Текст книги "Уиронда. Другая темнота"

Тогда-то и вмешался Роби, третий дальнобойщик. Именно от него Эрмес услышал слово, написанное желтым маркером на двери грязного туалета: Уиронда.

Голос у Роби был тихим и немного детским. Завитки сигаретного дыма смягчали морщинистые черты его лица, и скрюченные пальцы, привыкшие сжимать руль и рычаг переключения передач, не казались такими кривыми.

– Неплохая история, Витторио, – сказал он, раздавив сапогом окурок, – но у меня есть и получше. Ну, может и не получше, но уж точно интереснее, чем банальное привидение на дороге.

Несмотря на тихий голос и грустные глаза, от старика исходило ощущение жизненной мудрости, а это вызывало невольное уважение.

– Вы когда-нибудь слышали о Уиронде?

Остальные покачали головами и достали по второй банке пива из тазика, не обращая внимания на гудки на дороге и рев двигателей за бетонно-стеклянным ограждением заправки.

Роби почесал заросший щетиной подбородок и несколько раз открыл и закрыл рот, как будто не мог подобрать слов.

– Уиронда – это съезд с дороги, которого нет, но который есть, ведущий в страну или город, которого нет, но который есть. Точнее, он действительно есть, но не в этой реальности. А там, где наша реальность иногда пересекается с той, другой. Уиронда – это мираж. Слухи о ней ходят среди самых старых дальнобойщиков, что-то вроде городской легенды. Когда я только начинал работать, мне рассказал ее один румын.

– Чего, чего? – перебил его парень с татуировками. – Никогда не слышал ни о какой Виронде.

– Уиронде.

– Объясни понятнее.

– Ну, тот румын тоже говорил не очень-то понятно. По его словам, Уиронда – это место, куда можно попасть или которое можно увидеть хотя бы мельком, если слишком долго колесить по одним и тем же дорогам, мимо одних и тех же строений, если привычки не меняются годами, а на сетчатке глаз навсегда отпечатались ночные огни придорожных фонарей. В общем, если твои мозги настроены на нужную волну. Иногда едешь несколько часов, а пейзаж не меняется – все те же бесконечные отбойники, дома, полосы, – тебя будто загипнотизировали, замечали такое? Ты как в трансе, сознание словно отключается, и тут легко заснуть за рулем. Вот тогда-то и можно увидеть съезд на Уиронду: когда находишься на краю, в отчаянии и растерянности, когда ты умер внутри, когда дорога отняла у тебя слишком много часов сна и лишила слишком многих мгновений жизни. Тогда ты можешь увидеть съезд на Уиронду и… свернуть туда. Так мне говорили.

– Что это за чертовщина?

– Такая легенда, которую передают друг другу в нашем узком кругу. За сорок лет, что я вожу грузовик, это название я слышал много раз – его шепотом повторяли в туалете на заправке, его горланила на стоянке пьяная шлюха, его выкрикивали в сибишку…

Эрмес, который слушал Роби очень внимательно, сделал шаг вперед. Он тогда любил научную фантастику, покупал книжки, чтобы почитать перед сном, и история Роби его захватила.

– Значит, Уиронда – это что-то вроде параллельной реальности, я правильно понимаю? Другое измерение, как пишут в научной фантастике?

– Да, что-то вроде этого. Вы когда-нибудь думали о жизни, которой живем мы, дальнобойщики? Если сравнивать с обычными людьми, мы же постоянно находимся как бы в другой реальности. Шоссе, кафе на заправке, стоянки – обычно здесь люди долго не задерживаются, приезжают, уезжают и забывают… Такие места для них, можно сказать, и не существуют. А мы проводим тут кучу времени, чуть ли не всю свою жизнь. Уиронда – что-то вроде альтернативной реальности в альтернативном измерении. Что-то такое, да, парень.

– А можно спросить, что находится в этой Уиронде, профессор Роби? И почему она так называется? – ироничным тоном поинтересовался Витторио, не сдерживая смеха.

– Человек, который рассказал мне эту историю, тоже толком ничего не объяснил… Сначала сказал, что в Уиронде собираются мертвецы. Мертвецы, которые погибли на дорогах. Они приходят туда, чтобы провести вечность в царстве металла и бетона. А потом заявил, что в Уиронде находится то, что каждый из нас никогда не хотел бы видеть, но в то же время хотел бы, причем больше всего на свете. Самые отвратительные и позорные желания, самые затаенные страхи, самые мрачные надежды, совершённые зверства. А название… ну, я не знаю. Уиронда. Название как название, обычное название для необычного места.

