаний, доступных посвященным. Руководителями были Будмэн, Мейтерс и Рене Десткотт («Посвященный», о котором Мэйчен говорил Туле в своем письме от 1900 г.). «Золотая Заря» была в контакте со сходным германским обществом, а некоторые ее члены входили позднее в знаменитое антропософское движение Рудольфа Штайнера, потом – в другие влиятельные движения донацистского периода. Мастером «Золотой Зари» был Алистер Кроули, совершенно необыкновенный человек, один из наиболее крупных умов того «нового язычества», следы которого мы обнаруживаем в Германии.

После смерти Будмэна и отставки Десткотта Великим мастером «Золотой Зари» стал С.Л. Мейтерс, который руководил ею некоторое время из Парижа, где женился на сестре Лнли Бергсона.

Находясь во главе «Золотой Зари», Мейтерс был замещен знаменитым поэтом Иитсом, получившим позднее Нобелевскую премию.

Иитс принял имя «Брат Демон – Бог Наоборот». Он председательствовал на собраниях в шотландском костюме, в черной маске, с золотым кинжалом у пояса.

Артур Мэйчен принял имя Филус Акварти. Только одна женщина вошла в «Золотую Зарю» – Флоренс Фарр, директриса театра и близкая подруга Бернарда Шоу. Там можно также было найти писателей Блэквуда, Стокера, автора «Дракулы», и Сакса Ромера, равно как и Пека, шотландского астронома, президента Королевской академии. Кажется, что эти высокие умы были отмечены «Золотой Зарей» навсегда. По их собственному признанию, их мировоззрение изменилось, и практика, которой они занимались, не переставала казаться им действенной и достойной похвалы.

Некоторые тексты Артура Мэйчена воскрешают знание, забытое большей частью людей, хотя и необходимое для правильного понимания мира. Даже для неподготовленного читателя беспокоящая истина просвечивает между строками этого писателя. Когда мы решили процитировать вам некоторые страницы Мэйчена, мы еще ничего не знали о «Золотой Заре». Хоть мы и сохранили все пропорции и наше спасительное смирение, здесь с нами произошло то же, что происходит с самыми великими жонглерами: от равных по ловкости рук их отличает то, что во время их лучших упражнений предметы начинают жить самостоятельно, ускользают от их воли, проявляют непредвиденную удаль. Так и нас обогнало магическое. Мы искали в поразившем нас тексте Мэйчена общее освещение аспектов нацизма, – показавшихся нам более значительными, чем все сказанное официальной историей. Нетрудно заметить, что нашу систему поддерживает неумолимая логика, которая могла бы на первый взгляд показаться ошибочной. В известном смысле мало удивительного в том, что эта информация приходит к нам от члена общества посвященных, явно отмеченного печатью «новоязычества».

Глава 19
Грех – это попытка взять небо штурмом

Вот этот текст – введение в новеллу под заглавием «Белый народ». Новелла, написанная после «Великого бога Пана», вошла в сборник, который был опубликован после смерти Мэйчена и назывался «Рассказы об ужасном и сверхъестественном». «Амброз Бирс сказал:

– Колдовство и святость – вот единственная реальность. Магия оправдывает себя в детях: они едят корки хлеба и пьют воду с гораздо большей радостью, чем та, которую испытывает эпикуреец.

– Вы говорите о святых?

– Да. И о грешниках тоже. Я думаю, что вы впадаете в ошибку, характерную для тех, кто ограничивает духовный мир самыми высшими областями. Извращенные существа тоже составляют часть духовного мира. Обычный человек, плотский и чувственный, никогда не будет настоящим святым. И настоящим грешником – тоже. Мы по большей части просто противоречивые создания и, в общем, не заслуживаем внимания. Мы следуем нашим путем по повседневной грязи, не понимая глубинного значения вещей, и поэтому добро и зло в нас идентичны – случайны, незначительны.

