Электронная библиотека » Люциус Шепард » » онлайн чтение - страница 25

Текст книги "Жизнь во время войны"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 21:36


Автор книги: Люциус Шепард


Жанр: Зарубежная фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Это было вчера, – сказал Минголла.

– Я пойду наверх, – сказала Дебора. – Вдруг кто-то выживет.

– Не ломай их, – попросил Исагирре.

– Не ломать? – Дебора рассмеялась. – Я пять лет чиню твои сломанные игрушки… и сколько еще осталось. – Она повернулась к Минголле. – Ты с ним справишься?

– Ага… иди.

– Что вы со мной сделаете? – спросил Исагирре, когда за Деборой закрылась дверь.

– А то ты не знаешь, Карлито. Разберем на кусочки, а потом соберем опять. Будешь бомбой с часовым механизмом, как Нейт и другие. Почти живой, как твои друзья наверху.

– Вы всех убили… всех, кроме тех троих? – Исагирре, похоже, не мог с этим примириться.

– Это было нетрудно. За пять лет мы многому научились.

Пять черных, как гробы, лет, и в каждом – прах насилия и предательств.

– Если осталось только трое, – пролепетал Исагирре, – то какой смысл…

– Брось, я не собираюсь это слушать, ты же знаешь.

Исагирре выпрямился, лицо разгладилось.

– Да, знаю. – Адамово яблоко дергалось. – Вся работа… – Он провел рукой по лбу. – Что вы будете делать потом?

– Потом нечего будет делать.

– Да нет, найдется. Вы займете наше место, и вам придется что-то делать. – В голосе Исагирре звучали торжествующие нотки.

– Сейчас ты заснешь, – сказал Минголла. Исагирре открыл рот, но долго ничего не говорил.

– Господи, – произнес он наконец, – как могло такое случиться?

– А что, если тебе того и хотелось? Как в том рассказе про пансионат… в финале смерть автора. Это твой финал, Карлито.

– Я… гм… – Исагирре сглотнул. – Я боюсь. Никогда не думал, что буду бояться.

Минголла не раз представлял, что будет чувствовать в эту минуту, но, к его удивлению, он не чувствовал почти ничего, разве только облегчение; в голову пришло, что, несмотря на страх, со стариком сейчас происходит то же самое.

– Наверное, я могу что-то сделать? – спросил тот. – Я бы мог…

– Нет, – ответил Минголла и начал вгонять Исагирре в дрему.

Тот привстал, потом опять упал в кресло. Он пытался подняться, тряс головой и цеплялся пальцами за край стола. По лицу пробежала паника. Потом обвис. Широко раскрытые глаза уставились на Минголлу.

– Прошу тебя… – Слова получились плотными, словно выжатая из доктора последняя капля, голова откинулась назад. Грудь вздымалась и опадала в сонном ритме, глазные белки шевелились.

