Текст книги "К далеким голубым горам"

Глава двадцать пятая

И снова взялись мы за работу – валили деревья, разрубали их на бревна и строили цепочку хижин и частокол вокруг них. Том Уоткинс и Кейн О'Хара отправились в лес на охоту. Вблизи склона желтой горы, на открытом лугу они убили двух бизонов. Мясо мы завялили на зиму.

Строили мы не первый раз, умение наше возросло, и потому дома и частокол поднимались гораздо легче, несмотря на меньшую численность работников.

Кин рос и полнел на удивление быстро, это был смешливый, энергичный парнишка, как и подобает первому моему потомку, родившемуся в новой земле. Эбби большую часть времени проводила при нем, а Лила – при них обоих.

Питер Фитч – он, бывший корабельный плотник, был первым среди нас мастером по работе с деревом – как-то отложил топор и обратился ко мне:

– Я все думаю о Джонатане Делве. Не нравился мне этот человек. Зло в нем гнездилось, как свиль в древесине, хоть он сильный и крепкий.

– Действительно, – согласился я.

– И опасный, – добавил Питер.

– Верно. Но он исчез с концами.

Фитч наклонился за своим топором.

– Если и вправду с концами.

Я уже было отворачивался, но тут замер.

– А ты так не считаешь?

– Если он не найдет того, за чем пошел, так сразу начнет думать о вас. Он же знает, что у вас остались какие-то деньги после продажи мехов и леса, и наверняка поверил в историю с сокровищем короля Джона. И наверняка начнет гадать, отчего это вы направляетесь на запад, в неведомые земли… Он никак не поверит, что вы – именно такой, как вы есть. Он считает, что в каждом человеке сидит зло, что все готовы красть, обманывать и все делать, лишь бы раздобыть богатство. Он, небось, думает, что вы очень хитрый, небось, говорит себе: «Он направляется к западному морю, чтобы построить там корабль и плыть в Индии или в Катай».

Я покачал головой:

– Индейцам неизвестно никакое западное море, и люди Гаукинса, когда шли на север по этой стране, не видели моря и не слышали о нем. Кто говорит, что они прошли от Мексики до французских земель на севере, кто говорит – не от Мексики, а только от Флориды, но все равно они повидали изрядный кусок страны.

– Не имеет значения. Пусть индейцы думают что хотят, и вы тоже, но Делв будет верить лишь в то, что его устраивает. Он ненавидит вас, капитан, как и всех нас. Заметьте себе: мы еще увидим Джонатана Делва… Однажды он предложил нам бросить вас и перейти к Бардлу или открыть ему ворота, когда пойдет на штурм.

Позднее, разговаривая с Джереми и Пимом, я упомянул о словах Фитча.

– Да, – согласился Джереми, – я и сам думал об этом человеке. Нас догонять далеко, но кто знает?..

Однако для раздумий на такие темы времени у нас было мало. Когда человек добывает пропитание охотой, ему приходится постоянно помнить про все рты, которые надо прокормить, а еще и про индейцев, которые обычно наносили нам визиты. Они могут зараз уничтожить столько свежего мяса, что просто диву даешься.

Часто мы с Эбби и Лилой уходили в лес собирать орехи, и Кин обязательно был с нами, на руках у кого-нибудь.

Мы научились шить одежду из оленьих кож и «мокасины» – обувь, в какой ходят индейцы, – научились узнавать корешки и листья, которые можно есть, хотя с приходом зимы листьев станет мало и они уже не будут такие нежные.

Барри Магилл устроил в углу двора бондарную мастерскую и занялся своим ремеслом. Нам были очень нужны бочки – для хранения орехов и фруктов. Но бочки были лишь одним из его изделий, ибо он изготовил несколько метелок, ведер для переноски воды, пару грабель для сгребания сена и маленькие ведерки для сбора сока сахарных кленов.

Однажды ко мне ввалился Черный Том с гладкой сланцевой плитой размером в добрых четыре квадратных фута.

– Великовата, конечно, – сказал он, – ты сможешь ее разрезать, чтоб сделать грифельные доски для малыша. И меловую скалу я тоже видел чуток дальше в долине.

Он вытер ладони о штаны.

