Текст книги "Сказки-притчи для детей и не только"

Злая память

Иван с Философом затравленно смотрели на пьяные лица, в горящие жаждой мести глаза и понимали: просить о пощаде бесполезно, остаётся только ждать решения своей участи. А мужики, как могли, решали:

– Что делать с ними будем? В милицию сдать или сами приговорим?

Один из присутствующих – человек вполне интеллигентного вида и единственный, про кого можно было с уверенностью сказать, что он трезв, – внимательно наблюдал за происходящим. Всех, кроме пленников, он знал с детства и так же с детства всех их ненавидел.

Всё началось с малого: когда-то родители Игоря Удова приехали в сибирский посёлок ради заработка, да так здесь на всю жизнь и остались. Мальчику сразу тут не понравилось, но куда денешься? Пришлось, как всем, ходить в школу и пытаться наладить отношения с местными мальчишками. И если в школе он оказался сразу лучшим учеником – с дружбой дело не заладилось.

Но он и не переживал: книги, телевизор, родители, учёба в музыкальной школе и в школе общеобразовательной времени для скуки не оставляли. К тому же школьная жизнь вполне его устраивала: доска почёта, грамоты, похвальные листы вполне компенсировали тот факт, что с ним никто не здоровался при встрече за руку и не хлопал радостно по плечам, поздравляя с очередной победой на тематических олимпиадах.

Единственным предметом, который ему упрямо не давался, была физкультура – ни один из нормативов он на оценку выше тройки выполнить не мог, и это портило всю картину в его школьном табеле.

Возмущённые родители пообщались по этому поводу с директором школы, и вскоре, когда классный руководитель зачитывал вслух четвертные оценки всему классу, одноклассники Игоря изумлённо услышали, что за четверть у этого Игоря Удова по физкультуре вышла пятёрка.

События, произошедшие на первой же физкультуре следующей четверти, Игорь позже оценил как проявление банальной зависти одноклассников: почти всякий пас тяжёлым баскетбольным мячом прилетал в его умную голову. А это, кстати, было больно и обидно!

И он решил отомстить всему классу: придя домой, взял развёрнутый тетрадный лист и аккуратным почерком вывел: «Директору школы докладная». Далее он подробно изложил всё, что знал о проказах своих одноклассников с именами участников, свидетелей и тех, кто помогал им уйти от ответственности. Подписал докладную аккуратно и по-взрослому: «И. Удов».

Через пару дней весь класс был оставлен после уроков. Все переменки и даже во время занятий ребята строили предположения по этому поводу, лишь Игорь нервно ожидал своего торжества. И вот этот момент настал!

Классная руководительница скорбно зачитывала длинный текст докладной в оцепеневшем от изумления классе. К окончанию чтения она уже не скрывала своей иронии по отношению к написанному и подпись зачитала вялой скороговоркой: «И-Удов».

И тут случилось то, чего Игорь никак не ожидал, – класс захохотал! Ребята, держась за животы, дурашливо вываливаясь из-за парт в проход между рядами, сквозь слёзы цитировали учительницу: «И-удов»! И хохотали с новой и новой силой.

Игорь выскочил из кабинета, заливаясь слезами, и убежал домой. Если бы он мог вернуть прошлое, он ни за что на свете не пустил бы родителей к директору школы и остался бы навеки троешником по физкультуре, но Игорем Удовым. А сейчас – и он это чётко осознавал – его имя и настоящая фамилия просто забудутся в этом посёлке. Навсегда и для всех он отныне стал Иудовым!

Конечно, в школу ему пришлось ходить – сквозь насмешливые взгляды и перешёптывания, а гулять он перестал совсем: без присмотра учителей ребята не скрывали своего отношения к проштрафившемуся товарищу.

Как он мечтал поступить в институт и уехать навсегда туда, где его никто не знает! И он поступил – единственный из всего класса. Правда, уехать далеко не получилось: институт находился в ближайшем городке.

Зато сразу после окончания вуза Игорю предложили вполне приличную работу в местном отделении банка. Жить он продолжал в посёлке, по утрам уезжая на весь день в город.

Вскоре Игорю это даже стало нравиться: в перестроечные времена все поселковые мужчины (бывшие одноклассники!) оказались или без работы, или без зарплаты, а Удов не бедствовал. И не пил! Жёны (бывшие одноклассницы!) ставили его в пример своим мужьям. Игорь был счастлив!

