Текст книги "Витязь. Тенета тьмы"

Радость от открытия восхитительной тайны состояния Тайтингиля улетучилась. Он чуть растерянно глянул на витязя, но тот уже будто закаменел лицом, глядя на Мрира.

«Общаются, – понял Котяра. – Невербально. Ну нельзя словами, что ли, поговор-рить? Тай вымотан и так. Р-ре-беночек будет, р-ребеночек же!»

Снова настроить себя на бескрайний позитив не получалось. Опять заныло раненое плечо.

– Пойду я, – сказал он нарочито громко и подмигнул Гленнеру, который тоже выглядел довольно напряженным. – Вы, уважаемый, пойдемте тоже. Вот Лантир-р, он молодой, р-расторопный. Он поможет гостю р-распо ло житься.

Стражник гневно поджал красивые губы, орк почувствовал себя чуточку отомщенным.

– Я покалечен, но не так уж стар, – едва слышно выговорил Гленнер вдруг. Он чутко смотрел на Тайтингиля, щурясь и как бы что-то прикидывая, примечая.

– Мудрые вправду обойдутся нынче без нас, – добавил калека. – Наше время придет. Попозже, Кот… Котов.

Беседа была долгой. Тайтингиль обстоятельно рассказывал все, что сумел узнать о другой складке Эалы; об орке и о звездном воителе, о Цемре и полчищах пауков, обнаруженных в труднодостижимых Серых Россыпях, где невозможно сражаться конным и тяжело делать это пешим. И только паукам, восемь ног которых могут возносить их по камням вертикально, – паукам там самое место…

Мрир слушал внимательно, иногда спрашивал, уточнял. И охотно расправлялся с холодной дичью и сырами, с вином и хлебом, с овощами и сладкими осенними фруктами.

Разговор затянулся. Которая уже по счету беспокойная, бессонная ночь. Тени под глазами эльфа пролегли глубже, и вот уже на острое колено капнула первая багряная капля, другая…

– Там будет нужен огонь, Мрир, – говорил Тайтингиль, с досадой прижимая пальцами нос, – огонь твоего посохапоможет истреблять нечисть. Знаешь, в той складке Эалы мой оруженосец использовал плаз-ма-трон…

Маг улыбался, и от глаз его лучиками бежали морщинки, а крепкая, хотя и несомненно старческая рука твердо сжимала посох. Нешуточного размера меч стоял у дверей.

– Славно у тебя тут слободские готовят, витязь… Благодарю за прием, благодарю за рассказ твой. Я и сам шел посмотреть, что за напасть гложет наш славный мир. Она серь езна, да. Выступим прямо с утра, Тайтингиль. До рассвета.

До рассвета оставалась пара часов.

– Прямо с утра, маг.

Эльф смотрел в глаза волшебника, не отводя взора. Смотрел. Но Мрир больше не говорил ему ничего голосом и не спрашивал бессловно. Только звенела напряженная тень, исходящая от мага: беда, великая битва, опаснейший враг, опаснейший, небывалый…

– Светлейший, – наконец выговорил Мрир. – Не откажешь мне, старику, в своем знаменитом гостеприимстве? Я хотел бы переночевать у тебя в покоях… Мне нужно собрать силу. Да и тебе не повредил бы отдых. Но ты воин, ты привычен к лишениям, а я старик.

Напряженное лицо Гленнера чуть заострилось при этих словах. Тайтингиль кивнул, медленно поднялся, промокая кровь. Провожать Мрира не требовалось, тот не хуже хозяина знал, где и как расположиться на ночлег, однако Лантир не мог не проявить вежливости и проследовал за ним.

Ложиться спать на полтора часа было бессмысленно. Витязь подумал, прихватил пару бутылок вина и отправился на излучину реки. Удивительное новое знание, которое он все же утаил от Мрира и в которое не до конца поверил сам, – заставляло сердце беспокойно биться, сильнее натягивая нить, которая уходила в неведомо далекую складку Эалы, к крохотному яркому зернышку новой жизни.

Спустя небольшое время позади присевшего прямо на песке Тайтингиля выросла огромная остроухая глыба.

– Ты нор-рмально?

Эльф кивнул.

– Непривычно.

– Я всегда очень предохранялся, – доверительно сообщил орк. – Я девочек бер-рег. Хотя на самом деле дети – это клево! Вот у эльфийки и двер-рга – могут быть?