– И кто-то… кто-то утверждает, что там бывал? Вы лично знакомы с тем, кто говорит, что бывал в… Уиронде? – спросил Эрмес, допивая оставшееся на дне банки пиво.

– Да нет никакой Уиронды, мальчик. Это просто легенда среди дальнобойщиков, – говоривший выплюнул на асфальт желтоватый комок слюны. – И если кто-то утверждает, что был там… ну, или он врет, или свихнулся.

* * *

Еще несколько секунд Эрмес просидел на унитазе, уставившись на желтую надпись, но не видя ее, прокручивая в голове воспоминание о том, как впервые услышал о Уиронде. Потом встал, подтерся, надел штаны и вытащил мобильник из кармана джинсов.

Два раза сфотографировал стихотворение, а потом прочитал вслух:

 
Не сбежать с дороги,
от черных омутов, глотающих смолу,
сверни на развязке, доберись до Уиронды,
стань частью этого царства!
 

не зная зачем.

Может, чтобы иметь доказательства.

Чтобы помнить.

Может, чтобы от скуки рассказать другим эту странную легенду об Уиронде.

Вымыв руки и лицо, Эрмес вернулся в бар. Заказал второй кофе. Он чувствовал, как тяжелеют веки, словно их посыпали пылью. Вместо толстухи за стойкой теперь стоял старый карлик с лохматыми усами, которыми пытался скрыть заячью губу. А надетая набекрень кепка от сети забегаловок делала из него клоуна.

Эрмес завороженно наблюдал за тем, как карлик заваривает кофе – копошится, как насекомое, вся кожа на шее в морщинах и уродливых пигментных пятнах. Ему могло быть и семьдесят лет, и сто.

– Ваш эспрессо, синьор Ленци, – хмыкнул карлик, с усмешкой протягивая ему чашку. У него было слишком много зубов. Слишком много крошечных зубов.

– Спасибо большое, – ответил Эрмес, протягивая руку, чтобы взять сахар. Но вдруг замер. Низ живота прострелила боль. – Откуда вы знаете, как меня зовут?

Старик посмотрел на него с недоумением, чуть-чуть наклонив голову на древней, как у динозавров, шее.

– Что вы сказали? Извините, я не расслышал, – заячья губа задрожала.

– Моя фамилия. Вы сказали: «Ваш эспрессо, синьор Ленци». Откуда вы ее знаете?

– Синьор, вы ошиблись, – хмыкнул старик. Теперь его лицо стало мертвенно бледным и строгим, как у покойника. – Вам показалось.

Эрмес открыл рот, собираясь что-то сказать, но только проглотил воздух, как выброшенная на берег рыба. Он вдруг почувствовал усталость, беспокойство, страх. Потом все же заговорил, но совсем не о том, о чем собирался.

– Скажите, вы когда-нибудь слышали об Уиронде?

Что ты несешь? – рассердился Эрмес сам на себя. И огляделся в надежде, что его никто не слышал. Оказалось, в кафе больше никого нет. Ни одной живой души. В спертом воздухе пахло сгоревшими тостами и выхлопными газами.

Старый бармен устало и горько рассмеялся. Снял кепку и положил на стойку, мотая головой из стороны в сторону. На черепе карлика виднелись вмятины, похожие на следы от ударов.

– Нет. Я никогда не слышал об Уиронде, – усмешка говорила, что он врет. – Но разрешите кое-что сказать вам… Смерть бывает разной. Иногда тело умершего человека остается на земле, а иногда – исчезает вместе с душой. Обычно это происходит, когда человек умирает в одиночестве, и раз никто не видел его смерти, говорят, что он потерялся или уехал в долгое путешествие. Вы понимаете, о чем я, синьор Ленци?

Карлик снова улыбнулся, показав крошечные острые зубы, и Эрмес не сдержался.

– Откуда вы знаете мое имя? – заорал он во все горло.

Старик стоял рядом с кофемашиной, смотрел на Эрмеса и смеялся.