– Значит, по вашему мнению, настоящий грешник – это аскет, как и настоящий святой?

– Тот, кто велик в добре, как и во зле, оставляет несовершенные копии и идет к совершенным оригиналам. Для меня нет никакого сомнения: святейшие из святых никогда не совершали добрых дел в обыденном смысле слова. А с другой стороны – существуют люди, опустившиеся до дна пропасти зла, но за всю свою жизнь никогда не совершившие того, что мы называем «дурным делом».

Он на мгновение вышел из комнаты. Котгрейв повернулся к своему другу и поблагодарил его за то, что он представил его Амброзу.

– Он великолепен, – сказал он. – Никогда не слышал ничего столь хлесткого.

Амброз вернулся снова с запасом виски и щедро налил обоим. Свирепо критикуя секту воздерживающихся, себе он налил стакан воды. Он стал было продолжать свой монолог, но Котгрейв прервал его:

– Ваши парадоксы чудовищны. Человек может быть великим грешником и тем не менее не делать ничего дурного? Ну и ну!

– Вы очень ошибаетесь, – возразил Амброз. – Я никогда не занимаюсь парадоксами. Я бы очень хотел, чтобы мне это удавалось… просто я сказал, что человек может быть большим знатоком бургундских вин и при этом никогда не пить их наспех в кабаке. Вот и все, и это скорее трюизм, чем парадокс, не так ли? Ваша реакция вызвана отсутствием какого бы то ни было представления о том, чем может быть грех. О, конечно, есть связь между Грехом с большой буквы и действиями, считающимися дурными: убийством, воровством, адюльтером и т. д. Точно так же заблуждаются буквально все: мы, следуя примеру остальных, привыкли на все смотреть через социальные очки. Мы думаем, что человек, который причиняет зло – нам или нашим соседям, – это дурной человек. И он действительно дурной – с социальной точки зрения. Но можете ли вы понять, что Зло в своей сущности есть что-то уединенное, страсть души? Средний убийца как таковой – вовсе не грешник в подлинном смысле этого слова. Это просто опасное животное, от которого мы должны избавиться, чтобы спасти свою шкуру. Я бы сказал, что он хищник, а не грешник.

– Все это кажется мне довольно странным.

– Ничуть. Убийца убивает по негативным, а не позитивным причинам: ему не хватает чего-нибудь, что имеют неубийцы. Зло же, наоборот, полностью позитивно. Но позитивно в другом смысле. И оно редко. Безусловно, подлинных грешников меньше, чем святых. Что же касается тех, кого вы называете преступниками, – то это существа, которые, конечно, нам мешают, и у общества есть причины их остерегаться. Но между их антиобщественными действиями и Злом есть заповедное пространство, поверьте мне!

Было уже поздно. Друг, приведший Котгрейва к Амброзу, несомненно, уже слышал все это. Он слушал со скучающим видом и немного лукавой улыбкой, но Котгрейв начал думать, что «помешанный» был, может быть, мудрецом.

– Знаете, вы меня страшно заинтересовали, – сказал он. – Значит, вы думаете, что мы не понимаем подлинной природы Зла?

– Мы его переоцениваем. Или недооцениваем. С одной стороны, мы называем грехом нарушение правил общества, социальных табу. Это абсурдное преувеличение. С другой стороны, мы придаем такое огромное значение «греху», состоявшему в том, что посягают на наше имущество и на наших жен; при этом мы совсем теряем из виду то ужасное, что есть в подлинных грехах.

– Но тогда что же такое грех? – спросил Котгрейв.

– На ваш вопрос я должен буду ответить вопросом. Что вы почувствовали, если бы ваша кошка или собака заговорила с вами человеческим голосом? Если бы запели розы в вашем саду? Если бы камни на дорогах вдруг стали увеличиваться у вас на глазах? Так вот, эти примеры могут дать вам представление о том, что такое действительный грех.

