Текст книги "Сказки-притчи для детей и не только"

Деревня Неосуждайка

Прыгнул Коля из ступы, глаза зажмурив, и летит, ожидая удара о землю:

– Пожалей меня, Земля-Матушка! Господи, спаси и сохрани!

Ух! Посадка для Коли оказалась неожиданно мягкой – прямо в стог сена упал! Выбрался, отряхнулся и пошёл, доверившись дороге, убегавшей за пригорок. Шёл-шёл, притомился, устал.

Дай, думает, отдохну чуток. Вот родник, вот берёзка – все условия!

Только попил студёной водички, только умылся, услышал вдруг:

– Во поле берёза стояла, во поле кудрявая стояла!

Кто-то беспощадно драл горло, неимоверно перевирая мелодию. Вскоре показался и обладатель громогласного баса. Он ехал, управляя огромной печкой.

– Емеля! Ты ли это? – Коля выбежал на дорогу.

– Тпру!!! Куда встал? А если б я задавил тебя?

– Подвези, Емеля, я и мечтать не мог на печи покататься!

– Садись, коли так! А откуда ты меня знаешь?

– Про тебя все знают: и как щуку ты поймал, и как на царской дочери женился!

– Надо ж, а я и не ведал! – Емеля довольно улыбнулся. – А давай ко мне в гости!

И не дожидаясь ответа, скомандовал:

– По щучьему велению, по моему хотению, ступай, печь, домой.

Печь, недовольно пыхнув дымом, медленно развернулась и продолжила движение прямо по бездорожью.

Вскоре показалась деревня: домики чумазые, крыши растрёпанные, мужики пьяные, бабы визгливые, девки раскрашенные, парни ленивые, дети непослушные… В огородах вместо картошки бурьян растёт, на дорогах мусор валяется.

– Как вы тут живёте?

– Как придётся!

– Бездельничаете все, что ли? В ад попасть не боитесь?

– Не-а, какой ад – нас в него не пустят!

– Почему?

– Наша деревня знаешь, как называется? Неосуждайка! Мы сами никого не судим, и судимы потому не будем! А грехов у нас, ты прав, видимо-невидимо!

– А как царёва дочь с тобой жить тут умудряется?

– Вот именно «умудряется» – каждую минуту всё мудрее и мудрее становится, на нас глядючи! Вот и она, моя Несмеяночка!

Печь вошла в расступившиеся стены избы и встала на место. Подбежала писаная красавица, помогла Емеле с Николаем с печи спуститься, за стол пригласила. В избе – чисто, красиво, в углу иконы, а перед ними лампадка теплится.

За столом хозяйка поведала Коле о своём житье-бытье:

– Я, когда во дворце жила, шибко была капризная. Ничего мне не нравилось, всё я перепробовала. Ску-у-ушно стало, тоскливо. Психологи сказали, что у меня депрессия и назначили смехотерапию. Царь-батюшка и кликнул клич: «Кто рассмешит, тот на ней и женится!»

Женихи пошли – клоун за клоуном, жулик за жуликом, прохиндей за прохиндеем! Смотрю я на них, и всё тоскливее мне становится. Плачу от грусти-печали, остановиться не могу! Вижу ведь, что всем им на меня наплевать, что им только полцарства нашего надо. А тут вдруг Емеля приезжает, да так посмотрел! На меня посмотрел, слышишь, а не на карту государства нашего! Я аж засмеялась от радости!

Он у меня, хоть и лентяй, да добрый, отзывчивый. Тут, почитай, вся деревня такая – ты на мусор шибко-то не смотри, главное у них в сердце спрятано. Они добрые, ни перед кем не гордятся, во всех хорошее только и видят, никого не осуждают, зла ни на кого держать не умеют. А из-за грехов своих они и в этой жизни с утра до ночи порой маются и никого, кроме себя, не винят при этом.

Я одна нет-нет да и разворчусь на Емелюшку своего, когда намусорит порой. Мелкий мусор по щучьему велению не убирается, а я к венику не приучена. Вот и ругаюсь! А потом как вспомню, что я хуже, избалованнее их всех, а сама других сужу, так и заплачу горькими слезами.

– Почему?

– Потому что суда мне не миновать! Я же сужу-осуждаю! А им суд вовсе не грозит! Поживи с нами немного, сам убедишься!

