Текст книги "Колыбель моя"

Любовь Чернявская
Колыбель моя: книга очерков и рассказов

Предисловие

Эта книга посвящается 70-летию победы в Сталинградской битве. И не только потому, что очерки и рассказы, собранные в ней, повествуют о военных событиях. Увы, история распорядилась так, что несколько поколений волгоградцев делят жизнь своего края и свою личную судьбу на два периода: «до Сталинградской битвы и после». Проходят десятилетия, а ощущение гордости, принадлежности к общенародному подвигу не тускнеет. Оно проявляется во всем – архитектурном облике города, памятниках, праздниках, произведениях литературы, искусства, воспоминаниях очевидцев.

В этой книге собраны очерки, условно объединенные в три раздела. В первом из них, названном «Могло ль такое быть?» – рассказы о малоизвестных страницах военной истории нашего края, о людях, для которых события в Сталинграде 1942 года стали частью личной судьбы. Например, в очерке «Черные дьяволы – светлые души» рассказывается о героических буднях Волжской военной флотилии, участии в обороне переправ морских пехотинцев. Многие волгоградцы убеждены, что после 2 февраля в городе наступила мирная жизнь. Это не совсем так. Еще целый год продолжалась вторая «сталинградская битва» – очищение волжских вод от фашистских мин. С особым интересом читатель узнает о том, что экипаж одного из тральщиков состоял из девушек, и о том, что одна из них потом долгие годы жила в наших краях – городе Волжском.

Рассказ «Иечка» повествует о судьбе коренной сталинградки, в подростковом возрасте пережившей фашистские бомбежки в Сталинграде и оказавшейся впоследствии в оккупации. В ее жизни, как в капле воды, отразились судьбы тысяч российских подростков, чей нежный возраст совпал с роковыми годами воплощения милитаристских планов одного германского шизофреника.

Очерки раздела «Все мы у истории в гостях» отправляют читателя в далекие и в сравнительно недавние исторические времена и дают ответы на вопросы: какие люди жили в наших краях, по каким улицам ходили, что любили, чем гордились? Что мы знаем сегодня о них, наших предках? Сведениями о них располагают большие и малые музеи Волгограда и области, а также заповедники, имеющие общенациональную ценность, архивы, фонды, библиотеки, некоторые из которых современным читателям просто неведомы. В небольшом, но уникальном для нашего края Музее истории здравоохранения, где, может быть, не все бывали, тоже слышны отзвуки войны. С портретов в экспозициях этого музея на нас смотрят глаза военных медиков – полевых хирургов, медсестер, санитарок. И ученых, которые в невозможных, казалось бы, условиях военного лихолетья проводили исследования, создавали новые лекарства, боролись с холерой.

Наконец, третий раздел книги «Знаю, что есть любовь на свете» содержит очерки и рассказы непосредственно о явлениях художественной культуры края. Это материалы о выдающихся деятелях искусств и литературы, прославивших нашу малую родину, о некоторых запомнившихся театральных премьерах и музыкальных фестивалях. Пусть прошло уже семь десятилетий мирной жизни, но на сценах волгоградских театров по-прежнему пронзительно и трепетно звучит военная тема. Из очерка «Во имя тех, кто ждет и любит нас» читатель узнает о том, какая особенная дружба связывает Волгоград с известным российским композитором Марком Самойловым и как триумфально прошла на сцене нашего музыкального театра его комедия «Небесный тихоход».

Конечно, читатель не пропустит и еще один малоизвестный исторический факт, о котором рассказывает очерк «Душою звезд касаясь»: Волгоград по случаю очередной годовщины Великой Победы посещал Дмитрий Шостакович и на площади Павших Борцов при огромном стечении слушателей исполнялись его симфонии. Есть, оказывается, и другие факты, связывающие музыканта с нашим городом.

Книга названа «Колыбель моя…». Это обращение к малой родине. Помните, у Некрасова: «О Волга, колыбель моя!». Родные места, край отцов и дедов – для многих людей эти понятия святы. Именно здесь в самый ранний период жизни рождается кровная связь с историей, традициями, культурой взрастивших тебя мест. Рождается то чувство исключительности, неповторимости данного каждому из нас пространства, то заветное, любовное ощущение, которое принято именовать патриотизмом.