Развернувшись, Эрмес выбежал из пустого кафе. Последним, что он услышал перед тем, как захлопнуть дверцу грузовика, был хриплый голос карлика за спиной: «Эспрессо за счет заведения, синьор Ленци! Надеемся увидеть вас снова!»

* * *

Через полчаса после того, как он снова сел за руль, Эрмеса начали грызть сомнения, все ли хорошо у него с головой. Он вспоминал о старике из кафе на заправке, о маленькой ручке среди ворон, об Уиронде, и ему начинало казаться, что депрессия и отчаяние сделали свое дело.

Но ведь стихотворение, которое он прочитал, было реальностью – вот его фотография в смартфоне. Хоть это ему не привиделось.

Сейчас бы вернуться домой. Отдохнуть. Провести выходные с сыном, съездить на море, в горы, куда угодно, только не видеть дорогу, не колесить по ней с утра до вечера. Он посмотрел на фотографию Симоне, обнимавшего Даниэлу с оторванной головой.

Включил радиоприемник, но несмотря на все старания, в эфире слышались только треск и странное, заунывное пение. «Радио Мария»[7]7
  «Радио Мария» – международная христианская просветительская радиостанция, созданная католиками-активистами Италии в 1983 году.


[Закрыть], не иначе. Наверное, антенна сломалась, подумал Эрмес и решил показать приемник мастеру на следующей остановке.

Он бросил попытки включить музыку и поехал на автопилоте.

В 11:57 заметил, что машин стало необычно мало. Был почти обед, а в такое время этот участок кольцевой среди уродливых химических заводов со стенами в пятнах от органики обычно перегружен: если простоишь в пробке всего десять минут – считай, повезло. Но сегодня «Сканиа» ехала по пустой дороге, а небо заволакивали тучи мерзкого желтоватого цвета, несущиеся навстречу.

Эрмес уставился на помятую Multipla, которая хотела его обогнать. Пассажиры в машине выглядели странно – лицо у водителя как будто лишено черт, голова раздавлена и свисает на слишком тонкой шее, а женщина рядом положила руки на приборную панель и низко наклонила голову, словно ждала сильного удара. На заднем сидении, в автокресле, лежало что-то больше похожее на огромный кусок мяса, чем на ребенка. Эрмес прибавил газу, пытаясь не отставать от Multipla, но та тоже ускорилась, выплюнув клубы желтоватого дыма, а потом и вовсе скрылась за широким поворотом. Ленци показалось, что за задним стеклом обогнавшего автомобиля сидят причудливые создания и стучат по стеклу – черные, блестящие, с челюстями, как у жука-оленя, экзоскелеты каких-то экзотических насекомых.

«Они едут в Уиронду?» – с удивлением подумал Эрмес. Он никак не мог выбросить из головы эту историю.

Вдруг почувствовав свою удивительную отстраненность от всего остального мира, Ленци потер глаза, стараясь сосредоточиться на вождении, думать только о дороге и больше ни о чем, но километров через двадцать его сердце бешено застучало в груди как барабан – он понял, что на шоссе остался один.

Один.

Никаких машин рядом. Только его видавший виды грузовик, кабина которого больше не блестела новенькой сталью, с прицепом, скрипучим, как дряхлое кресло-качалка. Эрмес притормозил и уставился в окно: его не покидало чувство, что он вторгается на чужую территорию.

Этому должно быть объяснение.

Наверное, я задумался и пропустил знак дорожных работ, а теперь еду по закрытому участку шоссе…

По небу навстречу ему неслись тучи цвета охры, зловещий водопад тумана, разрезаемого розоватыми молниями. Их вид нагонял тоску. Эрмесу снова вспомнились слова старого карлика на заправке, и он почувствовал, как кожа на руках покрылась мурашками.

Смерть бывает разной. Иногда тело умершего человека остается на земле, а иногда – исчезает вместе с душой. Обычно это происходит, когда человек умирает в одиночестве, и раз никто не видел его смерти, говорят, что он потерялся или уехал в долгое путешествие.

Машин не было даже на встречке, отделенной отбойником. Вдоль обочины кольцевой тянулись длинные корпуса заводов, торчали водонапорные башни, однобокие бетонные коробки, как будто натыканные друг за другом по команде «копировать-вставить», – все одинаковые, серые, вселяющие тоску. Он ездил здесь тысячу раз, но сейчас на глаза не попадалось ни одного знакомого здания. На верхнем этаже мрачного дома, битые стекла в окнах которого напоминали сломанные зубы, он заметил две фигуры – кажется, женщины и мальчика. Интересно, что они делают в этом заброшенном месте?