– Никак нельзя ему остаться без образования. Никто сейчас не скажет, что может случиться с ним со временем, а человеку положено уметь читать, писать и складывать числа.

– Я тебе очень благодарен, Том, – сказал я, и он удалился, весьма собой довольный.

Уа-га-су большую часть времени проводил среди нас. Часто он уходил в лес с Сакимом.

Вскоре был выстроен частокол, а хижины подведены под крышу. На этот раз мы огородили более просторный участок, чем первый. В Англии строительство из бревен было мне незнакомо, но отец видел, как это делают люди из Швеции, да и Джереми Ринг тоже. Лес нас окружал со всех сторон, нам все равно нужно было расчищать землю под посевы, так мы что смогли решить обе задачи зараз. Но чувствовать себя в безопасности нам не приходилось.

Катоба были нашими друзьями, но они воевали чуть ли не со всеми племенами вокруг – пусть не одновременно; а поскольку мы были друзьями катобов, то также считались врагами всем остальным, хоть сами мы к ним враждебности не ощущали и вовсе этого не хотели. Больше всего приходилось опасаться нападения чероки с юга или юго-запада и тускароров с севера.

И вот однажды наступил день, когда я снял свое ружье с крючков над дверью и отправился далеко в горы вместе с Кейном О'Харой и Пимом Берком.

– Не бойся, – предупредил я Эбби, – если мы не вернемся сегодня. Мы должны хорошо оглядеться и найти дорогу в самую глубину гор, а заодно и разведать местность. Мы можем остаться там на ночь, а то и на две.

– Хорошо… только поосторожней, – сказала она и, выйдя во двор, остановилась возле Лилы, которая ворчала что-то такое насчет шила в заднице и желания пошляться. Мы двинулись вверх по руслу речушки, которую назвали Маскрэт-Крик – Ручей Мускусной Крысы, – пересекли южный отрог горы Чанки-Гэл – Толстая Девчонка – и перевалили через голую вершину, известную индейцам под названием Юнвицуленуньи, что означает «где стоит человек».

Уа-га-су рассказал нам легенду, что когда-то большая летающая ящерица с глазами как бусинки и мохнатыми крыльями вдруг спустилась с неба и схватила ребенка. Так повторялось несколько раз, и тогда индейцы очистили несколько горных вершин огнем и поставили там дозорных, чтобы предупреждали о летающей твари. Потом было найдено ее логово – в недоступном месте на горном склоне, и индейцы призвали своих богов, прося поразить чудище смертью, и боги ответили на их просьбу, послав сокрушительный гром и ослепительную молнию; пламя охватило страшную тварь, и она извивалась у себя на горе в предсмертных муках.

Индеец, стоявший на посту на этой голой вершине, в ужасе сбежал; он так поддался страху, что боги обратили его в камень, и он стоит там по сей день и зовется Стоящий Индеец.

Мы убили пару диких индеек и остановились на ночь под скалистой стеной обрыва, найдя себе уголок, укрытый от ветра и защищенный несколькими древними пекановыми деревьями, или гикори. Наш лагерь был недалеко от реки – я полагал, это та река, что зовется Нантаала, но мы находились в самых верховьях, на большой высоте и в безлюдном месте.

– Далеко отсюда до Лондона, – заметил Джереми.

– Ты по нему скучаешь?

– Кто-кто, только не я… Там я был никто – солдат без контракта, матрос без корабля. А здесь… это великая земля и прекрасная! Не приди я сюда, так и не узнал бы никогда, что такая краса существует на свете!

Темные деревья пригибались к нам, прыгали языки пламени и тени от них; потрескивал огонь, и ветер, спустившись к земле, пробирался между деревьями и грустно оплакивал ушедшее дето. Мы сгрудились вокруг костра и думали о том, как красив огонь, какой это верный товарищ в долгих походах и в одинокие ночи… даже ясным утром, когда на нем готовится мясо.

Мы засыпали в эту ночь, глядя на звезды сквозь ветки деревьев, прислушиваясь к шороху зверюшек, бегающих в темноте, и негромким звукам, издаваемым самой горой, – слабым потрескиваниям, вздохам и постукиваниям, вызываемым охлаждением камней и ветром.