Эта книга, несомненно, даст возможность читателям, особенно молодым, лучше узнать свой край, проникнуться любовью к нему, послужит идее познания и культурного просветительства.

Лев Кривошеенко,

член Союза писателей России

Могло ль такое быть? Да мы ж там были!

Могло ль такое быть? Да мы ж там были!

— Конечно, существовала такая дивизия, поистине героическая. Но, увы, вся она погибла в Сталинграде в самые горячие дни битвы. Так что искать кого-либо из оставшихся в живых бесполезно. Да и мало ли полков и батальонов здесь, в сталинградском аду, сгинуло навсегда, и о них уже никогда никто не сможет рассказать, – так ответили Валентине Ивановне Нефёдовой в местном Музее обороны весьма авторитетные специалисты, знатоки военной истории, не верить которым было невозможно. Не сговариваясь, они утверждали одно и то же: все воины этой дивизии, включая комдива, погибли. Речь шла о 35-й гвардейской стрелковой дивизии, оборонявшей южные районы Сталинграда в августе-сентябре 1942 года.

Действительно, еще к началу семидесятых годов прошлого столетия упоминания об этом воинском соединении были крайне скупы. Мемориальная доска на главном корпусе Волгоградской сельскохозяйственной академии сообщала: «Здесь в сентябре 1942 года вела тяжелые кровопролитные бои 35-я гвардейская стрелковая дивизия генерала Глазкова». И все. Между тем в упомянутом вузе в то время уже был свой музей, но ни один его экспонат, ни одна фотография не смогли бы рассказать о 35-й дивизии больше, чем скудная надпись мемориальной доски.

Валентина Нефедова, бывший преподаватель вуза и директор музея, человек увлеченный, из тех одержимых энтузиастов, которые открыли немало тайн военной истории. Она считает, что любое благое дело непременно осуществится – либо по воле людей, либо вследствие объективной случайности. И действительно, все началось с одной встречи. Было это в начале семидесятых годов. В институт приехала группа школьников. Их привез какой-то ветеран. Валентина Ивановна принимала экскурсантов, показывала музей. Слушали с интересом. И вдруг тот самый ветеран задает вопрос:

– Мы привезли сюда пионерский отряд имени Рубена Ибаррури. Вам это имя о чем-нибудь говорит?

Она слегка смутилась:

– Ну конечно. Испанец, Герой Советского Союза. Воевал и погиб здесь, в Сталинграде. Это знают все…

Ветеран не унимался:

– А мемориальную доску на здании вашего института вы читали?

– Разумеется. Здесь поблизости вела бои 35-я гвардейская стрелковая дивизия. К сожалению, живых из гвардейцев никого не осталось.

– А я?.. Вот он я, живой! И помню все, как вчера!

Этот случай стал толчком к началу поисковой работы. Студентов разных факультетов объединил интерес к судьбам их ровесников, сражавшихся на территории института в дни Сталинградской битвы. Возглавила работу В. И. Нефедова. Итогом кропотливого поиска, продолжавшегося несколько лет, стали сведения о почти трех сотнях ветеранов «погибшей» дивизии, найденных в разных уголках бывшего Советского Союза. Именно столько участников сталинградских боев приехали в Волгоград в 1974 году на первую встречу ветеранов. Спустя два года открылась первая экспозиция, посвященная истории 35-й гв. сд. И только через десять лет в музее появилась диорама, наглядно представившая те далекие события.

Получилось это весьма непросто. Поисковцы обошли все музеи нашего города и многие за его пределами, включая заводские и маленькие школьные, добрались до личных архивов участников войны. Информация собиралась по крупицам. На объявления в газетах и по радио откликались все новые и новые люди. Наконец стали появляться первые экспонаты будущего музея. Они и сегодня здесь, на почетных местах – подлинные, совершенно уникальные предметы, пахнущие войной. Вот петля от десантного парашюта, а вот погоны В. П. Дубянского – начальника штаба дивизии, а позже ее командира. А это обожженный и пробитый шлем Андрея Абасова – адъютанта комдива Глазкова. Он же, Абасов, подарил музею и портрет генерала. А на этой фотографии – сам комдив среди десантников. Кстати, почему десантников? Что это за стрелковая дивизия, в которой были десантники?

