Текст книги "Любовь меняет все"

Секрет нашего брака

Мне часто задают вопрос, в чем секрет нашего с Робертом брака, ищут какой-то подвох, у большинства складывается ложное впечатление, что я управляю мужем, а он мне подчиняется, – это не так. Ответ довольно прост, как в басне у Крылова[310]310
  Из басни И.А. Крылова «Ларчик», 1807 г.


[Закрыть] – «ларчик просто открывался»: основой наших отношений является полное доверие. Полное, без изъятий и ограничений: мы по жизни делимся друг с другом всем, ничего не утаивая и не искажая. Если сказать кратко: секрет успешного брака в отсутствии секретов друг от друга, в неманипулировании душой, мыслями, чувствами…

Конечно, мы встретились довольно зрелыми людьми, у каждого был свой и значительный опыт: и у меня и у него в прошлом остались серьезные отношения.

Я знаю его, он знает меня. Встретившись, мы оба поняли, что уже не пустимся «во все тяжкие», потому что нам не надо больше искать, мы нашли. Я прошла через сложные отношения, и Роберт через это прошел. И ситуации наши были схожи.

Когда-то он был влюблен. Она была очаровательным, умным, тонким человеком, но на момент начала их романа с Робертом она уже связала себя словом с его другом, а сердцем тянулась к Роберту. Ситуация того любовного треугольника была просто удушающей для всех участников. Мужчины объяснились, она уже хотела уйти от мужа, но в последний момент они все как-то остановились, успокоились, посмотрели на происходящее трезво. Брак сохранился, сохранились и человеческие отношения, причем на том уровне, что позволил и мне общаться с ними какое-то время спустя. Даже больше: когда у них родился сын, он получил имя Роберт. Так что мой муж прошел через сложные отношения, как и я, до нашей встречи.

Был у меня один роман, который был очень тяжелым и для меня, и для того человека, с которым я рассталась. Он был женат, причем только что родился их ребенок. Я это узнала не сразу. Я знала, что он был женат, видела его жену. Мы не могли друг от друга оторваться, но надо было. И я сделала шаг первой, сказала ему: «Знаешь, я не могу до конца идти, просто не могу. Если ты предашь другую, я знаю, что потом ты предашь и меня». Очень сложный был разговор, практически истерика – и у него, и у меня. Мы проговорили около шести часов. И в конце он вдруг признался: «Ты знаешь, у меня еще маленький родился»… Это была точка невозврата. Мы не смогли переступить через такие препятствия – ни он, ни я, хотя тогда были абсолютно уверены, что ничего подобного нашей любви быть дальше в жизни не может. И он мне сказал: я не могу, хотя я знаю, что ничего подобного не было, нет и быть не может. Мне импонирует проявленная им тогда решимость, он – потрясающий человек и все при нем: ум, внешность, положение, умение красиво любить. О таких мужчинах говорят, что они «дьявольского обаяния». Он этакий сильный «лев»! Он и правда сильный человек, но когда узнал о появлении Роберта и о моем замужестве, был просто взбешен: «Как, этого не может быть! Я не верю в их любовь. То, что связывало нас, забыть нельзя. Неужели она действительно счастлива? Не могу поверить!» Прошло много лет, и иногда мы встречаемся в Москве, и он, и я – люди публичные. Отблески того яркого чувства все еще живы в нем, я как женщина это чувствую.

Семейное трио

Шанс найти любовь выпадает, наверное, каждому. И вот когда у нас с Робертом случилась эта искра, родилась наша любовь, мы поняли, что нам незачем жить как-то иначе, нежели чем в полной искренности и абсолютной взаимной верности.