Рассвет еще не занялся, но Джереми уже собирал сухой хворост, а Пим пошел к речке ловить рыбу.

Утром третьего дня мы двинулись в обратный путь. Я нес с собой несколько хорошо выдубленных оленьих кож и рисовал на них карту местности – сколько мы смогли увидеть. Обратно мы возвращались другим маршрутом, и было это отчасти по той причине, что хотели охватить побольше незнакомой местности. Но главная причина была другая: неразумно возвращаться по своему следу, когда там может ожидать в засаде враг.

В последующие недели мы совершили несколько таких вылазок, и в одной из них меня сопровождала Эбби. Она была легка на ногу, страну эту полюбила так же, как и я, мы даже взяли с собой Кина, неся его на индейский манер. Многие горные вершины вокруг были свободны от деревьев, и мы никак не могли понять причины, хотя Пим Берк верил, что индейцы действительно могли выжечь их, чтобы обеспечить лучший обзор территории вокруг. На этот счет я не был уверен, ведь в большинстве случаев с этих вершин можно увидеть только верхушки деревьев, а враг может под их прикрытием подойти очень близко.

С севера дули холодные ветры. Мы разводили посильнее огонь в очагах и легко отыскивали щели в бревенчатых стенах, оставшиеся, когда мы залепляли глиной промежутки между бревнами. В каждую такую щель врывался холодный ветер, не оставляя места для сомнений.

Все это время мы собирали топливо, охотились понемногу и расчищали землю под весенний посев: убирали с будущих полей камни, складывали в кучи, выкорчевывали самые крупные корни – пока не подготовили несколько акров.

Когда установилась погода похолоднее, мы вышли в горы и поставили ловушки.

– А меха куда денем? – поинтересовался Слейтер.

– Отправимся на побережье, – ответил я. – Тилли вернется на флейте, а может, и еще какой-нибудь корабль придет. Поплывем вниз по течению на лодке, продадим меха и что еще у нас будет, а потом вернемся сюда.

Часто, очень часто заводил я разговоры с Уа-га-су о землях за горами, и он извлекал из своей памяти истории, рассказанные бродягами-катоба в давние времена. Вернувшись к теме о длинноносых животных, я вновь услышал от него, что никто из племени катоба сам таких зверей не видел, но рассказы о них ходят, и он считает, что животные эти действительно могут жить за горами.

Однако истории эти, соглашался он, могут быть очень старыми, передаваемыми от поколения к поколению с самых давних времен.

Однажды мы поднялись очень высоко на Дабл-Маунтин – Двойную гору: Уа-га-су, Джереми Ринг и Тим Гласко. Со мной была Эбби, мы стояли там, радуясь морозцу с его свежестью, запахом сосен и кедров.

И вдруг Уа-га-су сказал:

– Уходим! Приближаются индейцы.

Опыт научил меня действовать быстро. Я не стал тратить время на дурацкие вопросы, вроде «Какие?» или «Где?» – просто схватил Эбби за руку и бегом потащил с открытого места, где мы стояли, вниз, в кусты.

Ниже нас протянулась ровная полоса земли, а по другую сторону ее, на дальнем конце, была груда камней, которые гора стряхнула с себя, свалив в беспорядочную кучу. Там бил небольшой родник, как мы узнали потом, и Уа-га-су повел нас туда быстрой рысцой.

Мы уже почти добежали, когда позади нас раздался внезапный вопль и посыпался град стрел, но мы торопливо забрались в скалы – и только тогда я обернулся и посмотрел назад.

Никого…

Уа-га-су успел подобрать одну стрелу.

– Сенека, – сказал он. – Очень старые враги катобов.

У нас были с собой четыре мушкета, да еще по два пистолета у меня и Джереми.

– Нельзя, чтобы они захватили нас с разряженным оружием, – сказал я. – Уа-га-су, ты стреляй вместе со мной. А Джереми и Тим пусть подождут и выстрелят, пока мы будем перезаряжать.

Я несколько раз замечал движение на опушке леса, но сенеки были осторожны. Думаю, они не знали нашей численности, но сразу догадались, где мы залегли, поскольку эти камни давали хорошее укрытие, а может, и они тоже, хоть и пришли издалека, знали о существовании источника.

