Текст книги "Дневник. Том 2"

1958

12 января. В конце декабря меня вызвали в ОВИР[891]891
  Отдел виз и регистрации иностранных граждан.


[Закрыть] и сообщили, что мне отказано в разрешении ехать за границу. Четыре месяца думали. Почему, за что? Им здесь неизвестно. Решает Москва.

Меня словно в прорубь сбросили и воды надо мной сомкнулись. Солнце померкло, свет погас.

Долго я не могла прийти в себя. Пошла советоваться с Никитой Толстым. У него был товарищ, у которого знакомая хлопотала о поездке. Ей дважды отказывали, и все-таки она добилась своего.

Пошла в ОВИР посоветоваться, куда обращаться? – Или к министру внутренних дел, или иностранных дел, или к Председателю Президиума Верховного Совета!

Это чтобы съездить месяца на два, на три в Швейцарию, обращаться чуть ли не к президенту республики! Вот что значит железный занавес, страшно выпустить древнюю старуху повидаться с двумя стариками.

Два дня сочиняла письмо Ворошилову, вчера отослала.

Советуют написать еще Фурцевой, которая, по слухам, dans les bonnes grâces[892]892
  в милости (фр.).


[Закрыть] Хрущева.

Буду всем писать, лишь бы повидаться.

И вдруг сюрприз к Новому году. Закончив статью о кукольном театре, направилась в собес (социальное обеспечение) выяснить дело с пенсией.

За этот год, благодаря «Венецианским близнецам», у меня выходит по 1000 рублей в месяц, и я надеялась, что могу получить около 600 рублей пенсии в месяц. Оказалось, не тут-то было. Стаж у меня есть, но заработок по договорам, «гонорар», не считается. Если бы я была членом Союза писателей, то «гонорар» считался бы заработком, а так как я не член Союза, то мне могут дать только 300 рублей по старости.

Можно ли выдумать больший Nonsens!

Поехала на другой день в горсобес к юристу. Да, таков закон. Но, ознакомившись с моей кукольной деятельностью, он сказал, что я должна хлопотать о персональной пенсии. Об этом мне накануне говорила Е.М. Шереметьева и советовала написать в ВТО Элеоноре Густавовне Шпет, которая меня знает, пусть обо мне возбудит ходатайство Всероссийское театральное общество. Написала. Что выйдет, не знаю. Когда-то, очень давно, когда я училась еще у Кардовского, я нанимала комнату на Васильевском острове в том же дворе, где жила Надежда Александровна Белозерская, у одной милой немки. У нее был больной сын. Она всегда говорила: «O! so viel klopot»[893]893
  «О! так много хлопот» (нем.)


[Закрыть].

Вот и у меня so viel klopot! Zu viel[894]894
  много хлопот. Слишком много (нем.)


[Закрыть] для одной престарелой женщины.

И еще. Соня поступила работницей на военный завод, где работает Катя. Завтра в первый раз пойдет на работу. Вставать в 6 часов, на месте быть в 7½ утра. При ее пороке сердца. Я молчу. Пусть попробует. Пусть поймет, что значит не учиться. Каково все это пережить!

И все это сюрпризы к этому году, 58-му.

Новый год я встречала у А.В. Бондарчука; обычно я никуда в этот вечер не ухожу, но дома, у Наташи совместно с Марой, готовился великий шабаш и пьянство.

До боли жалко Петю. Прежде Наташа драпировалась в любящую мать по отношению к Пете. Теперь для нее никого, кроме наглого Карандашова, не существует.

Стояли после Нового года настоящие рождественские морозы. У Пети меховая ушанка. Мать отобрала и отдала аманту[895]895
  От amant (фр.), любовник.


[Закрыть], а когда Петя запротестовал, она сказала: «Кому хочу, тому и даю». И наглый парень носит Петину шапку. У Сони такая же ушанка.