Все в этой комнате – вой кондиционера, блеск антикварной мебели, фальшивая ночь ковра – словно заострилось, как если бы раньше их притупляло бодрствование Исагирре. От тяжелой ясности момента Минголле стало не по себе, и он обернулся, уверенный, что за спиной его поджидает распахнутая ловушка. Но там была лишь закрытая дверь, тишина. Он снова повернулся к Исагирре. Вид старика его потряс, доктор был похож на монумент, на несчастное чудовище, угодившее в асфальтовую яму, в хранилище истории, и Минголла вдруг понял, как мало он знал о кланах, только голые факты, слегка обведенные контурами впечатлений. Он уселся на стол, подключился к спящему мозгу Исагирре и поплыл по затейливым коридорам кровавого прошлого мимо воспоминаний его жизни, жизни других людей; годы вспыхивали и гасли, словно недолговечные свечки; он был мальчиком по имени Дамасо Андраде де Сотомайор и стоял в день своего совершеннолетия посередине мрачного зала в старом панамском доме. Вся семья в сборе, в молчании расселась по эбеновым креслам, на ручках резные змеиные головы, во сне их мысли смешиваются, и он чувствует у себя в желудке препарат, далекую боль, он понимает, что сны – это голоса, тысячи голосов одновременно, не слова, а бессловесный шепот, который и есть душа страсти. Бледные фигуры отца и матери, кузенов, дядюшек и тетушек мерцают подобно белому пламени в чашах из черного дерева, и сам он тоже мерцает, плоть теряет телесность, и сон зажигает его мысли радостью мести и силы. А когда сон уходит, когда он уже крепок и пропитан страстью, наступает время отправиться в путь по тропе правды, и он, ни слова не говоря, спускается по лестнице в подвальный лабиринт, чьи темные коридоры ведут к семи окнам, к одному окну, что покажет его место в узоре. Он бродил не час и не два в страхе, что так и не найдет свое окно и останется навеки в этой вязкой холодной глубине. Но каменные стены, грубые и замшелые, были ему друзьями; касаясь их, он чувствовал, как энергия прошлого выводит его в будущее, которое и есть единственный узор растянутой в бесконечности крови. То были фамильные камни, его кровь и его семья, куполообразные глыбы имели ту же фактуру, что и черепа Сотомайоров, расставленные у отца в библиотеке; касаясь камней, он угадывал направление и скоро научился выбирать повороты, ощущая их как узелки крови. И добравшись наконец до окна, он не увидел его, а постиг трепетом своей кожи. Он думал об этих странностях. Должно ли окно подразумевать свет… и он увидел свет. Два малиновых овала, словно глаза без зрачков, разгорались все ярче и ярче, пока он подходил все ближе и ближе. Окно, как он понял, было сделано из дымчатого стекла, свинцовые средники секций соединялись в силуэт угольно-черного человека с терновым венцом на голове, глаза же остались пустыми, их пронзали лучи заходящего солнца. Образ пугал и притягивал одновременно, мальчик прижался к стеклу, глазами к пустым овалам, и увидел на противоположной стороне долины массивный каменный дом Мадрадон, что казался в багряном свете чудовищем, припавшим к земле и готовым распрямиться. Он видел этот дом много раз, но так он подействовал на него впервые. Ярость ударила в голову, и мальчик почувствовал себя одним целым с горящими глазами и всей этой черной фигурой, к которой сейчас прижимался. Сеть свинцовых средников накладывалась на переплетение его нервов, направляя по ним кровавый цвет заката, пропитывая жестокой уверенностью, отпечатывая в душе образ эбенового Христа; отныне он знал, что избран из всех детей его поколения, чтобы вести остальных на борьбу против Мадрадон, что он стрела в семейном луке и что вся его жизнь будет полетом к сердцу этого темного чудовища, сгорбленного над тем далеким холмом.

Минголла оборвал контакт, встал со стола, подошел к окну. Прижался лбом к раме. Холодное стекло повторяло дрожание кондиционера. Минголла смотрел на далекие городские огни и думал о христианской девочке, как ходила в ее руке голограмма Иисуса. Ему всегда казалось, что начало лежит за той секундой, но он никогда не мог ее постичь или хотя бы прояснить. Возможно, подумал он, это еще один проблеск надежды. В кресле пошевелился Исагирре, и Минголла понял, что слишком долго оттягивает неизбежное. Он не беспокоился из-за того, что предстоит сделать, но сама процедура его вымотала, он устал снова и снова открывать для себя неприятные новости о том, как природа человека смиряется с возможностью разобрать до нуля сознание. Он подождет еще несколько минут, он уже все решил. Минуты не помешают. Отодвинув кресло с Исагирре, Минголла принялся опустошать ящики стола, удивляясь, куда это старик мог засунуть препараты…

Бассейн блестел пустотой, волн нет, гладкие всплески у бортов. Минголла выпрямился, огляделся по сторонам, уверенный, что за ним кто-то следит. Но никого не было. Голоса из чьей-то комнаты. По радио скрипичная музыка. Джилби и Джек все еще спят. Он откинулся назад, вытянул ноги и расположил в хронологическом порядке все три своих видения. Сперва забегаловка, болтовня с официанткой, затем Исагирре, потом Город Любви. Последствия ложной победы. Он не представлял, как эти видения совмещаются с миром. Возможно, они не точны. Но Минголла не мог заставить себя это признать. Видения были слишком реальны.

Джилби встрепенулся, встал на колени, и, радуясь, что его перебили, Минголла спросил:

– Ты как?

– Сон приснился, – ответил Джилби. – Про Ферму.

– И что там было?