Тайтингиль глянул остро, во тьме блеснули белки глаз.

– От тебя не укроется ничто… такое. Ее любимый, ее муж погиб много лет назад. Обычная история для эльфов. Теперь она с Ирриком Вайманном, несколько лет они…

– Встречаются? – подсказал Котяра.

Эльф кивнул.

– Да, и я предпочитал не думать об этом. Эльфийка и дверг. Эльф… и человеческая женщина… Тихо, Кот. Сейчас они придут сюда.

Через несколько ударов сердца из темноты появились тонкий силуэт Ринрин и дверг рядом с нею.

– Что станешь делать? – прямо спросила Ринрин. – Тебе нельзя в бой, а Гленнер говорит, вы уговорились с Мриром выступать на рассвете. – И протянула эльфу лоскут тонкой ткани – вытереть кровь с лица.

– Я немного иной нынче, – выговорил Тайтингиль. – Попытаюсь обратиться к утренним звездам и реке. Мне нужно собрать силы. И добрый сон помог бы, но я согласен с Мриром – времени у нас нет.

– Отряд пойдет за тобой – любым. Но такой, как сейчас, ты падешь, светлейший, – сказал Вайманн. – Я не из тех двергов, которые будут юлить вокруг да около, я называю вещи своими именами. Из боя тебе дорога – в Чертоги Забвения.

– Я отринул Чертоги, – тихо сказал Тайтингиль. – Отдал благодать Альгваринпаэллиру в обмен за помощь.

Дверг сощурил цепкие глаза.

– Тогда ты умрешь, витязь. Думаю, ты понимаешь это.

Котяра уже темпераментно вдохнул и приподнялся, чтобы возразить этим жестоким словам, возр-разить, но…

– Не будет ни Чертогов, ни смерти, – раздался негромкий голос Гленнера.

Покалеченный эльф стоял у косматого ивового куста, держась за ветки; спуститься ниже он не мог, хоть и доковылял от дома до реки – судя по всему, путь дался ему сложно. Орк звонко захлопнул пасть, рыскнул – и подхватил калеку на руки. Перенес, переставил через змеящиеся по плотному песку корни и опустил на бревно возле Тайтингиля.

– Ты легко расстался с Чертогами Забвения, Тайтингиль, светлейший витязь, – тихо, но очень энергично сказал Гленнер, проводив орка взглядом. – Отринул место, где эльфы способны жить вечно, постепенно утрачивая память… Потому что именно память способна совершать волшебство более яркое и доброе, чем иные маги.

Он протянул руку, в которой было зажато что-то небольшое, и все чуть подались вперед, стремясь разглядеть предмет в неровном свете луны.

– Я принес тебе вещь, которая принадлежала тебе… давно. Ты ее любил. Эта вещь с твоей родины.

– Город, в котором я родился, давно затонул и почивает на морском дне. Я помню, Гленнер. Я хотел нырнуть к дому, который…

– Который помнил тебя ребенком, Тайтингиль Заступник. И ты нырнул. Вот, возьми то, что ты привез оттуда. Возьми.

Гленнер развернул ладонь и разжал сухие, изломанные пальцы.

В его руке оказалась деревянная фигурка, лошадка.

Ей было много сотен лет. Когда-то ярко окрашенная, лошадка потеряла цвет – но еще хранила следы острого ножа, вырезавшего ее. Древнее дерево просолилось на морском дне и сделалось неподвластным времени.

– Отец, – зачарованно сказал Тайтингиль. – Отец… мама.

Он протянул руку и торопливо сжал пальцы на старой игрушке, крепко-крепко… а орк, точно так же стиснувший лапы на груди, приметил, что Ринрин взяла дверга за широкую ладонь.

– Отец… мама.

Тайтингиль поднялся во весь великолепный рост, туго натянув спину безупречной певучей струной; одновременно с первыми лучами солнца ветер раздул плащ его златых волос – и по ним словно побежали живые искры силы и яркой мощи.

– Отец! Мама!