Люди, чаще всего находясь под влиянием стереотипов, просто не успевают распознать в проходящих – одни за другими – отношениях те самые, настоящие. В ком-то они что-то одно словили, в другом – другое. Одного привлекают деньги, другого – высокое положение, третьему подавай модельную внешность. И вот раз за разом люди вступают в отношения такие – сожительные, и даже если поначалу им было интересно друг с другом и у них были яркие «постельные отношения», без полного доверия и искренности они остаются сожителями, они не становятся парой, они не две половинки одного целого. Ключевое отличие вот в чем: у них не возникает невозможности жить и что-то делать не взаимно. И постепенно уставая друг от друга и, наконец, отчаявшись, они говорят, что любви не существует, что любовь и длится-то «вот от силы два-три года». Проходят дни, и они отправляются на поиски нового партнера, и все стартует сначала: опять торнадо страсти, опять хорошо, на какое-то время…

Дома

В этом и состоит отличие любви от партнерства: если у тебя партнер – ты будешь искать приключений, ты будешь искать себе партнера более интересного в сексе, в возможностях, в статусе, еще в чем-то, будешь просчитывать ходы, а когда есть любовь, ты перестаешь задумываться, перестаешь сравнивать, перестаешь искать. Буквально: система сравнения и поиска лучшего варианта выключается, тумблер переходит в другой режим, и, переключившись единожды, уже не вернется в прежнее положение. Невозможно, раз получив такое в жизни, еще раз получить. Невозможно. Я абсолютно в этом уверена.

Наш Андрюша говорил, когда был помладше: «Мам, пап, вы какие-то мамонты! Таких отношений сейчас, наверное, ни у кого больше не бывает, вы – единственные и неповторимые в своем роде». Теперь он говорит: «Я понимаю свою судьбу, и я буду искать такую же гармонию». Думаю, нашему сыну придется не раз нос поломать, – шанс встретить свою судьбу сразу выпадает один на миллион, и мы, конечно, будем рядом и будем поддерживать, а если спросит – и подсказывать. Но все познается с опытом, а опыт не передается… В таких вещах – все индивидуально.

«O tempora! O mores!»[311]311
  «O tempora! O mores!» (рус. «О времена! О нравы!») – латинское крылатое выражение (Цицерон) для констатации упадка нравов.


[Закрыть]

Проблема одиночества человека в социуме сейчас стала невероятно острой. Мы разобщены. К этому привело предельное обострение эгоцентризма в наше время. Человек перестает существовать в пространстве межличностного очного общения. Он закрывается. Он «интернетский». Чем больше человек погружается в паутину глобальной Сети, тем больше он концентрируется на своих фобиях. Это совершенно очевидно. «Я есть в этом мире, и я одинок, мое пространство – это Интернет, с друзьями я только тусуюсь, нам не надо разговаривать о высоких материях. Мы можем просто посидеть рядом, побалдеть, уткнувшись при этом каждый в свой телефон» – такая вот современная жизненная концепция.

Проблема России еще и в том, что у руля сейчас становится потерянное поколение: те, кого, воспитав на идеологической платформе всеобщего равенства и братства, в 90-е потом невозмутимо положили в мясорубку развала страны – «жертвы перестройки», можно так сказать. Несчастное поколение, их личностное становление пришлось на время полного обнищания и низведения человека, личности до унизительного состояния сплошь торгаша вареными джинсами или «рыночного человека» – не столь важно, – а иначе ему было просто не прокормиться. Их унизили, вот тех, кому сейчас в районе пятидесяти, они все через это унижение прошли, и поэтому они, особенно мужчины, изломаны до такой степени, что им кажется, что их все вокруг хотят использовать. Если женщина с ним – ей обязательно что-то от него надо. Люди старше, которым за семьдесят, они здоровее внутри: они умеют работать, и они любят работать, у них сформированная система ценностей, где понятия «хорошо» и «плохо» имеют нравственную и чистоплотную основу, а не принцип целесообразности в качестве ведущего мотиватора поступков. Эти же не слушают и не слышат другого человека. Они закрыты в своем мирке, они заняты бизнесом, они «колотят бабло», они выжимают из любых отношений предельную выгоду и не знают ничего другого, потому что они прошли «испытание девяностыми».

А девушки, прямо скажем, разных возрастов, ходят вокруг таких изломанных мужчин словно с калькулятором, обсчитывают, оценивают «уровень состоятельности»… Ох уж этот женский оценивающий взгляд! Большинство молодых девчонок, красивых или достаточно интересных, сегодня только и думает: «Что он мне даст?» Они не ищут любви, нет! Любовь – это работа, это огромный труд. В любви с нашими мужчинами мы все время должны быть раскрытыми, предельно – и при всей искренности – соответствовать требуемому уровню. А девочки не думают о том, что им надо работать, глазами хлоп-хлоп: «Ты мне купи, дорогой, хочу это, хочу то, хочу яхту, хочу дом, тогда я тебя буду очень любить!» Это – жуть! Это – проституция, которая возведена в ранг поведенческого образца для подрастающего поколения.

