Текст книги "Витязь. Тенета тьмы"

Глава 16
Ринрин

…Кипела битва, сверкали алые протуберанцы пламени, и взлетали в темное небо голубые снопы магического огня. Иррик Вайманн спиной к спине бился с Ринрин против целого клубка сплетенных пауков. Враги были невелики и неразумны, но огромное количество их лезло друг по другу в неостановимом желании добраться до голов дверга и эльфийки; почтенный гном был готов звать на помощь светлейшего, когда…

С неба пал дракон.

Ужасный рев разрываемого пикирующей громадиной воздуха потряс землю. Упругая жаркая волна толкнула, ударила, сбивая с ног. Эльфийку и дверга смело вместе с частью пауков. Ринрин, легкая, юркая, пролетела чуть дальше и занырнула под камень, спасаясь от страшной атаки. Поверху дунул огонь, затрещал сгорающий воздух.

Дракон утюжил Серые Россыпи кругами, размешивая струями огня кровавую баню. Багряный небесный змей летел, припадая на одно крыло – так низко, что пару раз чуть не приложился брюхом о камни. На бреющем полете он перемолол тех пауков, которые не успели попрыгать вниз, в расщелины. Иррик услышал сухой щелчок – чешуи раскрылись, и алая громадина превратилась в летящий шестопёр или шипастый валик наподобие тех, которыми подгорные старатели штробят породу. Во все стороны полетели куски паучьих тел, ошметки черного хитина, куски лап.

Но и пауки не сдавались. Будто повелеваемые невидимым полководцем, они вдруг собрались в единую волну и бросились к дракону, явно желая не позволить ему взлететь. В какой-то миг алое тело, сверкающее древним темным златом, оказалось погребено под копошащейся кучей. Пауки неслись отовсюду, образуя мрачные черные комки, атакуя.

Дракон с усилием оттолкнулся от земли, расшвыривая с себя насевших тварей, снова взмыл в воздух.

– Ринрин!

Иррик поднялся над камнями, стараясь не упускать из поля зрения происходящее. Магический огонь… да, Мрир тут, а клинка светлейшего витязя уже было не видно.

Орк… Лантир…

– Иррик! Бежим!

Над Серыми Россыпями повисла подернутая туманом муть. Солнце падало за горизонт, заливая округу красными лучами. И осколком солнца бился с пауками багряный дракон, хромающий в воздухе на одно крыло.

Ринрин вскочила и ланью понеслась среди камней, петляя зигзагами и на бегу отмахиваясь от атакующих пауков – они налетали темными кляксами из подступающей ночи. Доблестный дверг не отставал. Он приметил – пара жвал все же проткнула ногу эльфийки. Голубая Ласка не просто путала след – она серьезно прихрамывала, тяжело дышала. Заляпанный тугой кровью светлый эльфийский клинок вздрагивал в ее руке, колчан опустел.

Остановившись, она молча взглянула на Иррика.

Тоска. Мольба. Боль.

– Ринрин… Я позову красавчика! – выкрикнул дверг. – Лантир! Ланти-ир! Подожди, Ринрин. Без него нам не уйти, тварей много, они тут в каждой расщелине! Мы отобьемся! Мы должны… Светлейший, кажется, возле дракона, далеко…

– Они бегут к дракону, – тяжело вымолвила Ринрин. – Пауки. Бегут, словно их ведут. Смотри.

Очередная черная волна закипела на камнях, собираясь в плотный черный кулак, готовый взметнуться – и ударить.

– А где Мрир? – медленно выговорила эльфийка. – Это ворожба, я чувствую, но где Мрир? Почему он…

Ее шатнуло – и то ли услышав звуки голоса, то ли почуяв слабость, ближние пауки, два или три, покрупнее, развернулись и начали подступать.

– Иррик…

Миг – и пауки бросились на Ринрин, а еще один, самый большой, атаковал дверга, издавая свист и скрип, странно похожий на яростный крик дракона.

Все случилось в считаные мгновения. Гном отбил атаку чудовища, крутнулся…

Он лишь на миг потерял свою Голубую Ласку из виду.

Но что-то произошло, и ее не стало. Пропала, как и не было.

Пропала.

Не стало и дракона; только яркая алая точка недолго вспыхнула на ночном небе – а потом и вовсе исчезла.

Добив очередного выпрыгнувшего из тьмы паука, дверг заозирался.