– Послушайте, – сказал третий участник беседы, остававшийся до сих пор равнодушным, – вы, кажется, оба спятили. Я пошел домой. На трамвай я опоздал, и теперь придется идти пешком.

Амброз и Котгрейв после его ухода лишь поглубже уселись в креслах. Свет ламп побледнел в холодном дыхании раннего утра.

– Вы меня удивляете, – сказал Котгрейв. – Я никогда не думал об этом. Если это действительно так, то нужно все перевернуть. Тогда, по-вашему, суть греха в том…

– …чтобы захотеть взять небо штурмом! – подхватил Амброз. – Грех состоит для меня в стремлении проникнуть запретным способом в другую, высшую сферу. Поэтому вы должны понять, отчего он так редок. Слишком мало людей и вправду желает проникнуть в другие сферы, будь они высокими или низкими, дозволенными или запретными. Святых мало. А грешников – в том смысле, как я это понимаю – еще меньше. И гениальные люди (принадлежащие порой и к тем, и к другим) – тоже редки… Но, может быть, много труднее стать великим грешником, чем великим святым.

– Потому что грех сугубо противоположен нашей природе?

– Совершенно точно. Святость также требует большого усилия, но это усилие совершается на пути, который когда-то был естественным. Речь идет о том, чтобы вновь обрести экстаз, ведомый человеку до грехопадения. Но грех – это попытка добиться экстаза и знания, которые никогда не были даны человеку, и тот, кто пытается их получить, становится демоном. Я вам сказал, что простой убийца – не обязательно грешник. Это верно, что грешник порой бывает убийцей. Мне приходит на память, например, Жиль де Ретц. Видите ли, если добро и зло равным образом вне досягаемости современного человека, общественного и цивилизованного, то зло недосягаемо для него в еще более глубоком смысле. Святой старается вновь обрести утраченный дар; грешник стремится к тому, чем он никогда не обладал. В общем, он вновь повторяет грехопадение.

– Вы католик? – спросил Котгрейв.

– Да.

– Тогда что вы думаете о текстах, где называют смертным грехом то, что вы относите к незначительным преступлениям?

– Заметьте, пожалуйста, что в этих текстах моей религии всякий раз появляется слово «маг», которое кажется нам ключевым. Мелкие преступления, называемые грехами, названы так лишь потому, что речь идет о магах. Потому что маги пользуются человеческими недостатками, рожденными материальной и социальной жизнью, как орудиями для достижения своей мерзкой цели. Позвольте мне сказать вам вот что: наши чувства, высшие чувства, до такой степени притупились, мы до того насыщены материализмом, что, наверное, даже не распознали бы подлинное зло, если бы нам довелось с ним встретиться.

– Но разве мы все равно не почувствовали бы некоторый ужас? Тот ужас, о котором вы упомянули сейчас, предлагая мне вообразить поющие розы?

– Если бы мы были существами естественными – да. Дети и некоторые женщины ощущают этот ужас. Но у большей части наших современников условности, цивилизация и образование заглушили и затемнили природу. Порой мы можем узнать зло по его ненависти к добру – вот и все, причем чисто случайно. В действительности же иерархи ада проходят среди нас незамеченными.

– Вы думаете, что они сами не осознают зла, которое воплощают?

– Да, я так думаю. Подлинное зло в человеке – как святость или гений. Это экстаз души, ускользающий от сознания. Человек может быть бесконечно, ужасающе дурным и не подозревать об этом. Но, повторяю, зло в подлинном смысле слова встречается редко. Думаю, что оно даже становится все реже.

– Я стараюсь следить за вашей мыслью, – сказал Котгрейв. – Вы хотите сказать, что подлинное зло – это, по сути, нечто иное, чем то, что мы обычно называем злом?