Эбби устроила Кина в безопасном месте между камнями. Мы тихо лежали и ждали. Какой-то сенека на краю леса слишком долго задержался на одном месте, и Уа-га-су выстрелил.

Мы видели, как индеец зашатался, потом упал. Снова грянул хор гневных воплей, снова полетели стрелы, и две из них упали между нашими камнями.

Камни не образовывали круга, это было просто беспорядочное скопление футов шестидесяти в длину, вполовину меньше в ширину, и в центре его торчали несколько скал. Кин лежал в узкой трещине одной из этих скал.

Они постепенно приближались, словно побуждая нас выстрелить. Вот индеец выскочил на открытое место, но тут же нырнул обратно в укрытие. Снова и снова выпрыгивали они из-за деревьев, пытаясь вызвать наш огонь. Совершенно очевидно было, что они уже встречались раньше с огнестрельным оружием, вероятно, у французов и англичан далеко в той стране, откуда они пришли, – сенеки жили на севере, в нескольких сотнях миль отсюда. Но Уа-га-су уверял меня, что они часто совершают набеги на катобов, как и на другие племена, живущие в этих местах.

Катобы, объяснял он с гордостью, столь славные воины, что каждый сенека мечтает убить хоть одного, чтобы иметь скальп, которым можно похваляться…

И вдруг они бросились в атаку. Нас с ними разделяло расстояние в каких-то двадцать ярдов, а их была по крайней мере дюжина. Уа-га-су успел перезарядить мушкет. Он выстрелил первым, поймав высокого индейца на середине прыжка. Я, сцепив зубы, выждал, пока они приблизятся еще на пару шагов, и только тогда выстрелил. Передал мушкет Эбби на перезарядку и вытащил свои пистолеты.

Выстрелил Джереми, за ним Гласко, потом я – из одного пистолета. Четверо сенек остались на земле, и атака захлебнулась – индейцы бросились врассыпную. Уа-га-су выстрелил снова, но промахнулся.

И все же они смогли унести трех своих. Остальные два лежали на открытом месте. Один был на виду, в траве, второй лежал за крохотным бугорком, и мы видели только кисть его руки, хотя бугорок был высотой едва несколько дюймов[27]27
  Дюйм – 1/12 фута, 25,4 мм.


[Закрыть]. Но рука не шевелилась.

Налетел порыв холодного ветра, упали несколько капель дождя.

– Держите порох сухим, – сказал я, хоть говорить это было не обязательно: все и так понимали.

Пять индейцев сражены… для противника эта атака обошлась дорого.

– Сколько их было? – спросил я.

Уа-га-су пожал плечами.

– Немного, думаю, но они сильные воины. Они постараются собрать других и вернуться.

Уа-га-су лежал неподвижно и наблюдал. Я не мог не задуматься о том, что означал для него наш приход и покрывают ли его приобретения в знаниях потерю авторитета в племени. Ему больше не было места среди своих, ибо в словах его сомневались. Но, в то же время, его соплеменники могли видеть, что среди нас он пользуется авторитетом, как оно и было.

Он действительно совершил более дальнее путешествие, чем, думаю, любой другой из его народа. Он говорил по-английски очень хорошо, потому что имел время и возможность научиться. И, совершенно очевидно, он был человек с острым и деятельным разумом.

Начался дождь – мелкий, моросящий, словно с неба сыпался туман. Я прикрыл одеялом трещину, где лежал Кин. Он засмеялся и замахал ручонками, издавая негромкие звуки. В одной руке он сжимал стрелу – должно быть, упала рядом с ним. Когда Эбби увидела это, она перепугалась и отобрала стрелу, опасаясь, что острие может быть отравлено.

Внезапно из кустов выскочил сенека. Я выстрелил, но он бросился на землю в тот момент, когда мой мушкет пошел кверху, и пуля пролетела мимо. Сенека лежал в траве, мы его не видели, но он там был. Он лежал абсолютно неподвижно, а мы выжидали, твердо решив достать его, когда он поднимется с земли.