– Тай, – прошептал Котяра, не решаясь приблизиться; казалось, вся фигура эльфа занялась восхитительным златым пламенем – как тогда, в Москве, напитанная великой силой. – Та-ай…

– Не усекай, – громко выговорил Тайтингиль и улыбнулся. Лицо его преобразилось за краткий миг – складки и скорбные тени исчезли, а черты высветлились, стали четче и моложе, чеканнее. Поверх водной сырости и осенней прохлады в воздухе ярко запахло липовым цветом и песком, силой и радостью. Откуда-то издалека донесся плеск морского прибоя…

– Тайтингиль! – взвыл орк, подскочив на месте.

Это был момент полного единения душ.

Ринрин отпустила руку дверга – и потянулась к Тайтингилю, как это делали эльфы, скорее душой, чем телом, будто стремясь подхватить сильное златое свечение. Почтенный Вайманн хмыкнул, степенно провел ладонью по недлинной бороде и кивнул. Огромная серая орочья туша ринулась к Гленнеру, Котяра схватил его в охапку, поднял, закружил и радостно заголосил:

– Дай я тебя поцелую, голова ты, голова-а!

Но не поцеловал, потому что калека молча ткнул его острием кинжала. Котяра привизгнул и вернул эльфа на место, потирая уколотое место и сердито бормоча – но больше для порядка, потому что он видел: Гленнер склоняет голову, чтобы спрятать смущенную улыбку, и от укола на дубленой шкуре не выступило и капли крови.

На тропе, ведущей к крепости, появился Лантир.

– Волшебник проснулся, люди подготовили завтрак и лошадей. Мы выступаем, Тайтингиль?

Златой витязь откинул волосы назад и выпрямился.

– Выступаем, да. Во имя наших предков и наших потомков – мы будем биться и победим.

Тайтингиль вошел в крепость легким, чеканным шагом. Владетель своей земли, хозяин Дорожного замка, уверенный и бодрый, высокий, яркий.

В нагрудном кармане московской трикотажной рубашки, надетой под легкий эльфийский плащ, лежала деревянная лошадка, игрушка, вырезанная его отцом в незапамятные времена и раскрашенная легкими руками матери. Отсюда, от самого сердца по телу будто расходились волны тепла и сияния. Белого, золотого.

Не успел Мрир толком пробудиться и оценить перемены, произошедшие в выбитом из колеи и утомленном светлейшем витязе за столь краткий срок, как Тайтингиль уже раздавал указания. Велел Гленнеру собрать слободской люд и поделил немногих мужчин на два малых отряда; один снарядил к Оллантайру, другой – в Нолдорин. Написал письма, и, запечатав их смолой, дал устные указания. Оставшиеся воины должны были держать крепость и слободу, если придет враг.

– Нар-рочно их выслал, да? – муркнул Котяра, вместе с Гленнером собирая на стол. – Этот, котор-рого к Оллантайру отправил… несовер-ршеннолетний, кажется.

– Слобода не так многочисленна теперь, – ответил эльф, пододвигая к себе блюдо с мясом. – И мужчины отвыкли воевать. С собой их брать не стоит, погибнут зря.

Орк поежился. Он видел, что витязь преобразился, вернув мощь и растерянные в боях силы. Но мысли о том, что ему самому, Диме Котову, снова придется браться за отвратительную секиру, очень огорчали.

– У нас три эльфийских бойца, отличных бойца. – Тайтингиль щурился на ранний рассвет и жевал луковицу. – Двергский воин неплох, могучий волшебник… – Он поднял взгляд на Азара, и серые глаза, сверкавшие сейчас звездами, потеплели. – И, конечно, ты, Котяра. Ты сражаешься, хоть и без охоты, но ты хорош в бою. Сейчас по коням, и к полудню будем у Серых Россыпей.

– Как до полудня? Скакать и затем биться? – чуть растерянно спросил Котяра, а сияющая Ринрин уже несла ему эту самую секиру. – Ср-разу?

– Скакать! Биться, орк! – с энтузиазмом возгласила она. – Держи, кузнец отменно наточил ее!

Азар со вздохом встал из-за стола и обреченно посмотрел на черное лезвие.

– Такси нет. – Тайтингиль глянул прямо и заулыбался. – Нет метро, самолета. Здесь так, оруженосец. Плазматрона тоже нет, и это уже жаль. Значит, сперва добрая скачка, затем сразу в бой.

– Скачка…

Ринрин присела рядом с орком, погладила по плечу.

– Твоя кобыла с норовом…

– И с аппетитом. Кобыла Винни Пух… – без настроения ответил Котяра.