– Точно так. Жалкий тип, подогретый алкоголем, возвращается домой и ударами ноги убивает жену и детей. Это убийца. И Жиль де Ретц – тоже убийца. Но вы понимаете, какая пропасть их разделяет? Слово в обоих случаях одно и то же, но смысл его совершенно различен. Несомненно, такое слабое сходство существует между всеми «социальными» грехами и подлинными духовными грехами, но в одном случае речь идет о тени, а в другом – о реальности. Если бы вы хоть немного разбирались в теологии, то должны были бы меня понять.

– Честно говоря, я никогда не уделял внимание теологии, – признался Котгрейв. – Сожалею об этом, но, возвращаясь к нашей теме, скажите: вы думаете, что грех – это нечто оккультное, тайное?

– Да. Это адское чудо, так же, как святость – чудо сверхъестественное. Подлинный грех опускается до такого уровня, что мы даже не можем подозревать его существования. Он – как самая низкая нота органа, такая низкая, что никто ее не слышит. Порой бывают промахи, падения, и они приводят в сумасшедший дом или к еще более ужасным развязкам. Но ни в коем случае не следует смешивать это с социальными злодеяниями. Вспомните апостола: он говорил о «другой стороне» и делал различия между благодетельными поступками и милосердием. Можно все раздать бедным и не обладать милосердием, можно избежать всех грехов и тем не менее быть созданием зла.

– Странная психология! – сказал Котгрейв. – Но в этом что-то есть. Так, по-вашему, настоящий грешник мог бы отлично сойти за безобидный персонаж?

– Конечно. Подлинное зло не имеет ничего общего с обществом. И добро тоже. Думаете ли вы, что получите «удовольствие» в компании св. Павла? Думаете ли вы, что достигнете «взаимопонимания» с сэром Галахадом? Это относится как к грешникам, так и к святым. Если вы встретите настоящего грешника и распознаете в нем грех, то, несомненно, будете поражены ужасом. Но, быть может, и не окажется никакой внешней причины, чтобы этот человек вам «не понравился». Наоборот – вполне возможно, что если вам удастся забыть о его грехе, вы найдете его обхождение приятным. И все же!.. Нет, никто не сможет угадать, насколько ужасающе подлинное зло!.. Если бы розы и лилии в саду вдруг запели этим рождающимся утром, если бы мебель в этом доме зашагала в процессии, как в сказке Мопассана!

– Я рад, что вы вернулись к этому сравнению, – сказал Котгрейв, – потому что хотел спросить у вас: чему соответствует в человечестве эта воображаемая удаль вещей, о которой вы говорите? Еще раз – что же такое грех? Хотелось бы наконец услышать конкретный пример.

Амброз впервые заколебался.

– Я уже сказал, что подлинное зло встречается редко. Материализм нашей эпохи, сделавший много для того, чтобы упразднить святость, сделал, быть может, еще больше, чтобы упразднить зло. Мы находим Землю такой комфортабельной, что у нас нет желания ни подниматься, ни опускаться. Все происходит так, как если бы специалист по аду свел бы его к чисто археологическим работам.

– Тем не менее мне кажется, что ваши исследования уже дошли до настоящего времени?

– Я вижу, что вы действительно заинтересовались. Что ж, признаюсь, я и в самом деле собрал некоторые документы…»

Глава 20
Против природы и против Бога

Земля полая. Мы живем внутри нее.

Звезды – ледяные глыбы. Множество лун уже упало на землю. И наша тоже упадет. Вся история человечества объясняется борьбой между огнем и льдом.

Человек еще не завершен. Он стоит на пороге грандиозной мутации, она даст человеку то могущество, которое древние приписывали богам. В мире уже существует несколько особей нового человека, явившихся, быть может, из-за пределов времени и пространства.

Возможно, есть связи с Властелином мира, «Королем ужаса», царствующем в городе, скрытом где-то на Востоке. Те, кто подпишет с ним договор, на тысячелетия изменят жизнь на Земле и придадут смысл судьбе человечества.