Скоро пойдет дождь. А может, и град. Запахло озоном и железом – вот-вот разразится гроза. Тучи быстро надвигались. Они выглядели совершенно больными. Подозрительно похожими на гнилой лук, слишком желтыми, слишком осязаемыми.

Обычная поездка Эрмеса Ленци превращалась в кошмар.

Он не мог оторвать взгляд от горизонта. Под порывами ветра облака стали плотнее, и на несколько мгновений Ленци показалось, что он видит в небе лысую голову, гигантское лицо без носа, белые глаза, перекошенные ядовитой ухмылкой губы. Глухой, раскатистый удар грома стер ужасные черты, и Эрмеса охватил страх.

Животный, необъяснимый, которого он никогда раньше не испытывал.

А уж ему ли не знать, каким бывает страх. Тут и говорить нечего. После разрыва с Даниэлой Эрмеса мучили частые приступы паники. Несколько раз он искренне считал, что умер. Но сегодня все было иначе. Казалось, каждая клеточка его тела, каждая извилина мозга содрогается от ужаса, который совсем не похож на страх смерти или боязнь исчезнуть без следа.

Первое, что пришло на ум, – развернуться. Остановить машину, развернуться и на полной скорости понестись назад, куда угодно, только подальше от этих жутких туч, от этого пустынного шоссе. Вернуться туда, откуда он приехал, пусть даже на заправку со странным карликом за стойкой и пугающей желтой надписью на двери туалета.

Должны же ему встретиться машины, люди, хоть кто-то.

Эрмес закурил, стараясь унять дрожь в руках, и попытался подумать здраво.

Развернуться и поехать назад нельзя. Глупо садиться в тюрьму и терять работу из-за того, что от нервотрепки последних месяцев у него поехала крыша.

– Твою же мать! – выругался он. – Дыши. Дыши.

Нужно продолжать ехать вперед, до следующей развязки. Она должна быть совсем скоро, другого выхода все равно нет. Сколько минут назад он останавливался?

Эрмес посмотрел на цифровой хронотахограф, и его затошнило. На экране, где высвечиваются пройденные километры, время с момента остановки на заправке, сейчас не было ни одной цифры – только семь простых символов, как сумасшедший дорожный знак:

УИРОНДА

Сигарета выпала изо рта прямо на колени. Он смахнул ее резким движением, съехал на аварийную полосу и остановился. Грудь словно сжимало клещами.

Вылез из кабины, чтобы не видеть этого слова. И понял, что остановил машину метрах в десяти от знака развязки. Металлическую табличку тускло-желтого цвета пересекали ржавые полосы. На ней не к месту изящным курсивом была сделана нелепая надпись.

Следующий съезд – Уиронда

Он стоял и смотрел на знак, безвольно опустив руки. Мир – какой мир? – охватила пугающая, мертвенная тишина. Ленци опустился на колени на теплый асфальт, закрыл лицо руками и стал похож на изображающую страдание живую статую из плоти, воздвигнутую в знак вызова дороге и надвигающейся грозе.

* * *

Он хотел позвонить бывшей жене и паре друзей, но сети не было. Тогда Эрмес, как толстая гусеница, с трудом заполз в кабину грузовика. Непрекращающаяся боль – сторожевая собака – снова пронзила основание позвоночника. И эта мучительная пульсация почему-то ввергла его в состояние тихой покорности. Он опустился на сидение, положил руки на руль и стал делать дыхательные упражнения, чтобы преодолеть паническую атаку, чтобы найти ниточку здравого смысл в этом клубке безумия.

Но разве он никогда не хотел остаться последним человеком на Земле? Разве не хотел исчезнуть, чтобы ни о чем не беспокоиться, чтобы сбежать от проблем? Разве временами не чувствовал острой необходимости остаться в одиночестве?

Почему же ты не рад? Машин на дороге нет, людей, с которыми нужно иметь дело, тоже нет. Нет ничего. Только ты и дорога, только ты и место назначения, конечный пункт: Уиронда.