Но фортуна так непостоянна! Кому-то из односельчан пришла в голову неплохая идея по созданию собственного бизнеса. Вскоре рядом с посёлком была выстроена МТС, открыто придорожное кафе, недалеко зажужжала лесопилка. Целый производственный комплекс умудрились создать бывшие троешники.

В сердце Игоря поселилась зависть, помноженная на застарелую ненависть. Сначала он надеялся, что банки задавят неграмотных работяг процентами за выданный кредит, ан нет: его же банк вскоре принял последний платёж от новорожденного ООО и вскоре счёт стал пополняться неплохой прибылью. Страдания Игоря были чудовищны, и однажды он не выдержал – поджёг то, что кормило весь посёлок.

Поначалу ему стало легче, а ненавистные мужики принялись заливать своё горе спиртным. Но, пьяные, они настойчиво говорили об одном: «Кому мы могли помешать»? – и вычисляли, вычисляли, вычисляли того негодяя, которому их счастье могло встать поперёк горла.

Игорь стал бояться! Мучительный страх – и днём на работе, и ночью дома – не давал ему покоя. Но он был умён и по-своему смел, поэтому, вздрагивая от каждого шороха, внутренне сжимаясь от каждого взгляда, он постарался наладить отношения с местными, чтобы держать ситуацию под контролем. Иногда он даже пил с односельчанами!

Вот и сейчас он, находясь вместе со всеми, смотрел на подозреваемых в поджоге и думал: «Это шанс. К тому же поймали откровенных уголовников, которые только засоряют мир своим присутствием. И остальных идиотов можно будет потом держать на коротком поводке».

Наконец решение было принято, и он вполголоса, сквозь зубы, небрежно обронил:

– Их самих бы сжечь за такое!

Мужики и не заметили, от кого прозвучало страшное предложение, они просто дружно его подхватили:

– В сарай их да спалить! Кто на нас с огнём пойдёт, тот от огня и погибнет! Возле МТС как раз недогоревшая сторожка осталась!

Пьяно хохочущая толпа выволокла отчаянно сопротивляющихся пленников из избы и пинками погнала по дороге. Затолкнули в старинную небольшую постройку, и вскоре Иван с Философом обречённо слышали, как снаружи дверь подпирали кольями, плескали бензином, чиркали спичкой. Дым, гарь, пламя, удаляющиеся голоса…

– Вань, ну-ка, повернись. – Философ, извернувшись, подобрался пальцами связанных рук к узлу верёвки, опутывавшей Ивана. Вскоре освобождённый Иван развязывал Философа.

Через дыру в потолке друзья выбрались на свободу. И опять дорога под ногами, впереди – неизвестность.

– Никогда им этого не прощу, – сквозь зубы пробормотал Философ.

– Мне ваш мир всё меньше нравится, – вторил ему Иван.

– Понимаю: из сказки в тюрьму, а потом – в «психушку», сейчас чуть живьём не сожгли. Представляю, что ты о нас думаешь!

– Ладно тебе, – начал успокаивать Философа Иван, – из тюрьмы выпустили, больницы везде есть, и не сожгли ведь!

– Потому что сбежали!

– Да ладно тебе, лучше в книжку посмотри.

– Чтоб она нас в подобное место опять завела?

– Так ведь ненадолго же! Выбрались ведь! Почитай!

Философ начал листать книгу:

– Вот интересно: «Я видел трёх иноков, потерпевших бесчестие. Один из них оскорбился, но смолчал; другой порадовался ради себя, но опечалился об укорившем его; третий же, воображая вред ближнего, пролил тёплые слёзы. Так можно было видеть здесь делателей страха, мздовоздаяния и любви». Во как! Мы с тобой – делатели страха, если оставим всё это без ответа! Говорю же – надо вернуться и спалить бригадира! Так хотя бы «мздовоздаятелями» станем.

– Как там третий поступил? – Иван будто не слышал предложение Философа. – Пожалел обидчиков? А ведь верно: мы-то оттуда сбежали, а им там всю жизнь жить приходится! Среди таких, как они! И дома у каждого из них наверняка столько же злости, мести и беспощадности! Как они вообще живут там?