– Она вовсе не плоха. На ровном марше не отстанет. Если поскачем слишком быстро, просто держись за гриву. Затем еще проще, в Серые Россыпи конным не пройти, будем биться пешими.

Тайтингиль уже стоял во дворе, осматривая снаряжение своего гнедого коня.

– Подай доспехи, орк, облачайся сам, и мы выступаем. Лантир и дверг уже готовы. Гленнер… Гленнер. Ты останешься с людьми, хранить Дорожную крепость. Как обычно, мой старый друг. Я полагаюсь на тебя.

Калека кивнул снизу, и Котяра понял, что под своими одеждами, скрывающими уродство, тот прятал еще и меч.

Мрир, опоясанный перевязью с ножнами, с посохом в руках, стоял во дворе крепости возле ослепительно-белого коня, белого, как дневной свет, сияющего изнутри, но отчего-то понурого.

Сам маг, очевидно, не выспался. Он глядел на собирающийся к бою отряд, отряхивая серую шляпу от невидимых пылинок.

Глава 13
Северная дева

– Пока, дядя Юра…

Бывай, малая, – усмехнулся мужчина.

Алина нажала ручку машины. Руки ныли, ноги не держали, подкашивались. После спарринга наставник без слов подал ей тяжеленный «калаш» со спиленным стволом – стреляй. К такому она была не готова. Впрочем, к бою нельзя быть готовым никогда – и надо быть готовым всегда. Она попала в мишень два раза… три; вороненая туша в руках оглушительно тарахтела и тряслась. Юра Буханец остался недоволен результатом и назначил второй раунд. Бил точно и жестко, чтобы объяснить настырной безбашенной девчонке, что она провалила задание и умерла, а умирать больно.

«Он не чувствует боли! – кричала внутри себя Алина. – Он, Мастер Войны!»

И пыталась представить себе, как это. И снова бросалась в атаку, сцепив зубы до хруста, так, что немели челюсти.

Но ей-то было больно.

Даже переставлять отбитые до впечатляющих синяков ноги на коротенькой подъездной лестнице – больно.

В Котиковой квартире было тихо. Африканская маска на стене равнодушно глядела в темень пустыми глазами. Дорогущий холодильник не урчал, а только приветливо моргал электронным табло.

Алина позажигала свет во всех комнатах, нажала кнопку на пульте плазмы.

«– В отличие от традиционных танков, Т-14, как и все боевые машины семейства «Армата», – заговорил проникновенный мужской голос, – предназначен не для одиночного боя, а для работы с группой различных боевых машин в одном тактическом звене, выполняя функцию разведки, целеуказания и дистанционного управления через единую систему управления тактического звена, что позволяет всем машинам «Армата» получать оперативную обстановку в режиме реального времени и автоматически рассчитывать баллистические данные для систем управления огнем в сценарии поражения целей не одной «Арматой», а атаки цели всей группой разом».

– Нормально так, – уважительно сказала Алина и замешала в молоке мерную ложку сывороточного протеина.

И тут в дверь позвонили.

Девушка отложила шейкер, шагнула вперед, вернулась, в пять глотков выпила коктейль и пошла открывать.

В глазок не было видно ничего, серая темень, и только. Лампочку в подъезде, что ли, вышибли?..

– Кто там? – спросила она.

– А Дима дома? – спросил низкий голос с ярко выраженным «оканьем».

Женский.

Или мужской?

– Медведь какой-то, – буркнула Алина. В коридоре у нее стояла сумка со спортивным имуществом, где в числе прочего были бита и нож. После некоторого раздумья она выбрала второе и открыла дверь на цепочке, отступив в сторонку.

– Димочка, родненький! Нашла я тебя, нашла котяру эдакого! – возопило во тьме, и стальная цепочка тихо тренькнула, разрываясь.

В прихожую ввалилась огромная фигура…

«Вот ты какой, панцирник!» – мелькнула в голове шальная мысль, пальцы сжались на рукояти ножа, плечо понеслось в сторону.

Но тут щелкнул выключатель, нажатый гостьей… и Алинка замерла.

Бабе было, наверное, около тридцати. Скорее чуть после, чем слегка до. Высоченная, дородная… статная? В облегающем ситцевом платье и резиновых сапогах, туго севших на полные икры.