Только он не поднялся. Прошло несколько минут – и тут Ринг подтолкнул меня и показал пальцем. Рука, которую мы раньше видели над бугорком, исчезла. Каким-то образом этот сенека сумел унести своего товарища и исчезнуть вместе с ним.

Другой лежал, полностью открытый. Мы ждали.

– Из двух мушкетов, – сказал я. – Мы обязаны достать его.

И вдруг Уа-га-су выскочил из укрытия. Он быстро пробежал вперед, бросился ничком на землю рядом с мертвым индейцем, сделал круговой надрез ножом и, дернув за волосы, сорвал скальп.

Вскочив во весь рост, он потряс окровавленным скальпом и что-то насмешливо крикнул. Мгновенно вылетел рой стрел, но он бежал, изворачиваясь, прыгая из стороны в сторону, к нашему укрытию среди камней.

Я слышал об обычае снимать скальпы, но никогда прежде не видел, как это делают.

* * *

Медленно прошла зима. Ручьи, застывшие хрустальными каскадами, свисающими с краев обрывистых скал сверкающими полотнищами льда, которые можно было разглядеть с большого расстояния, теперь начали таять. В верхнем течении рек лед исчезал, и вода неслась все с большей скоростью.

У нас набралось несколько связок мехов, немного пресноводного жемчуга и множество кож, включая четыре большие бизоньи шкуры.

– Мы отправимся к побережью, – объявил я однажды вечером, когда все собрались вместе. – Если повезет, встретим Тилли и «Абигейл».

– Кто пойдет, а кто останется? – спросил Фитч.

– Пойдут все, кто хочет. Мы должны спуститься по реке очень быстро, но возвращение будет более медленным.

– Не знаю… – сказал Джон Куилл. – Я могу остаться. Я нашел землю себе по вкусу, могу выстроить собственную хижину и вспахать свою собственную землю.

Он поднял на меня глаза.

– У меня никогда не было своей собственной земли, капитан. Всю жизнь я работал на земле, и всегда эта земля принадлежала кому-то другому… Здесь хорошая земля. Мне нравится смотреть, как она переворачивается под плугом, мне нравится мять ее в пальцах. Это отличная почва и она даст отличный урожай.

– Да, – согласился Слейтер. – У меня точно такие чувства. Я отмерил себе квадратную милю рядом с участком Джона – и не могу поверить в это. Я брожу по лесу, вдоль берегов речки, я вижу, как растет в чаще ежевика, как орехи падают с деревьев – и все это мое.

– Катоба могут многому научить вас, – заметил я. – Вы сами земледельцы, но они знают эти края и здешний климат. Полезно будет послушать их. Я думаю, каждый из вас знает больше, чем они, но то, чему они могут научить, важно – так учитесь же у них.

Куилл кивнул.

– Я разговаривал с их главными людьми. Я согласился отдавать им одну треть моего урожая в течение пяти лет, и тогда земля станет моей. Слейтер сделал то же самое.

– Так ты поплывешь, Слейтер, или останешься?

– У меня такое же настроение, как у Джона. Я останусь. Так хочется собрать урожай и узнать свою землю получше!

Остальные предпочли плыть к побережью, и мы много говорили об этом путешествии, потому что здесь были и другие реки, по которым можно было выплыть к морю; кое-кто предлагал более короткий путь по суше – а там уже построить лодки или плоты для путешествия по реке.

В конце концов было решено добираться тем же путем, каким мы прибыли сюда, но потом проплыть вдоль берега на юг и вернуться по какой-нибудь из более близких рек.

Мы с Эбби, уже лежа в постели, разговаривали перед сном о том же.

– Мне хочется плыть, – сказала она, – но столько всякого может случиться. Я беспокоюсь о Кине.

– Он отлично перенесет дорогу, – ответил я, – да и жизнь наша теперь именно такова. Пусть учится ей с самого раннего возраста.

Ветер шептался с крышами, мягкий ветер, весенний ветер. Я беспокойно вертелся с боку на бок. Правильно ли я поступаю? Нужно ли отваживаться на такое дальнее путешествие?

Но всем нам нужна была перемена, все с нетерпением дожидались возможности увидеть корабль из дому.

Через три дня, с первым блеском рассвета, мы выступили в поход к нашим лодкам.