– Лантир! – в отчаянии закричал он. – Тайтингиль! Азар! Но на зов явились еще два монстра; мгновение – и оба черных тела разлетелись от ударов чекана.

– Ринрин!..

– Я здесь, – едва слышно прошелестело снизу.

Вайманн опустил взгляд – меж камней был пролом, проход из ночного мрака в совсем уж непроглядную тьму открывшейся пещеры. Дверг выхватил из кармана крупный кристалл, ударил по валуну – камень зажегся неровным, мерцающим светом – и спрыгнул вниз.

Ринрин лежала, бессильно раскинув руки, на полу небольшой пещерки. Возле нее валялись два мертвых паука. Один еще слабо шевелил лапами.

А в углу…

Иррик вскинул чекан.

– Он помогал, – прошептала Ринрин. – Паук… Тот, которого ты искал, тот самый… У него бляха… бляха Ольвы. Он прятался тут… и попробовал спасти меня.

Скорчившись, в углу пещерки сидел косматый черный монстр – много крупнее остальных. В неверном свете кристалла глаза его, все восемь глаз, казались голубыми. Зрачки собрались в нитки, а на сочленении округлого тела и одной из лап прочно засела цепочка, на которой висела знаменитая двергская бляха дайны Тенистой Пущи.

Паук раскрыл жвалы и издал нервный, высокий вибрирующий звук. И попятился еще – хотя было некуда, он уперся в стену.

Дверг опустил оружие, все же оставляя себе пространство, возможность ударить.

– Он убил этих двоих… убил. Хотел защитить. Но он не спас меня, Иррик. Мне пора в Чертоги, – с трудом выговорила Ринрин. – Прости. Я очень устала и вот теперь поняла, что мне пора. Мне было хорошо… с тобой. Славно идти в поход. Но всегда это не могло продолжаться. Не могло.

– Что ты говоришь? – ахнул Вайманн.

Паук закрылся двумя передними лапами.

Боялся? Испытывал горе?

– Обними меня, – попросила Голубая Ласка. – Мне слишком больно… не спорь. И не зови никого. Не убивай паука. Я ухожу. Просто обними. Спой мне… спой, если дверги поют.

Голос дверга глухо звучал в пещерке, а залитые липкой вражьей кровью руки сжимали плечи Ринрин, будто пытаясь удержать то уходящее, что не возвращается никогда.

Когда последний вздох эльфийки коснулся щеки Иррика Вайманна, двергский воин, ювелир и сын ювелира, тайный страж подгорного королевства опустил голову и надолго прижал лоб ко лбу своей удивительной возлюбленной.

– Это… любовь, да? – скрипнуло в углу.

– Это смерть, паук, – очнулся дверг. – И твоя тоже. Теперь ты умрешь.

Глаза паука посмотрели ему прямо в лицо.

Вертикальные зрачки.

– Зачем? – шевельнулись черные жвалы. – Зачем смерть? Я не бегу. Ты хочешь эту вещь? – коготь подцепил бляху, потянул, силясь отделить от плоти, в которую вросла цепь. – Я отдам.

Он дернул сильнее.

– Не могу снять. – В голосе послышалось непритворное огорчение. – Сними сам. Нужен… инструмент? Я пойду с тобой по доброй воле.

– Доброй… воле? – хрипло переспросил дверг. – Доброй?..

Кровь любимой женщины жгла ему руки.

– Ты теперь один, – сказал паук, не сводя с него внимательных немигающих глаз. – Моих братьев много. Ты умрешь, как она.

– И что ты предлагаешь? Довериться тебе?

– Эта… вещь, – паук качнул бляху, – странная. В ней разум, как в тебе или во мне. Она говорит. Рассказывает разное. Непонятное. Любовь, смерть. Она у меня. Значит, так надо. Она доверяет. И ты доверяй тоже. Почему нет?

– Замолчи, чудовище. – Вайманн взял легкое тело эльфийки на руки и медленно выбрался из пещерки, хрипло постанывая: – Я не хочу сейчас слышать ничего-о…

Хвататься за чекан не было ни сил, ни желания.

– Я защищал твою женщину, – негромко сказал паук. – Она красивая. Вещь говорила мне: «Красота». Я хотел понять красоту. Вещь говорила: «Любовь». Я хотел понять любовь. Но ничего не понял, только все время думаю. Я думаю, думаю… – Он нервно притронулся кончиками передних лап к огромной уродливой голове. – Мне плохо от этого. Я пойду с тобой туда, где с меня снимут вещь. Мне тяжело с ней.

Серые Россыпи дымились; небо усыпали звезды. Везде были тишина, недвижность и смрад. Странный паук беззвучно следовал за двергом, и доблестный Иррик Вайманн отчего-то не боялся повернуться к нему спиной.

Остановились на перепутье.

– Иди левее, – прошелестело сзади. – Справа норы, в норах кладки. Там младшие братья. Ошибешься – умрешь.

Дверг огляделся. Похоже, его нежданный спутник был прав.

Пройдя некоторое расстояние, Иррик опустил на камни тело Ринрин и выпрямился.

– Тайтингиль! Лантир! – снова крикнул он.

Тишина.

– Мрир!

Тишина.

Пробираясь меж камней, дверг пошел дальше по пепелищу, и тяжелые кованые сапоги давили хрупкие паучьи останки.

– Они ушли, – скрипнул его спутник. – Кричи. Теперь можно. Мои ушли, и твои тоже. Мои ушли в Убежище. В Скорлупу.

– Куда?..

Кричать расхотелось. Думать, что за Скорлупа, – тоже.

Десять шагов, сто – к окраине Россыпей, где они оставили лошадей. Туда.

Вдруг что-то зашевелилось в камнях. Иррик поднял чекан, придерживая тело Ринрин одной рукой. Паук вскинулся на задних лапах, но дверг видел, что он отчаянно трусит. Бляха Ольвы Льюэнь и впрямь преобразила опасную тварь, дав ей слишком много чувств. Слишком много.

– Дверг…

– Лантир?

Красавчик был истощен боем и ранен. Дверг прищурился, втянул ноздрями запах крови и гари. Роскошные черные волосы эльфа были опалены драконьим огнем, ладонь прижата к боку, удерживала текущую из рваного укуса кровь.

– Паук за тобой, дверг!

Стражник поднял один из мечей, второго уже не оказалось при нем.

– Это… друг, – неожиданно даже сам для себя сказал Вайманн. – Этот… пусть он будет, Лантир. Он не опасен. Он обещал помочь… и он говорит, Лантир.

– Что с Ринрин? – хрипло спросил эльф, присаживаясь на камне. Воткнул клинок в каменистую землю и, опираясь, не сводил с паука глаз. Тот столь же цепко смотрел в ответ. – Я не слышу души Ласки… О-о-о, она ушла в Чертоги, – простонал Лантир. – Зачем этот? Где ты взял его, дверг?

Паук издал высокий скрежещущий звук.

– Где остальные? – выговорил Иррик, не отвечая на вопрос Лантира.

– Мрир бросился за драконом… потом ускакал верхом… Тайтингиль… я потерял его. Я ранен сильно, не могу смотреть душой. Яд… Но поблизости витязя нет, это точно… дракон… нас словно намеренно кинули сюда умирать… и неожиданно спасли…

– Ты сможешь идти?

– Смогу… Ринрин… Это потому, дверг, потому что… вы смешали все, что нельзя смешивать. Ринрин и ты… проклятый орк, оруженосец Тайтингиля, а теперь еще ты притащил паука и говоришь, что он друг… она ушла, чтобы забыть, – выдыхал Лантир, и алая кровь сочилась между сочленений доспеха, между пальцами эльфа. – Все изменилось… испортилось…

– Лучше молчи, – оборвал стражника Вайманн. – Молчи. И… паук… идет со мной к дайне Ольве. К Оллантайру. Я… пообещал ему.

Ольва, – горько усмехнулся Лантир. – Конечно. Куда еще. К Ольве. Она была первая. Мыслимое ли дело, великий король, сын великого короля, наследник высочайшей крови… и человеческая женщина, иноземка, да еще и…

Лантир плюнул наземь, чтобы избавиться от горечи и пепла во рту; слюна была темной.

Вайманн обнимал Ринрин и не смотрел на него больше. Паук собрался в черный встревоженный ком.

Иррик наконец тяжело поднялся на ноги, опираясь на валун, и уставился на чудовище.

– Я отнесу тело Ринрин на окраину Россыпей и там схороню, – сухо сказал дверг. – Отнесу, а потом вернусь за тобой, эльф. Потом. И не смей говорить мне, что я делаю что-то не так, Лантир-стражник, Лантир Покинувший Лес, потому что, клянусь Молотом Творца…

Эльф усмехнулся и качнул головой.

– Далее, – сурово и собранно продолжал дверг, – мы отправимся в замок Золотой Розы, и уже оттуда я пойду в Тенистую Пущу Оллантайра, чтобы завершить назначенный путь. Вернуть бляху. Сопроводить ее случайного носителя, кем бы он ни был. Мы пойдем.

– Хорошо, я буду ждать здесь, – прошептал раненый эльф, не сводя взгляда с паука. – Я не дойду сам так далеко… Если надо, стану драться, не сходя с места. Делай как знаешь, дверг. Ринрин…

– Я… я помогу, – скрипнул паук. – Братья вернутся. Ты умрешь. Надо вместе.

– Как ты поможешь? – скривился Лантир. – Как, чудовище?

Горячее, твердое, круглое и неодолимо сильное тело врага молча приблизилось к нему. Прежде чем эльф успел поднять клинок или сказать хоть слово протеста, паук обхватил его лапами и перекинул через себя, только меч брякнул по камням. Лантир ругнулся и принялся выворачиваться, но…

– Идем, – как ни в чем не бывало, сказал паук. – Братья. Скоро. Смерть. Идем вместе. Могу нести. Не трудно.

– Ольва, – простонал Лантир, бессильно опуская голову, – Ольва, дверги, пауки… Б-бляха! Опять… Ольва… помощь… от паука… ненавижу… – и добавил шепотом по-эльфийски несколько крепких слов.

– Что значит «эстайн»? – спросил паук, будто вовсе не слыша его ругани. – Красиво. Не знаю такой речи. Не… ел… таких. Когда ешь мозг, знание приходит.

Он шел рядом с двергом, лапы точно вставали между камней.

– Это на его языке, – сказал Иррик. – Такое слово.

– Неправильный, – прохрипел Лантир. – Значит – неправильный! Мягко говоря…

– Я неправильный, – подтвердил паук. – Я буду Эстайн. Имя. Иметь имя – честь!

Вайманн осторожно выбирал дорогу окованными металлом сапогами, потому что уронить его ношу было нельзя.

Это эльфы знали Чертоги и Забвение, а для Иррика все, что еще оставалось от Ласки, было сейчас в его руках, крепко прижато к сердцу.

Вот так.

Глава 17
Предатель

Свет плыл где-то под самым потолком, сходясь и расходясь кругами. Все нейроны были будто перемолоты и торопливой рукой снова затолканы в череп, и теперь жижа из мыслящей субстанции вяло вытекала через глазницы и уши.

Вдоль хребта спускался настойчиво бьющий пульс. Руки, ноги – все казалось даже не отдельным, а разломанным на куски, разобранным и перепутанным, как у старого киборга, который сестры решили разобрать и собрать как попало, чтобы посмеяться над мучениями покалеченного агрегата.

Сестры.

Девочки.

Самые лучшие. Урожденные Матери, призванные вести за собой народ – и властвовать над такими, как он.

Над мальчиками.

Он, мальчик, вспомнил лицо лучшей из лучших – растерянное, с глазами, превратившимися в черные испуганные кляксы. Она насмехалась и говорила, что ему никогда не сравняться с Матерями. Что он негодный. Но теперь и она испугалась.

«Что ты сделал? Бежим, спасайтесь!» – Мальчик еще слышал ее голос, а потом по голове словно ударил красный молот.

Он потерял себя. Потерял сознание и понимание, потерял даже униженность рожденного будущим мужчиной. От него осталось только движение, реагирующее на движение.

Девочек, сестер, а то и самого главного героя страшных событий спасла старая Матерь, майор из охраны – бывалая, битая сединой. Удар в основание черепа – и мальчик, превратившийся в смертельный вихрь, все же упал.

И теперь он лежал на спине, опутанный кандалами и трубками, постепенно осознавая себя.

Первым пришел ужас: а если он убил и ее? Смелую девочку с ошеломительно-черными глазами… лучшую из лучших… а ведь он только хотел доказать, что и он на что-то годится…

Старый медик в желтом, мужчина, служащий Матерям, замер и отошел, не разгибая спины, увидев стремительно приближающуюся черную тень.

– Госпожа Мастер Войны…

– Больше нет, – криво усмехнулась она, укладывая мечи на больничную койку. Длинная черная сигара нещадно коптила в углу ее идеально очерченного рта, слегка заштрихованного возрастом.

Горячая ладонь легла на лоб мальчика.

– Сколько ты выпил крови?

Он сказал. Он выпил меру. Залпом, чтобы девочки, и особенно та, лучшая из лучших, не считали его больше пустым местом.

Праматерь осмотрела капельницу, кандалы, поправила. Погладила его по скуле.

– Мальчик…

Касаться его было нельзя. Никто не касался, и даже на лице медика проступало странное выражение, при виде которого хотелось рыдать и драться – удивительная смесь гадливости, страха и восхищения. Но она сама была такова же, прекрасная и грозная женщина, его Праматерь. Совершенная. Проклятая.

Она знала, что будет, если потомок Черных Линий вкусит животные ДНК, чужие аминокислоты, не прошедшие сложные процессы переработки и сублимации. Для них существовал специальный синтетический корм – для великой женщины, чья статуя грозила мечом небесам над одной из великолепнейших площадей Гертая, и ее негодного внука с белыми глазами.

Когтистая рука внезапно стиснула его шею, и мальчик понял, что смерть, помноженная на смерть, иного дать не может.

– Ты. Выпил. Меру. Крови, – медленно выговорила она, глядя, как дрожат его губы и закатываются глаза. – Твоя матерь воюет с врагом у звезд, а ты выпил меру крови.

Он по-прежнему не чувствовал боли. Он никогда ее не чувствовал. Просто не стало воздуха, и даже пульсация покинула плоть. Умирать оказалось не страшно, тем более от родной руки великой Праматери, доселе сжигавшей неугодные Империи звезды…

Незаслуженная честь для того, кто завершил древний славный род.

– Почему?

Воздух неожиданно вернулся. Ее белые глаза сияли над ним, как беспощадные квазары. Дымок сигары вился над точеным плечом.

– Сестры сказали… я не смогу. Сестры сказали, я выродок от Черных Линий. Я хуже их. Я… закончил род… и не гожусь даже… даже на то, чтобы зачать дочь…

Сильная рука снова сжалась на его горле.

– Ты хочешь умереть?

Он покорно закрыл глаза.

Он хотел, да.

Праматерь резко наклонилась к нему так, что губы почти коснулись уха, и заговорила – ровно, жестко, как привыкла говорить великая воительница.

– Ты умрешь, мальчик. Когда-нибудь потом, с честью, в бою. А сейчас поднимешь свое никчемное тело – и попытаешься стать лучше сестер. Лучше женщины. Мужчина не может этого… но ты – должен. И сделаешь, клянусь памятью праматерей!

Она отпустила его и встала – прямая, опасная. Безупречная. Великая Праматерь, осененная крыльями чернейшей одежды.

Сощурила глаза.

– А девочку ту забудь. Лучшую из лучших. Девочка станет королевой, королева есть империя, а империя не выбирает никого. Тем более такого, как ты, мальчик от Черных Линий.

– Она жива… я не помню… я убивал…

– Забудь.

Он сжался, сощурил глаза и, сам поражаясь своей дерзости, выпалил:

– Я стану Мастером Войны! Как Матерь и как ты! И буду подле той девочки, когда она станет королевой! Я буду… лучшим! Годным!

Женщина медленно опоясалась мечами, расправила идеальные складки темных одежд. Едва заметно улыбнулась чему-то своему.

– Бесполезное создание…

Мальчик всхлипнул – а дракон открыл глаза.

Свет плыл где-то под самым потолком, сходясь и расходясь кругами. Все нейроны были будто перемолоты и торопливой рукой снова затолканы в череп, и теперь жижа из мыслящей субстанции вяло вытекала через глазницы и уши.

Вдоль хребта спускался настойчиво бьющий пульс. Руки, ноги – все казалось даже не отдельным, а разломанным на куски, разобранным и перепутанным, как у старого киборга, который сестры решили разобрать и собрать как попало, чтобы посмеяться над мучениями покалеченного агрегата.

И когтистые лапы.

И крылья.

И боль.

Теперь у него была боль.

Мастер Войны поднял голову, скрипя многорядными зубами. В этот раз боли оказалось даже больше; к неожиданному проклятью оказалось невозможно привыкнуть, оно было все время разное и каждый раз застигало врасплох. Как они живут с этим, нелепые и странные существа?

Как будет теперь жить он сам?

Он с усилием поднялся на лапы и не сдержал крика: на заново переломанное крыло было страшно смотреть. Кругом были разметанные по углам монеты, слитки, толстый слой золота, густо залитого кровью. Чьей кровью? Горячее, багряное текло из поломанного крыла – и застывало горстями алых камней.

– Ч-чщервень…

Тишина.

Дракон медленно подошел к поилке, ткнулся мордой – и тотчас отшатнулся, приметив на крае каменной чаши засохшие бурые кляксы.

– С-старик с-сканировал, – прохрипел он. – Ч-щервень ис-сполнил… Предатель.

Он высунул голову из пролома в стене, оглядывая замковый двор, плац. Разрушения были ужасными. Тут и там валялись трупы, разорванные на куски. Были среди них и фрагменты странных членистоногих тел, будто закованных в идеальные черные хитиновые доспехи.

Дракон зажмурился.

Он вспоминал.

Он взлетел, обезумев от удара чуждых, еще живых аминокислот по мозгу, и хаос куда-то понес его.

Он убивал. Жег. Рвал лапами. Уничтожал пауков, свое несметное потомство от чудовищной Цемры.

Да, он больше всего желал принадлежать женщине, Мастер Войны.

Вот как это все обернулось. Цемра. Выводок пауков. Бойтесь мечтать, говорят геяне.

Голова дракона беспомощно легла обратно на золото.

Алина…

Потрясающая геянская женщина, яркая и отважная, как лучшие воительницы его небес.

Он не увидит ее больше никогда.

Мастер Войны стиснул зубы.

Зато он видел… Тайтингиля. Витязь прыгнул без страха и промедления, как лучший из воинов йертайан, и вцепился ему в конечность… а еще там был Кот-ту, но он выглядел не похоже на себя. Мастер Войны видел его будто через двойной визуализатор скафандра. В одном фильтре Кот-ту был похож на криданца, здоровущего и клыкастого, а в другом он был собой, бесполезным и мягким, и причитал, дергая его за лапу, причитал, причитал…

Дракон вытянул лапу вперед, стараясь разглядеть на ней отсвет белого, золотого…

Это – было?

Или было внушено мерзким стариком? Вшито в нейроны без всякого оборудования, магией!

Неслыханная сила. Она потрясет равновесие галактик – если существует на самом деле. Если все это не галлюцинация, вызванная отравлением.

Мастер Войны посмотрел на себя снова и не увидел никаких следов касания. Только багряные чешуи, идеально ровные, как лучший керамокомпозит кораблей йертайан, плотно облегали лапы.

Корабли…

Ему привиделся даже корабль. Огромный, замшелый криданский транспорт, похожий на скорлупу, на котором негодные когда-то кочевали по просторам Вселенной, силясь занять как можно больше планет и размножиться на них. Серый купол высовывался из нагромождения каменных глыб, и Мастер Войны даже через пелену безумия – удивился…

Откуда тут взяться криданскому кораблю?

Или все же те, кто именуют себя скальными орками – урожденные криданцы? Одичавшие, забывшие свое происхождение…

Дракон снова скрипнул зубами, пытаясь собраться. Что бы то ни было: привидевшийся корабль забыть или разыскать, пауков жечь, старика найти и уничтожить, удавив его собственными кишками, а Червеню забить в глотку винт и дать две недели… три… мучительнейшей смерти за предательство и дезертирство.

Собрать остатки войск, выставить караулы.

Лишь одно могло обрадовать: где-то внутри дракона оставался он сам. Поэтому ему оказалась так опасна чужая кровь. Он оставался мужчиной, завершившим свой род, негодным, неспособным зачать дочь отпрыском Черных Линий.

Но раз он оставался собой, то следовало жить и действовать.

– Поднимис-сь с-сюда, – выдохнул Мастер Войны, стараясь смягчить громовой голос.

Из-за обломков башни поднялся быкоглав, его потряхивало.

– Ваше темнейшество…

– Чш-што тут было?

– Вы испили воды… и покрушили, почитай, пятую часть армии. Скальные орки ушли. Остальные не знают, что и думать… – забубнил громадный полузверь.

– Подойди.

Он подошел. Ноги, оканчивающиеся раздвоенными черными копытами, ступали нетвердо.

Безумная планета.

И он сам здесь – безумен.

– С-справишься с крылом?

Быкоглав кивнул. Поднял пару бревен, разодранный штандарт. На штандарте красовался герб Карахорта – закрытая черная маска на сером фоне.

Черное Сердце Морумской пустоши.

Серая тряпка окрасилась багрянцем драконьей крови.

Мастер Войны глухо застонал, утыкаясь мордой в камни. Быкоглав ровнял бережно, огромная сила давала ему возможность аккуратно сложить части изуродованного крыла – но боль, боль прошивала нейроны ничуть не хуже яда.

– Удивительные вещи ты говоришь мне, дружок…

Двое сидели у костра. Старик в запыленной мантии помешивал деревянной ложкой густое варево в котле и прихлебывал из небольшой серебряной фляжки. Огромный черный конь невидимым мороком ходил в ночи, ступая бесшумно. Напротив старика на круглом камне примостился уродливый паук. Уродливый даже по меркам своих соплеменников: у него не хватало пары лап. Впрочем, и на оставшихся он стоял плотно и цепко – точнее, сидел.

– У меня есть драконья кровь. Как я заполучил ее, не стоит задумываться: это было в ту пору, когда нас было больше: волшебников и драконов… Позже я немного дополнил свой запас, ох, люди-люди, наивные и примитивные создания, и за что Сотворитель так полюбил их… В этой удивительной субстанции заключается секрет перемещений не только в ином «где», но и в ином «когда». Но я никогда не думал, что существуют столь удивительные пространства, о которых ты рассказываешь мне, – говорил старик. – Я никогда не заходил дальше… как ты называешь ее… Эалы… лишь немного вперед и в сторону, да-да, вперед и в сторону…

– Эала – дрянь, – скрипнул паук. – Дрянь, дыра. Есть много негодных планет и систем. Панцырь, населенный никчемными панцирниками. Система Веги, где живут… гид роиды… Эниф и Мицар… Строптивые геяне воюют за планеты… Ящеры… Ящеры хорошие воины. Но никому не выстоять против величия йертайан. Корабли империи быстрее, воины искуснее… Но даже у них нет силы, которой владеем мы – я и ты.

– Магии, – сказал Мрир и снова прижал к губам металлическое горлышко. – Жаль, что запаса драконьей крови, который есть у меня, окажется недостаточно…

– Дракона убить, – откликнулся паук, нетерпеливо поскребывая когтем камень. – Дракона убить, добыть много крови. Тогда можно будет перемещаться дальше. Ты научишь меня ходить во все миры, старик. Мы возьмем лучшие корабли и станем убивать. Матери йертайан поклонятся нам. Матери! Потому что мы лучшие.

Старик вздохнул.

– Ну, ну, малыш. Какое горячее и нетерпеливое сердечко у тебя…

«И каков ты мерзок на вид, дружок…»

Паук учуял его мысль. Учуял, услышал, понял. Проклятье, он и правда редкостно одарен, и сила крепнет в нем не по дням, а по часам…

Не успел Мрир моргнуть, как черный ком ярости оказался подле него, ощетинившийся ядовитыми волосками. В свете языков пламени раскрытые жвалы смотрелись…

Убийственно.

– Сделай меня идеальным, старик. Ты сказал, что станешь растить меня и сделаешь великим, дай мне облик, которого не будут стыдиться. Которому поклонятся. Который… пожелают.

Мрир поднял ладонь, охваченную огнем. Паук понял намек и отпрянул. Снова сел на свой камень и заговорил оттуда:

– У меня есть память. Много, чужая. И моя тоже, она… не знаю, как сказать. Я знаю расы галактик. Я знаю курсы кораблей. Как воевать. Как строить разное для войны. Я хочу выглядеть как…

– Как мама?

Аэктанн издал яростный визг; черный конь всхрапнул в ответ.

– У йертайан правят матери. Матери велики, но я… Старый волшебник вздохнул.

– Есть вещи, которые оказываются чересчур даже для таких, как мы, правда? Ты… хочешь быть, как твой… папа, я правильно понял? Человек со звезд?

– Человек. Эльф. Он отличное от них, в твоих мирах нет такого. Он йертайан. Давно… они сожгли свою планету. Нашли другую. Там было плохое солнце. Они стали меняться. Получилось много выродков. Черные Линии… Поэтому важно быть красивым, правильным. Я хочу быть красивым. Правильным. Две руки. Две ноги. Лицо. Сделай меня.