Улыбаясь, Эрмес порылся в нагрудном кармане рубашки. Нашел последнюю смятую сигарету в пачке. Решил приберечь ее до лучших времен. Потом повернул ключ, воткнул первую передачу и дал газу, минуя указатель, который совсем недавно вызвал у него шок.

Он ехал по шоссе в ожидании развязки. Вернуться он не мог, нет. И если она действительно ведет в Уиронду, ну что ж… он поедет туда, в место суеверий и легенд. Он и представить себе не мог, что в его пустой, безрадостной жизни появится что-то необыкновенное, вызывающее дрожь, вспыхнет какая-то искра, которая зажжет в нем любопытство и желание жить. Это его шанс.

Уиронда.

Ветер бросил первые капли дождя на лобовое стекло. И тут же на землю обрушилась гроза. Дворники не могли смыть льющуюся сверху желтоватую грязь, лишь размазывали по стеклу жирную кашу. Может, это буря из Африки, поэтому столько песка и земли. Эрмес поднял стекло и выдавил педаль газа, бросая машину навстречу яростной стихии.

Такое чувство, что въезжаешь в туннель, затопленный жидкой пылью. От фар почти не было толку – они едва могли отыскать разделительную полосу на дороге.

Хронотахограф окончательно сошел с ума и стал показывать какие-то бессмысленные цифры. Время от времени, как при вспышке стробоскопа, на дисплее высвечивалось название съезда – Уиронда, мираж, несуществующее место, легенда старых дальнобойщиков вроде Роби – единственного человека, от которого Эрмес слышал это слово.

Он стиснул зубы и прищурился, стараясь сосредоточиться на дороге и надеясь как можно быстрее проехать грозу. Прицеп раскачивало сильными порывами ветра. В такую погоду он еще никогда не сидел за рулем. Хлещет как из ведра, видимость почти на нуле. Крик ветра напоминал вой умирающего зверя, а в желтоватом тумане Эрмес заметил темные фигуры, которые плескались перед лобовым стеклом.

Бестелесные силуэты. О чем-то умоляя, они тянули к нему скрюченные руки. Он старался не обращать на них внимания. Решил включить сибишку и настроить ее на пятый канал.

– Меня кто-нибудь слышит?.. Прием, – прошептал в трубку Эрмес. Он едва узнал свой собственный голос – не голос, а скрип песка. – Это Эрмес, кто-нибудь меня слышит?

В приемнике захрюкало, послышался треск и неразборчивые слова.

– Если… если меня кто-то слышит, то… я, наверное, заблудился. На шоссе ни одной машины, вокруг буря, она взялась непонятно откуда. И… – Эрмес сглотнул. Ему не нравился свой срывающийся голос. И слезинки в уголках глаз. Кажется, он вот-вот запаникует, зарыдает и закричит, как ребенок, потерявший маму в супермаркете. Ленци постарался собраться с духом. – Если кто-то меня слышит, ответьте, пожалуйста. Я не знаю, где я. Прием.

Наконец ему ответили. Знакомым, приветливым голосом. И Эрмесу стало еще страшнее. Нет, это невозможно.

– Папочка?

– Си-Симоне?

Это говорил его сын. Глухие, едва слышные слова доносились откуда-то издалека, но сомнений в том, что это голос Симоне, не было.

– Да, папа, это я. Когда ты приедешь домой, папочка? Я соскучился.

Эрмес Ленци окончательно перестал понимать, что происходит, и сдался на произвол судьбы. Он изо всех сил пытался подавить рыдания, которые разрывали ему грудь.

– Симо, папа скоро приедет, не переживай. Папа скоро приедет, и мы сходим в кино, хорошо? Папа приедет, как только сможет.

Он вдруг понял, что лжет. Почувствовал ужасную уверенность в том, что никогда больше не увидит своего сына.

– Мы с мамой тебя ждем, – пробормотал Симоне. Теперь это был его голос – и в то же время не его. В нем слышалось какое-то бульканье, больше похожее на звук захлебнувшегося двигателя, чем на человеческий голос. – Мы с мамой ждем тебя дома. В Уиронде. Приезжай.

– Еду. Я уже скоро. Папа скоро приедет, Симо.

Но ему никто не ответил.

Эрмес Ленци вжал педаль газа в пол, его лицо исказила безумная ухмылка.