Она скинула с плеч цветастую шаль и брякнула о Котиков элитный паркет эмалированным ведром.

– Ух, – сказала она, утирая высокий лоб. – Умаялася по Москве ходивши! В мётры эти ваши с ведерком не пущали. Нельзя, говорят. Не бонбу ль, говорят, несете? Ну, я им грибов-от понюхать дала… Насилу от дежурных отбилась, да турникет отломила, штраф пришлось платить. Комедия!

Алина зачарованно разглядывала гостью. Больше всего она напоминала метательницу ядра Аманду Бингсон, ну или девушку, которая с веслом. Русая коса с руку толщиной спускалась меж монументальных грудей, распирающих платьишко скромной длины, рукава фонариками делали и без того широкие плечи совершенно молодецкими. Румяные щеки на спокойном и суровом лице северной валькирии багровели, как две половинки отборной свеклы.

Пришелица хозяйственно огляделась, отчего африканская маска нервно покачнулась, и уставилась на Алину.

– А ты кто ему будешь? Диме моему?

Собольи брови нахмурились.

– Я? – Девушка, очень смутившись, спрятала нож за спину. – Я за квартирой присматриваю, пока дяди Котика… нет.

Синие очи русской красавицы придирчиво осмотрели Алинку, углядели черный спецназовский клинок.

– Готовить взялась? Ну хорошо. Я вот как раз груздей соленых привезла. Уже этого года засолу, а то Димочка мой только прошлогодние попробовал, а вот дожди прошли – тут и грибы начались…

Пришелица подала Алине ладонь размером с саперную лопатку.

– Куколева я, Марья Кузьминична. Маруся.

Алина осторожно дотронулась до Марусиной руки.

– Алина…

– Ну, Алина, накрывай на стол, хозяйка. Расскажешь мне, что стряслось у вас. За квартирой просто так не присматривают же. Я ж первым делом к Нине Егоровне, учительнице пошла. У ней-то тарелка. Посмотрела она Димку по компьютеру, а он «вкомпакты» свои уж сколько времени как не заходил. И на телефон не отвечает. Хорошо, я в документах адрес глянуть догадалась. У мужика, если уж, хм, с ним в постель ложишься, паспорт проверить – первое дело…

– Нету. Нигде его нет. А вы дяде Ко… Диме кто? – вымучила Алинка вопрос.

– Я ему баба, – с удовольствием ответила Маруся. – Понимаешь? Или маленькая еще?

– Вы? – В голове Алинки кавалькадой проскакали стильные модели того и сего, густо напшиканные духами последнего сезона, просоляренные и подтянутые, увешанные моднейшими бирюльками и одевающиеся в Милане и Париже. – Вы?..

– Я, – отозвалась Маруся. И радостно улыбнулась. – Ой, мы с ним корабль космическую тянули-и. – И она сама потянулась очень сладко, всем сильным полным тоскующим телом.

Корабль… Космическую.

Алинка сама не заметила, как заулыбалась в ответ… и, подхватив ведро за ручку, решительно сказала:

– Давай на кухне сядем, Марусь. Раз так, разговор у нас будет долгий. Раз ты про корабль знаешь.

– Ну я так и думала, – ответила северная женщина. – И на сухую такие разговоры – никак нельзя.

Из увлажнителей для задушевных бесед у Котика в доме на данный момент оказался один лишь «Бейлис», и Маруся долго недоумевала, зачем москвичи догадались хорошую водку замешивать со сгущенкой, но все же оскоромилась, закусывая непривычный напиток хрусткими груздями прямо из ведерка.

Хмель взял обеих неожиданно равно. Алинку наконец отпустила боль во всем теле (Маруся, глядя на синяки, советовала бросать негодного мужика, а то идти к участковому; Алинка немеющим языком отнекивалась, что это не мужик, а такие упражнения).

Понемногу поняли, что к чему.

– Стало быть, мать твоя беременная от рыжего парня, которому я отдала трофейные хромовые сапоги. Эльф, помню! Ну я и смотрю, русский-то голышом и без водки в студеное озеро разве полезет? Или гидрокостюм, или поллитра, лучше и то, и другое…

– Ты р-расист, Маруся? – спрашивала Алина, глядя в стакан.

– А ты, – не слушая, продолжала северянка, – того мужчину красного полюбила, который за кораблью своей приехал?