Таковы «научные теории» и «религиозные» концепции, питавшие зарождавшийся нацизм, в них верил Гитлер, верили члены группы, куда он входил; эти теории и концепции в значительной мере определили социальные и политические факты недавней истории. Это может показаться экстравагантным. Объяснение современной истории, даже частично исходя из таких идей и верований, может показаться омерзительным. Но мы думаем, что раскрытие правды никогда не может быть омерзительным.

* * *

Известно, что нацистская партия открыто и даже шумно провозгласила себя антиинтеллектуальной, что она жгла книги и отвергала физиков-теоретиков, относя их к «юдомарксистским» врагам. Менее известно, во имя какого объяснения мира она отбросила официальные западные науки. Еще менее известно, на какой концепции человека остановился нацизм, по крайней мере – в умах некоторых его главарей. Если бы это было известно, то последняя мировая война была бы правильнее понята в рамках великих духовных конфликтов: история вновь обрела бы дыхание «Легенды веков».

«Нас предают анафеме как врагов разума, – говорил Гитлер. – Ну да, мы такие и есть. Но в гораздо более глубоком смысле, которого буржуазная наука никогда не могла себе представить в своей идиотской гордости». Это приблизительно то же, что заявил Гурджиев своему последователю Успенскому после того, как осудил науку: «Мой путь – это путь развития скрытых возможностей человека. Он против природы и против Бога».

Эта мысль о скрытых возможностях человека весьма существенна. Она часто ведет к отрицанию науки и презрению к обычным людям. Для тех, кто покорен этой мыслью, реально существуют очень немногие. Быть – это значит быть совершенно отличным от всех. Обычный человек, человек в естественном состоянии – только личинка, и Бог христиан – всего-навсего пастырь личинок.

Доктор Вилли Лей, один из самых крупных в мире специалист в области ракет, в 1933 году бежал из Германии. От него мы узнали о существовании в Берлине незадолго до возникновения нацизма маленькой духовной общины, представляющей для нас реальный интерес.

Эта тайная община была основана буквально по описанию из романа Бульвер-Литтона «Раса, которая нас вытесняет». В романе описаны люди, чья психика развита гораздо более нашей. Они приобрели власть над самими собой и над вещами, что сделало их подобными богам. Сейчас они еще скрываются. Они живут в пещерах в центре Земли. Они скоро выйдут оттуда, чтобы властвовать над нами. Это все, что, казалось, знал об этом д-р Вилли Лей. Он добавлял, улыбаясь, что члены общины верили, будто они знают некоторые тайны, необходимые для изменения расы, чтобы стать равными людям, скрывающимся в глубине Земли. Методы сосредоточения, целая система внутренней гимнастики, для того чтобы преобразить себя. Упражнения начинались с созерцания яблока, разрезанного пополам… Мы продолжаем поиски.

Это берлинское общество называлось «Сверкающая ложа» или «Общество Вриля». Вриль – это огромная энергия, лишь бесконечно малую часть которой мы используем в повседневной жизни, это мера нашей возможной божественности. Тот, кто становился хозяином Вриля, становился хозяином над самим собой, над другими и над всем миром (идея «вриля» первоначально появилась в произведении французского писателя Жаколио, консула Франции в Калькутте при Второй империи). Кроме этого, больше нечего и желать. И к этому должны быть направлены все наши усилия. Все остальное относится к официальной психологии, морали, религии, смотря по обстоятельствам. Мир переменится. Властители выйдут из-под земли. Если у нас не будет с ними союза, если мы тоже не будем властителями, то окажемся в числе рабов, в навозе, который послужит удобрением для того, чтобы цвели новые города.

«Сверкающая ложа» имела друзей среди теософов и в группах розенкрейцеров. По словам Джека Вельдинга, автора любопытной работы «Семеро в Шпандау», к этой ложе принадлежал также Карл Гаусхофер. Нам придется много говорить о ней, и будет видно, что приход Гаусхофера в «Общество Вриля» далеко не случаен.