Глава двадцать шестая

Вода лежала как зеркало, полированное и безукоризненное. Только наши весла гнали по ней мелкие волны, только скрип наших уключин нарушал тишину. Над головой парила чайка, в воздухе – ни ветерка, и наши лодки медленно уходили от берега, продвигаясь к Внешним Банкам – они раскинулись, теплые, под полуденным солнцем.

Нигде на море ни одного корабля, нигде ни следа паруса на горизонте. Все было спокойно, тихо, и мы следили и напрягали слух, пытаясь уловить что-нибудь за этой тишиной.

Сколько кораблей проплыло этим путем за прошедшее время? Сколько глаз обшаривало эти пустынные воды? Кто скажет? Не может человек знать историю моря, а само море не имеет памяти, не оставляет ни записей, ни следов – только обломки кораблекрушений…

Пересечь широкий океан никогда не составляло проблемы. Для этого требовалась лишь отвага и желание, ведь людям приходилось плавать куда дальше – и намного раньше. Малайцы плавали от своих островов на юг, за экватор, добирались от Явы и Суматры до самого Мадагаскара. А Чен Хо, придворный евнух китайского императора, пять раз побывал в Африке до времен Колумба и Васко да Гамы.

Какие обломки могут лежать, похороненные в песке, там, где идущее с юга, из Мексиканского залива, теплое течение встречается с холодным арктическим течением с севера? Какие неведомые корабли могли закончить там свои дни?

Ханно проплыл вокруг Африки – а куда еще? Долгое время финикийцы и карфагеняне держали Гибралтарский пролив под охраной, чтобы никакие корабли, кроме их собственных, не могли выйти в моря за ним и проникнуть к рынкам, которые они желали удержать за собой. В более поздние времена люди стали называть этот пролив Геркулесовыми Столбами, хотя в подлинно античное время Столбы располагались намного восточнее, на берегу Греции. Но об этом люди позабыли, а названия легко переходят от одного места к другому.

Все это и многое другое я узнал от Сакима, который был ученым, мудрецом в своей стране, искушенным во многих науках.

Филистимляне, рассказывал он, были морским народом, который пришел к берегам страны, названной ими Святой Землей, откуда-то с запада. На своих высоконосых кораблях они пересекали моря, чтобы обрушиться на берега Леванта и Египта, а потом поселились там и впервые привезли на эти берега железо.

Многие народы выходили в глубокие воды еще до них – и даже до мореплавателей Крита и Теры, которую кое-кто называет Атлантидой[28]28
  Тера, или Фера – остров в Эгейском море, разрушенный в конце 2 тысячелетия до нашей эры мощным извержением вулкана Санторин. По одной из гипотез, именно там находилась Атлантида.


[Закрыть], – и уходили к западу от Африки.

Мысль о том, что мир плоский, никогда не поддерживалась всерьез людьми моря. Эту басню рассказывали они береговым сидням либо же купцам, у которых могло бы возникнуть желание посостязаться за рынки, ибо в те дни источники редких товаров и сырья тщательно скрывались.

Приблизившись к берегам Внешних Банок, я припомнил занесенный песком корабль и аллигатора и подумал лениво, что могло статься с Джонатаном Делвом… да и с Бардлом тоже, кстати говоря.

Мысль о Бардле была тревожной. Если он появится снова, да на корабле, мы окажемся беспомощны перед его пушками. Хотя вряд ли он стал бы проводить много времени у этих берегов, а после нескольких месяцев нашего отсутствия никак не ожидает увидеть нас здесь.

Впереди нас лежал низкий песчаный берег, чуть прикрытый сверху кустами и редкими разбросанными кучками деревьев. Эти Внешние Банки тянутся вдоль берега на огромное расстояние… около двухсот миль, мне говорили, но я подозревал, что все же не так далеко.

Мы остановились в глубоко врезавшемся в остров заливчике изрядной длины почти точно напротив материкового мыса, протянувшегося с севера в меньший залив. Остров в этом месте был шириной вряд ли больше мили. Мы подогнали лодки поближе к берегу и по мелкой воде вышли на песчаный пляж.

Там и разбили лагерь.