– Корабль – она. Да.

– Вот! – обрадовалась Маруся, – Наши мужики тоже сначала сказали, что он – она! И я-то грешная, думала – чеченочка, и до того пригожая! – Она стиснула огромные ручищи на груди, Алина посмотрела хмуро, и пришлось поправиться: – А потом поняла – мужик. По водке и поняла…

Выпили еще.

– А я Димку полюбила, – сказала Маруся. – Никогда у меня такого мужика ласкового да ладного не было! Эх, да что уж там… Вот, решила податься в столицу. Нам, как заполярным, билеты положены, раз в год. Да я не брала никогда. А тут, думаю, чего теряю. Есть у меня мнение… что Дима крепко меня запомнил. Чего бы и не освежить?..

– Они не были. Они – есть, – трудно выговорила Алина. – Они мир спасали. Миры даже. А сами при этом…

Тут слова кончились, и Алина просто и беспомощно провела рукой.

С другими девчонками она сходилась трудно, самая близкая подруга – Наташка – была в основном для тусовок и интернет-общения… Спокойная мощная бабища на десять… пятнадцать лет старше и на шестьдесят килограммов тяжелее почему-то казалась теперь очень близким, родным человеком.

Она видела, как нашли корабль.

Ей не надо было доказывать, что все это – правда.

– Так, – выговорила Маруся, снова вливая в себя ликер и обильно заедая сладость едкими хрусткими грибочками, – разберемся, не маленькие, чай.

– Как? Я уже всю голову сломала… – ответила Алинка. – На следующий день туда побежала, где Мастер корабль оставил… Ни её, ни этажа этого… Я думала, что схожу с ума. Вадим, боевой маг, со мной разговаривать не хочет. Ники, его девушка, ничего не знает сама. Говорит, должен быть проход между мирами. Там, на заднем дворе за баром… откуда они пропали. Портал. Была я там. Нет ничего…

– Место – уже хорошо, – веско заявила Маруся. – А проход… проход дело такое… – Она почему-то покраснела. – Если его один раз того… открыли… то и еще можно. Придумаем. Вот завтра и начнем думать, Алинка. Нет такого, чтобы русская баба не смогла.

Допив ликер, решили спать. Алина постелила гостье в гостиной, а сама ушла в котикову спальню… но не смогла там заснуть. Вот когда не было тут никого – спала, с ножом в руке, стиснув зубы до боли. А когда приехала Маруся…

Сгребла одеяло, подушку и нетвердо прошлепала под бочок к огромной теплой мягкой северянке. Долго прилаживалась и в конце концов ткнулась носиком в застиранную «хэбэшную» ночнушку, пахнущую хозяйственным мылом и малиновым листом.

– Марусь… а Марусь…

– Ну што.

– Мару-усь…

– Да што? Спи уже. Пришла, возишься…

– Ты в горящую избу заходила?

– А чего тут такого-то? – спокойно отозвалась северянка. – Раза четыре. Мужики как напьются, так и палят избы да сараи. Не бросать же их там. Спи.

– Нет, – прошептала Алинка, – не бросать. Ни в коем случае. Мы – не бросим точно…

С утра девушки обнаружили три пустующих «поллитры» из-под «Бейлиса» и ополовиненное ведро грибов, содержимое которого теперь уже хозяйственно разложили по банкам и убрали в холодильник.

– Димочка, как вернется, так все сразу же и съест, – объявила Маруся, наливая себе в суповую чашку крепчайшего чая – все кружки в котиковой квартире оказались ей малы. – Такая-то толковая баба, как я, и для своего мужика грибов не припасет?

Маруся оказалась женщиной исключительной доброты и ровности характера, что при ее габаритах было немаловажно – но все же не хотелось недопониманий.

Алина уперлась пальцами в виски.

– Марусь… А как понять, свой мужик… или… блин…

После вчерашнего соображалось туговато. Она помнила, что они болтали про сложные перипетии отношений, а потом беломорка запросто спросила, как же у них с Мастером свершилась любовь, ежели у инопланетятина чувств нету и от этого не стоит?

«Петтинг, – подытожила Маруся, слушая сбивчивые Алинкины объяснения. – Всего-то. И этот, как его. Коне… коне… Слово больно мудреное, ну Димка тоже так умеет, ртом. Да и не так умеет, эх-ма… А мужик у тебя ничего, находчивый…»

«Находчивый, – кивнула Алина. – Он вообще…»

Стало жарко, душно; защипало в глазах…

– А чего мудрить? – спросила она, прихлебывая непроглядно черный отвар. – Вот ты взяла мужика… с ним и живешь.

– Просто у тебя все… – вздохнула девушка. – Просто… Взяла…

«Под Белым Солнцем моей империи властвуют матери, – вспомнила она слова Мастера Войны. – Женщины правят, женщины воюют… Примешь ли ты меня, Алина?»

– А че мудрить-то? Или тебе что надо? Свадьбу, чтоб людей удивить? Деньги на ветер выкинуть? Э-эх… Ты вот со своим где будешь регистрироваться, на Луне? У него и паспорта нашего небось нету.

– Нету…

Алина вспомнила длинные разговоры в пути, тяжелые сомнения Ирмы по поводу того, кем она была в жизни своего златого витязя; вопросы, на которые не находилось ответа.

«Встречается»…

Теперь в сердце девушки будто распрямилась тугая, светлая пружина.

– Как же… правильно ты сказала, Марусенька! – восхитилась Алина. – Взяла! Взяла – и все, и твой! Обязательно нужно будет сказать это маме… а то она так расстраивалась! Я уверена, вы подружитесь! А сейчас… – Она деловито вбросила в шейкер черпачок протеина и бодро взболтала привычный завтрак. – Надо подумать, с чего мы начнем наши поиски. – И я думаю, что позвоним Льву Абрамовичу, да!

* * *

К старой обшарпанной двери подъезда на Красных Воротах девушки пришли во всеоружии. Алинка надела строгие брючки, облегающую темную майку и туфли на удобной танкетке, отчего сразу сделалась похожа на героиню фильмов Тарантино о женщинах очаровательных и опасных. Маруся подумала и сменила хорошие, но больно жаркие резиновые сапоги на найденные в котиковом шкафу котиковы же шлепки в задорный цветок – оказались впору.

Тощая вышивальщица высунула острый бледный нос, осмотрела обеих и нехотя впустила в обойно-газетные недра мастерской.

Все так же тут стояли покрытые лоскутными накидками старые скособоченные диваны, ужасающие на вид, но удобные, изгибающиеся под капризные формы самых непредсказуемых тухесов. Подмастерья сновали между кофеваркой и стеллажиком с баранками и сахаром, в воздухе витали сложные ароматы старомосковской квартиры – от запаха недавно протертого (не вымытого, учтите, а протертого) столетнего паркета, истосковавшегося по циклевке и лаку, и до парфюмных шлейфов гламурных посетительниц, совсем недавно покинувших портновский рай.

– Шоб я так жил! – восхитился московский портной Лев Абрамович Беспрозванный, выходя девушкам навстречу из таинственных закоулков. – Боже, какая прелесть! Таки не говорите ни слова!

Он душевно обнял Алину и тепло сжал в руках сурово протянутую ладонь Маруси. Северянка закаменела лицом: обиталище двергов ей не глянулось.

– Алиночка, безмерно счастлив визиту… желаете обновочку? Старик Беспрозванный все же знает толк в моде! То платье, что мы пошили вам на день рождения… оно должно было принести счастье!

Девушка вспомнила многослойный наряд, похожий на пучок чуть подвядших лепестков кремовой розы… и праздник, на котором ей сделал предложение ее парень Макс. Час спустя она билась в истерике, выдирая Макса из объятий его подруги Оли, также известной под прозвищем Алора. Ноздри у обоих были в порошке, глаза – осоловелые и пустые.

Помолвка оказалась безнадежно испорченной.

Но потом была ночь.

Ночь, когда Мастер Войны пришел к ней, сидящей в этом самом платье, порванном и растрепанном, на ступеньках кафе – и признался в любви, и поднял в бесконечный космос, к звездам.

Счастье. Да.

Алина улыбнулась и кивнула, сглотнув что-то трудное, комком вставшее в горле.

– Не говорите ничего, – продолжал портной, – я о многом догадываюсь. Ведь идет так, как должно. Теперь мы будем делать счастливой и вас, моя дорогая северная роза! Королева, королева как есть, мамой клянусь, шоб я так жил!