– Сказочник, ты их жалеешь?

– Да как не пожалеть, Философ! И книжка велит!

– Может, вернёмся, догорим им на радость?

– Но ты же сам читал, что можно бояться, мстить или любить.

– Я предпочитаю мстить!

– Ладно, читай, какие ступени там дальше.

– Памятозлобие, злословие и клевета.

– Вник, мститель? Забудь про зло! И вслух не злобствуй. И мысленно тоже.

– Ладно, попробую, раз уж с тобой связался. Но и ты не ври, что там только плохо. Живут, судя по всему, дружно. И на выпивку им хватает. Хотя им и правда крепко кто-то насолил. Мы просто оказались в посёлке не вовремя.

Дремучий лес. Нечистое поле

Коля перешагнул границу между серой тьмой и ясным днём и будто впервые в жизни вдохнул полной грудью чистый воздух, услышал пение птиц и шорох листвы, залюбовался синевой небес, изумрудным блеском листвы…

Разве опишешь красоту жизни словами! Разве постигнешь её глазами? Прикосновение шёлковой травы-муравы, аромат цветов, жужжание пчёл… Красоту можно только впитывать в себя всем своим существом, радуясь, умиляясь и благодаря Создателя.

Как прекрасен ЭТОТ мир!

Коля рухнул на колени, потом просто лёг, прижавшись к траве щекой, и заплакал. Плакал навзрыд, размазывая слёзы по чумазым щекам и улыбаясь одновременно. Плакал долго и сладко, смывая с души страх и боль последних событий. Плакал горько и отчаянно, осознавая, как неправильно прожил все свои годы, причинив в результате столько горя и себе, и МАМЕ.

– Мама, мама! – звал сквозь слёзы, не заметив, как уснул, обласканный солнышком и ветерком.

Проснулся в горнице – не самой чистой и уютной, но вполне приемлемой для проживания. Русская печь посреди избы, круглый стол, шкаф, лавка с охапкой сена на ней, одеяло на полу у лавки…

– Ой, уронил, – пробормотал Коля, поднял одеяло и укрылся им с головой. Небольшую щёлочку между подушкой и одеялом всё же оставил для наблюдения за происходящим.

Вскоре послышались шаги, скрипнула дверь и в горницу вошла… Баба-яга! Самая настоящая: нога костяная, зубы торчат, голова грязным платком повязана, глаза злобно сверкают.

Свалила Баба-яга дрова на пол, стала их в печь укладывать, под нос песенку бормочет:

– Дети, дети, куда бы вас дети? Если вы и есть, вас надо срочно съесть!

Растопила печку, скомандовала чугуну в печь встать, он – огромный такой – в воздух сам поднялся, в печь влетел, и заслонка за ним сама чёрный проём закрыла.

– Ого! – не выдержал Николай.

– Не спишь, путешественник! – Баба-яга стремительно подошла в Колиной лежанке и откинула с его лица одеяло. – Вставай, умывайся, обедать будем!

– Вы будете обедать, бабушка?

– Мы! Я ж сказала: «Будем», а не «Буду»! Испужался? Не боись, не съем! На тебя смотреть-то больно, а кушать – так и вовсе опасно! Откормлю сначала! Шутка! – и Баба-яга захохотала громко, скрипуче и страшно.

– Бабушка, а где можно умыться?

– У колодца. Хотя тебе, пожалуй, лучше в баню пойти. Она вчера топилась, сегодня тёпленькая чуток. Напариться не получится, а помыться сойдёт. Пойдём со мной.

Вскоре Коля смущённо раздевался в сумрачном предбаннике, слушая объяснения Бабы-яги:

– Тута вот вехотки и щёлок – натрись получше. Черпак возле шайки на лавке, вода в чане тёплая, рушник на гвоздике. Веник не пригодится, я его уберу, но вечером отпариться придётся.

– Второй раз в день мыться, что ли?

– Тебе и трёх раз не хватит! Откуда ты такой грязный явился?

– Из Подземного царства.

– Ох ты! Светик ты мой, да что ж ты раньше-то не сказал! Да я б тебе до баньки дойти помогла! Погодь чуток!

Выскочила Баба-яга из бани, закружилась по поляне, затанцевала, завскрикивала, запришёптывала что-то: баня стала накаляться, вода в чане забурлила, ковшик с лавки соскочил и на каменку воды плеснул.

– Опять мытарства? – Коля запаниковал, но тут подлетел веник да как начал хлестать Николая со всех сторон. Коля руками загораживается, кричит, но никто и внимания на его протест не обращает: мочалка, покрытая серой жижей, подлетела и давай Колю натирать! Ковшик воду в тазике смешивает – кипяток с холодной, тазик подскакивает и на мальчика эту смесь выливает, и так несколько раз подряд…

Наконец Коля вырвался в прохладный предбанник, где его окутало полотенце; выскочил на улицу, чтобы бежать куда глаза глядят, но тут же оказался в объятиях старой ведьмы.

Занесла она его в избу, одёжку постиранную и заштопанную выдала, помогла одеться и за стол усадила:

– Ешь, родимый, сейчас гости придут.

– И вы съедите меня?

– Да тобой и один-то наесться не сможет – кожа да кости! Гостей тобой стыдно угощать! Не бойся, сёстры мои придут, ты нам про Подземное царство расскажешь.

Вскоре Коля и три Бабы-яги мирно беседовали за столом. Коля вспоминал, а бабушки ахали, охали да варенья ему подкладывали в блюдечко. Наконец Коля закончил свой рассказ тем, как баню за мытарство принял.

Посмеялись бабули, да и о себе рассказывать начали:

– Живём, как видишь, одиноко, но общаемся между собой. Две из нас проживают в Дремучем лесу, а одна – молоденькая самая – в Нечистом поле.

– А почему поле Нечистым называют? Обычно же наоборот!

– А в нём нечисть часто гуляет. Она в Сказочном мире власти не имеет, даже проникнуть в него не может, а вот в пространстве между Подземным царством и Землёй-матушкой порой резвится. Это пространство и есть Нечистое поле. Ты уснул на нём.

– Оно мне таким красивым показалось.

– После Подземного царства тебе что угодно Раем Небесным покажется! Даже если это Нечистое поле! Хорошо, что младшая Яга тебя увидела и приютила! Иначе беда могла случиться. А Дремучим наш лес называется потому, что у его жителей совесть дремлет, а периодически и вовсе засыпает. Тогда мы зло творить начинаем. Тут народу немало живёт: и людоед, и русалки, и кикиморы болотные… Людей дремучих встречал? Они тоже из наших краёв! Так что ты здесь шибко не задерживайся – мы тоже скоро отвечать за себя перестанем.

– Чтой-то вы его торопите? – заворчала вдруг самая старшая Яга. – Пугаете зачем? Пойди, соколик, на лавку, ещё отдохни.

– А можно я на сеновале посплю? Всю жизнь мечтал! – Коля, осторожно оглядываясь, направился к выходу.

– Иди, соколик, иди, – заулыбались бабки, только не ласково, как прежде, а как-то зловеще, – только не на сеновал, а к нам иди.

– А ещё лучше – от нас беги!!! – сдавленно, будто преодолевая себя из последних сил, крикнула младшая Баба-яга.

И вскочили все три! И к Николаю бросились!

Коля выбежал в сени, лихорадочно огляделся, соображая:

– Как там в сказках? Мётлы, ступы, ко мне!

Подскочили ступы, мётлы! Он метлу схватил, в одну из ступ вскочил, взлетел и крикнул оставшимся:

– За мной!

Транспортные средства за ним летят, а бабки внизу беснуются, младшую бить-пинать начали, а Коля кричит им из поднебесья:

– Прощайте, бабушки, спасибо вам за всё! Не обижайте младшенькую, она меня от вас спасла, а вас – от угрызений совести!!!

Далеко внизу оставались и Нечистое поле, и Дремучий лес.

Вскоре ступу начало лихорадить, метла стала вырываться из рук. Пустые кадушки с торчащими из них мётлами плавно развернулись и понеслись назад.

– Вниз, вниз! – командовал мальчик ступе, она нехотя подчинялась, но чуждая воля всё сильнее влияла на её полёт. Наконец ступа замерла на одном месте, будто в раздумье…

Коле раздумывать было некогда, и он прыгнул. Благо было уже невысоко.

Сладкая жизнь

Иван и Философ только под утро позволили себе выйти на дорогу, не опасаясь, что их может настигнуть погоня. Мимо пролетали обгонявшие их автомобили, и Философ, которому надоело идти пешком, предложил:

– Давай попутку поймаем! Город недалеко должен быть, у меня тётка здесь живёт. Заедем, пообщаемся.

– Мы ж зарок насчёт семьи давали!

– В принципе, все люди – братья, вернее, дальняя родня. Тётка, кстати, тоже родня неблизкая. А я уже идти не могу – ноги сбил.

И они, повернувшись лицом к нагоняющим их машинам, стали голосовать. Повезло – первый же грузовичок откликнулся на их призыв и остановился.

Философ радостно полез в кабину:

– Нам до города только!

Тронулась попутка да… развернулась на все сто восемьдесят и помчалась в обратном направлении, а водитель счастливым голосом вещать начал:

– Я и не надеялся, мужики, что найду вас. Наши как узнали, что вы не сгорели, меня и командировали вам вслед: без них, говорят, не возвращайся!

Философ молча вцепился в баранку грузовичка; Иван пытался стукнуть водителя по голове, но теснота кабины не позволяла им вдвоём эффективно обезвредить водителя, а тот, прикрывая правым плечом голову, торопливо успокаивал пассажиров:

– Мужики, да я, да мы знаем уже, что не вы поджигали! Мы отдать вам кое-что хотим! Да послушайте вы меня!

Наконец машина, вильнув с дороги, остановилась. Иван и Философ выпрыгнули из кабины и направились в сторону города, а водитель бежал рядом и взывал к их разуму:

– Мужики наши, когда протрезвели, за голову схватились: как могли пойти на такое зверство?! Тут ещё жена Иудова прибежала: что, говорит, вы с моим мужем сделали?! И рассказывает, что он ночь проворочался без сна, а потом вены себе порезал. Она скорую вызвала, те его забинтовали и в больницу. Он там таблеток опился. Промыли ему желудок, а он петлю давай мастерить… Мы и смекнули, что к чему, – пришли к нему всей компанией, а он на колени перед нами: я, говорит, и поджёг, и на убийство вас сговорил. Убивайте и меня теперь! Я себе жить всё равно не дам! Мы вместе с ним к сторожке пошли, думаем, сначала косточки ваши земле предадим, а потом сдаваться властям пойдём. Копали пожарище, копали, а косточки нет ни одной! Поняли, что сбежали вы! Ох, мы и обрадовались, вы не представляете. Зато знаете, что нашли? Под сторожкой обнаружился подвал, а там сундучок, забитый до верха царскими червонцами. Мы на них комплекс свой лучше прежнего восстановим, а половину вам решили отдать. Типа ущерб моральный возместить. Для этого меня за вами и послали. Поедем, мужики!

Иван и Философ молча переглянулись и направились в сторону грузовичка…

Встречали их как героев: бригадир в дом свой привёл, стол накрыли по-царски, гостей было не вместить. Каждый старался извиниться, руку пожать.

Даже Иудов пришёл и попытался оправдаться, рассказав гостям историю своих отношений с односельчанами. Рассказать рассказал, да ответа не понял – Иван, взглянув победно на Философа, высказал:

– Говорила книжка нам про памятозлобие, злословие и клевету?

– Ну.

– Иудов на эту удочку и попался!

– А клевета при чём? Он же в докладной правду писал.

– Он через много лет нас оклеветал! Только жить с этим не смог – совесть у парня обнаружилась!

И, повернувшись к Игорю Удову, Иван продолжил фразу:

– А если есть совесть, значит, жить можно! Не переживай, есть Правда в этом мире – всё ведь к лучшему обошлось!

А потом жизнь пошла как в счастливом сне: накормили, напоили, спать уложили, утром деньги предложили.

А Иван возьми и брякни:

– Мы не можем взять – обет дали такой. Храм на эти деньги постройте!

Философ только крякнул от неожиданности, но перечить не стал.

Подивились люди такому ответу и, чтоб хоть как-то отблагодарить своих благодетелей, предложили пожить немного у них. Сказочник и Философ охотно согласились. И началось!

С утра до вечера хвалят, кормят, поят, работать не дают, девчонки молодые с героев глаз не сводят, зазывно ресницами машут! Разомлели наши путешественники, забыли о том, что обещались надолго нигде не задерживаться.

У Философа даже роман с одной кралей намечаться стал – ходят вечерами парочкой по посёлку, о том, о сём беседы ведут. Парень по очереди то на кралю свою нежно поглядывает, то на друга оборачивается – неловко как-то бросать его одного.

Наконец девушка догадалась:

– А давай друга твоего с подружкой моей сведём!

Сказано – сделано. Вот уж и Иван с девушкой под ручку по посёлку прогуливается, беседы ведёт. А та ему вопрос за вопросом:

– А почему вы даже немножко денег не взяли?

– Мы же объясняли уже!

– Ах да, я запамятовала! А что это за обеты такие были?

Иван как вкопанный остановился, потом развернулся и быстро-быстро побежал Философу память возвращать:

– Обеты-то не соблюдаем! Мы же не можем тут долго жить!

– Да я жениться уж подумываю. Деньги мужики дадут – на храм и твоей доли хватит.

– А жену свою искать не будешь? А сына забыл?

– Как я её найду? Сына, может, и нет вовсе, – понурился Философ.

– Какая жена? Какой сын? Ах ты, подлец!!! – звонкая пощёчина крали довершила начатое Иваном.

Вскоре друзья, пожав на прощание не один десяток мозолистых рук, покинули посёлок.

Дорога пыльной лентой вилась под ногами, идти было легко, но как-то грустно – изменились они, пока жили сладко.

Наконец Иван спросил:

– Что дальше в книге?

– Как обычно, одни неприятности, – буркнул Философ и отказался читать, – сам смотри, если интересно!

Открыл Иван оглавление и захохотал:

– После ступени отказа от злословия и клеветы надо отказаться, во-первых, от болтовни, полюбив молчание, потом от лжи (а не то пощёчину влепят!), от лени и уныния, а ещё от чревоугодия и блуда! И сребролюбия! А ещё нестяжание полюбить надо! А потом говорится о нечувствии, которое от сладкой жизни появляется, и о многоспании. Прикинь, девять ступеней за плечами, стоило только от сладкой жизни в посёлке отказаться! Там ещё про тщеславие и гордость есть – мы же тоже от этого ушли сейчас. То есть уже одиннадцать ступеней за один раз перепрыгнули!

– Что-то легко всё у тебя получается. Так рассуждать – так все ступеньки во всём могут одолеваться. Хотя… Сладкая жизнь эти ступеньки преодолеть не позволит. Зря люди к удовольствиям и лёгкой жизни так стремятся – погубят они любого. Лучше скромно жить, – Философ был непривычно серьёзен. – Знаешь, Иван, я понял, что книжкой этой мы как-то не так пользуемся. Надо сначала одну ступень во всём находить и преодолевать, потом – вторую и так далее.

– Эдак нам всю жизнь придётся взбираться по этой «Лествице»! В результате мы сможем стать святыми, потом помереть и на небе оказаться? – Иван насмешливо посмотрел на Философа, а тот, не обращая внимания на иронию, спросил, как ответил:

– Может, там и живёт Правда? Ты же не случайно её Святой Правдой называл. Может, эта «Лествица» к небу ведёт? В смысле – к Богу? Он – Святая Правда?

– Но не только же на небесах Правда есть – она и здесь, на земле обязательно должна быть! И «Лествица» ведёт к ней, даже если мы неправильно живём. Близко где-то уже она! И жена твоя тоже близко! Сердцем чую!

– С чего ты решил, что книжка меня к жене приведёт?

– Любви разлука не помеха, любовь всегда сердца соединяет! Это, кстати, тоже проявление Правды!

– Это же в сказках, – Философ обречённо махнул рукой, а Иван торжественно завершил свою речь:

– Если есть Правда на земле – найдётся супруга твоя! А Правда есть! Матушка мне про это говорила, когда книгу давала.

– Дальше что в твоей книге?

– Ступень двадцатая: «О бдении телесном: как мы через него достигаем духовного и как должно оное проходить», – выразительно зачитал Иван и пояснил: – Духовное – это уже совсем к Правде близко!

– И к городу, кстати, тоже, – повеселев, продолжил Философ. И верно, уже виднелись первые дома.