Разговоры об одном и том же: «А кто у нее мужик? А кто у него баба?» Вот вопрос, который волнует сразу, как только у человека начинает что-то складываться – а кто там у него? А то, что он или тем более она сами что-то могут – это нет, даже в голову большинству не приходит. И это происходит сейчас во всех сферах жизни. Что там, на Западе, что тут, но там ты еще имеешь шанс, если у тебя в голове порядок, если ты правильно и довольно агрессивно идешь вперед, – это я знаю по Америке, например, – ты в конце концов добьешься своего. Ты будешь «копать с утра до ночи», станешь предельно жестким и рано или поздно своего добьешься. Но здесь, у нас – нет, не сможешь! Почти невероятно.

Здесь ты становишься стервой и он, если может, начинает покупать заводы, газеты, пароходы. И ты ему еще роди детей, да побольше, чтобы он влип в тебя, и даже если он будет гулять на сторону и даже там родит еще с кем-нибудь, тебе плевать, потому что ты упакована. Спрос порождает предложение: в России есть отдельные детские сады и поликлиники для олигархов, куда его женщины привозят его детей, и прочие элементы такой «гаремной системы обслуживания». Женщины эти вхожи в свет, который теперь принято считать «высшим обществом», их появления ждут, за их внимание борются художники и модельеры ведущих домов, ювелирных фирм. Мрак. И эти люди величают себя элитой.

В обычной повседневности вокруг нас значительное число пар, которые пытаются как-то сосуществовать. Он придет домой, она ему: «Отстань, у меня был тяжелый день!» Они могут не сказать друг другу ни одного слова в течение нескольких дней! Мы с Робертом, прожив вместе двадцать семь лет, постоянно разговариваем, просто не можем оторваться друг от друга: о том, о другом – постоянно… Если полдня не виделись – уже столько накопилось! Всем хочется поделиться, спросить: «А как ты считаешь?» И услышать совершенно адекватный ответ, который в тебе, возможно, звучит уже, и ты тому получаешь подтверждение.

Многие люди не верят, что так бывает. Порой я действительно ощущаю нас с Робертом «последними из могикан»[312]312
  От названия романа Д.Ф. Купера «Последний из могикан», опубликованного в 1826 году.


[Закрыть]. Это как у старого индейца, который хранит память поколений, выспрашивать, зачем он раскуривает трубку мира, когда вокруг американцы, которые тебя, индеец, ненавидят? А он просто не может по-другому. То же самое и у нас. Журналисты меня часто спрашивают и моих знакомых тоже, неужели мы с Робертом действительно искренне друг друга любим? Помню, у одной моей приятельницы – какой-то фильм о нас снимали – спросили: «А что, действительно, это не игра – Люба подходит к Роберту и обнимает его, и Роберт подходит к Любе?» Она тогда ответила: «Нет, это не игра, они наедине друг с другом, когда никого вокруг, так же себя ведут, я наблюдала это невзначай из окна, когда гостила у них в Вене. А как-то раз на прогулке подхожу, а они сидят в саду, склонив друг к другу головы, и о чем-то нежно воркуют. Я к дому вернулась, решила их не тревожить. Так трогательно, это какой-то XIX век».

О Родине и об опере

Я и правда человек «не из нынешнего времени». Я – человек, который слышит, наверное, через Надежду Матвеевну Малышеву-Виноградову, через бабушек моих, XIX столетие. Мне та эстетика, внутренняя суть того времени понятна, мне в ней хорошо, и я себя в ней очень комфортно ощущаю. В жизни не раз меня буквально выносило на людей, которые могут считаться продолжателями тех традиций, и, когда мы взаимодействовали, мы просто не могли оторваться друг от друга: что-то обсуждали, творили… Когда я говорю с современниками – чуть жесткими прагматиками из нашего времени, из театральной среды, – мы часто не понимаем друг друга.