Предыстория такова. В первой половине августа 1942 года на Сталинградский фронт были переброшены семь гвардейских дивизий, сформированных из бойцов воздушно-десантных корпусов. Бывшие десантники – пехота в форме с голубыми петлицами – славились какой-то особой отвагой. Начальник штаба 62-й армии Н. И. Крылов так говорил о них: «Десантников хоть объявляй дважды гвардейцами».

Командование 8-го воздушно-десантного корпуса также получило приказ переформироваться в легкую стрелковую дивизию и быть готовыми к отправке на фронт. Дивизия получила наименование 35-й гвардейской. Командиром ее стал генерал-майор Василий Андреевич Глазков, комиссаром – полковник Емельян Алексеевич Лисичкин, а начальником штаба – полковник Василий Павлович Дубянский.

Дивизия получила гвардейское знамя. В нее вошли 100, 101, 102-й стрелковые полки, артполк, кстати, без материальной части, саперный батальон, зенитный дивизион, несколько самых необходимых рот – разведывательная, транспортная, связи, химзащиты. И конечно, оркестр. Всего 9333 человека. Кроме обычного стрелкового оружия – самозарядных винтовок, автоматов, ручных и станковых пулеметов, противотанковых ружей, бойцы имели еще спецвооружение десантника – финские ножи.

10 и 11 августа эшелоны дивизии прибыли в Сталинград, разгрузились на станциях Бекетовка и Сарепта. В это время недалеко от южных границ города шли напряженные сдерживающие бои – наступали мощные части 4-й танковой армии противника. Три стрелковые дивизии, в том числе и 35-я, были срочно направлены для укрепления среднего обвода обороны с юга. Но через несколько дней поступил другой приказ: совершить сорокакилометровый марш, сосредоточиться вблизи населенных пунктов Большая Россошка, Дубинин и перейти в оперативное подчинение командующего 62-й армией.

В те дни еще никто в мире не знал, что такое Россошинские высоты. Обычные невысокие холмы, весной живописные и зеленые, тянулись на десятки километров от хутора Вертячий до Котлубани по западному берегу Россошки, местами полностью пересыхающей в жаркую пору. Но с самой высокой точки холмов, именуемой у артиллеристов «высотой 137.2», на многие километры хорошо просматривалась приволжская степь. Поэтому выбирая направление главного удара на Сталинград, немецкое командование оценило преимущества Россошинских холмов.

Здесь, в районе упомянутой высоты, и развернулось сражение, ставшее в прямом смысле боевым крещением 35-й гвардейской дивизии. В течение десяти суток она удерживала оборону, перекрывая все пути доступа продовольствия и боеприпасов противнику. Населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Земля была обожжена взрывами и перемешана с кровью. За несколько дней погибли тысячи бойцов. Но знамя дивизии было сохранено. Об этом рассказывает в своей книге «Россошинский рубеж» очевидец и участник тех событий И. А. Гончаров. Он приводит строки самодеятельных солдатских стихов:

 
Здесь шли бои. Здесь не было чудес.
Гудели «юнкерсы», натужно танки выли.
Смерть перла из степи, смерть падала с небес…
Могло ль такое быть?
Да мы ж там были!
 

Эта книга в ее рукописном виде – подарок автора музею и один из ценнейших его экспонатов. А на местах боев, на главной усадьбе бывшего россошинского совхоза, спустя многие годы появился памятник погибшим воинам. Однако Россошинский рубеж – еще не вся эпопея 35-й дивизии в Сталинграде. Было только начало сентября, и невиданная в истории битва разгоралась…

В военной экспозиции музея – портрет девушки в пилотке. Это санинструктор дивизии Люба Хмельницкая. Юная, маленькая, но отчаянно храбрая. Была она коротко стрижена и имела среди бойцов кличку Пацан. К Любаше еще в десантном корпусе относились с особой нежностью и добрым юмором. А историю про знаменитый учебный прыжок знали все. Потом на встречах ветеранов эту историю сама Любовь Петровна рассказывала не раз:

– Десантники обязательно должны были уметь прыгать с парашютом. Я прыгала первый раз. Вытолкнули меня из люка, и вдруг необычайной силы воздушная подушка буквально прилепила меня к корпусу самолета и распластала, как лягушку. Я лежу не в силах ничего поделать. Это было в Монино, где впоследствии и происходило переформирование десантного корпуса в дивизию. Весь полк стоит внизу и хохочет, просто умирает от хохота. И вдруг у меня с ноги слетает сапог. А тут как раз генерал подъехал. Увидел все это, разгневался: «Что это за безобразие в воздухе?». В общем, кое-как я приземлилась, угодив в лужицу, подернутую ледком. Стою – одна нога в сапоге, а другая, босая, на ней. Подкатывает командир на своей «эмке». Я рапортую: «Товарищ генерал! Лейтенант медслужбы Хмельницкая учебный прыжок совершила!». Он вздохнул, велел садиться в машину и повез к полковому сапожнику шить сапоги нужного размера.

Конечно, не знал тогда комдив, что судьба еще раз сведет его с этой девушкой в Сталинграде, в бою 8 сентября 1942 года, ставшем для него последним.

23 августа и в последующие дни, как известно, город был совершенно разбит. К началу сентября сложилось отчаянное положение. Атаки не прекращались ни днем ни ночью. Обновленные подразделения дивизии дошли с боями до Верхней Ельшанки.

Наконец наступило 8 сентября. Дым грандиозного пожара из центра города доходил сюда, затмевая первые проблески рассвета. Кто остался в живых, никогда не забудет этот день, этот исторический бой. Именно он и запечатлен на главном экспонате музея – полотне диорамы. Обрамление ее выполнено на средства студентов. Автор всей композиции – скульптор М. Д. Павловский. Обгоревшая сталинградская земля, осыпавшаяся при входе в блиндаж, отсылает в мир войны, изображенный на полотне диорамы. Перед ним – бюст генерала Глазкова того же автора. Само полотно выполнено художницей Л. К. Алексеевой.

Так вот, диорама представляет самый острый, напряженный момент боя. Справа – ненавистная фашистская «рама». Она подбита и падает – бойцы радуются, бросают вверх пилотки. Об этом эпизоде боя, когда наконец подбили самолет-разведчик, рассказывали многие очевидцы. Небольшая группа пулеметчиков, вокруг них – танки со свастикой. Их много, но пройти линию обороны непросто – слишком отчаянно сопротивляются бойцы. В действительности танков было еще больше, чем изображено на картине. И все это происходило на том самом месте, где находится сейчас главный корпус и общежитие сельхозакадемии. А тогда это были бахчи, где жители Верхней Ельшанки выращивали арбузы и тыквы. Но этого не видно на полотне. Только изуродованная войной степь, никакого лесочка. Примерно в километре отсюда – высотка, где находились наблюдательный и командный пункты дивизии. Студенты решили увековечить это место – достали где-то бетонный столб, врыли его в землю как раз на этой высотке, сделали надпись. И очень долго этот самодеятельный памятник был местом, куда непременно приходили ветераны дивизии.

На заднем плане полотна диорамы видны церковь и домишки Верхней Ельшанки. Железная дорога, разбитый состав. Хорошо переданы сама обстановка и настроение: дым, пыль, взрывы, страх, ощущение близости смерти. При соответствующей подсветке создается полный эффект присутствия. Герои диорамы узнаваемы, ведь при работе над полотном художница пользовалась и фотоснимками военных лет, и воспоминаниями очевидцев.

В правом углу картины мы видим мальчика, который следит за боем. Это тоже реальное лицо – Толя Гусев, сын полка. Он, как выяснилось, остался жив. А вот разведчик Митин, за которым мальчик ходил буквально тенью и который тоже изображен на полотне, погиб.

Образы некоторых бойцов отчасти вымышлены, но от этого не менее реалистичны. Вот узкоглазое лицо: боец, видимо, ранен, на голове повязка. Может быть, это татарин Битхенов? Был такой рядовой в дивизии. Служил поваром – между боями варил кашу в походной кухне, а уж когда бой и, стало быть, бойцам не до каши, подтаскивал ящики со снарядами.