Петя приходит утром к нам. На нем лица нет. Просит у Сони шапку и рассказывает, что случилось: «А я ей сказал: ну и пошла к черту, можешь от меня так же отказаться, как от Сони». С тех пор с матерью не разговаривает.

Нравы не поддаются описанию. Детей жаль безгранично. Ввел Вася такое отребье в семью, и вот результаты.

А я – в чужом пиру похмелье.

13 января. Проснулась в три утра. Маленькие дети спать не дают, а с большими сам не уснешь. Вспомнила поговорку: «как в воду опущенный», очевидно, имелось в виду мое теперешнее состояние.

26 января. Жажда творчества – вот лозунг или настроение первых лет революции в театре. Других творческих кругов я не знала тогда.

Кто из писателей жил тогда в Петербурге? А. Толстой в 18-м году уехал в Париж, Федин из плена попал в Москву[896]896
  Во время Первой мировой войны в 1914 г. Федин находился в Германии и был интернирован.


[Закрыть], Шишков был в Сибири, Ремизова встречала несколько раз в Отделе театров и зрелищ, скоро за границу уехал. Горький уехал в 21-м году, что он тогда писал, не помню. Уехал, ругая последними словами большевиков. Тогда же уехал Шаляпин, в 21-м году расстреляли Гумилева, вел. кн. Николая Михайловича, Блок умер. Уехал Зилоти, Кусевицкий, Купер, Глазунов, С. Рахманинов (25-й год). Балерины: Егорова, Преображенская, Павлова уже раньше остались за границей. Спесивцева в 25-м году, Судейкин, Шервашидзе с Бутковской. Остались люди, у которых еще не было имен, им нечего было искать за границей. И мы все ходили по острию ножа.

Была жажда творчества и желание выплыть. Не поддаться буре, сметающей с палубы и правого и виноватого, потребность устоять на ногах.

Рождественский, Тихонов были еще очень юны. Кузмин жил по-прежнему с Юркуном и его матерью. Георгий Иванов, В. Ходасевич уехали за границу. А. Ахматова была здесь – что она писала?[897]897
  Творческая работа Ахматовой продолжалась и в 1920 – 1930-е гг., но между 1924 и 1939 гг. не издавались ее книги и отсутствовали публикации в периодической печати.


[Закрыть]

1 февраля. Вчера была в Малом оперном, смотрела «Летающего голландца»[898]898
  Опера Р. Вагнера «Летучий голландец» (1843).


[Закрыть]. И я с болью почувствовала, что мои нервы или сердце кровоточит. Малейшее прикосновение к ним болезненно, невыносимо.

Изо дня в день Соня сдирает с моего сердца клочок кожи. Она не может говорить правду, органически не может.

12 февраля. Была в поликлинике. У меня был № 22, ждали в очереди к тому же доктору с 60-м номером. Может ли молодая докторша (или старая, все равно) что-нибудь понимать, принимая шестидесятого больного?

У меня давление 180 – 90, РОЭ 15, гемоглобин 70.

6 апреля. Вчера вечером ко мне заходила Анна Яковлевна Труйчинская, дружбу которой я получила в наследство от Веры Ананьевны Славенсон. Она мне много рассказала о Зинаиде Николаевне Райх, и я рада, что передо мной встал теперь совсем другой образ этой женщины. Анна Яковлевна познакомилась с ней еще до революции, когда З.Н. была совсем молоденькой курсисткой, дружила с двумя женщинами, которые были старше ее. И позже, когда она была замужем за Мейерхольдом и приезжала с театром на гастроли, она всегда бывала у них, привозила им билеты на спектакли, так же как и Анне Яковлевне.

У З.Н. была живая душа, стремящаяся к знаниям, ко всему интересному, талантливому. Она переписывалась с Анной Яковлевной. Выйдя замуж за Есенина, она приглашала А.Я., и та, приехав в Москву, была у них. Есенин поразил ее своей красотой. Он не был красавцем в общепринятом смысле этого слова. У него была особая, очень русская, волжская красота. И еще, что было в нем удивительного, это его культура. Учился ведь он очень мало, но у него не было ни деревенской сырости, ни серости. Жили они бедно.

Расставшись с ним, с двумя детьми на руках, З.Н. очень бедствовала, жила в большой нужде. Тут она поступила секретаршей к Мейерхольду. Он влюбился в нее.

Когда она с Мейерхольдом ездила за границу, то не побоялась разыскать своих старых друзей. Она была немка из поволжских губерний, а отнюдь не еврейка, как я предполагала.

Пишу лежа, с прострелом, оттого и каракули.

Du reste c’est un supplice de conserver intact son être intellectuel, emprisonné dans une envelope mаtérielle usée. (Chateaubriand. Mémoires d’outre-tombe).

Par quel miracle homme consent-il à faire ce qu’il fait sur cette terre, lui qui doit mourir? (Там же).

Ils prétendaient n’avoir pas besoin de Dieu, c’est pourquoi ils avaient besoin d’un tyran![899]899
  Вдобавок как мучительно сохранить цельной свою духовную сущность, когда та заключена в изношенную материальную оболочку (Шатобриан. Замогильные записки [1848 – 1850]).
  Каким чудом человек, которого ожидает смерть, соглашается делать то, что он делает на этой земле? ‹…›
  Они утверждали, что не нуждаются в Боге, поэтому они нуждались в тиране (фр.).


[Закрыть] (Там же).

Последнее для нас. Им нужен был тиран! И еще какой! Всем тиранам тиран. А дальше уж по инерции…

7 мая. Ровно два месяца тому назад я поехала в Москву и пробыла там весь март. Ехала я, чтобы хлопотать о пенсии, о поездке за границу, остановилась, как всегда, в Мертвом переулке, т. к. Надя, племянница, вышла на пенсию и мое компрометантное знакомство ей больше не опасно.

И первое, что я узнала, что меня потрясло, – весть о том, что моя любимая Надя, Надя Верховская, сошла с ума, находится в больнице Кащенко[900]900
  Психиатрическая больница в Москве на Загородном шоссе, д. 2 основана в 1893 г. (до 1922 г. им. Н.А. Алексеева, в 1922 – 1994 гг. им. П.П. Кащенко).


[Закрыть]. Как это могло случиться, у нее была такая светлая голова.

С осени 57-го года она мне писала, что стала глохнуть и ее мучают голоса, которые она постоянно слышит. С юмором писала: «Я, как новая Jeanne d’Arc, слышу голоса». В феврале случился сильный припадок, она выбежала без пальто на улицу, в другой раз ее нашли на площадке. Она лежала, свесив голову в пролет лестницы в пятом этаже, пришлось поместить в больницу, т. к. одну дома у ее невестки Кати оставлять было нельзя. Днем все на работе. И вчера я получила письмо от Кати Викентьевой, что 29 апреля Надя умерла от воспаления лимфатических желез. Была высокая температура, Надя последние два дня была без сознания.

Надя воплощала для меня нашу юность, чистую, радостную, веселую юность.

Наши родители были знакомы очень давно, кажется, папа познакомился с Верховским, когда был еще мировым посредником первого призыва. Мы же, дети, познакомились, когда вся семья Верховских приехала в Вильно, где служил тогда папа, на несколько дней. Алексей Михайлович Верховский был крупный путейский инженер, жили они в Минске и приехали в своем вагоне, где и ночевали. Было нам с Надей лет по 11 – 12. Братья ее за обедом нас всячески дразнили – в особенности старший, красавец Борис, студент-путеец: «Как у Нади на носу черти ели колбасу», – и Надя в рев. «Люба выскочила, глаза выпучила». Это относилось к моим большим глазам. Я не плакала, но пряталась от них под стол. После их отъезда мама очень осуждала эту манеру за обедом друг над другом издеваться, что не представляло никакого интереса для посторонних. Так из нашего знакомства с Надей ничего и не вышло.

Я поступила 12 лет, после Нового года, в Екатерининский институт. Через несколько лет, когда нам было лет по 15, Ольга Петровна приехала с Надей в Ларино, и тут-то и началась наша дружба.

Приезжала Надя 4 года подряд. Она уже тогда прекрасно играла на рояле, у нее было чудесное меццо-сопрано; мы много катались верхом, купались в Днепре. Очень любили вымазываться днепровским серым илом, сохли на солнце, затем кидались в воду, смывали ил, кожа становилась гладкой и бархатистой.

Ларино находилось на левом берегу Днепра, низком. Днепр здесь делал излучину, поворот на этом месте, и образовался большой песчаный пляж. Купались мы часами, лежали на горячем песке, отдыхали. Надя хорошо знала английский, увлекалась Байроном и целые дни могла, не отрываясь, читать его письма. У мамы было много английских книг, Шекспир, Байрон и романы Дизраели, и даже издание Findens illustrations to the life and work of lord Byron[901]901
  См.: [Finden E.] Finden’s illustrations of the life, and works of lord Byron. V. 1 – 3. L., 1833 – 1834.


[Закрыть].

Кроме Дизраели, который, вероятно, остался в Ларине, все эти книги у меня сохранились.

Для нас с Надей не существовало кавалеров, не было ни малейших намеков о них, в теперешних юных девушках я не вижу ничего, что бы хоть слегка напоминало наши интересы, страсть к литературе, поэзии, музыке, а было нам 16, 17, 18 лет. В конце августа, на улице темно, мы не зажигаем лампы в гостиной, свет идет из столовой. Надя садится за рояль и играет; память у нее большая, играет она долго. Я забираюсь с ногами на диван и слушаю, наслаждаюсь. Иногда Надя поет, у нее чудесное меццо-сопрано, большой голос. И ничего она из него не сделала из-за сильнейшей застенчивости. Она не смогла выступать. А ее младшая сестра Тамара кончила консерваторию, пела в провинциальной опере, а голос ее и сравнивать нельзя было с Надиным.

Надин отец, Алексей Михайлович, ей говорил: «Ты, Надя, раб ленивый и лукавый[902]902
  Из стихотворения А.Н. Плещеева «Вперед, без страха и сомненья…» (1846); в свою очередь, этот стих является парафразом: Мф. 25: 26.


[Закрыть], зарыла свои таланты в землю».

2 июня. Вчера мне пришлось съездить к Рахлину в магазин, и он мне рассказал любопытную историю, о которой я когда-то смутно слышала от А.П. Второвой, знавшей об этом от своего beau-frèr’а[903]903
  шурина (фр.).


[Закрыть] Мусина-Пушкина, товарища А.Н. по школе в Сызрани. До войны еще Рахлин купил у какой-то адвокатши, распродававшей книги, судебное дело об иске дяди Алексея Николаевича Толстого после смерти отца А.Н. Этот дядя доказывал, что А.Н. был сыном мельника, а не графа Толстого, и под этим предлогом хотел лишить А.Н. графства и имения, которое он получил по наследству от отца. Интересы А.Н., которому тогда было 14 лет, отстаивал его опекун. В первой инстанции иск был признан правильным, после чего дело пересматривалось еще дважды (кажется, дошло до Сената) и было решено в пользу Алексея Николаевича, он был признан законным сыном своего отца.

Дело было толстое, с опросами свидетелей, медицинскими заключениями. Допрашивали мельника, кучера. Кучер говорил, что да, он завозил барыню на мельницу и видел будто бы, как они целовались. Мельник же на все вопросы отвечал умно и уклончиво: «Ну как же не поцеловать ручку у такой хорошей барыни, такой гарной, такой доброй…»

Истец доказывал, что граф Н. Толстой не мог иметь детей, был импотентом. Но известный доктор, лечивший его, отрицал это.

Брали кровь у матери, у мельника, у родственников Толстых, и все анализы плюс утверждение врача удостоверили, что Алексей Николаевич был сыном графа Толстого и имел полное право на наследство.

Знали об этом архиве Рахлин и Шилов, книжный эксперт. Ан. Макс. сообщил об этом Алексею Николаевичу. Тот попросил хранить это дело в тайне до его смерти, «а там биографы разберутся».

Рахлин сдал архив в Публичную библиотеку[904]904
  В РНБ документов о такой передаче не обнаружено.


[Закрыть], а после смерти А.Н. рассказал об этом Людмиле. Людмила выхлопотала, чтобы все это дело передали ей. Какова дальнейшая судьба этих документов, неизвестно[905]905
  Подлинные документы своих предков Толстой при жизни передал В.Д. Бонч-Бруевичу для Государственного Литературного музея.


[Закрыть].

В 49-м году Рахлин был арестован, пытан и сослан в Воркуту. Когда после смерти Сталина он был освобожден и реабилитирован, писатели, такие как Федин, очень тепло его встретили, и он решил позвонить Людмиле. «Кто говорит? Рахлин? Такого не помню».

Так же трусливо его избегал М.Л. Слонимский, не узнавал, отговаривался. Но чего я никак не ожидала, это действенно дружеское отношение к нему после ссылки Елены Александровны Янсон-Манизер. Он ей позвонил. «Приходите сейчас же». – «Не могу, я в ситцевых штанах». – «Я за вами пошлю машину». Елена Александровна предложила ему денег. Он отказался, а уехав от нее, нашел у себя в кармане 1000 рублей. И позже несколько раз она снабжала его деньгами, так как он вернулся из ссылки нищим и раздетым.

24 сентября. Как я редко пишу теперь свой дневник. Старость. Не хватает сил на все заботы, на жизненную толчею, «жизни мышью беготню». Как это гениально сказано, и какое гениальное стихотворение.

 
Парки бабье лепетанье!..
Укоризна или ропот
Мной утраченного дня?[906]906
  Цитаты из «Стихов, сочиненных ночью во время бессонницы» Пушкина.


[Закрыть]
 

Он искал смысл в шорохе спящей ночи! Бедный Пушкин.

 
Тебя, как первую любовь,
России сердце не забудет[907]907
  Почти точная цитата из стихотворения Ф. Тютчева «29-е января 1837» (1837).


[Закрыть].
 

Бесконечное количество огорчений.

1959

23 апреля. Историю фиговым листом не занавесишь. Жуков. В феврале, 23-го, в день Красной армии о нем ни слова. Это возможно только в рабской стране, в стране с кляпом во рту.

Сталин так раз и навсегда испугал интеллигенцию бесчеловечным террором, что поколение, пережившее этот террор, никогда не распрямит свою спину. До самой смерти.

Будущие поколения, я уверена, будут смелее.

Не побоялись же рабочие Донбасса бастовать три дня в виде протеста против гонения на Жукова.

17 мая. Просыпаясь, я почему-то вспоминаю модную в Париже песенку в <1>906, <190>7 годах, когда я там училась.

Припев был такой:

 
Je l’aimais ma petite bourgeoise
Ma Ton-ki-ki, ma tonki ki, ma tonkinoise…
 

А начинается так:

 
Que je finisse
Mon service
Au Tonkin je dois aller,
Ah, quel beau pays, mes dames
C’est l’pays des jolies femmes…[908]908
  Шапорина с искажениями воспроизводит фрагмент мужского варианта (был и женский) песни «La petite Tonkinoise» («Маленькая тонкинка») на слова Ж. Виллара и музыку В. Скотто (1906) о французском солдате, наслаждающемся «раем маленьких женщин», который представляет собой Тонкин (северная часть Вьетнама, с 1884 г. находившаяся под протекторатом Франции); эта песня упоминается в стихотворении Гумилева «Разговор» (1913).


[Закрыть]
 

Как это все невероятно далеко – за тридевять земель.

И еще: чтобы заучить китайские города, была присказка:

 
Пе́кин, Нанкин и Кантон
Сели вместе в фаэтон
И поехали в Шанхай
Покупать (или распивать) китайский чай.
 

Вся планета вздыбилась за ХХ кровавый век. И наиболее кровавым он был у нас с 1917 по 1953-й; 36 лет кровавого кошмара. Теперь многие говорят: почему Шаляпин не вернулся, ему так хотелось на родину. На родину – да. Но не в кровавый котел. Когда думаешь о том времени, темно в глазах становится.

Вчера Елена Михайловна Тагер рассказывала. В 38-м году она сидела в доме предварительного заключения на Воиновой. Окна выходили во двор. Под прямым углом примыкало здание, где велись следствия, допросы. Летом в камерах сняли рамы, оставались решетки. Стали доноситься крики, звуки ударов.

Однажды Е.М. услыхала сильный шум, возню, удары, крик – к окну, тоже открытому, подбежал человек, схватился за решетку и закричал: «Товарищи, я Позерн!» Каким голосом он должен был кричать! Он был расстрелян. Его жена, милая Лариса Генриховна, сын были сосланы. Она сошла с ума и умерла.

Какие силы, какие нервы, какой дух надо иметь, чтобы перенести, пережить все это. И немудрено, что все, что было крупного, бежало со своей родины, как от чумы. Как мог бы сочинять Рахманинов, слыша, что тот сослан, расстрелян. Подлинное творчество Шостаковича все проникнуто этим ужасом, преломленным через внутренний скепсис, что дало «Нос», «Леди Макбет». Глубоко трагический гротеск. А гениальные «Еврейские песни». Когда он пишет по заказу, то получается не Шостакович. «Леса», например.

Если бы не поставленный во главу угла террор, если бы страна, выгнавшая всех своих врагов в 18, 19, 20-м годах не шла дальше по пояс в крови, она бы ушла далеко вперед в своем материальном благосостоянии, да и во всех отношениях.

А что же уничтожило у нас индивидуальность, самостоятельность у трудовой интеллигенции, писателей? Стыдно читать отчеты об их речах на съезде, в деле Пастернака и других не избыток воспитанности, конечно, а страх, животный страх за свою шкуру, за свой заработок. Страх, внедренный эпохой Сталина, бесчеловечной жестокостью того периода. Он вошел в плоть и кровь этих несчастных боязливых людей, и теперь на 3-м писательском съезде[909]909
  Съезд состоялся 18 – 23 мая.


[Закрыть] они все, как один, повторяют прописные истины, не желая догадаться, что, если бы они заговорили по-человечески, с ними бы ничего не случилось. Сталина-то уже не было. Страх въелся в кожу, проник во все поры.

29 мая. Я приготовляюсь к смерти. И сделала то, что давно собиралась сделать. Я сожгла сохраняемые мной Аленушкины вещицы, летний вязаный беретик, который к ней очень шел, белые чулки, купальный костюмчик в полоску, белый с красным, в котором она снята в Voux-sur-Mer, платье ее куклы, с которой она приехала из Парижа.

Сожгла, легла, с головой, и горько плакала. И вспоминала Аленушку в разные времена ее короткой жизни. Как больно, больно.

После ее смерти я послала многие ее вещи, осеннее пальтишко Поле для ее сына Васи, младшего из детей. Серенькую шубку Н.И. Римской-Корсаковой для маленького Димы. Все раздала. А что осталось – сожгла сейчас, чтобы не выбросили после меня в помойное ведро.

Бедная, бедная Олимпиада Дмитриевна Доброклонская, потерявшая обоих сыновей в этой войне. Каково-то было ей жить. Ведь эти раны не заживают.

11 июля. Первый раз за весь год я пришла в Таврический сад.

Я чувствую себя так, как чувствовала себя в 1912 году, приехав в Рим после того, как месяца четыре подряд глотала веронал[910]910
  Снотворное.


[Закрыть]. Полная пустота в голове, словно пустая коробка из папье-маше. Отчего это, почему? Мне кажется, от отсутствия одиночества. Мучительно жить втроем. Мучительны разговоры, лишенные для меня всякого смысла, когда хочешь сосредоточиться.

Когда-то в Риме, заметив в себе такое выкорчеванное состояние, вместо того чтобы осматривать город, я стала уходить к памятнику Гарибальди (кажется, на Яникуле[911]911
  Один из римских холмов.


[Закрыть]) и сидела у его цоколя на солнце, и, по мере того как солнце двигалось вокруг Гарибальди, подвигалась и я за солнцем. Через неделю такого лечения и созерцания Рима с горы, почти с птичьего полета, вернулась память и яркость восприятия. Надо и теперь провести такой курс лечения. Соня уедет 14 июля в Псков, и я стану уходить каждое утро в Таврический и сидеть там, пока голова не начнет работать, не появятся мысли. Буду возвращаться домой, когда Катя уходит на работу.

Надо вылечиться, овладеть своим мозгом.

Как хороша эта чудесная зелень, так разросся, размохнатился Таврический сад. Авось мозг отдохнет от неблагообразия жизни.

29 июля. Ничего из моих лечебных планов не вышло. 20-го приехали Денисьевы. Я очень люблю Любочку, хорошего, любящего человечка.

На днях я встретила Ольгу Ивановну Акимову, жену доктора Владимира Васильевича.

В их квартире две девушки, сестры, попали в психиатрическую больницу Скворцова-Степанова[912]912
  Психиатрическая больница № 3 на Фермском шоссе, д. 36.


[Закрыть], бывшую Удельную. Сначала младшую, потом старшую с работы увезли. Девушки совершенно одинокие, и Ольга Ивановна их навещает. Врач ей рассказал, что среди больных очень много молодежи, студентов. Сходят с ума от переутомления, от сорвавшихся экзаменов, перенапряжения в учении и от несчастной любви.

Когда в прошлом году я навещала в Москве Надю Викентьеву в больнице Кащенко, мне показывали отдельный корпус, заполненный студентами, не выдержавшими жизненных, житейских шоков. Бедная русская молодежь, всю войну вынесла она на своих плечах, поднимала целину, проделывают над ее образованием всякие эксперименты, думая, по-видимому, что молодежь сделана из войлока, как ни хлопни, все сойдет. И ведь ни один голос не подымется, не станет протестовать. Писатели! Трусость.

1 августа. Сейчас позвонила Ирина Вольберг, сводная сестра Мары и Гали. (Я ее определенно не люблю.)

Рассказала, что здоровье Евгении Павловны очень плохо. Она сейчас на даче в Эстонии, около Йыхви, где живет Ирина. У нее уже несколько метастазов рака. Огромная операция была 5 лет тому назад. Доктора говорят, что положение настолько безнадежно, что лечить и мучить какими-нибудь операциями не надо, а по возможности облегчать ее жизнь. Бедная женщина. Первый муж, Вольберг, погиб при крушении поезда. Она его очень любила. Старчакова расстреляли. Восемь лет каторги. Но теперь все три дочери ухаживают за ней, внучата с ней. Хоть сейчас она неодинока.

Мое положение меня угнетает очень. Начало катаракты на обоих глазах. Пенсия 400 рублей. Помощи ждать неоткуда, вернее, не от кого. Буду хлопотать об увеличении пенсии, но это очень гадательно. Надо бы добиться большой работы, но тогда я за несколько месяцев ослепну, и что делать?

У меня копейки нет на собственные похороны. И Соня. Что с ней будет после моей смерти? Стипендия 200 рублей. Кто ей поможет? Вася еще во много раз скупее своего отца.

Боже мой, и неужели я так и не попаду за границу?

Господи, Господи, помоги.