До концерта в старинном замке. 2016 г., июль

Кто сегодня олицетворяет российскую культуру? Ответ на этот вопрос можно найти, посмотрев списки лиц, заполнивших официальные заведения, отвечающие за культуру. Потом обратиться к бэкграунду этих людей, чтобы понять, на чем основывается их культурная миссия, что они несут в массы, почитать их выступления, – вывод сделать несложно. Вопрос типа «слушайте, а вот нельзя с оперой что-то такое придумать, чтобы она не была в такой кондиции?» – остается риторическим. Мои масштабные музыкальные проекты, не считая телевизионных, в силу этого проходят за пределами России, там нужны профессионалы, дилетантов на пушечный выстрел не подпустят! И поэтому это так приятно, это вдохновляет – возможность делать мастер-классы и активно участвовать в создании спектаклей – что может быть лучше и интереснее для меня? Именно там я могу предлагать яркие, креативные идеи, имея международный сценический опыт и получив от судьбы подарок – возможность поработать с великими, передать эти знания молодым артистам! В Перудже мне предложили позицию direttore artistico (арт-директор). Я смогу влиять на постановку, и, скажем, если ставим «Евгения Онегина», я уверена, что могу многое подсказать: я знаю там буквально каждую ноту. И я смогу реализовать там свою вторую страсть – дирижирование. И, конечно, у меня есть желание делать совместные итало-российские проекты.

Могла бы Любовь Казарновская стать оперным режиссером? Да. Для этого мне нужно поучиться, конечно. Я понимаю, что должно быть на сцене, но я должна точно знать, как этого добиться, должна очень четко понимать, что такое графика оперной драматургии, как расположить актеров настолько правильно, чтобы это было интересно, не статично, чтобы все время шло действие, – то есть быть грамотной в сценографии. Для этого надо пойти на режиссерские курсы. Но на данном жизненном этапе меня больше увлекает дирижирование. Я хочу – и уже есть договоренность – брать уроки дирижерской техники. В Словении в прошлом сезоне я самостоятельно продирижировала оперу «Богема» Джакомо Пуччини и «Реквием» Верди, конечно, под рояль, но все же смогла и была очень горда этим! Дирижерская профессия меня безумно волнует, к тому же я вижу сегодня, что могу быть полезна певцам – дирижеры и вокалисты должны быть партнерами. Бернстайн, Караян, Клайбер буквально пели за пультом, и наши маститые: Светланов, например…

С Евгением Светлановым

Я смотрю на дирижеров оперы сегодня и вижу следующее: кто-то формально «отмахивает» спектакль, в той или иной мере мешая певцам, кто-то выступает этаким диктатором, перетягивая все внимание на себя, прыгая и танцуя за пультом на все лады, – они не ведут, не проживают вокальную партию с певцом, а надо именно жить там, в музыке, в голосе солиста. Есть, конечно же, счастливые исключения – со знанием материала, стиля, с адекватным пониманием задач певца-актера и личностного фактора. Главный дирижер Ла Скала Рикардо Шайи[313]313
  Рикардо Шайи (р. 1953) – итальянский дирижер. В 1982–1989 годах – руководитель Немецкого симфонического оркестра Берлина, в 1982–1985 годах – главный приглашенный дирижер Лондонского филармонического оркестра. С 2015 года – главный дирижер миланского театра Ла Скала.


[Закрыть] по этому вопросу высказался так: «Чтобы хорошо уметь продирижировать оперный спектакль, надо очень хорошо знать и понимать все традиции прошлого, знать о певце-артисте все и уметь подать его в самом лучшем свете, потому что через певца-артиста проходит вся энергия и мелодрама действа!»

Мой консерваторский педагог – Шумилова Елена Ивановна, солистка Большого, исполнявшая и Маргариту в «Фаусте»[314]314
  «Фауст» – опера Шарля Гуно с прологом и балетными сценами. Либретто авторы – Жюль Барбье и Мишель Карре – написали на основе первой части трагедии Гете «Фауст». Премьера – 1859 год.