* * *

Читатель, может быть, вспомнит, что мы обнаружили за английским писателем Артуром Мейченом английское общество посвященных «Золотая Заря». Это новоязыческое общество, в которое входили крупные умы, родилось из английского общества розенкрейцеров, основанного Уэнтвортом Литтлом в 1967 г. Литтл был связан с германскими розенкрейцерами. Он вербовал 144 своих адептов из видных масонов. Одним из этих адептов стал Бульвер-Литтон.

Бульвер-Литтон, гениальный эрудит, стал всемирно известен благодаря роману «Последние дни Помпеи». Он, несомненно, не ожидал, что один из его романов десятки лет спустя вдохновит в Германии группу донацистских мистиков. Тем не менее в таких произведениях, как «Раса, которая нас вытесняет» или «Паннония», он намеревался обратить внимание на реальность духовного мира и особенно – адского мира. Он считал себя посвященным. Пользуясь правом романиста – правом на вымысел, он выражал уверенность в том, что есть существа, обладающие сверхчеловеческим могуществом. Эти существа вытеснят нас и приведут избранников человеческой расы к грандиозной мутации.

Нужно остерегаться этой идеи мутации расы. Мы вновь найдем ее у Гитлера, и она не угасла до сих пор. (Целью Гитлера было не установление расы господ и не завоевание мира; для него это были только средства для осуществления «великого дела», о котором мечтал Гитлер; подлинной же целью было дело созидания, «божественное» дело, биологическая мутация, результатом которой должно было стать восхождение человечества, «появление человечества героев, полубогов, сверхчеловеков».) Нужно остерегаться также идеи «Высших Неизвестных». Ее находят во всех черных мистических уровнях Востока и Запада. Жившие под землей или прибывшие с других планет, великаны, подобные спящим в золотых панцирях в тибетских монастырях, или существа, безобразные и ужасные: такие, какими их описал Лавкрафт. Эти «Высшие Неизвестные», о которых говорится в люциферовских обрядах язычников, – существуют ли они? Когда Мейчен говорит о мире зла, «полном пещер и обитателей мрака», он обращается к другому миру, тому, где человек общается с Высшими Неизвестными; он говорит об этом как адепт «Золотой Зари». Нам кажется несомненным, что Гитлер разделял это верование. Более того, он считал, что имеет связь с «Высшими».

Мы уже упоминали «Золотую Зарю» и германское «Общество Вриля». Теперь поговорим о группе Туле. Мы не настолько безумны, чтобы пытаться объяснить историю действиями обществ посвященных. Но мы увидим любопытный факт: вместе с нацизмом над нами в течение нескольких лет царил «иной мир». Он был побежден. Но он не умер. Ни по ту сторону Рейна, ни в других местах. И не это страшно – страшно наше неведение.

Мы говорили о том, что Сэмюэл Мейтерс создал «Золотую Зарю». Он утверждал, будто связан с «Высшими Неизвестными» и что установил эту связь вместе со своей женой, сестрой философа Анри Бергсона. Вот отрывок из написанного им в 1896 г. манифеста-обращения к «Членам ордена второй степени посвящения»: «По поводу этих Тайных владык, на которых я ссылаюсь и от кого я получил мудрость Второй степени, сообщенную вам, – я не могу сказать ничего. Я даже не знаю их земных имен и очень редко видел их в физических телах. Они встречались со мной физически в назначенное заранее время и в условленном месте. Думаю, что это человеческие существа, живущие на этой Земле, но обладающие ужасным, сверхчеловеческим могуществом… Мои физические отношения с ними показали мне, насколько трудно смертному, как бы развит он ни был, переносить их присутствие. Я не хочу сказать, что в этих редких случаях встреч с ними действие, производимое на меня, состояло в сильной физической депрессии вследствие потери магнетизма. Наоборот, я чувствовал себя в контакте с такой ужасной силой, которую я мог бы сравнить только с близким ударом молнии во время сильной грозы, сопровождающейся затрудненным дыханием… Нервная прострация, о которой я говорю, сопровождалась холодным потом и кровотечением из носа, рта, а порой и из ушей».