– Ничего. Просто сон. – Джилби сел, скрестив ноги, и уставился на волнистую поверхность бассейна. – Знаешь, там вообще-то не так уж плохо… на Ферме.

– Там плохо, но по-другому.

– Ага, наверное. – Джилби пробормотал что-то еще.

– Что ты сказал?

– Ничего. Я хотел, но…

– Забыл, да?

– Не-а, не забыл. – Джилби обвел взглядом дворик и остановился на Джеке. Наклонил голову и почесал затылок. – Я бы все рассказал… тут все нормально. Просто оно не лезет в слова.


Пустоту главного дворцового зала с трудом сглаживали вытянувшиеся вдоль стен длинные столы, уставленные чашами с пуншем, подносами с сэндвичами и булочками. Под резким светом потолочных ламп пластик казался твердой голубоватой плотью. Вокруг толпились сотни людей, сновал взад-вперед робот-сказочник, странно выделяясь викторианской плавностью среди неряшливо одетой праздничной толпы. Прозвучали речи, в которых провозглашалось, что все присутствующие являются отныне членами одной семьи, а также ярыми приверженцами Панамского мирного договора… весьма популярная в этот вечер фраза. Из динамиков полилась музыка, и Минголлу пригласила на танец мелкая, точно карлик, мадрадонская женщина; она улыбалась остренькими зубками, а очерченные красной блузкой, торчащие, как торпеды, груди тыкались Минголле в ремень.

– Я так мечтала с вами познакомиться, жуть просто, – объявила женщина.

– Кажется, вы как раз вовремя, – ответил Минголла.

Женщина смутилась, но вскоре улыбка вернулась на место.

– Да, – согласилась она. – Мне так давно хотелось поговорить с вами о нашей генетической программе. Слыхали о такой?

– Не-а.

Он провел карлицу между парами. До чего они все неуклюжи. Если подбирать к этому празднеству одно-два слова, подумал он, то получится: мудаковатый сброд. Нечто среднее между школьным балом и свалкой в загородном клубе.

– Видите ли… – Какой-то Сотомайор налетел на нее задом, и карлица поморщилась. – Мы очень надеемся, что вы тоже нам пожертвуете.

– Пожертвую?

– Ну, вы понимаете… генетический материал. – Последние слова карлица произнесла хихикнув, словно маленькая девочка. – Я извиняюсь за прямоту, но перспектива смешивания кровей меня так увлекает.

– Смешивания кровей? – Мысль о том, чтобы стать прародителем целых поколений Минголла-Мадрадон и Минголла-Сотомайоров, подняла в нем волну фривольного юмора. – Знаете что, – смеясь, сказал он, – мы сейчас спрячемся в укромном уголке, и я на вас побрызгаю. А вы потом соберете в бутылочку, пока оно не высохло.

Минголла ждал оскорбленной мины, но карлица, все так же улыбаясь, лишь вонзила острый палец ему в спину. Улыбка у нее была жутковатая и как будто расшатанная – на секунду Минголле показалось, что карлица согласится.

– Я слыхала о ваших эпатажных наклонностях. – Это было сказано таким зловещим тоном, как будто карлица предупреждала о том, что знает Минголлину тайну. – Это не повод для шуток.

– Конечно, я и сам вижу, – согласился Минголла. – Ну, то есть достаточно посмотреть вокруг, чтобы понять, как срочно вашим людям нужна свежая кровь. Особенно Мадрадонам. В жизни не видал таких мелких ебарей. Запустить парочку высоких генов, верно? – Он похотливо ткнулся в нее бедрами. – Да, я, пожалуй, не откажусь слегка удлинить эти ваши, как их там.

Карлица попыталась вырваться, но Минголла, не переставая кружиться, держал ее мертвой хваткой.

– Я на грубости не отвечаю, – объявила она.

– Это вы… мне не отвечаете? – Он толкнул карлицей одного из Мадрадон, танцевавшего с женщиной Сотомайоров. – Упс! – Минголла ухмыльнулся.

– Отпустите меня! – приказала карлица.

– Ни за что, – ответил Минголла. – Отныне и навсегда только ты и я. – Он швырнул ее на другую пару и сказал извиняющимся тоном: – Простите, она отдавила мне ногу.

– Я этого не забуду, – прошипела карлица.