[Закрыть], и Татьяну в «Евгении Онегине», и Маженку в «Проданной невесте»[315]315
  «Проданная невеста» – комическая опера чешского композитора Бедржиха Сметаны. Написана в период 1863–1866 годов, премьера состоялась 30 мая 1866 года в Праге.


[Закрыть] Сметаны, и Джемми в «Вильгельме Телле»[316]316
  «Вильгельм Телль» – опера Джоакино Россини на либретто, в основу которого легла одноименная пьеса Ф. Шиллера. Премьера состоялась в 1829 году.


[Закрыть], – рассказывала о своей работе с Мелик-Пашаевым, абсолютным гением оперного дирижирования: «Когда Мелик-Пашаев стоял за пультом, мы были спокойны, мы могли петь спиной – он был с нами, он дышал, артикулировал, он буквально жил внутри певца».

Позже, когда я работала со Светлановым в «Китеже», я наблюдала и ощущала то же: Евгений Федорович пел с каждым персонажем, причем он и играл каждого персонажа, стоя за пультом, а оркестр видел по его состоянию и артикуляции, как именно должны звучать инструменты. Когда выходил Гришка Кутерьма: «Здравствуй, здравствуй, свет-княгинюшка», – лицо Светланова выражало нужную краску, и оркестр давал именно ее. Когда Феврония плакала: «Ах ты, милый жених мой, надежа», – в той сцене, когда она оплакивает своего жениха, княжича, – у Евгения Федоровича текли слезы по лицу, и оркестр принимал этот градус, этот тон и передавал публике. Дирижер – это энергия, ум, тонкость, интеллект. Это – мировоззрение.

В оперную режиссуру сегодня забегают люди, которые не имеют права даже переступить порог театра. Они забегают в оперу и пытаются казаться безумно модными. Образчики мнимого мастерства раскручиваются в зарубежной прессе (давно известно, что принцип «чем хуже – тем лучше» применим к тому, что пропагандируется за границей, а о действительно выдающихся работах, прославляющих Россию, за рубежом предпочитают молчать).

Господи, как же стыдно и больно смотреть на эти «шедевры», извращающие саму суть оперы, ее великую задачу создания красоты, гармонии, глубоких чувств – и горя и радости, – превращающие ее в болезненное и в конечном счете бездарное действо – мучение, оставляющее послевкусие какое-то гадкого фастфуда. Я сама прослыла сложной, сражаясь за музыку, драму, смыслы, а не поддакивая, с фальшивой улыбкой участвуя в процессе кореженья материала и себя.

В конце 90-х один из крупных чиновников в области культуры позвонил мне с вопросом, готова ли я буду возглавить труппу Большого театра. Звонок этот, я знаю, был санкционирован Ельциным[317]317
  Борис Николаевич Ельцин (1931–2007) – политический и государственный деятель, первый президент Российской Федерации.


[Закрыть], – в 1999 году судьба главного музыкального театра страны волновала и Бориса Николаевича, и Наину Иосифовну. Но все кануло в Лету. Наступала новая эпоха, следует признать, плачевная для культуры России. В 2000 году генеральным директором Большого на долгие тринадцать лет становится Тахир Иксанов. В тандеме со скандальными амбициозными критиками, пытавшимися определять, что хорошо, что плохо. После тучных лет реконструкции и ряда скандалов его на ответственном посту сменил Владимир Урин. Через год – в 2014-м – ключевая позиция главного дирижера была отдана тридцатишестилетнему Тугану Сохиеву. Этому назначению предшествовала попытка объединить несколько ведущих культурных институтов страны под единым началом – под началом Валерия Гергиева.

Валерию Абисаловичу в принципе свойственно думать и действовать «по-крупному». И именно ему пришла идея как бы исторического возрождения «объединения императорских театров» по образцу царской России, а возглавить создаваемый им «Национальный центр академического театрального и хореографического искусства» он предложил президенту… И вот тут я ставлю многоточие. Почему? Многие спрашивают меня, почему я, владея информацией и умея проанализировать все процессы в сегодняшней музыкальной и не только культуре, не хочу «грянуть словом» и сказать это слово правды о том абсурдном пейзаже, где, казалось бы, должна царить профессиональная и человеческая гармония чести и достоинства артиста? Отвечаю: «Не могу. Не хочу – сегодня не время! Оно придет – не сомневаюсь, все встанет с головы на ноги, как должно быть. Но сегодня – нет!»