Однажды Гитлер беседовал с Раушнингом, главой данцигского сената, о проблеме мутации человеческой расы. Не имея ключа к такому странному источнику вдохновения, Раушнинг понял слова Гитлера как желание селекционера улучшить германскую породу.

– Но вы не можете сделать ничего другого, как только помочь природе, – сказал он. – Вы можете только сократить путь! Природа сама должна дать вам новую разновидность. Ведь до сих пор селекционерам только крайне редко удавалось добиться мутации породы животного…

– Новый человек живет среди нас! Он здесь! – торжественным тоном воскликнул Гитлер. – Вам этого довольно? Я вам открою тайну. Я видел этого человека. Он смел и жесток. Мне было страшно в его присутствии.

И Раушнинг рассказывает также о странной сцене, в связи с которой напрасно задает себе вопросы д-р Ахилл Дельмас, специалист по прикладной психологии. В самом деле, психология к данному случаю не приложима: «Один человек из его окружения сказал мне, что Гитлер проснулся ночью, издавая судорожные крики. Он звал на помощь, сидя на краю кровати, и казался парализованным. Он был охвачен паникой и дрожал так, что тряслась кровать. Он издавал нелепые, непонятные вопли. Он задыхался. Тот же приближенный рассказывал мне об одном из таких приступов с подробностями, которым я отказался бы поверить, если бы мой источник не был столь надежен. “Гитлер стоял в своей комнате, шатаясь и оглядываясь по сторонам с потерянным видом. «Это он! Он пришел сюда!» – всхлипывал Гитлер. Его губы побелели. Пот катился крупными каплями. Вдруг он стал произносить цифры без всякого смысла, потом обрывки фраз. Это было ужасное зрелище. Он выкрикивал какие-то странные сочетания слов, весьма странные. Потом снова замолк, но продолжал беззвучно шевелить губами. Его растерли, заставили выпить. Потом он неожиданно взревел: «Там! Там! В углу! Он там!» Он топал ногой по паркету и кричал. Его успокоили, сказав, что не происходит ничего необыкновенного, и он понемногу успокоился. Затем он очень долго спал и вновь стал почти нормальным и терпимым”» (Г. Раушнинг. «Гитлер мне сказал», Париж; А. Дельмас. «Гитлер. Опыт психологической биографии», Париж).

Предоставим читателю сравнить заявление Мейтерса, главы маленького новоязыческого общества конца XIX века, и слова человека, который в тот момент, когда эти слова услышал Раушнинг, готовился ввергнуть мир в авантюру, приведшую к 20 миллионам убитых только у русских. Мы просим не пренебречь этим сравнением и его поучительностью под тем предлогом, что «Золотая Заря» и нацизм в глазах рассудительного историка несоизмеримы. Историк рассудителен – а история нет. Одни и те же верования отличали обоих людей, их основной опыт идентичен, ими руководила та же сила. Они принадлежали к одному и тому же течению мысли, к одной и той же религии. Эта религия еще никогда не была по-настоящему изучена. Ни церковь, ни рационализм – другая церковь – не снизошли до ее изучения. Мы вступаем в эпоху знания, где такие исследования станут возможными, потому что действительность приоткрывает свое фантастическое лицо, идеи и технику, кажущиеся нам ошибочными, заслуживающими презрения или ненависти – но они покажутся нам полезными для понимания действительности, все менее и менее успокоительной.