– Я тоже. Боже, какая нам предстоит ночь! Нужно только разобраться с разным ростом. Как насчет веревок и блоков? – Он прижал ее еще крепче. – Ах, детка, я жду не дождусь, когда распухнет твой маленький животик.

Карлица извивалась и корчилась, силясь вырваться на свободу.

– Боже, как хорошо! – воскликнул Минголла. – Еще раз… чуть ниже.

– Пусти меня! – Слова прозвучали глухо, потому что он прижал ее голову к своей груди.

– Прям так сразу? – Теперь Минголла говорил громко, чтобы слышали все вокруг. – Что ж, если ты профи, то можно прямо здесь.

Вдруг устав от всего этого, он выпустил карлицу и фальшиво раскланялся.

– Спасибо за драку, – сказал он. Карлица шипела и дымилась. – Козлы ебаные, в клетках вас всех запереть, – сказал он ей на прощанье.

Минголла подошел к ближайшему столу, опрокинул в себя полную чашку пунша. Чуть в отдалении Тулли, Корасон и Дебора разговаривали с группкой Мадрадон. Тех, судя по виду, больше всего занимала собственная роль Гениев Результативности. Марина Эстил, наряженная по такому случаю в белое шелковое платье и нефритовые бусы, оставив другую группу, направлялась к Минголле. Щеки ее горели, глаза сияли, а улыбка была такой широкой, что все вместе наводило на мысль о чем-то большем, нежели просто хорошее настроение. Не приняла ли Марина чего-нибудь этакого.

– Как настроение? – спросила она. – Столько дел, никак не получается вернуться к этой нашей маленькой проблеме.

– Все хорошо, – сказал Минголла.

– Я так и думала. – Она поздоровалась с проходившим мимо Сотомайором, затем опять повернулась к Минголле. – Вам здесь нравится?

– Превосходно, – ответил он. – Я вне себя от счастья. – Он заметил, как Рэй подбирается к Деборе.

Марина проследила за его взглядом.

– Не волнуйтесь, Дэвид. Он решил сегодня извиниться. Вот и все. – Марина глотнула пунша и внимательно посмотрела на Минголлу из-за ободка бокала. – Вам удалось с кем-нибудь познакомиться?

– О да! Со многими. – Он рассказал ей о мадрадонской женщине.

Марина хмыкнула.

– Они чересчур назойливы, правда? Хотя не без приятности, конечно.

– Конечно.

– Странное у вас сегодня настроение, – сказала Марина.

– То же самое можно сказать и о вас.

– О, я просто устала. Вы знаете, сегодня все складывается.

Слова прозвучали до странности многозначительно, однако Минголла списал это на химию – теперь он был уверен, что Марина чем-то накачалась.

– Всё? – переспросил он.

Она кокетливо похлопала его по руке.

– Да, и в этом огромная ваша заслуга.

– В самом деле?

– Когда-нибудь я вам расскажу, – пообещала она. – Но не сейчас. – Она показала на робота-сказочника; тот подкатывался к столу, расположенному в нескольких футах за их спинами. – Сейчас будет представление.

– Все сюда, все сюда! – кричал робот; вокруг стола полукругом собирался народ, смеясь и переговариваясь.

Из рядов вышел Сотомайор, ведя за собой бледную тонкую девушку в белом спортивном костюме.

Смотрела она пусто, замкнуто, и Минголла подумал, что это признак заторможенности. Девушка встала за юбкой робота, полуспрятавшись и нервно переплетя пальцы.

– Музыку, маэстро! – крикнул робот и захлопал розовыми пластмассовыми руками.

Девушка вздрогнула и спрятала глаза.

– Chiquita[28]28
  Чуть-чуть. (исп.)


[Закрыть]
, пожалуйста! – Робот легонько ущипнул девушку, и та отпрянула. – Совсем немножко музыки, чтобы всех развеселить.