Мрир покатал на языке тяжелый, сладкий хмель.

– Вот так бывает, мой дружок… Я хотел поставить на колени один мир и не смог. Но нечаянный союзник открыл куда более выгодные перспективы. Покорить галактики… галактики… какое красивое слово. Много звезд… много жертв нашей растущей силе… как же прекрасен будет этот новый мир… который мы откроем друг для друга. Мне уже нечего терять… тут. И почти нечего желать.

И вдруг он резко встал, напряженно вглядываясь во тьму.

– Когда я говорил о новом мире, я имел в виду и тебя, Червень. Не прячься, подойди.

Горбун несмело выступил из тьмы. Паук ощетинился, увидев его.

– Подслушиваешь, подсматриваешь, – протянул Мрир, – увиливаешь…

Червень принялся часто, неглубоко кланяться.

– Да-с… приходится… Дракона-то я вот извел, извел все же. Кровушки плеснул ему, а он такой страшненький сразу стал… Наверняка и убился уж…

– Отец силен, – с отвращением выговорил паук. – Не надейся. Ты не сможешь убить его. Я смогу. Я, Аэктанн. Особенный.

Мрир потянулся, наплюхал густого варева в миску, протянул горбуну.

– Угощайся. Каждый из нас силен в своем деле. Но вместе… Вместе мы непобедимы. Содружество невозможных!

И он захихикал, будто вспомнил что-то очень забавное.

Все, что возможно, было расчищено.

Дракон взирал на огромное количество котлов, в которых булькала пища. В кои-то веки его армия будет сыта, сыта до отвала, до бесчувственной икоты. Это правило знали, еще когда войны велись в ограниченном пространстве единственного обитаемого мира, – если войско сомневается в командире, ему надо дать жратвы.

Благо среди морумских войск оказалось немало трупо едов.

Дракон смотрел бесстрастно.

Бесстрастно.

Быкоглавы пробили несколько стен и отыскали личные запасы Карахорта – там наконец обнаружились и крепкие напитки. Их Мастер Войны забрал себе, отдав всем прочим негодный бурмур – или что там хлебали эти убогие.

Войско будет сытым и пьяным – и потом пойдет на смерть. Как есть, без полушариев.

Войско будет маршировать на плацу и падет под атаками пауков.

Мастер Войны не видел возможности и необходимости беречь солдат.

Искаженные гоблины поумнее выкрикивали лозунги и речевки, из которых следовало – встретишь паука, убивай его. Нехитрый прием рифмования поверг большую часть морумских сил в состояние экзальтации, а прегрешение повелителя Черного Сердца, покусившегося на своих, быстро забылось, утопленное в алкоголе и наваристых супах с потрохами и остатками фуражного зерна.

Мастер Войны старался даже не вдыхать витающий аромат.

Плац вымели, из камней выстраивали новые оборонные валы, кричали, ели и пили.

– Дикари, – с отвращением выговорил дракон.

Распластавшись на золоте лежать было легче.

– В покоях велите убираться? – прогудел быкоглав.

– Нет. Усильте посты. Войска по сотням. Дезертирам смерть, – равнодушно выговорил Мастер Войны. – Вам выпала честь. Вы умрете за свой мир. Понимаешь, рогатый?

Быкоглав медленно качал головой.

– Умирать за всех – это дело эльфов, господин генерал. Они, говорят, от этого ничего особо не теряют.

– Молчать. Избрать сотенных и тысячников. Утром построение. Я научу вас. Камешки и палочки. – Дракон зубасто улыбнулся, из ноздрей потек дым.

– Вы научите, – рога медленно наклонились вперед. – Враг, может, и не убьет, а вы вот… Мы пойдем, куда велите. Кто остался – все пойдем.

Дракон прижался к золоту, как к груди матери. К золоту, теперь густо перемешанному с алыми драгоценными камнями.

Быкоглав ушел, тяжело ступая.

Мастер Войны вылакал воду, ставшую снова безопасной и чистой, ощупанную и обнюханную тысячу раз, и снова замер бабочкой, приколотой к этому миру незримым копьем.

Завтра. Построение. Война не ждет. Война. Его стихия. Его предназначение.

Вокруг Темного Сердца нестройно пели, а в свете факелов дрожали искалеченные силуэты пауков, которых Мастер Войны ненамеренно притащил на себе. Насаженные на высокие пики, они украшали теперь двор замка.