Однажды ночью фашистские разведчики похитили Битхенова. Подразделение осталось без завтрака, а некоторые поспешили обвинить его в дезертирстве. Прошел день, и вдруг уже в сумерках в расположении части показалась повозка, запряженная немецкими тяжеловозами. Повозка поварская, летит на всех парах, а в бачке похлебка плещется. Смотрят – ба, да это наш Битхенов! Спрыгнул – и к командиру: «Таварыщ камбата, кухня прыбыл!» Оказывается, его схватили, связали, засунули в мешок. Оружие, конечно, отобрали. Но не предполагали фашисты, что тщедушный татарчонок – бывший десантник и в голенище сапога у него спрятана финка. Его охранники решили пообедать. Сидят, увлекшись куриной лапшой – запах обалденный! Тут-то финка и пригодилась: выбрался он из мешка, оглушил немцев – и был таков вместе с повозкой и лапшой. На войне как на войне – смерть и смех часто рядом.

В центре полотна еще одна фигура – связист. Прообраз героя тоже реален. Это Петр Романович Шпак. Он остался жив и победным маршем прошел в составе дивизии до Берлина. Непременный участник всех ветеранских встреч, он чаще всего молчал, на вопросы отвечал неохотно, удивляя всех своей скромностью. После смерти Петра Романовича в 1985 году его супруга передала музею все награды мужа. Она же прислала и завещанные им деньги, на которые были приобретены холст и краски для диорамы. Как тут, право, не заметить: история Волгограда в долгу перед этими людьми. Они оплатили ее, и не раз.

Диорама запечатлела лишь несколько эпизодов боя. Он же продолжался бесконечно долго, многие часы. Автоматчики противника уже простреливали подходы к командному пункту дивизии. Глазков лично командовал боем, но положение становилось критическим. Вышла из строя проводная связь. Штаб необходимо было перевести на новый командный пункт. Комдив оставшимися силами пытался организовать контратаку. Но вдруг из зоны обстрела прибежал его адъютант:

– Генерал ранен!

Комдива осторожно донесли до ближайшего блиндажа. Вызвали санинструктора Хмельницкую. Рана была серьезной. Люба закрыла ее куском ваты, а чтобы остановить кровотечение, сверху, как шину, прибинтовала кобуру с пистолетом. Временами приходя в себя, генерал продолжал отдавать распоряжения. Несколько бойцов пытались вынести его с поля боя, но попали под обстрел автоматчиков. Глазков был ранен вторично – уже смертельно.

Что было дальше? Об этом рассказывал на встрече ветеранов один из тех, кто сопровождал генерала, бывший сапер Г. К. Мухальченко:

– Нам удалось спуститься в небольшую балку, выйти из-под обстрела. Затем мы вышли в расположение артиллерийской батареи 10-й дивизии НКВД. Артиллеристы дали нам машину, на которой мы повезли тело комдива к переправе… Примерно через два часа я уже докладывал начальнику штаба тыла 62-й армии подробности гибели генерала. На другой день в одиннадцать часов между двух дубов около хутора Бурковский В. А. Глазков был похоронен. Выполнив приказ командования, мы вновь возвратились в Сталинград, в свою дивизию.

Лишь спустя три года после окончания Великой Отечественной войны легендарный комдив был перезахоронен в центре Сталинграда, в Комсомольском саду. Ветераны дивизии, приезжающие на встречи в музей, непременно бывают здесь. Среди них – энергичная улыбчивая женщина, бывший санинструктор Люба Хмельницкая. Это она самой первой из бойцов дивизии откликнулась на призыв волгоградских студентов из группы «Поиск». В письме она рассказывала о Глазкове, повторяя, как заклинание: «Это мой генерал! Это я перевязывала его!»

На поле боя близ Верхней Елынанки действительно осталась почти вся дивизия. Но те немногие, кто выжил, смогли спасти дивизионное знамя. После гибели генерала Глазкова командование 35-й гв. сд принял В. П. Дубянский. Оставшиеся подразделения с боями дошли до устья Царицы.

После Сталинградской битвы дивизия была переформирована, а точнее, сформирована заново. Ее героический путь продолжился вплоть до Берлина, до Победы.

А история генерала Глазкова через сорок лет после того боя получила неожиданное продолжение. В семидесятые годы, когда шла работа над одиннадцатитомной музейной летописью 35-й дивизии, в институте появился новый студент – Константин Глазков. Он неплохо рисовал и охотно помогал Валентине Ивановне, берясь за любую работу в музее. Поначалу никто не знал, что однофамилец знаменитого комдива еще и его родственник – внучатый племянник. Чувствовалось, что в семье Кости всегда жила память о герое, и он очень гордился этим.

В военной экспозиции музея – множество фотографий. Вот рядом со знакомым портретом темноволосого испанца фотография женщины. Это Зоя Васильевна Яннцкая – санитарка, на руках которой умер Рубен Ибаррури. Она ухаживала за ним в последние дни его жизни, понимая, что ранение смертельное и сделать ничего невозможно. В бою 8 сентября Рубен не участвовал. Его ранили еще близ станции Котлубань, когда через позиции взвода пулеметчиков, которым он командовал, рвались фашистские танки.

Висит в музее картина. Ее автор – Евгений Иванович Винокуров, бывший разведчик 34-й отдельной разведроты. На картине, очень самодеятельной, написанной автором по памяти, видны переправа, старый навесной мост через Царицу. В небе – черный дым, пронзаемый светом вражеских прожекторов. С автором картины тоже связана своя история. В 1980 году поисковиков и ветеранов пригласили на встречу в Харьковскую область, в город Изюм, который тоже освобождала 35-я дивизия. А до этого бывший разведчик Незнамов интересовался, не попадалась ли в процессе поиска бывших бойцов дивизии фамилия Винокуров. Это его друг, с которым он вместе воевал в разведроте и которого многие годы не может разыскать. Об упомянутой картине он тогда еще не знал.

В. И. Нефёдова рассказывала:

– И вот собрались в Изюме. Поднимаемся колонной на знаменитую гору Кременец, где должно было состояться факельное шествие. Со мной рядом идут Незнамов и еще один ветеран, прежде мне не знакомый. Этот все молчит, а Незнамов что-то рассказывает, вспоминает один из боев в Сталинграде, когда его вместе с другими разведчиками выслали вперед. «Смотрим, – говорит он, – на окраине какого-то села из погреба вылезает тетка, а в руках у нее – горшок сметаны. Предлагает нам: поешьте, сынки, а то вдруг придут фашисты да все сожрут. Мы, конечно, с удовольствием отведали сметанки, пошли дальше». И вдруг тот, другой ветеран, который все молчал, удивленно так говорит: «И я ту сметану ел». Незнамов ему: «А ты кто?» – «Я Винокуров!» – «Женька?»…

Таких встреч было немало. И спустя десятилетня бывшие однополчане узнавали друг друга по обрывкам воспоминаний, случайным деталям, оставшимся в памяти. На одной из первых встреч ветеранов Александр Андреевич Павленко, тот самый, что когда-то привез школьников в музей СХИ, рассказывал о том, как после тяжелейшего боя за сталинградский элеватор он помогал грузить раненых на плоты. Другого способа спасти их не было: сколачивали наскоро плоты, укладывали раненых и отпускали вниз по течению – авось, повезет и южнее города их подберут, отправят в госпиталь. На какой-то плот он погрузил троих – солдата с подвязанной рукой, казаха с переломом челюсти… «А третий, – вспоминал Павленко, – третий такой рыжий-рыжий был, аж до красноты». – «Так это ж я, – раздался голос. – Ну точно я! За рыжие волосы в полку меня Красным дразнили. Это я сейчас лысый, а тогда огненно-рыжий был. И на плоту рядом со мной казах плыл с челюстью на груди. Ты оттолкнул нас от берега и сказал: «Ну, с богом!» Они не успели познакомиться тогда, в горящем Сталинграде. А теперь обнялись, как близкие родственники. Воистину, нет уз святее братства, рожденного под крылом смертельной опасности.

Давным-давно выпустились из института первые студенты-поисковики. И почти не осталось в живых бывших воинов 35-й гв. сд. Составлена многотомная летопись дивизии в фотографиях и документах, оформлено несколько экспозиций музея Волгоградской сельскохозяйственной академии. Многие письма, документы переданы в Музей-панораму «Сталинградская битва». Судьбы, военные подвиги бывших воинов запечатлены не только в экспозициях маленького студенческого музея. Они – в наградах дивизии. Три боевых ордена украшают ее знамя: Красного Знамени, Суворова II степени и Богдана Хмельницкого II степени.

Перед главным корпусом сельхозакадемии, где по традиции обычно собирались ветераны, шелестят листвой тополя, посаженные в память о героях. Возможно, они переживут людей, которые взрастили их, как память и слава переживают века. Если это добрая память и подлинная слава.