Несколько дней мы оставались на этом пляже, держа дозорных на обращенном к морю берегу, но так и не увидели ни одного корабля. Но это было спокойное время, и все радовались отдыху. Вместе с Эбби я совершал долгие прогулки вдоль берега, откуда открывался вид на многие мили. Мы искали на берегу все, что мог вынести сюда прилив. Очевидно, здесь довольно долго не было индейцев, потому что мы нашли бочонок хорошего бренди и разбитую спасательную шлюпку, где сохранился парус и отпорный крюк. Мы нашли несколько золотых монет, человеческий скелет, наполовину зарытый в песок, много бревен, корабельного рангоута и других обломков. Мы нашли на песке лежащие неподалеку друг от друга три ящика с промокшей одеждой, которую забрали в свои лодки – для себя или для катобов. Несмотря на все эти находки, на многие мили пляж был голый и пустой.

Мы старались разводить лишь небольшие костры, жгли в них только сухой и дающий мало дыма плавник и вели постоянное наблюдение.

С каждым днем нарастали в нас сомнения и тревога. Отдыхать здесь было приятно, но безделье понемногу начинало приедаться, а корабль все не приходил.

Неужели все наше путешествие вниз по реке было напрасным? Что делать – подождать еще? Или еще раз вернуться к нашему форту?

И наконец на двадцать четвертый день, когда мы собирали плавник на топку, я поднял глаза и заметил корабль.

Он находился не дальше мили от берега и продвигался курсом на юг. Я долго разглядывал его в подзорную трубу, а рядом со мной то же делал Джереми.

– Английский, – сказал он наконец, – давай подадим им сигнал.

– Сигнал подадим, – отозвался я, – а потом возьми Пима, О'Хару и Магилла и спрячьтесь куда-нибудь. Саким с Питером пусть останутся возле лодок и тоже не высовываются. Я встречу их с Уоткинсом и Гласко.

– Если дойдет до того, чтобы подняться к ним на борт, – вмешалась Эбби, – мы тоже поплывем. Я хочу, чтобы Кин посмотрел на настоящий корабль, да и всем нам не помешало бы попробовать настоящей английской пищи.

– Ну ладно, – согласился я неохотно.

Однако я нашел время зарядить два пистолета и спрятать под полами своей кожаной охотничьей куртки, а заодно и нож. Шпагу и мушкет я оставил на виду.

Корабль лег в дрейф, потом бросил якорь. Спустили шлюпку. Мы ждали, стоя на пляже.

В шлюпке было семеро моряков. Командовал ими здоровенный улыбающийся человек с открытым приветливым лицом.

– Эге! Вот так славная картина! Англичане, могу побиться об заклад, потерпевшие кораблекрушение.

– У нас есть меха на продажу, – сказал я. – Но мы здесь по своей воле и вовсе не хотим, чтобы нас отсюда забирали.

– Вот как? Ну ладно, нет так нет, конечно. Но шкипер просит вас подняться на борт, быть его гостями. Поедите с ним, а после возвращайтесь на берег, – он с любопытством повел взглядом вдоль пустынного пляжа. – Хоть я понять не могу, чем вам эти места лучше старой Англии.

Снова огляделся.

– Меха, говорите? Ну что ж, наш капитан как раз нужный вам человек. Меха он купит. Поплыли! Ужин ждет, а капитан заказал все самое лучшее, когда разглядел вас в трубу. «Женщины, – говорит, – давненько уж мы не видели ни одной юбки, а двух таких славных девчонок, в смысле женщин, я, – говорит, – вообще никогда не видел».

Мы поднялись на борт по штормтрапу, и когда я оказался на палубе, чья-то рука потянулась за моим мушкетом. Я отодвинул его к себе с улыбкой:

– А вот эту штуку я оставлю при себе. Там на берегу попадаются краснокожие, да и пираты здесь могут оказаться.

С полуюта спустился огромный человек, раза в два шире меня и намного толще.

– Пускай, Джошуа! Пускай! Этот человек у нас на борту гость, мы рады и ему, и его оружию, если уж ему хочется держать его при себе.

Он протянул мне огромную ладонь.

– Уилсон, к вашим услугам! Капитан Олдфаст Уилсон, хозяин «Льва», из Портсмута. Как поживаете? А имя ваше как будет?