Есть ли будущее у оперы?

Станиславский говорил: «Искусство начинается там, где есть непрерывность». Легато, мелодия – в этом музыкальная красота… Эксперименты таких, как Пуленк[318]318
  Франсис Жан Марсель Пуленк (1899–1963) – французский композитор, пианист, критик, виднейший из участников французской «шестерки» – творческого объединения композиторов, названной по аналогии с «русской пятеркой» – знаменитой Могучей кучкой.


[Закрыть], Равель[319]319
  Жозеф Морис Равель (1875–1937) – французский композитор, дирижер, один из реформаторов музыки XX века.


[Закрыть], – это чудо, это все поется, хотя это и уже совершенно другой язык, уже чувствуется новая эпоха. То, что случилось с развитием оперного жанра как такового к середине прошлого столетия, можно назвать экспериментом с певцами и голосами, родились произведения, которые невозможно ни выучить, ни спеть. Наблюдается определенный кризис: современные композиторы считают, что им не стоит писать в старой мелодической манере, это неинтересно, а новые приемы умерщвляют оперу как жанр.

«Что это мы будем копировать Баха[320]320
  Иоганн Себастьян Бах (1685–1750) – немецкий композитор, представитель эпохи барокко, органист-виртуоз, музыкальный педагог. Написал более 1000 произведений. В его творчестве представлены все значимые жанры того времени, кроме оперы; он обобщил достижения музыкального искусства периода барокко; мастер полифонии.


[Закрыть], Генделя[321]321
  Георг Фридрих Гендель (1685–1759) – немецкий и английский композитор эпохи барокко, известный своими операми, ораториями и концертами. Гендель родился в Германии в один год с Иоганном Себастьяном Бахом.


[Закрыть], Пуччини, Верди и так далее, надо создавать новое, надо идти дальше!» В желании быть модными и соответствовать времени композиторы оперу лишили связности, мелодичности и той красоты, ради которой публика забывала все, сидела и слушала. Возможности человеческого голоса в наиболее органичном проявлении – слитном пении – приятны для восприятия человеческим же ухом, а в современной опере слушателю практически не удается настроиться и послушать: непредсказуемость мелодического ряда заставляет дергаться и вокалиста, и слушателя, и уже все внимание мозга направлено не на расслабление, а на калькуляцию – что дальше ожидать от музыки, – в целом же гармонии в этом нет!

Отдельным вопросом современного оперного искусства является отношение к допингу. Да-да! Бригитта Фассбендер[322]322
  Бригитта Фассбендер (р. 1939) – оперная и камерная певица (меццо-сопрано), педагог, режиссер. Кавалер германского ордена Максимилиана «За достижения в науке и искусстве» и французского Большого креста ордена Почетного легиона.


[Закрыть] – известная певица и педагог – недавно в одном интервью заявила, что допинга в опере нет, что его просто не может быть и потому не бывает. К сожалению, это не так.

Многим певцам держать себя в форме и справляться с нагрузкой и бешеным графиком помогают инъекции кортизона, а стабилизировать связки – вливание адреналина. Это ли не допинг? В нашем деле это такой «секрет Полишинеля»[323]323
  Секрет Полишинеля – секрет, который всем и так известен, мнимая тайна, «секрет – на весь свет». Выражение произошло от имени куклы – Пульчинеллы – героини ярмарочных передвижных театров XVI–XVIII веков.


[Закрыть].

Мне приходилось слышать вопросы от коллег:

– Ну, ты-то себе коктейльчик позволяешь?

– Нет, никогда.

– Да? А я без него вообще не выхожу!

Говорить о том, что гормональные стимуляторы вредны, приводят к зависимости и к разрушению голосового аппарата и организма в целом, – какой толк? В общем, если по образцу спорта взять допинг-пробы у вокалистов, многие известные фамилии на этом могли бы натурально погореть.