Девушка мученически улыбнулась, и через секунду в голове у Минголлы зазвучал колокольный перезвон такой безукоризненной чистоты, что, ошеломленный красотой этих звуков, он не сразу заметил их простоту и неуклюжесть. Песенка для детского сада. Игра плохая, такты сбиты. Девушка была всего лишь музыкальной шкатулкой с открытой крышкой – игрушка с покореженными пружинами. Номер затянулся, толпа аплодировала вежливо, но без энтузиазма. Затем девушку увели, а публике был представлен молодой человек с таким же пустоватым взглядом. Глаза темные и глубоко посаженные, вытянутое костлявое лицо, сквозь ежик волос просвечивает череп. После тычка робота юноша уставился в пространство, и перед внутренним взором Минголлы возник цвет: темная синева, густая и глубокая, казалась чувством как оно есть, воплощением абсолютного спокойствия. Потом пошли другие эмоции, каждая на пике своей силы, и каждую толпа встречала шумными аплодисментами.

Выступив вперед, Марина обратилась к зрителям:

– Я думаю, нам следует выразить признательность Карлито за его неустанный труд, благодаря которому все же удалось вырастить цветы на этих камнях.

Толпа захлопала, овация переросла в скандирование: «Карлито, Карлито, Карлито!», которое стихло только после того, как вновь заиграла танцевальная музыка. Минголла уставился в чашу для пунша – ему померещилось, будто среди плавающих кожурок и фруктовой мякоти мелькнуло нечто шестиногое.

– Привет, Дэвид! – произнес у него за плечом пронзительный женский голос.

Минголла повернулся и уставился в глаза робота. За лоснящимися кристаллами поворачивались на шарнирах камеры.

– Не узнаешь? – Робот сложил руки на обширном животе.

На секунду Минголла поплыл, но затем вспомнил вертолет с его божественными претензиями и брезгливо передернулся.

– Исагирре, – сказал он.

– Рад тебя видеть, – ответит робот. Пухлое розовое лицо изучало Минголлу с отеческой заботой.

– Ты здесь сам или как? – спросил Минголла, надеясь, что это всего лишь ящик, не зная, что будет делать дальше, но все-таки надеясь.

– Ну что ты. Я в Коста-Рике. Однако давно за тобой приглядываю. – Робот изобразил что-то вроде подмигивания. – Я восхищен твоей работой.

– Неужели?

– Безусловно! Это замечательно. Твои достижения не оставляют и следа от моих жалких потуг.

– Пустые слова. – Минголла предложил роботу пунш и пролил чашку прямо на плотное желтое платье. – Хе… повезло, могло бы и замкнуть. Кстати говоря, чем ты вообще занят? Устраиваешь дни рождения?

– Я вижу, ты все еще злишься. Это хорошо, Дэвид, очень хорошо. Злость – полезный инструмент. – Робот смахнул капли на пол. – Отвечая на твой вопрос: нет. Никаких дней рождения. Моя работа во многом похожа на твою, хоть я и вынужден ограничиваться единовременным эффектом, в отличие от полноценной реабилитации, на которую претендуешь ты.

– Я не претендую ни на какую говняную реабилитацию. Просто убиваю время.

– Не стоит принижать своих усилий. Ты не стал бы тратить на это столько сил, не имея серьезных убеждений.

– Все лучше, чем болтаться среди твоих племянничков.

– Я не требую от тебя согласия, – сказал робот. – Однако у меня есть предложение. Не хочешь поработать со мной, когда здесь наконец свяжутся все концы?

– Не-а, – ответил Минголла. – Поеду домой валяться на пляже.

– Одно другому не мешает.

– Ты работаешь в Штатах?

Кристаллические глаза пробежались взад-вперед по танцевальному залу.

– В сложившихся обстоятельствах не вижу причин скрывать. Да, у меня там дом. Думаю, ты встретишь в нем радушный прием.

– Где?

Робот бросил свое бессмысленное хихиканье.

– Это я, пожалуй, сохраню в тайне – пока.

«Не в такой уж тайне, как ты, мудак, думаешь, – сказал про себя Минголла. – Сухая пустыня, жара и куча крепких ребят вокруг».

– Почему? – спросил он. – Боишься?

– Нет, Дэвид, не особенно. Тебя стоит опасаться, согласен. Но мы знаем друг друга слишком давно и слишком хорошо умеем обращаться с нашей силой. – Робот откатился на фут назад, затем на столько же вперед, словно разминая шестеренки перед тем, как прыгнуть. – Так как насчет моего предложения?

– Я подумаю.

– Талант не позволит тебе сидеть без дела, Дэвид. Чем еще ты можешь заниматься?

– Вернусь в киллеры. Спрос на убийства в этом мире будет всегда.