Мы не предлагаем читателю рассмотреть происхождение и связь розенкрейцеров – Бульвер-Литтона – Литтла – Мейтерса – Кроули – Гитлера или любую другу связь такого же рода, где можно встретить также Блаватскую и Гурджиева. Игра такими связями напоминает игру течений в литературе. Игра окончена – а проблема остается. Проблема таланта в литературе. Проблема власти в истории. «Золотой Зари» недостаточно для объяснения группы Туле или «Сверкающей Ложи», Аненербе. Естественно, есть многочисленные взаимопроникновения, тайные или открытые переходы из одной группы в другую. Мы не преминем сигнализировать об этом. Это увлекательно – но лишь как всякая маленькая история. Мы думаем, что эти общества, будь они маленькими или большими, ограниченными или нет, закрытыми или явными, – это более или менее значительные проявления иного мира, чем тот, в котором мы живем. Скажем, что это мир зла в том смысле, в каком его понимал Мэйчен. Но не лучше мы знаем и мир добра. Мы живем между двумя мирами, принимая эту «ничейную землю» за всю планету в целом. Нацизм был одним из тех редких моментов в истории нашей цивилизации, когда приоткрылась дверь в иное, открылась с шумом и очень заметно. И странно, что люди притворяются, будто они ничего не видели и не слышали, кроме обычных зрелищ и шума, вызванного военными и политическими беспорядками.

* * *

Все эти движения: современные розенкрейцеры, «Золотая Заря», германское Общество Вриля (которые приведут нас к группе Туле, где мы найдем Гаусхофера, Гесса, Гитлера) были в большей или меньшей степени могущественным и хорошо организованным теософическим обществом. Теософия добавила к новоязыческой магии фрагменты восточной философии и индуистскую терминологию. Или, вернее, она открыла определенному люциферовскому Востоку путь на Запад. Именно теософией стали называть широкое движение возрождения магического, потрясавшее многие умы в начале века.

В своем этюде «Теософизм – история одной псевдорелигии», опубликованном в 1921 г., философ Рене Генон оказался пророком. Он видит опасности, возникающие в теософии и новоязыческих группах посвященных, в той или иной степени связанных с Блаватской. Он пишет: «Лжемессии, которых мы видели до сих пор, совершали только всякого рода низкопробные чудеса, и их последователей было, вероятно, не так трудно соблазнить. Но кто знает, что говорит нам будущее? Если подумать, что эти лжемессии всегда были лишь более или менее бессознательными орудиями в руках тех, кто за ними стоял, и если обратиться, в частности, к серии попыток, последовательно совершенных теософами, – то невольно напрашивается мысль, что это только попытки, своеобразные опыты, которые повторяются в различных формах, пока не будет достигнут успех, а в ожидании его приводят всегда к одному и тому же результату – сеют смятение в умах. Мы не думаем, что теософы так же, как оккультисты и спириты, в силах сами целиком выполнить такое предприятие. Но нет ли за всеми этими движениями чего-то другого, более грозного, чего их руководители, может быть, и не знают и чьими слепыми орудиями они тем не менее являются в свою очередь?» Это та эпоха, когда человек столь чрезвычайной одаренности, как Рудольф Штайнер, создал в Швейцарии исследовательское общество, основанное на мысли, что вся Вселенная содержится в человеческом уме, и этот ум способен к деятельности, несоизмеримой с тем, что говорит о нем неофициальная психология. И действительно, некоторые штайнеровские открытия в биологии (удобрения, не разрушающие почву), в медицине (использование металлов, изменяющих метаболизм) и, в особенности, в педагогике (многочисленные штайнеровские школы функционируют в Европе и сегодня) заметно обогатили человечество. Рудольф Штайнер утверждал, что есть белая и черная формы «магического исследования». Он считал, что теософия и различные новоязыческие общества исходят из великого подземного мира зла и возвещают наступление демонической эры. Он спешил установить в своем собственном учении моральную доктрину, обязывающую «посвященных» пользоваться только благоприятными силами. Он хотел создать новое общество «людей благонамеренных».