В технологиях прогресс невозможно остановить. Бок о бок с ним в цивилизационном русле идет желание модернизации. Всего. И оперы в том числе. Все больше новинок применяется при постановке спектаклей. 3D-декорации, эксперименты со звуком, светом, с трансформацией сценического пространства… Это может быть сделано роскошно. Это может быть сделано бездарно. Но в обоих случаях почти пропадает важный, я бы сказала – ключевой элемент: артист. В погоне за новинками мы рискуем выплеснуть ребенка из купели вместе с водой. В эпоху технических изощрений личность все меньше видна и значима. Но личность на сцене – певец, артист, – это то, что создает энергию, что притягивает внимание зрителя, что увлекает и делает нас фанатами жанра.

Опера «Борис Годунов» поставлена в декорациях фашистского режима, в «Аиде» над сценой летят муляжные ноги и руки – все эти натужные спецэффекты служат одной цели: развлечь зрителя, заставить его купить билет на представление. И все это отвлекает и уводит от музыки и от самой сути – все дальше.

Новых опер не пишут, а если пишут, то «в стол». Сегодня жанр окончательно консервируется на лучших классических произведениях. И если я думаю об опере будущего, то практически уверена, что движение в ней в ближайшие десятилетия будет ретроградным – назад, к истокам, к классике. Верди, Пуччини, Чайковский. К чистоте жанра. К старым формам и более человечному камерному исполнению. Опера вернется в залы на двести-четыреста кресел. Объяснение простое: мы не захотим разглядывать солиста где-то там за линией горизонта и занавесом спецэффектов: ни мимики, ни голоса, ни чувств! Востребованной станет тонкость исполнения, когда можно не орать и не форсировать голос, а «жить» на сцене, когда публика видит артиста и проживает с ним вместе драматическую линию произведения. И для этого не понадобятся большие оркестры. Ярче и четче, чем цифровая технология, живой оркестр не сыграет – энергетически же «цифра» всегда пасует перед живым исполнением. Поэтому на передний план вновь выйдет мастерство, а гигантомания уйдет в прошлое.

Искусно соединить новые технологии с традициями жанра – вот что предстоит сделать с оперой. Пока взята линия скорее на разъединение. И если сюжетное решение классических опер с переносом их в другое время может быть более-менее успешным, то разобщенность вокальных школ, точнее, их почти уже отсутствие – вот над этим предстоит серьезно думать и работать! Вернуться обратно к правильной певческой технике – вот что может быть самым сложным для оперы ближайшего будущего. Сегодня в одном спектакле выступают певцы совершенно разных вокальных школ, это слышно публике, даже не слишком искушенной в музыкальном плане. Работа по гармонизации звучания певцов в рамках одного произведения практически перестала вестись. Обычно эта нагрузка ложится на худрука театрального коллектива и на дирижера, если они по-настоящему компетентны. Но и эти фигуры могут не справиться с глобальным кризисом самого подхода к преподаванию вокала. С преподаванием большой кризис. Традиции утрачиваются, наставничество осталось в прошлом. В наше время Лисициан[324]324
  Павел Герасимович Лисициан (1911–2004) – советский, российский и армянский оперный и камерный певец (баритон), педагог. Народный артист СССР.


[Закрыть], Архипова, Шпиллер, Петров были наставниками – они занимались именно тем, что учили, подсказывали, настраивали. Когда на сцене шесть-семь солистов, иметь гармонически выстроенный звук просто необходимо, иначе пестрота и разброс по школе дают ощущение «непричесанности». Не говоря уже о таких вещах, которые раньше были общеприняты, а теперь практически не исполняются: Пуччини не поется как Верди, Чайковского исполняем не так, как Рахманинова – каждой музыкальной вехе своя вокальная краска.

Именно такой подход мы предлагаем сейчас в Перудже. Пригласили к сотрудничеству замечательного специалиста – Леоне Маджера, он был концертмейстером Лучано Паваротти. В числе наших педагогов и концертмейстер Ренаты Скотто Виченцо Скалера, и моя дорогая Джоан Дорнеманн – она тоже будет с нами. Такой сильный состав вкупе с патроном – директором фестиваля Arena di Verona синьором Эрнани, уверена, обеспечит успех проекту и его выпускникам – будущим звездам мировой оперной сцены.