Робот дернул большой овальной головой.

– К чему такой сарказм?

– Это не сарказм, – сказал Минголла. – Мне просто тошно.

– Я знаю, что…

– Ни хрена ты не знаешь! – перебил Минголла. – То, что ты, ублюдок… – Он поймал себя на том, что не хочет доводить это до конца. – Ладно, может, ты и прав. Может, я больше ни на что не способен, кроме как чинить то, что поломали твои люди.

– Как ты не понимаешь, – сказал робот, – я ведь чувствую то же самое.

– Ну да?

– Неужели ты думаешь, что я бесчувственный чурбан? – спросил робот. – Неужели я не понимаю, насколько ужасно все, что мы делаем, – все, что нам приходится делать.

Робот забормотал давно известную Минголле классическую сотомайоровскую речевку насчет того, что нельзя-пожарить-яичницу-не-разбив-яиц и мы-посвятим-всю-свою-жизнь-чтобы-исправить-наши-ошибки. Версия Исагирре была прекрасна, прочувствованна, убедительна, и Минголла не сомневался, что он сам верит каждому своему слову. Пообещал Исагирре, что со всей серьезностью рассмотрит его предложение и не будет больше давать волю сарказму; но, после того как робот покатился общаться с родственниками, Минголла обнаружил, что выносимость всей этой процедуры сползла для него до нуля. С глаз слетела пелена. Куда бы он ни посмотрел, повсюду были следы прежней ненависти. Перешептывания за прикрытыми ладонями, хмурые рожи, ядовитые взгляды. Не обходилось и без свежих побегов. Минголла безошибочно опознавал их в той чопорности, которую Мадрадоны и Сотомайоры обрушивали на своих новых союзников – наркотических медиумов. Низкосортность этого празднества, слезливая музыка, подскоки уродливых пар, мутантский балаган, высокотехничная нелепость робота Исагирре – всем этим зловещим признакам словно подкрутили мощность. Так же, думал Минголла, десятилетия назад можно было, наблюдая, как бюргеры подписывают в Берлине альянс с холодными подтянутыми национал-социалистами, презирать их всех за низость и малодушие, маскируемые жалкой помпой и потугами на гламур. Это сборище имело столько же шансов вылиться в мерзость и порочные извращения; Минголла видел в нем отражение нового мира, который будет мало чем отличаться от старого. Вражда выйдет на поверхность, станет еще более кровожадной, разгорится новый конфликт между кланами и их обдолбанными креатурами, а в результате – череда подспудных войн и тяжелейшее напряжение, почти апокалипсис. А может, и тотальный апокалипсис. Безалаберные кланы легко перешагнут эту черту. Но каких бы вершин им ни суждено было достичь в будущем, одно Минголла знал наверняка: ему до этого не дожить. Куда бы он ни взглянул, гости отворачивались, не желая встречаться с ним глазами. Одной такой единодушной ненависти достаточно, чтобы отправить его в ад. Рано или поздно кто-то решит, что Минголла слишком силен и доверять ему нельзя, или же вынесет приговор просто потому, что так захотелось левой ноге.

Заметив в дальнем углу Дебору, рядом с ней Тулли и Корасон, он двинулся к ним через весь зал, натыкаясь на неуклюжих Мадрадон и грациозных Сотомайоров.

– Пойду погуляю, – сказал он Деборе. – Побудешь тут без меня?

– Ты бледный, – сказала она. – Плохо себя чувствуешь?

– Съел что-то.

– Пропустишь самое интересное, друг, – пьяно предупредил Тулли и так крепко прижал к себе Корасон, что Минголла подумал, что ее розовый глаз сейчас вылезет из орбиты.

– Я с тобой, – сказала Дебора, но уходить ей явно не хотелось.

– Не надо, я только пройдусь чуток. Возьму Джилби, Джека, а потом перехвачу тебя здесь или у пансиона.

Он повернулся, собираясь уйти, но она загородила ему дорогу:

– Что-то случилось?

Минголла чувствовал сильный соблазн пересказать ей все свои мысли, но она все равно не поверит.

– Ничего серьезного, – ответил он. – Скоро вернусь.

Пока он шел к выходу, разнообразные члены кланов приветствовали его улыбками и кивками. Так искренне, так непритязательно. Он тоже улыбался, ненавидя их всех.