– Спасибо, Несмеяна, но мне идти надо, меня МАМА ждёт!

– Что ж, мама – это святое! Емеля! Дай повозку какую-нибудь! Колю до станции довезти надобно.

Вскоре Коля, вцепившись обеими руками в борта носилок, нёсся над дорогой в ведомом только Емеле да носилкам направлении.

Бдение

В это время Иван и Философ, озябшие и уставшие от долгого пути, наконец-то вступили на городские асфальтовые тротуары. Город холодно встретил путников противным моросящим дождём.

Но Философу даже погода не могла испортить прекрасного настроения:

– Ничего, Вань, сейчас до тётки доберёмся, нас чай горячий согреет, щи наваристые подкрепят, ванна усталость смоет!

– Баня усталость смывает, – поправил друга Иван.

– Какая баня?

– В какой моются! Какая ещё? В наших краях самые лучшие бани у Баб-ёг: вода сама нагревается, потом сама в тазики набирается, а захочешь – дождиком на голову польётся! Веники тоже самостоятельные, но им лучше не доверять – они меры не знают, поэтому вручную париться надёжнее. Эх, встретить бы сейчас хоть одну Бабу-ягу! – размечтался Иванушка.

– Зачем Баба-яга? У моей тётки вода тоже сама и греется, и наливается, и дождём льётся! Придём – сам посмотришь!

– Нет, Философ, помяни моё слово: если баня волшебная, значит, тётка твоя или Баба-яга или родственница её! Ой, какие большие окна в складе! – резко сменил тему Иван, увидев роскошный универсам.

– Это не окна и не склад, это витрина магазина.

– Столько вещей! Все продаются?

– Ага.

– Надо же, а нам и не надо ничего! Страсть, сколько бесполезного на свете белом бывает!

– Всё купят! А вот и пришли!

Вошли путешественники в серый многоэтажный дом, стали подниматься по узким заплёванным ступенькам.

– Странная лествица – к небесам, а как загажена! – не удержался Иван.

– «Лествица» к небесам в твоей книжке описана, а эта описана вполне физически. Она к дому ведёт.

– Он же не влезет в эти стены!

– Дом – не влезет, а вход в квартиру – вполне поместится. Вот и он, кстати. О, двери новые!

Железная дверь напоминала замурованный вход в каменную пещеру. Только Иван хотел постучать, как Философ лёгким нажатием пальца заставил нежно пиликнуть звонок.

Ждут-ждут, в ответ – тишина.

Позвонили ещё и ещё. Потом постучали. За дверью послышались шаги, точечка-глазок в центре двери посветлела, потом потемнела, и тут же стало слышно, что шаги зашаркали назад – вглубь жилища.

Философ отчаянно забарабанил в дверь:

– Тётя, это же я! Я с мамой к вам в детстве приезжал, неужели не помните? Не узнали? Мы ненадолго – только дождь переждать!

Приложил ухо к двери, но услышал лишь старческое ворчание:

– Ходют тут. И шаромыгу с собой привёл какого-то. Не знаю я тебя, забыла! И ты забудь.

– Твоя правда, Иван, не иначе, как Баба-яга она у меня.

– Я ж тебе сразу сказал! Но ты не серчай на неё. Природа их такая! Бабы-ёги порой добрые, а порой злые. Это даже хорошо, что не пустила сейчас, а то зажарила бы и съела в таком состоянии.

– Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего. Куда пойдём?

– В другие двери постучимся!

– Не пустят. Айда свой угол искать.

Выйдя на улицу, друзья огляделись по сторонам: небо изменения погоды не предвещало, первые опавшие листья напоминали о том, что холода обретают постоянство. Очень хотелось обсохнуть, согреться и покушать. Или хотя бы не мокнуть и не замерзать ещё сильнее.

– Помоги-ка, Вань! – Философ попытался ногтями подцепить лежащий на дороге железный кругляш. Вдвоём приподняли, сдвинули в сторону. Под ним оказался лаз.

– Ты что, в Подземное царство собрался?

Философ только рассмеялся:

– Сейчас ты с нашим Подземным миром познакомишься, и тебе твоё подземелье уютным покажется! Полезай вниз!

Иван стал спускаться по холодной ржавой лестнице. Чем ниже он оказывался, тем сильнее перехватывало горло от неприятного запаха. Наконец он не выдержал и закричал спускавшемуся сразу за ним Философу:

– Давай назад! Лучше простыть, чем задохнуться!

– Поначалу только душно, потом привыкнете, – неожиданно раздался откуда-то мужской голос, – спускайся, не боись!

Ему вторил женский:

– Спускайтесь, спускайтесь, гости дорогие!

Вскоре Иван и Философ удивлённо рассматривали небольшую комнату, расположенную в углублении стены канализационной шахты: небольшой стол, табурет, ободранный диван, шкафчик – всё поместилось в крошечном помещении. Даже для хозяев место нашлось.

Мужчина неопределённого возраста, в толстой фуфайке и ватных штанах, сидел на диванчике и по-хозяйски обнимал за плечи такую же, как он, потрёпанную спутницу жизни.

– Присаживайтесь, ребята! Каким ветром к нам занесло?

Философ осторожно присел на табурет и стал рассказывать:

– В город к родственнице пришли, а её дома нет. Замёрзли, а идти некуда. Вот в люк и спустились.

Иван продолжал стоять, недоумевая, почему Философ не говорит всей правды – они же обет давали честно жить!

А Философ продолжал отвечать на новые и новые вопросы:

– С заработков возвращались на своей машине, а нас тормознули, обчистили и тачку забрали. Думали, хоть тётка выручит, и тут не повезло. Может, вы подскажете, как разжиться можно – харчами, денежкой.

Мужчина задумчиво переводил взгляд с Ивана на Философа и о чём-то думал. Женщина нетерпеливо ткнула его в бок локтем:

– Давай в дело возьмём!

И он заговорил:

– Пожить и у нас можно: метрах в пятидесяти отсюда такая же каморка есть, а хозяин отжил своё недавно. На еду заработать придётся!

– Да мы с радостью! – пылко ответил Иван. – Что делать надо?

– Просить помощи у добрых людей. А чтоб больше давали, ты, – он кивнул в сторону Философа, – ветерана локальной войны изобразишь (форма у нас есть – выдадим), а ты – дурачком рядом постоишь. Если милиция или «крутыши» наедут, скажете, что Фёдор поставил. Всё, что подадут, мне отдадите! Вопросы есть?

– Есть! – Иван решительно попытался шагнуть вперёд, но ненароком наступил женщине на ногу. – Простите! Мы не можем обманывать, обет такой дали!

– Да ну? А что ж врали мне тут целый час тогда?

– Не знаю, на Философа что-то нашло! – И Иван обратился к товарищу: – Давай правду расскажем!

– Тем более не поверят, – хмуро ответил тот, – но если хочешь, говори!

Для Ивана достали из-под стола ведро, перевернули его, чтоб удобно было сидеть, и он, усевшись, стал рассказывать всё с самого начала.

Слушатели то недоверчиво улыбались, то хмурились, то возмущённо хлопали себя по коленям.

Наконец женщина не удержалась:

– Ребятки, болезные мои, хоть покушайте!

Достала из шкафчика пару пакетов с кефиром и хлеб и подала им. Заметив хмурый взгляд хозяина, поставила на стол стакан и плеснула туда из бутылки:

– А тебе водочки, чтоб интересней было!

Путешественники, запивая хлеб кефиром, продолжали рассказ.

– Вот, а потом вас встретили, – закончил наконец Иван.

– И поели, – дополнил его Философ, вытряхнув в рот последние капли кефира. – Спасибо, хозяюшка! А вы как тут оказались?

Хозяева недоуменно оглянулись. Женщина снова ткнула мужчину локтем в бок:

– Расскажи! Что молчишь?

– А что рассказывать? Жил с бабой, она потом квартиру продала и уехала. А я под открытым небом остался. Сначала мыкался, потом приспособился. Из бездомной братии артель собрал, сейчас милостыню собираем в общую кассу, с того и кормимся. Милиции платим за это и «крышу» оплачиваем. Всё.

Философ не удержался и спросил:

– Квартира только её, что ли, была?

– Ну да, мы не расписывались.

Женщина вновь ткнула своего сожителя в бок:

– А вот ты мне ответь на такой вопрос: почему вы, мужики, на нас, на бабах, жениться не хотите?

– Свободой дорожим, – буркнул Фёдор.

– Вот на свободе и гуляешь до сих пор! – съязвила хозяйка и продолжила: – А я вот – изгнанная мать! Детушки родные меня в дом не пускают, – запричитала слезливо, глаза тереть начала. После плеснула в стакан из бутыли и залпом выпила – Иван аж поёжился, увидев такое.

А она продолжила:

– Я с детства сильно красивая была! Мужики из-за меня дрались. А замуж неудачно вышла – деток двое народилось, а муж и прокормить их нормально не может. Мне и шубку хочется, и машину, и колье приличное – красоту-то обрамлять надо!

Наконец встретила я человека своей мечты: сказочно богатый, меня любит, всё, что захочу, – тут же для меня покупает. Вот я к нему и ушла. А его дочка – стерва пятнадцатилетняя – меня сразу невзлюбила. Видите ли, из-за меня он её мамку из дома выставил! Мать сама, между прочим, виновата была – надо было за собой следить, красоту наводить. Такого мужчину легко потерять!

Так я шесть лет прожила. А потом он помер. Дочь в тот же день милицию вызвала и меня выгнала. Я же даже не прописанная там была и с ним не расписалась: он занят всё время был, говорил, что потом распишемся.

Пошла я домой, а мои детки тоже уж повырастали. Сыночку младшему десять лет к тому времени исполнилось – он и вовсе не понял, кто я. Дочка старшая узнала, а не призналась в этом – дверь перед моим носом захлопнула и сказала, чтоб я не приходила больше, а то милицию позовут.

Я и пошла на улицу милостыню просить. А мне не подает никто – одежда у меня хорошая тогда ещё была. Вскоре Фёдора встретила, он меня и пристроил.

Вот такие детушки нынче пошли – не почитают родную мать!

Да что мы всё обо мне да обо мне? Вы ж, наверное, спать хотите?

Вскоре Ивану с Философом показали «их» комнату – маленькую каморку, в углу которой ютился кривоногий стол с парой табуреток под ним, а вдоль стены прямо на полу валялся грязный матрас.

– Отдыхайте!

Делать нечего, попытались Философ с Иваном прикорнуть на узком жёстком лежаке, да тут такое началось! Сотни, тысячи или даже сотни тысяч клопов напали на друзей!

Попытались их давить, но скоро поняли, что и жизни на это не хватит; попробовали сидя спать – клопы всё равно достают…

Вытащили из-под стола табуретки, уселись за стол, и, положив голову на руки, сидя за столом ненадолго уснули.

Когда Философ поднял тяжёлую от духоты голову, он с изумлением заметил, что Иван стоит на коленях и что-то шепчет.

– Вань, ты что?

– Не могу я спать долго в таком положении. Проснулся и решил в книжку заглянуть. А там бдение – бессонница по-нашему – с молитвой сочетаться должна. Вот я и молюсь.

– О чём молишься?

– Обо всём: чтобы и поесть, и поспать по-человечески, и чтобы домой вернуться, и чтобы ты жену нашёл, а я – Правду. Пойдём отсюда, а?

– Погоди, сначала я тоже помолюсь. – И Философ неловко встал рядом с Иваном на колени.

Станция Нестяжалово

Коле нравилось мчаться на носилках над полями и лужайками, ручейками и речками. Правда, когда они сквозь лес понеслись, мальчишка намучился: и за бортики держаться надо, чтобы на виражах между стволами деревьев не выпасть, и от веток лицо спасать. Рук на всё не хватает! Но ничего, приспособился: голову меж колен зажал и глаза зажмурил.

Неожиданно носилки резко остановились, стряхнули Колю на перрон и умчались назад в Неосуждайку, а Коля, потирая ушибленную поясницу, огляделся: старенький деревянный вокзал с надписью «Нестяжалово», тополя, узкоколейка, мальчишеский голос диктора:

– Чего встал? Зайди в здание вокзала и ожидай прибытия дрезины! Повторить?

– Не надо, сейчас зайду!

В небольшом зале стояло только одно кресло.

– И всё?

– Достаточно! – опять прозвучало в рупор.

– А где касса?

– Зачем?

– Билет купить!

– Это же Нестяжалово! Тут не продаются!

– Кто?

– Никто, в том числе билеты!

– А кто со мной разговаривает?

– Рупор!

– И всё?

– Достаточно!

Коля сел в кресло и подумал: «А ведь верно – достаточно и одного!»

Рупор опять напомнил о себе:

– На единственный путь прибывает дрезина до полустанка Щедродай. Стоянка ровно тридцать секунд!

Коля только открыл рот, чтобы спросить, почему так мало времени на посадку, но Рупор ответил раньше:

– Достаточно!

Дрезина выехала из заросшего кустами поворота и плавно остановилась у Колиных ног. Дядька-дрезинщик протянул мальчику руку и помог взойти.

– Счастливого пути! – звонко попрощался Рупор, а Коля махнул вокзалу рукой:

– Счастливо оставаться!

Перестук колёс, ветер в лицо – Коле нравилось. Дядька-дрезинщик наконец не выдержал:

– Малец, а ведь ты не местный! Откуда?

– Сюда из Неосуждайки попал, – Коля решил не рассказывать про Подземное царство. Он никого не хотел больше удивлять, ему интереснее было узнавать о том, что его окружало. – А в Нестяжалово кто живёт?

– Станция небольшая, но занятная. В основном проживают богатыри, воины разные. Им ничего лишнего не надо – сыты-обуты, вот и ладно! Волшебных вещей там пруд-пруди! И скатерти-самобранки, и горшки-кашевары, меленки золотые, что сами денежки пекут…

– А зачем им это всё?

– Они-то бы и обошлись, да в других руках эти вещи зло творить начинают: то кашей полсела зальют, то золотом дом завалят, то ожирение да несварение у людей случается! А у нас безопасно всё. Смотри!

Дядька остановил дрезину, посреди травы разложил скатёрку и скомандовал:

– Будь добра, кормить пора!

Тут же посреди скатерти образовались пара кружек с молоком да две миски с кашей. В каждой – ложка и кубик масла золотистого.

– Садись, кушать подано!

– Каша и всё? Я в книжках другие картины видел!

– Да ты попробуй сначала! А то назаказывают некоторые, а после или съесть не могут, или переварить! Это нормально? Запомни, парень, принцип полного достатка: самое необходимое есть и достаточно. От излишеств лихо происходит!

Каша, действительно, была невероятно вкусной, особенно если её молоком прохладным запивать.

И вновь перестук колёс, и ветер в лицо…

Страхования

Иван и Философ, выбравшись из-под земли, полной грудью вдохнули чистый воздух. Аж голова закружилась от такого аромата – свежесть, запах хлеба из магазина…

Иван тронул товарища за плечо:

– Может, попросим хлебца?

– Ты же слышал, что «просительный» бизнес Фёдором схвачен, а он не так прост, как кажется. Ему махом сообщат, что мы в обход него действовать решили. Зарабатывать надо!

И он решительно зашагал в сторону магазина.

– Хозяйка, работники не нужны?

– Нет!

Пошли в кафе.

– Хозяин, надо что-нибудь сделать? Мы за еду только!

– Нет!

На улице прохожих спрашивать начали:

– Женщина, вам помочь?

– Нет!

– Нет!

– Нет!..

И наконец добрый-предобрый дедушка предложил им недельку потрудиться. При этом пообещал стол и кров!

– Молодые люди, – сказал он, – я занимаю должность смотрителя кладбища, а у меня вчера на неделю отпросились и уехали копатели могил. Не могли бы вы их подменить? Возле кладбища сторожка стоит – вполне пригодная для проживания. Оплата сдельная – за каждую могилу пятьсот рублей. Расчёт ежедневный. Питание родственники усопших поставляют регулярно. Кутья, блины, водка и конфеты есть всегда, остальное купите!

Иван и Философ с радостью согласились.

Первый же день принёс прибыль в полторы тысячи рублей, гору блинов и рисовой каши. Водку парни израсходовали, тщательно промочив ей свою одежду, чтоб канализационных клопов вытравить.

Правда, Философ посетовал:

– Зря водку спустили на тряпьё, ночью вдруг спать не сможем?

– С чего это? Двое суток не спамши!

– Кладбище рядом, жутко спать будет!

– Мы же качественно закопали новичков – не вылезут, – пошутил Иван.

– Я понимаю, но всё равно… Водка бы для сна не помешала.

И всё же друзья уснули почти сразу, как только их головы коснулись вожделенных подушек.

Ивану снилось сказочное село, храм, цветы и вишни у родного крыльца. Потом он увидел, как мама – Василиса Премудрая – вышла из избы, а в руках у неё противень со свежеиспечёнными пирожками. Иван даже удивился – противень же горячим должен быть, как она его ладонями удерживает? А мама протягивает к нему пирожки и говорит, вернее, кричит мужским голосом:

– Проснись, Вань, проснись – что это?!!

Вскочил Иван, в темноте и не понял сразу, что не дома он, а в кладбищенской сторожке. Философ, бледный как бумага, тряс его за плечи и кричал:

– В окно, в окно заглядывал сейчас тот, которого мы уронили немножко, когда гроб опускали! Он отомстить хочет!

– Никого там нет, показалось тебе! Успокойся! Свечу зажги!

– Ага, свеча нас осветит, а улицу мы не будем видеть. Давай лучше в темноте сидеть! – Философ явно терял над собой контроль.

Иван, который никогда не боялся покойников, вышел на улицу.

Пред ним открылась прекрасная картина: луна, тёмные силуэты деревьев, кресты…

И тишина! Иван сел на крыльцо и, обхватив колени руками, замер. Давно ему не было так хорошо. И так печально.

Скрипнула дверь, Философ присел рядом, тронул Ивана за колено:

– Ты не сердись, что разбудил. Я испугался.

– Пойдём в дом, Философ, будем книжку читать!

Вскоре, запалив сразу несколько свечек, которые в изобилии находились в шкафу, друзья читали «Лествицу» и вспоминали последние приключения:

– Вот, ступень восемнадцатая – «Об омертвении души и нечувствии ума». Это у нас в посёлке было, когда я про жену чуть не забыл; девятнадцатая ступень – «Про сон и молитву» – в канализации проявилась; двадцатая – «О бдении» – тоже там, когда клопы спать не давали.

– Не туда смотришь, Философ, здесь глянь – ступень двадцать первая «О малодушной боязливости или о страховании».

– И что там?

– «Боязливость есть младенчественный нрав в старой тщеславной душе и уклонение от веры в ожидании нечаянных бед». Прямо про тебя!

– Я от веры не уклонялся!

– Бед нечаянных ожидал, на ночь глядя? Ожидал! На Бога надеялся, молился? Нет.

– Ты тоже не молился!

– Я и мертвяков видеть не планировал.

– Тогда причём тут «младенчественный нрав в старой тщеславной душе»? Я ж не младенец и не старик!

– А нрав-то как у дитяти оказался. Взрослые покойников не боятся! – Иван откровенно посмеивался над приятелем.

– Тщеславие ты во мне когда разглядеть успел? – Философу явно не нравилось происходящее.

– Фёдору в «канализации» зачем врать надо было о себе? Даже про обет забыл!

– Мне за тётку стыдно было.

– А чего родни стыдиться? Старенькая тётка твоя, сама всех боится. И тебя, судя по всему, тоже. Кто знает, каким ты стал? Раньше ты маленький был, с мамой к ней приходил, а сейчас вон какой вымахал. К тому же ты из тюрьмы недавно. Нормальная у тебя тётка. Непонятно только, почему баня волшебная у неё.

– Не баня у неё, а ванная комната. Такие сейчас во всех квартирах есть. Не Баба-яга она, ты прав, а нормальная женщина. Что там ещё написано?

– Тут про ступени тщеславия и безумной гордости, – вновь заглянул в книгу Иван.

– Тщеславие мы во мне нашли, а гордость безумную я не заметил.

– Тётку из канализации помнишь? До сих пор красотой гордится, а деток и падчерицу корит. Свою вину вовсе не замечает! Может, это и есть безумие гордых?

– Наверное. Ладно, давай спать. Погоди свечки тушить – я помолюсь перед сном, а то страшно всё-таки. Кстати, что делать, чтобы не бояться?

Иван вновь зашелестел листами книги:

– Вот, нашёл: «Не ленись в самую полночь приходить в те места, где ты боишься быть. Если ты хоть немного уступишь страху, эта страсть состарится вместе с тобой. Но когда пойдёшь в те места, вооружайся молитвою». Короче, свет гашу, а ты иди и молись на улицу.

– На кладбище? – с ужасом уточнил Философ.

– Ага, – беспечно позёвывая, ответил Иван и затушил свечи.