– Маруся я, – ответила поморка и ловко избежала теплой твердой ладони портного, уже прицелившейся измерять ее ОТ, ОГ и особенно ОБ.

– Штаны мне не годятся, – степенно выговаривала Маруся. – В носке нехороши. Неделя – и между ног рвутся. Ерунда, а не одежда, если только кожи нашить и кожей об кожу шваркать.

Алина, присев на диванчик, пила душистый чай и во все глаза глядела, как трое белошвеек щебечут вокруг северной валькирии, обмеряя ее во всех проекциях. Самому Льву Абрамовичу она не далась ни в коем случае.

Глядя на Марусину стать, дверг слегка краснел и что-то бормотал вполголоса, вычерчивая коротенькими толстыми пальцами в воздухе одному ему ведомые удивительные фасоны. Кустистые брови драматично взлетали.

– Мы сделаем… Это будет феерично, феерично! Модерн и немного эклектики! Москва у ваших ног…

Эти ноги, освобожденные от шлепок, перетаптывались на коврике, демонстрируя не совсем чистые пяточки и мозольки, а также смешной полустершийся перламутрово-розовый педикюр.

Алина негромко кашлянула, обозначая свое присутствие. Маруся явно заняла весь эфир.

– Мама так много о вас рассказывала, – заговорила она, обращаясь к портному. – Много. Что была у вас в гостях… в тайном подмосковском подземелье… говорила, что вы…

Она должна была сказать – «не люди», но это показалось ей не слишком красивым.

– Что вы волшебные, – нейтрально закончила она и остро оглядела багровый затылок портного. Затылок был многослойный, поросший кудрявой шерстью всех оттенков соли и перца.

Лев Абрамович сосредоточенно, ритуально и медитативно изучал Марусю – не руками, но шагами, дирижируя в воздухе взмахами короткопалых ладоней и напевая песенку, из которой вычленялись хитроумные портновские словечки. Северянка вытянулась самой басовой из рояльных струн и с подозрением следила за действиями ловких рук.

На слова Алины он, кажется, не обратил никакого внимания. Но она была упорной девушкой. Немного помолчала и продолжила:

– Я знаю, что они куда-то ушли. Переместились. Я не просто знаю – я там была. Оля, стерва, выстрелила, попала в Мастера. – При этих словах Алина стиснула кулаки. – Попала, ранила, – последнее слово она выговорила с усилием. – И они переместились. Трое, четверо. Дракон, там был дракон.

– Сарочка-а, – чуть повысил голос Лев Абрамович. Привстал на цыпочки, оттопырив задники разношенных шлепанцев, и вгляделся в пыльную темень портновской бездны. – Сарочка, угостите девочек чаем!

Алина нахмурилась.

– И про чай я знаю тоже. От мамы знаю, и не стану пить ваш фирменный чай! Послушайте, почему вы все, как сговорившись, темните? Ники, Вадим… и теперь вы. Неужели непонятно – я хочу докопаться до цели и найти их – и я сделаю это! Я пойду туда, за… за ними.

– И я пойду, – проговорила Маруся. – Даром, что ли, магазин бросила и в такую даль ехала?

– Таки не даром, – вздохнул Лев Абрамович. – Таки билеты сейчас очень дороги. Марусенька, шо вы лично от всей вашей натуры скажете за стиль модерн? Чтобы я так жил, он будет вам к лицу. «Звездные войны» сейчас в тренде, и даже я сходил и посмотрел новую серию, конечно, на утреннем сеансе, потому шо там дают прекрасные скидки бедному портному.

– Вы не бедный, – с нажимом продолжила Алина, почему-то ощутив на пальцах удобный выкидной ножик. – И вы иногда даже не портной! Вы…

Лев Абрамович повернулся и посмотрел сквозь нее, будто впитывая поверхностью расширенных зрачков многовековую, мягкую, особенную портновскую пыль, пахнущую старой Москвой и обстоятельным под-московским бытом, и чуточку – травками специального сердечного чая тети Сары, и богатыми тканями, приехавшими из неизвестных стран…

Алина длинно выдохнула и стукнула кулачками по задрапированным в черное остреньким коленкам.

Лев Абрамович, мурлыкая под нос, жестами послал белошвеек за тканями, и те понесли ему штуки за штуками, отрезы за отрезами. В выборе преобладали цвета металлик, холодные тона, остальное портной забраковывал.