– Не сбежать с дороги, от черных омутов, глотающих смолу, сверни на развязке, доберись до Уиронды, стань частью этого царства! – начал напевать он.

Так продолжалось до тех пор, пока буря не закончилась, а длилась она, казалось, вечно. Но наконец его встретили небо без единой звезды и ночь – черная и холодная, словно проклятая навечно.

* * *

Виадук в пустоте, смоляной язык, старающийся дотянуться до призрачного горизонта. Одна полоска асфальта, без ограждений, висела над пропастью, над темной Бездной, в которой ничего не отражалось. Такова теперь была реальность Эрмеса Ленци. Везде взгляд его проваливался в кромешную тьму. Даже фарам «Скании» едва удавалось найти дорогу.

Ехать приходилось со скоростью тридцать километров в час. Любая ошибка – и он погрузится в вечную пустоту, откуда не выбраться, как потерявшемуся космонавту в космосе. Ему вспомнился научно-фантастический фильм, который они смотрели с Даниэлой (названия он не помнил). Там был космический корабль – такой металлический бегемот, летавший благодаря тому, что внутри него двигалась искусственно созданная черная дыра; там оживали кошмары и сводили пассажиров с ума. И как же закончился тот фильм – хорошо? Ничего хорошего. Совсем ничего. Эрмес сказал себе, что хэппи-энды – для слабаков. В реальной жизни их не бывает.

Где-то далеко, справа, вдруг появилась яркая точка. Красная. Может, фонарь, плывущая по небу планета или звезда?

Нет.

Чем дальше он ехал, тем больше становилось ярко-красных точек, и теперь они напоминали рой светлячков, усыпавших неподвижную гладь озера.

Похоже на огни деревушки или маленького городка.

Эрмес чувствовал, что осталось недалеко. Чувствовал это всем телом, каждой косточкой. Боль в спине прошла. Он, не отрываясь, смотрел на светящиеся соцветия, появляющиеся на горизонте.

Уиронда?

Не задумываясь, опустил стекло, и в лицо ударил теплый ветер, вонявший гнилью. Стало трудно дышать. Интересно, что поведала бы ему вездесущая темнота за окном, если бы могла говорить? Рассказала бы историю Уиронды, откуда она взялась, открыла все ее секреты? Он надеялся, что скоро получит ответы на роившиеся в голове вопросы.

Дорога пошла на подъем. Сначала пологий, но заставивший поработать двигатель старого грузовика; потом все более и более крутой – в конце концов Эрмесу показалось, что он едет по вертикальной стене.

Возможно, так и было.

Затерянный в темноте, он спрашивал себя, есть ли здесь смысл в таких понятиях, как направление и гравитация. Ему нужно просто ехать дальше. И все. Слушаться дорогу, как всегда.

Огоньки не гасли. Они стали ближе, ярче. Красные фонарики, ярко освещавшие реку или дорогу.

Поскорей бы добраться до места. Он прибавил газу.

И в этот самый момент услышал звук, продирающийся сквозь рев двигателя. Он доносился из-за его спины, из кабины, ставшей ему домом в последние месяцы. Это были глухие удары, будто кто-то дубасил кулаками по стене или бил кого-то. Удары сменились визгом, глухими хрипами, воплем.

– Не надо, Эрмес! Остановись, ради всего святого!

Эрмес хотел затормозить, но тут фары осветили знак – первый с тех пор, как обрушилась гроза.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В УИРОНДУ

Через сто метров дорога разделялась на две, и одна из них резко забирала вправо. Грузовик сам повернул, словно им управляла невидимая сила. Колеса завибрировали, когда машина вошла в крутой поворот, обращенный к морю темноты; на миг показалось, что она накренилась на сорок пять градусов, и Эрмесу пришлось изо всех сил вцепиться в руль. Наконец старая «Сканиа» вздрогнула, выпрямилась и выехала на прямую, плюясь дымом и оглушительно грохоча поршнями.

И тогда она появилась.

За лобовым стеклом.

Прямо перед Эрмесом.

Блестящая, беспощадная, мертвая.

Уиронда.

Трущиеся об асфальт шины протестующе завизжали, и грузовик остановился в нескольких сотнях метров от городских стен.

Бесконечных, розоватого оттенка, от которых веяло теплым ветром смерти.

Эрмес вышел из кабины и направился к городу-миражу. Глаза его блестели, рот был широко открыт.

