Текст книги "Сказки-притчи для детей и не только"

Полустанок Щедродай

Коля помогал дядьке-дрезинщику работать рычагом, наслаждаясь скоростью. Ему было так хорошо и радостно, что мальчик забыл обо всём, даже о том, что любая дорога, как и труд, рано или поздно заканчиваются.

Дрезина плавно остановилась в густой чаще леса. Дальше пути не было. Зато комаров было – не отобьёшься.

– Приехали! – раздался знакомый голос Рупора. – Полустанок Щедродай – из дрезины вылезай!

– Где полустанок? Одни деревья вокруг!

Дрезинщик рукой махнул:

– Вишь, рельсы в тропку переходят? По тропочке, по тропочке – в Щедродае и окажешься!

– А что, до самого полустанка нельзя было дорогу проложить? А, знаю, знаю, – Коля опередил ответ Рупора, – достаточно!

Рупор захихикал.

Пожали Николай и дрезинщик друг другу руки на прощанье и отбыли каждый в своём направлении: дядька поехал назад в Нестяжалово, а Коля доверился тропинке.

Долго ли, коротко ли петляла тропка среди деревьев, но вскоре вышел мальчик к дому, одиноко стоящему среди леса.

– Это, что ли, Щедродай?

– Ага, – голос Рупора был не настолько звонок, как у станции. Видимо, его заглушала листва окружающих деревьев, а потом он и вовсе шёпотом добавил:

– Ты, главное, не наглей тут, а то хозяев ограбишь ненароком.

– Постараюсь, – ответил Коля и, поднявшись по ступенькам, постучал в дверь.

– Кто там?

– Я.

– Дёрни за верёвочку!

– Двери и откроются?

– Дёрни тебе говорят!

– А где верёвочка?

– Сбоку от крыльца – спустись и увидишь!

Коля со вздохом спустился с крылечка, нашёл торчащую из щели верёвочку, дёрнул.

– Сильнее тяни! Ещё сильнее!

Коля аж ногой упёрся в доски, силясь вытянуть упрямую вервь.

– Наконец-то! – раздалось из-под крыльца, послышалась возня, и опять всё стихло. Коля растерянно стоял с верёвкой в руке.

Вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял мужичок с ноготок:

– Заходи, освободитель ты мой!

– В смысле?

– Тут гости из Дремучего леса прилетали, то, что нашли в доме, всё забрали, меня перед этим связали и под крыльцо через подвал затолкали. Я кончик верёвки в щёлку протолкнул и жду кого-нибудь, кто меня освободит. А тут ты!

– И часто здесь грабят?

– Да первый раз с таким столкнулся! Как будто попросить не могли! Я бы им сам всё отдал – жалко мне, что ли? А так вот они даже и нашли не всё! Хотя и искали! Я пытался им подсказать, что где лежит, так они ведь мне рот кляпом заткнули!

– Если всё раздавать будешь – ни с чем останешься, – сообщил Коля мужичку очевидный факт.

– Не боись, рука дающая не скудеет! Всё всем с избытком возвращается. Я как подумаю об этом, так мне грабителей своих так жаль, так жаль становится.

– Кто хоть грабил?

– Сорок разбойников – Алибаба не уследил, видать.

– А что оставили?

– Кушать хочешь? У меня горшок самоварный в печке стоит! Подарить?

– Спасибо большое, я в дороге поел. Мне бы МАМУ найти.

– Маму? Маму не отдам, всё бери, а её не проси!

– Я свою маму ищу.

– Мать потерял?!! – ужаснулся мужичок.

– Сам потерялся! – на глаза навернулись предательские слёзы.

– Погодь рыдать, где-то у меня блюдечко с яблочком завалялось. Вот оно, за сапогами.

– Сапоги-скороходы?

– Не-а, это сапоги-болотники – их высоко раскатаешь и в озеро по самые ягодицы зайти можешь, ног не промочив. Для рыбалки удобно очень. Разбойники рыбачить не умеют, потому сапожки мои не оценили по достоинству и не забрали. Заодно и блюдечко не заметили.

Поставил Щедродай блюдечко на стол, вложил Коле яблочко в руку:

– Мамку вспомни, потом яблочко по блюдечку крутани.

Так Коля и сделал. Закрутилось яблочко юлой в центре блюдца, накренилось набок чуть-чуть и давай по спирали гулять, всё шире и шире круги рисуя. А в центре блюдца сначала свеча засияла, потом глаза мамины появились, потом всё лицо родное видно стало: седая прядь из-под платка выбилась, губки бледные, шевелятся, выговаривая что-то. По щеке – слезинка.

– Она?

– Она, только волосы поседели почему-то, да и в Бога раньше она не верила.

– То раньше было, а это сейчас. Вишь, молится мать за тебя-то, – уважительно промолвил Щедродай, – не пропадёшь, значит. Молитва матери со дна моря достаёт. А как ты потеряться умудрился?

– Не слушался.

– Тогда поспеши, брат, на Послушаеву заимку, там тебе, коли Бог даст, помогут. А Бог по молитвам матери завсегда подаёт. Отец твой где?

– Отец? У меня нет его.

– Как нет? Так не бывает!

– Пропал, когда я у мамы ещё в животике был.

– Давай и про него у блюдечка спросим.

Крутанул Коля яблочко ещё раз, и вскоре блюдечко показало двоих молодцов, шагающих по дороге и хохочущих, судя по всему, во всё горло.

– Рыжего я знаю, – тут же определил Щедродай, – это Иван-дурак из наших краёв, а другой чем-то с тобой схож. Поди, он и есть твой папка!

– Не скучает по нам, – хмуро отреагировал Николай. – Как туда идти?

– Куда? Туда? – Щедродай показал в центр блюдца.

– Как до Послушаевой заимки дойти?

– Сейчас, – засуетился мужичок, – тут у меня среди ниток, иголок, спиц да клубков пряжи навигатор завалялся, ты лучше его спроси, – и поставил перед Колей корзинку со всякой рукодельной всячиной.

– Как до Послушаевой заимки дойти? – повторил Николай свой вопрос, глядя на ворох лоскутков и ниток.

Вдруг из самой гущи, выпутываясь из нитяного вороха, показался клубок жёлтой пряжи. Выбрался, скакнул на край корзины, упал на пол и подкатился мальчику под ноги. Коля неуверенно посмотрел на Щедродая.

– Он твой! – радостно сообщил мужичок.

Клубок крутанулся на месте и помчался. Коля помчался тоже, крикнув мужичку напоследок:

– Спасибо!

– Помоги тебе Бог, – пожелал мальчику Щедродай вслед.

Смирение

Иван и Философ вновь стояли перед знакомой железной дверью. Одетые с иголочки, в руках подарки, держатся на небольшом расстоянии от глазка – смотри на нас, тётушка, любуйся! Не зря мы целую неделю работали, рук не покладая!

В этот раз дверь открылась, и вскоре Философ, расцеловавшись с хозяйкой квартиры и передав в её морщинистые руки всё, что потребно на стол, учил Ивана пользоваться благами цивилизации:

– Это кран! Если повернуть этот вентиль, потечёт горячая вода, если другой – холодная. А это – душ, он как дождь работает. Запомнил? Мойся.

Вскоре Иван, чистый и счастливый, появился на пороге кухни, где тётушка и Философ, накрыв стол, сидели друг против друга и… беспощадно ругались!

– Жену бросил с дитём, столько лет по тюрьмам и сейчас денег столь откуда взял? Да только украсть и мог! – попрекала племянника хозяйка. – Когда исправляться думаешь? Бога хоть бы побоялся!

– Да я исправился!

– Подарки на какие шиши купил?

– В вашем же городе и заработал!

– Да у нас безработица: нормальные специалисты без зарплаты годами сидят, а ты неделю как прибыл и уже заработал?

– Значит, неделю назад вы нас узнали? Когда мы голодные были – не пустили, а сейчас кушаете и меня же попрекаете! Баба-яга вы, правильно Иван сказал!

Тётушка так взглянула на Ивана, что тот готов был от стыда сквозь землю провалиться.

– Я не про вас, я про другую бабушку, – попытался он оправдаться, но тётушка сразу отреагировала:

– Значит, всё-таки называл. Чтоб духу вашего тут не было!

И её палец грозно указал друзьям на дверь.

Опять улица, опять дождь. Постояли, подумали и назад – в подъезде обговорить, подумать.

– Что, Иван, у книги спросим? Доставай «Лествицу» нашу. Она, правда, нас не столько на небо, сколько под землю заталкивает: то канализация, то могилы…

– Может, напоминает?

– О чём?

– О том, что если правильно читать не будем, то не на небе, а под землёй окажемся. В смысле – в аду.

– Логично, и всё же, что там?

– Ступень двадцать четвертая «О кротости, простоте и незлобии», а потом о смиренномудрии речь идёт.

– Н-да, изменилась «Лествица» к нам. Раньше было о том, что мы в себе найти могли, – о гадостях в душе, а теперь о том, чего в нас нет? Что делать будем?

– Приобретать надо!

– Как?

– Айда у тётушки прощения просить. И зло исправим, и смиримся-помиримся!

– А ты слышал, что она мне наговорила?

– Что думала, то и сказала. Поймёт, что ошиблась, и тоже извинится. Пойдём– пойдём! – Иван с силой потянул Философа вверх по лестнице.

И вот они оба перед дверями стоят, головы повинные понуривши. Тётка открыла на удивление быстро.

– Ребятки, простите меня, старую! Думала, что второй раз выгнала сестриного сыночка, и корю себя, корю. Проходите, родненькие!

Тётушка оказалась превосходнейшим человеком! Столько историй вспомнила, столько песен спела, столько слёз пролила, слушая рассказы Философа о его злоключениях!

– Ты ищи жену, ищи! Сыночка она родила – точно знаю, слышала. А куда уехала, не ведаю. Ищи, всю жизнь ищи, если потребуется. А меня, старую, прости – по телевизору такую молодёжь показывают, что бояться каждого подростка начинаешь! И за сестрёночку обидно: все глазоньки она о тебе – сыночке своем непутёвом – выплакала!

Послушаева заимка

Коля бежал из последних сил: клубок лихо прыгал с кочки на кочку, перескакивал через поваленные деревья, проскакивал сквозь густые заросли. Мальчик едва поспевал за ним, не замечая ни ссадин, обильно покрывших его руки, ни синяков, украсивших ноги. Но когда он врезался лбом прямо в ствол сосны, не выдержал:

– Хорош нестись, я же не успеваю!

– Так бы сразу и сказал, а то я сам уже запыхался! Оглянусь – ты чуть ли не наступаешь на меня, вот я и уворачиваюсь от твоих ног!

– Ты что, говорить умеешь?

– Даже Колобок из теста говорить может, а я с бабушкой намного дольше, чем он, общался! Она, пока меня пряла да сматывала, знаешь, сколько всего рассказать успела!

– Расскажи, – попросил Коля, – только катись не торопясь.

– Давай я тебе про Послушаеву заимку расскажу. Там Старец уже тыщу лет живёт.

– Так не бывает.

– Не перебивай. К нему со всего света люди приезжают ради того, чтобы совет попросить.

– Он всё знает?

– Он всё видит! Прозорливец! Некоторых он у себя пожить оставляет на послушании. Потому и прозвали так его заимку – Послушаева. Кто там пожил хоть недельку, потом всю жизнь живёт – горя не знает! Слышал про Крошечку-Хаврошечку? Она в раннем детстве со своей мамкой к нему в гости на недельку съездила, а после так счастливо всю жизнь жила!

– С мачехой?

– Ты знаешь эту сказку?

– Её все знают – Крошечка-Хаврошечка осиротела, отец мачеху в дом привёл, та со своими дочками стали Хаврошечку работой морить. А девочка и не сердится даже, плачет порой от усталости, но всё равно всех слушается, даже корову свою. Морили-морили её злые тётки работой, а ничего не добились – сказка для неё лучше закончилась, чем для них.

– Вишь, как её Старец жить научил! А ещё одна сиротка у него вечер один погрелась, так потом даже Морозко ей помогал в жизни. Хотя и заморозить поначалу пытался. Она стынет, а он её спрашивает: «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, син… ой, красная?» А она, чтобы не обидеть его, и отвечает, хоть и замерзла: «Ничего, дедушка, не уходи, я не мёрзну вовсе». Он ей подарков много дал.

– И всё-таки мне непонятно: бессловесным рабом стать надо, чтобы сказка закончилась хорошо?

– Вот этого я тебе не скажу – не знаю. Ты Старца спроси лучше. Ой! – клубок окончательно размотался.

Да и дорога закончилась – стоял Коля на берегу лесной речушки перед небольшой избушкой. На крылечке домика сидел старичок и чистил картошку.

– Здравствуй, Николай! – не поднимая головы, Старец приветствовал мальчика. – Второй ножик на столе в избе, возьми его и садись рядом, помогать будешь!

– Вы меня знаете?

– Сейчас и поговорим.

Коля послушно вошёл в избу, взял нож и вскоре неумело выковыривал из клубней глазки.

– Спрашивай, – голос Старца был ласков и строг одновременно.

– Я потерялся.

– Не слушался?

– Не слушался, – со вздохом признался Николай.

– С этого все беды обычно и начинаются.

– А кончаются когда?

– Когда слушаться начинаешь.

– Как раб? – нахмурился Коля.

– Как сын, – улыбнулся Старец и попросил: – Расскажи всё по порядку.

Коля говорил долго, Старец, не перебивая, слушал.

Наконец мальчик произнёс:

– И вот я здесь. Что мне дальше делать, дедушка?

– Выводы делать надо, выводы. Деревню Неосуждайку помнишь? Царевна Несмеяна отчего плачет до сих пор?

– Оттого, что она хуже других, а людей судить берётся.

– Нет, она плачет только оттого, что она настолько хуже всех, что даже других судит. Чуешь разницу?

– Ну.

– А теперь мытарства свои вспомни. Как ты полагаешь, ты хуже или лучше жителей этой деревни, например – царевны Несмеяны?

– Наверное, хуже.

– Ты даже маму свою не любил как сын.

– А как кто я её любил?

– Как поросёнок: если она тебя балует, ты ласковый, а если нет – отвернёшься и буркаешь, будто хрюкаешь. Верно?

– Ну, – не смог не согласиться Коля.

– Смотри, – Старец взял в руки картофелину и разрезал поперёк на три части, – верхняя часть – это как будто бы твой ум, средняя – сердце, нижняя – воля. Умом ты должен понять свою неправоту, лживость и поверить Богу, который лучше знает, каких тебе родителей дать. Сердцем ты должен себя невзлюбить, а к Богу устремиться: только Он тебя и маму твою вернуть друг другу сможет. Волю свою забудь, подчини её Богу, который повелел ближних как себя любить, а родителей и того более – почитать. Когда выздоровеют у тебя ум, сердце и воля, они смогут объединиться. – Старец сложил части картофелины вместе и подбросил клубень на ладони. Он не рассыпался!

– А как они объединятся?

– Просто – сердце с умом устремятся вместе к правде: ум будет правду познавать, а сердце – жаждать её. Потом воля с сердцем сольётся в делах милосердия: сердце будет желать людям добра, а воля – радостно его творить. Вот всё воедино и станет. А пока ты хочешь одно, мыслишь другое, а делаешь третье.

– А потом что будет?

– А потом зло потеряет над тобой власть – сердце станет чистым-чистым, на душе станет мирно и покойно. Это состояние называется смирением. Миротворцы – это сыны Божьи, для них препятствий не существует. Увидишь ты свою маму. А пока начни с малого: пойми, что ты зол и лжив, заплачь об этом и не доверяй своим желаниям. Поживи у меня в послушании.

– Я же к МАМЕ спешу.

– Тогда поторопись начать слушаться.

И Коля, запретив себе хотеть или не хотеть по-своему, остался.

Много дней он, наблюдая за собственными мыслями и рассказывая обо всех помыслах Старцу, учился видеть в себе своё зло и отличать его от добра. Много дней он, преодолевая лень и сонливость, трудился на огороде и в домике. Много дней, вернее, ночей, плакал в подушку, думая о том, что с ним произошло, скучая по маме и по дому.

Постепенно плач его стал меняться: если сначала он злился на домового беса и экстрасенсов, на клубок, который его сюда привёл (а сам назад смотался) и даже на Старца, то после он всё больше и больше винил во всех бедах себя и только себя. А кого ещё можно было обвинять в бедах, если сам во всём виноват, если добрые люди только помогают тебе, а ты…

Ведь даже бес предупреждал Колю: «Никуда, кроме ада, ты не годишься!»

И как-то раз Коля, смущаясь и плача, рассказал обо всём Старцу:

– Даже домовой правдивее меня! И при этом я себя до сих пор хорошим человеком чувствую! Как жить, если разум мой лжив, а сердце – гордое?

– Слушайся всех во всём, кроме греха, – зло от добра ты уже отличаешь.

– Как Крошечка-Хаврошечка?

– Именно. А Господь всё устроит. Ступай, родной!

– Куда?

– Вдоль речки. Она, кстати, Правдолюбкой зовётся. Когда на другом берегу увидишь Милодеев хутор, тогда речку перейдёшь, а дальше тебе люди добрые путь подскажут.

– Благословите, батюшка!

– Бог благословит!

Рассуждение

Иван и Философ, пожив пару дней у тётушки, отправились дальше. Книга предложила им двадцать шестую ступеньку «О рассуждении помыслов, страстей и добродетелей», объяснив с первых строк, что «рассуждение в новоначальных есть истинное познание своего душевного устроения».

– Устроен я неправильно, – рассуждал Философ, – грехов и страстей во мне полно, а кротости и смирения – нуль!

– Перед тётушкой же смирился, – утешал Иван.

– Внешне! А внутри я всё ещё злюсь, когда её слова вспоминаю. Видишь, я ещё и лицемер!

– Ты же не врёшь, а заставляешь себя хорошим быть, стараешься старушку не обидеть. Что в этом плохого?

– Я всё время вру! Я даже имя своё тебе не говорю не потому, что обет давал!

– А почему ты его скрываешь?

– Потому что стыжусь!

– Да ты что? Оно такое ужасное? Тебя Иудой зовут?

– Упаси Бог! Иван я.

– И я Иван – что такого в этом?

– Я – Иван Дуров. Меня всю жизнь из-за этого Иваном-дураком дразнят!

– Тёзка! Брат! – Иван тут же полез к Философу обниматься, а тот лишь отмахивается:

– Кому я рассказал? Идём два Ивана-дурака и Правду ищем – ухохочешься! Вань, ты думаешь, мне правда Правда твоя нужна? Да мне просто идти некуда было! Ни жены, ни матери.

– Матери нет? А где она?

– Умерла, когда я первый раз сидел. Она одна и знала, где жёнушка моя. Я после освобождения весь дом перерыл: искал записку какую-нибудь, а после знаешь, что сделал? Продал эту квартиру за бесценок, махнул на море и прогулял все денежки с местными красавицами. Вот и все мои поиски, вот и все мои поминки.

– А потом?

– Жил, как Фёдор, только не в канализации, а среди братвы – на «хатах», то там, то здесь. И тебя в такую же жизнь утащу, если Правду не найдём.

– Но мы же найдём её!

Философ смотрел на Ивана и чувствовал, как его душу заливает животная злоба. Он буквально видел, как его пальцы начинают сжимать шею друга, доверчиво стоящего перед ним. Даже головой встряхнул, чтоб прогнать наваждение:

– Что встал? Идём.

Мнень бил по косматой морде постороннего беса:

– Ты что внушаешь своему подопечному? Убьёт Ивана, убьёт себя, в аду окажется – и ты – герой? Обо мне подумал?

– С каких это пор бесы друг о друге думать стали? – пыхтя, уворачивался от ударов бес Философа и умудрялся пнуть Мненя копытом.

– С таких, как мы вместе за этими дурнями ходить стали. Старший бес чёткую задачу передо мной поставил! Если ты выполнение задания сорвёшь, отвечать лично будешь! Понял?

– Да понял, понял, потерплю ещё немного. А так красиво всё получалось! – обреченно вздохнул посторонний бес.

Косматые сотрудники пошли вслед за Иванами, проклиная собственную работу.

Философу сразу полегчало, и он тут же достал из котомки книжку:

– «Когда бесы одолеют душу и свет ума помрачат, тогда не будет более в нас, окаянных, ни трезвенного внимания, ни рассуждения, ни сознания, ни стыда, но место их заступят беспечность, бесчувствие и слепота ума». Иван! Я ж убить тебя хотел.

– Не убил же. Значит – не хотел.

– А кто во мне хотел этого?

– Мама говорила, что справа у человека – Ангел-Хранитель, он доброе подсказывает, а слева – бес, который на зло толкает. Надо просто помыслы различать. А когда различил, нужно зло крестом и молитвой прогнать, а добро – сделать. Даже если не хочется. И так всю жизнь!

– Умная у тебя мамка.

– Премудрая!

– А как зло отличить?

– В «Лествице» мы что из своего находили? Жадность, лень, гнев, сонливость и всё такое, – бойко ответил Иван, удивляясь самому себе: «Не зря мать-то мне втолковывала всё это в детстве».

Философ тоже уловил суть книги:

– Добро, я понял, – то, что мы по «Лествице» в себе не нашли: нестяжание, кротость, безгневие, смирение… Ясно. Получается, всю жизнь надо зло себе не разрешать, а к добру себя принуждать?

– Выходит, что так.

– Тут ещё вот что написано: «Иное есть промысл Божий; иное – Божия помощь; иное – хранение; иное – милость Божия; и иное – утешение. Промысл Божий простирается на всякую тварь. Помощь Божия подаётся только верным. Хранение Божие бывает над такими верными, которые поистине верны. Милости Божией сподобляются работающие Богу, а утешения – любящие Его».

– И как это понимать? – Иван растерянно моргал глазами, а Философ, так же растерянно глядя на друга, тихо промолвил:

– В нашей жизни нет случайностей, есть только промысл Божий. Нас Бог ведёт. И ведёт Он нас – к Себе! Кстати, Вань, это и есть наша Лествица.

– Да? И на какой мы ступеньке уже?

– На нулевой, да и то потому лишь, что Бог нас туда поставил по промыслу Своему.

Теперь уже бес Философа зарядил Мненю в глаз:

– Не он Ивана с пути истины сбивает, а Иван его на этот путь вытаскивает! Я на тебя жалобу напишу!

– Не спеши, с его наклонностями не сможет он в добродетели устоять. Погоди чуток – закончится скоро «Лествица», не найдётся его жена к этому времени, и он разочаруется во всём. А Иван от слова своего не отступит – пойдёт за ним по притонам да тюрьмам! И кончится сказка русская потому, что мы в этот раз осилим добро проклятое!

Речка Правдолюбка

Коля неспешно шагал по берегу речки Правдолюбки.

– Интересно, кто её Правдолюбкой назвал и почему? Река как река – течёт и течёт себе. Журчит правда как-то странно. Будто разговаривает сама с собой.

Из журчания реки вдруг послышалось:

 
Когда звездою путеводной
Тебе вдруг истина блеснёт,
С душою смелой и свободной
Спеши, куда она зовёт!
 
 
О знай, мой брат: нет выше доли
Её искать и ей служить,
С её могучей вечной волей
Всю жизнь свою стараться слить!
 
 
Лишь тот живёт, чей ум горит
Бессонной жаждой Правды Божьей,
И, отыскав её, спешит
Навек порвать с житейской ложью.
 

– Сама сочиняешь? – уважительно спросил речку Коля.

– Увы, нет, это стихи человека Посадова. Только я не знаю, как его звать, – мелодично ответила река.

– Хорошие стихи. А ещё знаешь что-нибудь? Расскажи!

И речка серебристым голосом стала читать:

 
Блажен, кто рядом славных дел
Свой век украсил быстротечный.
Блажен, кто жизнию умел
Хоть раз коснуться Правды вечной.
 
 
Блажен, кто истину искал
И тот, кто, побеждённый, пал
В толпе ничтожной и холодной
Как жертва мысли благородной.
 
 
Я зрю Христа передо мною:
С толпою бедных рыбаков
Он тихо мирною стезёю
Идет меж зреющих хлебов.
 
 
Благих речей Своих отраду
В сердца простые Он лиёт,
Он правды алчущее стадо
К её источнику ведёт.
 

– Здорово. А это чьи стихи?

– Их Алексей Толстой написал. В школе разве не изучали?

– Мы там другие стихи учим.

– Жаль. Тебе далеко?

– До Милодеева хутора.

– Так вот он!

– Слышь, речка, ты глубокая?

– Очень. И быстрая. И водовороты есть, – призналась Правдолюбка.

– А как тебя перейти?

– Задачку реши правильно и шагай прямо по воде – не утонешь!

– А если неправильно решу?

– Если по человеческой правде решишь – у берега провалишься в воду и назад выберешься, если по бесовской – потонешь, а если по-Божески решать будешь – перейдёшь. Всё как в жизни: в правде Бог, а с Ним ничего не страшно.

– Слышь, а бесовская правда разве бывает?

– Бывает – это когда говоришь правильно, а чувствуешь, наоборот, – лжёшь, но снаружи незаметно. Поэтому если ответишь верно, но на деле поступишь иначе, на середине переправы я не смогу тебе помочь – я ж не знала, что ты лгал, отвечая.

– Ничего себе! Ладно, будь что будет – спрашивай.

– Сытый и голодный нашли четыре пирожка. Подели пирожки между ними.

– Четыре на два? Так это просто!

– Подумай, не спеши.

И Коля задумался:

– Если один из путников сыт, то ему пирожки не нужны, а другой голоден, но всё забрать себе постесняется. Значит, надо поделить сначала поровну, а потом сытый пусть скажет, что он не хочет кушать, и один пирожок голодному отдаст. Или оба отдаст.

– Правильно, – прожурчала речка, – ступай.

И Коля ступил на поверхность реки. Она упруго пружинила под ним, но даже не намочила стоп. И мальчик пошёл!

Под его ногами резвились рыбки, некоторые из них щекотно толкались носами в пятки. Чем ближе к центру подходил Коля, тем страшнее ему становилось: не мог мальчишка ручаться за то, что отдал бы свою законную долю, если бы пирожки были вкусными! Поэтому за правильность ответа он ручался, а за «правильность себя» – нет.

В самом центре реки он увидел перед собой образующийся бурлящий водоворот. Рядом всплыл огромный сом и, ожидая приближения Коли, с любопытством смотрел на мальчика.

Затаив дыхание, Николай встал над сомом. Тот, как и остальные рыбёшки, ткнулся носом в Колину пятку, но даже не намочил её: вода упрямо держала мальчика над собой. Так же осторожно мальчик пошёл над водоворотом – вскоре и он остался позади.

– Ух! – облегчённо выдохнул Коля и бегом побежал к берегу. Вслед раздался счастливый смех Правдолюбки – она тоже переживала за мальчика.

– Как в сказке! – изумлённо воскликнул Николай, оказавшись на берегу. – Спасибо тебе, речка, до свидания!

– Прощай, Коля, – прожурчала в ответ река и продолжила свой бесконечный бег.