– Барнс, – ответил я, – а это – миссис Барнс. Мы – поселенцы, живем на этом берегу. А это – один из кораблей Рэли?

– Нет. Это мой собственный корабль, – он перевел взгляд с меня на Уоткинса и Гласко. – Поселенцы, говорите? А я и не знал, что тут кто-то есть – после того, как потерялись люди Гренвилла, а поселенцы Уолтера Рэли исчезли из Роанока.

– Мы плыли на фламандском галионе…

За спиной у меня послышалось какое-то движение, а потом вперед выступил человек и заглянул мне в лицо.

Это был Эммден!

– Он врет! Это Сэкетт! Барнабас Сэкетт, которого разыскивает сама королева!

– А как же, конечно он! – самодовольно ухмыльнулся Уилсон. – Я видел тебя как-то в Лондоне, мой мальчик! Отлично разглядел! Да я тебя еще в подзорную трубу узнал. Клянусь всем святым, что за удачный день! Вознаграждение от самой королевы, да еще…

– Капитан! – вмешался Джошуа. – Он говорит, у него есть меха на продажу.

– Вот как? Меха, значит? Вот и отлично, будет у нас честная торговля. Ты нам расскажешь, где сейчас твои меха. Расскажешь, значит, и будешь хорошо есть и хорошо спать на этом корабле! А иначе – самый темный угол в трюме, самые тяжелые цепи и верная смерть, если мы пойдем ко дну. Ну, так что выбираешь, мальчик мой? Цепи или меха? Обойдись со мной как следует, и я обойдусь с тобой так же!

– Ладно, – неохотно буркнул я, – но вы свое слово даете? У меня всего-то шесть тюков пушнины…

– Шесть? – в его глазах сверкнула жадность. – О-о, конечно! За шесть тюков вы получите самое лучшее помещение для себя и для своей леди. Даже вон для той девчонки!

Он показал на Лилу.

– Надеяться не на что, Эбби, и деваться некуда – сказал я и пожал плечами. – На другой стороне острова стоит шлюпка, а тюки возле нее недалеко. Если отправите лодку, я покажу вашим людям….

– Ну-ну-ну, мой мальчик! Я не стану тревожить вас…

Он ткнул пальцем в сторону Черного Тома Уоткинса.

– Мы вот этого пошлем. Он наверняка знает, где эти тюки припрятаны, и отведет нас прямо к месту. Отведет, наверняка отведет, если хочет жить без полусотни плетей в неделю… И не надо считать, что я жестокий человек, мой мальчик, просто вокруг нас – мир зла и обмана, и человек вынужден себя защищать, сами скажите, разве не вынужден?

Он уставился на Тома:

– Ну, и как тебя звать?

– Уоткинс меня звать, и я с радостью покажу вам, где эти меха лежат, если вы возьмете меня к себе в команду или высадите в ближайшем порту. Вот этим всем, – он дернул головой в сторону берега, – я сыт по горло. Ночью – дикари, днем – ни капли эля. Я вам покажу, будьте уверены, еще бы я не показал!

– Джошуа, – продолжал Уилсон, поворачиваясь к нам, – а этих отправь-ка ты вниз. Подержи их там пока вместе, а если мехов не окажется, – ну что ж, возьмем клок-другой шерсти с них. С нее тоже, – у него сверкнули глаза. – Что и говорить, шкурка хороша, но будет еще лучше с каплей-другой крови. Давай, веди их вниз.

Они отобрали у меня мушкет и вытащили из ножен шпагу, но дальше обыскивать не стали, так что у меня остался под рукой нож и два пистолета.

Пистолеты тогда еще не получили широкого распространения, и я надеялся, что эти люди о них не подумают, раз видели, что я вооружен мушкетом и шпагой.

Они действительно поместили нас всех месте, в маленьком помещении рядом с главной каютой, нам здесь едва хватило места стоять, повернуться негде было.

– И что теперь? – спросила Лила. – Я знаю, ты человек смелый, что и говорить, но что значит один против всех – ну, даже с Гласко вместе?

– А что скажешь о Томе? – спросила Эбби, прижимая к себе Кина. – Он действительно нам изменил?