Уиронда выглядела совсем не так, как описывал ее Роби.

Никаких мертвецов, погибших на дороге, никаких строений из железа и бетона.

Для него Уиронда оказалась совсем другой.

Плотью и истязанием. Страшной ошибкой – непоправимой ошибкой, – которую совершил человек, стоящий на грани сумасшествия, ошибкой, уничтожившей то немногое, что ему удалось создать за всю свою жизнь.

Охватить глазами пространство, понять, что он видит перед собой, разглядеть отдельные фрагменты Эрмесу удалось далеко не сразу.

Безумные, гнусные поступки ведут в безумные, гнусные преисподние.

Сначала он рассмотрел мелкие детали, если так можно назвать части тела высотой в несколько десятков метров – ноздрю, губу, похожую на слизня, ухо. Потом отошел назад и, как исследователь, впервые оказавшийся перед огромным горным хребтом, на несколько мгновений смог окинуть взглядом всю панораму.

Ноги и ягодицы, живот и ребра, предплечья и руки были равнинами, плато, холмами, горами. Волосы – экзотическими деревьями, морщины – дорогами, а кровь – водой в реках.

Изуродованная плоть. Ошметки эпидермиса, порезанные мышцы, вырванные суставы. Огромные раны-двери, царапины – окна, синеватые кровоподтеки – как мозаика заброшенных античных храмов.

Такой была его Уиронда.

Два гигантских тела, обнимающихся в последнем кровавом объятии; мрачный анатомический город на столе вскрытия – неверие, боль и, наконец, окончательное осознание того, что он натворил.

Тела женщины и ребенка.

Эрмес закричал. Но не криком ужаса или раскаяния. Это был крик изумления, когда сомнений больше не осталось, когда он все понял и все вспомнил. Эрмес увидел поднятую к небу руку высотой с небоскреб, накрашенные желтым лаком ногти размером с кита. Розовые холмы груди. Темный портик пупка.

Вдали что-то горело. Сначала Эрмес подумал, что это причудливое пшеничное поле красного цвета. Теплый, воняющий гнилью ветерок качал стебли.

Волосы фантастически рыжего цвета – как пылающий закат.

Рот ребенка, приоткрытый в тщетной попытке не задохнуться от удушения.

Симоне.

Эрмес долго бродил по Уиронде. Смотрел на гигантскую рану в том месте, где была оторвана голова в порыве бессмысленного насилия и жажды мести.

Даниэла. О, Даниэла, мне жаль.

Два голубых глаза-окна размером с Нотр-Дам.

Эрмес заглянул в каждый уголок, прошел под арками зубов и по ресницам, по туннелям слизистых оболочек, забрался в пещеры с ушной серой. Повсюду виднелись алые лужи, под ногами хлюпало.

Он понюхал раны и порезы, смертельные следы от ударов ножа, которые не должна наносить рука ни отца, ни мужа, провел дрожащими пальцами по перерезанным венам, плача, оглядел предгорье вагины, увенчанной заброшенным теперь алтарем клитора.

Услышал хрип нервных окончаний, которые невозможно вернуть к жизни.

Когда Эрмес слишком устал, чтобы идти дальше, он лег в тени отрубленной головы Даниэлы, на матрас залитых мозговым веществом волос, и стал смотреть в темное небо, освещенное кровью Уиронды.

Закурил последнюю сигарету. От нее пахло дымом и плотью.

Остекленевшие глаза Симоне – огромные, какие бывают только у детей, – с упреком смотрели на него с северной окраины города-миража, открывшего ему правду.

Боже мой, что ты сделал? Боже мой Боже мой Боже мой…

Спину прострелило ужасной болью.

Точно такой же, которая пронзила его тело, когда он рухнул на камни, спрыгнув с виадука.

Ветер смерти больше не дул.

Кровавое свечение Уиронды потухло, как угли брошенного костра.

Незадолго до того, как Эрмес Ленци погрузился в сон без сновидений, он все еще сжимал в руках последнюю сигарету.

Потом его глаза закрылись, застывшая Уиронда заключила тело в своих объятиях, как властная и жестокая мать, но Эрмес чувствовал – город будет ждать, когда он проснется, чтобы снова заставить его пройти все круги ада и раскаяния.

Блестящий, беспощадный, мертвый.

И так будет всегда.