Ясная ночь, звезды остры, блестящи и разбросаны так равномерно, что полоса синей темноты в вышине кажется натянутым между крышами флагом. Минголла подумал, как легко гулять среди мертвых. Мертвым, по крайней мере, можно доверять. Их смутные порывы не вызваны жадностью или похотью, их память не будит порочных наклонностей, она всего лишь неудовлетворенная мечта о мире, который они почти забыли. Тишина улиц ему тоже нравилась. Она текла темно-синим потоком по клаустрофобным каньонам баррио, мягко пронося Минголлино отражение по окнам магазинов, мимо сваленных в сточных ямах темных фигур, и он думал, что, может, это не так уж плохо – вступить в армию теней, дышать ядовитыми испарениями, двигаться все медленнее и подчиняться приказам, которые позволяют потакать самым низменным желаниям. Минголла ускорил шаг, замахал руками, пошел быстро, так что Джилби и Джеку пришлось перейти на спотыкающийся бег. Наконец остановился у лавки, когда-то продававшей религиозную атрибутику, и стал смотреть на себя в зеркала. Бесконечный ряд освещенных звездами Минголл, все темные, у всех блестят глаза. Отражения успокаивали. Он крутанул головой, и они согласно повторили жест. Он упер руки в бока, повернулся к окну, и армия Минголл, храбрых и неустрашимых, прибыла на военный совет.

Жалко, думал он, что зеркала не волшебные. Он созвал бы родных и друзей, поделился бы с ними мудростью. Не то чтобы ее было так уж много. Одно слово: Панама. Для каждого он произнес бы его по-своему. Мягко старым подружкам, женщине с Лонг-Айленда, чтобы они поняли, как им повезло родиться американками, не видеть и не слышать оскорблений этой мучительной реальности. Друзьям – напрямую, чтобы ни в коем случае не шли в армию. А отцу, м-да, отцу он преподнес бы его свистящим шепотом. Слово затуманило бы зеркала, испарилось, превратилось бы в газ цвета ночного неба и теней; окутав отцовскую голову, оно ниспослало бы ему темный проблеск бытия и заставило содрогнуться, задохнуться квинтэссенцией панамской правды, секунду спустя в дверь постучала бы реальность страхового агента, и мать до восьмидесяти лет развлекалась бы с любовниками во Флориде. Ого! Что за девка!

Панама.

Совсем не то, чего он ждал, ага!

Он так и не добрался до белого голого пляжа, до смуглого берега кинозвездных сисек и коко-локо[29]29
  Коко-локо – коктейль из кокосового рома с ананасовым соком.


[Закрыть]
, до избалованных, глянцево-обложечных невинных дочерей безмятежных островов, у тебя американские деньги, Джим, эта земля твоя, бери ее, трахай, уговорами или силой, строй на ней свои супермаркеты… все, что пожелает душа. Нет, он добрался до самой кровавой республики в истории, где дорвавшиеся до берега пираты Колумба трахают трупы своих жертв, где когда-то банда матросов превратилась в каннибалов и охотников за головами, где китайские железнодорожные рабочие сотнями топились в море, когда заканчивался опиум; здесь растет неприметная травка, что дает силу вести в бой армии мертвецов.

Здесь родился человек по имени Карлито.

Панама… маленькая судорога из трех слогов.

Потом слово как бы получило новый смысл, теперь оно говорило о зеленых холмах, что возвышаются за баррикадами, о Дарьене, туманном лесе, потерянных племенах, о ведьмаках, чьи мысли подобны струям дыма.

Другая Панама… может быть, в этом выход.

Джек и Джилби подвинулись поближе, словно почувствовали его желание куда-нибудь свалить, и тут в канаве у Минголлиных ног что-то зашевелилось. Тощий огрызок человека, замотанный в коричневые тряпки, провонявший мусором. Минголла опустился рядом с ним на колени, заглянул в глаза, пустые и преданные, как у собаки. Губы у человека были в струпьях, нос поломан, из ноздрей свисали веревки кровавой слизи, толстые и перекрученные, как макраме. Подавшись вперед, человек схватил Минголлу за руку, и тот, отбросив горькие раздумья, стал работать с его мозгом. За спиной что-то шебуршало и ерзало, но Минголла не обращал внимания.

Пока Джилби не воскликнул:

– Смотри!

Минголла поднял глаза и увидел, как, заслоняя звезды, над ним нависли силуэты фигур и одна из них, голова в капюшоне, вместо лица темный овал, замахивается чем-то длинным и скрюченным. Минголла отшатнулся, но дубинка попала ему над ухом, через всю голову пронеслась вспышка белого света, и он упал на спину. Джилби схватил его, рывком поднял, втащил на тротуар, где сквозь туман Минголлиным глазам предстали сотни людей – запрудив всю улицу, они беззвучно, если не считать клейкого следа дыхания, волочились вперед. Глаза подобны дырам в грязных простынях, оружие наизготовку.

Стекло вдребезги.

Джилби швырнул его к фасаду лавки, Джек расколотил ломом витрину и размел осколки. Джилби втащил Минголлу через окно в зеркальное пространство. Минголла то отключался на миг, то снова приходил в сознание и видел себя в зеркалах. Рот открыт, под носом черная вилка крови. Позади армия – сгрудилась у разбитого окна, давит внутрь, не обращая внимания на встречные копья осколков. Минголла попробовал ударить по ним силой сознания, но не смог собраться, и что-то потащило его мимо проваливающихся собственных отражений по узкому коридору к задней двери. Ручка повернулась у Джилби в ладони, дверь чуть-чуть подалась, потом застряла. Джилби уронил мачете и навалился на дверь.

Не сводя глаз с этого мачете, Минголла прислонился к стене. Оно лежало далеко, крутилось, отступало, непонятно, дотянешься ли. Дотянуться было можно… что ж, он знал мачете. Да еще как! Минголла согнулся, качнулся, выпрямился и подцепил мачете. Рукоятка засалена Джилбиным потом, в пробивающемся сквозь форточку свете блестит на лезвии кровь и ржавчина. Тяжесть придала Минголле уверенности, и он повернулся к армии.

Ширины коридора хватало лишь на двух человек, армия хлынула в него, хрипя, натыкаясь друг на друга, не в состоянии выстроиться по двое. Минголла замахнулся на первого, пробил грудь, живот, прочертил на серой плоти кровавые линии. Двое упали, затем третий. Он разрубил плечо старухе, косынка сползла ей на глаза, она ничего не видела, он проткнул мужчину помоложе и отбросил его в сторону. Дверь со скрипом отворилась, и Минголла вывалился спиной в переулок, почти такой же узкий, как коридор. Заперт с одной стороны высокой кирпичной стеной, с другой – армией. Джилби встал рядом, размахивая увесистой деревяхой, и Минголла, отступая к кирпичной стене, пропорол кишки мужчине с голым торсом и свисающими на боках складками кожи. Нужно что-то чувствовать, думал Минголла. Страх, по крайней мере, ведь его наверняка убьют: их слишком много, головы качаются, глаза – эбеновые щелки, сквозь прорехи в одежде торчит бледная кожа. Или сожаление от того, что приходится убивать своих бывших пациентов. Ну конечно, ему должно быть жаль. Но словно тот первый удар по голове опустил Минголлу до их состояния, до пустоты, управляемой командами, до взмахов мачете, чуть более быстрых и точных, чем это получалось у них, но таких же примитивных. Лезвие не дрогнуло ни разу – их жизни не стоили такого феномена, – и брызжущая из тел кровь капала с рук Минголлы тяжело и медленно, словно машинное масло. Жмурики из Мяса с Настоящими Органами. Он чувствовал какую-то безмозглую притягательность в том, как они рубятся на части, мышечную радость от хорошего замаха, красивого удара, и – боже! – когда еще у него все так хорошо получалось! Груда тел. Они ползли и цеплялись, пытаясь взобраться на эту кучу. Сковырнуть легко. Он замахивался и ударял в кость. Замах, удар, замах, удар. Была у лесорубов такая рабочая песня. Эх, мачете, ну-ка – хрясь! Переулок собрался для Минголлы в одну жуткую точку. Он смотрел, как ползет последняя жертва – медленно, словно дождевой червь по ноге, и запихивает в живот кишки. Он опять попробовал мозговую атаку и, когда на этот раз все получилось, понял, что, пряча свою настоящую силу от кланов, скрывал ее и от себя самого.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации