Текст книги "Антропологический код древнерусской культуры"

Еще одной отличительной чертой культуры личностного типа можно назвать открытость: наличие связей и контактов с культурами других стран, постоянное обогащение и взаимовлияние. Для Древней Руси открытость была естественной, как для новообращенной молодой культуры христианства. Русско-византийские и русско-болгарские культурные связи в области литературы и искусства привели к переводу многих замечательных книг самых разнообразных жанров, начиная от исторических хроник и повествований о сотворении мира и кончая сборниками мудрых изречений античных мыслителей. Мы видели, как много античных реминисценций содержала литература того времени. Даже среди церковных иерархов встречались люди, хорошо знавшие и цитировавшие Гомера, Аристотеля, Платона и других античных философов. Одним из таковых был, например, в середине XII в. Климент Смолятич, ставший в 1147 г. киевским митрополитом при поддержке князя Изяслава Мстиславича и вынужденный оставить кафедру в 1155 г. после смерти своего покровителя. В Ипатьевской летописи о нем сказано: «книжник и философ так, якоже в Роускои земли не бяшеть».[363]363
  ПСРЛ. Т. 2. Стлб. 340.


[Закрыть] В «Послании Фоме пресвитеру» ему пришлось оправдываться, опровергая обвинения смоленского священника Фомы в славолюбии и тщеславии, в том, что Климент предпочитает Гомера, Аристотеля и Платона христианским «почитаемым писаниям». Он блестяще справился с этой задачей, заявив, что имеет право «пытати потонку божественных писаний»: «Расмотряти ны есть лепо, возлюблении, и разумети!», «Разсматряй, любимиче, разсматряти велит и разумети, яко вся состоатся, и содержатся, и поспеваются силою Божиею».[364]364
  ПЛДР. XII век. С. 282, 286, 288.


[Закрыть] Образность мышления и языка Климента видны из приводимых им примеров: огня, очищающего золото и серебро и сотворенного «на службу умну, и смыслену, и словесну человеку»; мудрого мужа, «иже может един сказать алфу, не реку на сто или двести, или триста или 4 ста (словес грамоту. – Л. Ч.)»; своей души, похожей на евангельскую вдовицу, отдавшую две медные монетки на святилище – «но молю ся, да темная ми душа будеть вдовица, и ввержет две медницы во святилище: плоть целомудрием, душу же смирением».[365]365
  Там же. С. 286, 288.


[Закрыть]

Еще один показательный пример открытости древнерусской культуры того времени – строители «от немец» во Владимиро-Суздальской земле при Андрее Боголюбском, создавшие Успенский собор во Владимире 1160 г., Рождественский собор в Боголюбове 1158 г., церковь Покрова на Нерли 1165 г. и другие мировые шедевры архитектуры, несущие на себе явные следы влияния романского стиля. От дворца в Боголюбове (1158–1165 гг.) сохранились лишь северный переход и одна из двух лестничных башен, поражающая трифорным окном, как будто перенесенным сюда из средневековой Европы. Мастера «от немец» привезли на владимиро-суздальскую землю секреты резьбы по камню, любовь к скульптурному и живописному изображению львов, женских головок и масок, диковинных птиц и зверей. Андрей Боголюбский в борьбе за лидерство «устроенного» им княжества и автокефалию своей церкви, как известно, не только пренебрег киевским престолом, но и вывез из Вышгорода икону Владимирской Богоматери, содействовал учреждению новых храмовых праздников Покрова Богородицы и Спаса.

Открытость культуры личностного типа предполагает, как уже отмечалось, и особую открытость человека переходной эпохи, теряющего почву под ногами и вынужденного искать новую мировоззренческую опору в новой идее человека. Процесс христианизации Руси в этом смысле отличался, с одной стороны, наличием готовой, давно сложившейся и хорошо устоявшейся доктрины человека, которую славянам предстояло только усвоить и приспособить к себе, а с другой стороны, освящался авторитетом княжеской власти, диктаторски проводившей смену вер. Открытость человека в этих условиях проявилась в его неподготовленности к этим переменам, в незнании и непонимании новой веры, что и привело к «двоеверию» в народе, более похожем на язычество в христианских облачениях, чем на христианство с остатками языческой маркировки. Поэтому факты так называемых «восстаний волхвов», убийств священников и проповедников христианства, следования старым языческим обрядам и обычаям и т. п. можно признать и фактами, свидетельствующими об специфической «открытости человека» XI–XIII вв.

Феодальная раздробленность, начавшаяся уже с середины XII столетия (1132 г.) и приведшая к культурной изоляции отдельных княжеств и земель, способствовала тому, что в каждом из них развивались свои местные школы архитектуры, иконописания, декоративно-прикладного искусства и т. п. Новгородская архитектура, к примеру, выработала свой тип однокупольного и одноапсидного храма. Самым ярким памятником этого типа является церковь Николы на Липне 1292 г. Новгородская иконопись отличалась особой близостью к народному искусству, в гамме красок которого превалировали красные и белые тона. Наиболее показательна в этом плане икона «Борис и Глеб». Каждый год на археологических раскопках в Новгороде Великом обнаруживаются десятки поделок, предметов декоративно-прикладного искусства, берестяных грамот и т. п., содержащих те или иные указания на многочисленные контакты древнего Новгорода с Западом и Востоком, со странами Прибалтики, Готланда, немецкими торговыми городами и пр. Поэтому культуру домонгольской Руси никак нельзя назвать «замкнутой», изолированной, закрытой.

Свои отличительные черты имела и культура других регионов, чему способствовал как раз открытый личностный тип переходной культуры. Отдавая предпочтение тем или иным контактам с соседними странами и государствами, вырабатывая собственные приоритеты в архитектуре и искусстве, княжества создавали свой собственный культурный потенциал, обогативший впоследствии всю объединенную Русь. Несмотря на все различия, всюду выстраивалась единая по сути культура «Души».

Следующим признаком подобного типа культуры служит высокое авторское самосознание, о котором уже говорилось много. Его наличие в древнерусской культуре рассматриваемого времени не вызывает сомнений. Доказательством тому служит не только стремление авторов произведений зафиксировать свое имя на своем изделии или рукописи, но и поиски новых необычных форм, могущих адекватно выразить новое содержание, зачастую глубоко личное переживание. Авторская свобода проявилась как в свободном выборе и интерпретации христианской символики, так и в выработке своеобразного языка, своей образной и стилевой системы. Известно, например, что люди той эпохи смело брались за сочинение своих собственных молитв и церковных песнопений. Их еще не ограничивал «чин», четко замыкавший свободу творчества задаваемым образцом.

Наконец, культуру XI–XIII вв. следует признать основанной на качестве и неравенстве. Осваивая новую – христианскую – концепцию человека, русская культура XI–XIII вв. делала ставку на качество создаваемых произведений литературы и искусства, наполненность их новыми идеями и идеалами. Количественный показатель в данных культурно-исторических условиях не играл большой роли. Например, строительство огромных по размерам Софийских соборов с дорогими мозаиками, фресками, иконами, церковной утварью. Столь же монументальны и соборы Спасо-Преображенский и Бориса и Глеба в Чернигове (1036 г. и конец XI – начало XII вв.), монастырские соборы Новгорода Великого (Рождественский Антониева монастыря, 1117 г.; Георгиевский Юрьева монастыря, 1119 г.) и другие сооружения того времени. Стиль монументального историзма как нельзя лучше отражает это стремление к качеству, предпочтение, отдаваемое качеству перед количеством. Примером же отношения к равенству и неравенству служит то пренебрежительное именование некрещеных народов «погаными» и то чувство превосходства, которое испытывали славяне от приобщения к великой мировой религии и культуре.

В целом «весна Средневековья» на Руси характеризовалась наличием ярких черт культуры «личностного» типа: антропоцентризмом, формированием новой системы ценностей, поиском путей личного спасения и нравственного совершенствования, формированием идеалов князя, дружинника, монаха, священника, купца, крестьянина; открытием линейного времени, появлением историзма, проявлениями принципов новизны, качества и неравенства, освоением новых жанров в литературе и новых видов в искусстве, наличием внежанровых произведений, динамичным развитием культуры в целом. Особую роль начали играть города, превратившиеся в центры новой культуры «Души».

Глава IV. Расцвет культуры «Души»

1. Особенности развития Руси во второй половине XIII–XV вв

Особенности развития Древней Руси обусловливались не только феодальной раздробленностью, начавшейся, по утверждению летописей, еще в 1132 году. Огромную роль в этом процессе сыграло нашествие Батыя и наступившее затем на два с половиной столетия «затмение Солнца» – иго Золотой Орды. Монголо-татарские рати 1237–1240 гг. обескровили страну экономически, физически, материально, но не прервали развития культуры «Души», а лишь придали ей трагический отсвет. Враги истребили большую часть населения, разграбили накопленные богатства страны, разрушили города, села, монастыри, храмы, увели в плен огромное число мужчин (в особенности ремесленников), женщин и детей.

Археологи отмечают резкий спад по сравнению с предыдущим периодом находок из драгоценных металлов, уникальных по технике исполнения и просто дорогих изделий в слоях второй половины XIII–XIV вв. на территориях, подвергшихся нашествию Батыя и последующих ратей монголо-татар. На многие десятилетия прекратилось каменное строительство. Первая каменная церковь после нашествия Батыя была построена лишь в 1285 г. в Твери князем Михаилом Ярославичем, его матерью Оксиньею и епископом Симеоном. Обращает на себя внимание, что ее посвящение было изменено: «прежде было Козма и Дамиан, и преложиша во имя святого Спаса честнаго Преображения».[366]366
  ПСРЛ. Т. XVIII. СПб., 1913. Л. 8.


[Закрыть] В Новгороде Великом первая каменная церковь Николы на Липне была построена еще позднее – в 1292 году. Вместе с мастерами, уведенными в Орду, исчезли секреты сложнейшей техники перегородчатой эмали, привезенные в свое время из Византии. Началась деградация мастерства и тех художников и ремесленников, кто оказался в плену у ордынцев. Замолкли песни, а смех превратился (по любимому выражению летописцев) в плачь… Как писал в одном из своих поучений Серапион Владимирский, даже спустя 40 лет после нашествия Батыя в стране чувствовались «томление и мука»: «Какия казни от Бога не восприяхом? Не пленена ли бысть земля наша? Не взяти ли быша гради наша? Не вскоре ли падоша отци и братья наша трупиемь на земли? Не ведены ли быша жены и чада наша в плен? Не порабощени быхом оставшеи горкою си работою от иноплеменник? Се уже к 40 лет приближаеть томьление и мука, и дане тяжькыя на ны не престануть, глади, морове живот наших, и в сласть хлеба своего изъести не можем, и воздыхание наше и печль сушать кости наша».[367]367
  Поучение преподобнаго Серапиона // ПЛДР. XIII век. М., 1981. С. 444.


[Закрыть] Все это придавало русской культуре особый – мученический – характер.

Первые годы под игом были самыми тяжелыми, они породили ощущение близости конца света, что переживалось народом крайне остро. Вспоминались и слова Апокалипсиса о признаках кончины мира сего, и «Откровение» Мефодия Патарского о явлении неведомого народа, который пленит многие страны и с которым отождествляли монголо-татар: «…явишас языци, их же никто же добре ясно не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их. …о них же Мефодии Патомьскыи епископ сведетельствует, яко си суть ишли ис пустыня Етриевьскы сущее между встоком и севером, так обо Мефодии рече, яко ко скончанью времен явитися тым яже загна Гедеон, и попленять всю землю».[368]368
  ПСРЛ. Т. 1. М., 1960. Стлб. 444–445.


[Закрыть] Широкое распространение получают иконы и фрески, изображающие «Страшный суд». Под панорамную картину страшного суда начинает отводиться вся западная стена основного объема храма. Выходя из церкви после богослужения, прихожане видят именно эту сцену, она – последнее, что фиксирует взор и что остается в памяти надолго, как предостережение, напоминание, призыв! Страх вытесняет любовь, плач сменяет радость…

Идея мученичества пропитывает и литературу, и искусство после завоевания «поганых». Летописцы, описывая нашествие, называют его причиной падение благочестия и греховность народа, наказываемую таким образом Богом, и призывают к покаянию, отказу от языческих «поганских» обычаев, усилению христианского вероучения и праведному образу жизни. Наиболее ярко обличал своих современников Серапион Владимирский: «Зависть умножилася, злоба преможе ны, величанье вознесе ум наш, ненависть на другы вселися в сердца наша, несытовьство имения поработи ны, не дасть миловати ны сирот, не дасть знати человечьскаго естьства – но, акы зверье жадаем и не престанем, абы всех погубити, а горкое то именье и кровавое к собе пограбити; зверье едше насыщаються, мы же насытитися не можем: того добывше, другаго желаем!».[369]369
  ПЛДР. XIII век. С. 448.


[Закрыть]

Наказание за грехи в качестве первопричины войн, голода, землетрясений и проч. вызывалось провиденциализмом, призванным не просто объяснить, почему так произошло, но и исправить души грешников, направив их на путь истинный. Бог насылает казнь в виде ли правителей-тиранов, завоевателей-врагов, стихийных бедствий и т. п., не важно, значение имеет лишь то, что причина кроется в душе грешников и избавление от несчастий там же. Душа должна очиститься, пройти сквозь череду мучений, и только тогда Господь будет на ее стороне. Как писал незадолго до покорения Руси инок Киево-Печерского монастыря Поликарп, «Бог наводит рати… за неустроение сущаго властелина… делающие злаа дела, неподобнаа, предании будут злым и немилостивым властелином, грех ради наших».[370]370
  Патерик Киево-Печерского монастыря. СПб., 1911. С. 106.


[Закрыть]

Созданная в Московском Кремле в 40-х годах XIV столетия икона «Спас Ярое Око» как бы олицетворяет эту карающую, казнящую силу Бога. Появившаяся в основном куполе фреска Вседержителя, смотрящего осуждающе на земные прегрешения людей, сменила во многих храмах композицию Вознесения Христа, пришедшую из Византии и символизировавшую спасение мира. Нельзя определить, когда именно произошла эта смена сюжетов росписи главного купола, но в росписях конца XII в. чаще изображалось Вознесение (например, церковь Спаса на Нередице 1198 г.), а в XIV столетии – уже Вседержитель (например, церковь Спаса Преображения на Ильине улице в Новгороде 1374 г.). Икона «Спас Ярое Око» и ориентированные на образ карающего Вседержителя купольные фрески, на наш взгляд, самый яркий показатель осмысления людьми того времени нашествия и ига.

Мученический венец принимает на себя вся Русь. Как известно, знаменитое «Слово о погибели земли русской», созданное в первые годы Батыева нашествия и сохранившееся лишь в отрывке, оплакивает красоту родной земли, растоптанную «погаными»: «О, светло светлая и украсно украшена, Земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми местночестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными зверьми, различными птицами, бещислеными городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церьковными, и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававерьная вера хрестияньская».[371]371
  ПЛДР. XIII век. М., 1981. С. 130.


[Закрыть] Начинаясь с этого описания, «Слово» достигало, по-видимому, высоты подлинного трагизма, когда шел рассказ о гибели реальных людей. Мученическую смерть принимают князья и их воины, вышедшие на битву с ордами Батыя. Мученический пафос пропитывает речи, вкладываемые в уста современников, в особенности в уста священнослужителей. Так, в Ипатьевской летописи под 1237 г. помещена речь епископа Митрофана перед битвой с ордынцами: «Чада! Не убоимся о прельщеньи от нечестивых, и не приимемь си во ум тленьнаго сего и скороминующего житья, но ономь не скороминующемь житьи попечемься, еже со ангелы житье; аще и град нашь пленьше копиемь возмуть и смерти ны предадуть, аз о том, чада, поручьник есмь, яко венца нетленьнаа от Христа Бога примете».[372]372
  ПСРЛ. Т. 2. Стлб. 779–780.


[Закрыть] В Лаврентьевской летописи подробно рассказывается о князьях, павших в бою либо захваченных в плен татарами. Основной акцент делается летописцем на приверженности князей православной вере, на их готовности пострадать за нее, принять мученический венец, но не «стратить» души своей. Повествуя о битве на Сити, автор вкладывает в уста погибшего великого князя Юрия молитву: «Господи, …не оправдится пред тобою всяк живый, яко погня враг душю мою».[373]373
  ПСРЛ. Т. 1. Стлб. 465.


[Закрыть] В уста же плененного Василька Константиновича летописец влагает отказ перейти в веру поганых язычников: «О глухое цесарьство оскверньное! Никако же мене не отведете христьянское веры, аще и велми в велице беде есмь. Богу же как ответ дасте, ему же многа душа погубили есте бес правды, их же ради мучити вы имать Бог в бесконечныя векы: истяжет бо Господь душе те, их же есте погубили».[374]374
  Там же. Стлб. 466.


[Закрыть]

В «Повести о разорении Рязани Батыем» рассказывается о гибели князя Феодора Юрьевича от рук «безбожного царя» Батыя и самоубийстве его жены Евпраксии вместе с сыном Иваном, бросившихся с высокого терема от горя. Стержнем повествования является противостояние хана-язычника, требующего тела княгини Евпраксии («лепотою телом красна бе зело»), и христианского князя, думающего не о телесной жизни, а о душевном спасении («Не полезно бо есть нам християном тобе нечестивому царю водити жены свои на блуд. Аще нас приодолееши, то и женами нашими владети начнеши»[375]375
  ПЛДР. XIII век. С. 186.


[Закрыть]). Эта повесть вскоре после летописной версии была переработана и включена в цикл сказаний об иконе Николы Зарайского. В цикл входили также «Повесть о перенесении иконы Николы из Корсуни», «Похвала роду рязанских князей», родословная священников, служивших у иконы Николы, и два Коломенских чуда иконы. Складывавшийся на протяжении XIV–XVI вв. этот комплекс сказаний совершенно закономерно сместил центр повествования с реальных событий на чудеса иконы Николы Зарайского. Как известно, город Заразк (Зарайск с XVII в.) был назван так в память о княгине Евпраксии, «заразившейся», т. е. убившейся насмерть при падении. Коломенские чудеса связаны уже с перенесением иконы в Коломну (1522 г.) и постройкой каменной стены в Зарайске (1531 г.). В «Повести о Николе Заразском», рассказывавшей о перенесении образа из Херсонеса в 1226 г., особо подчеркивается, что Никола явился священнику Евстафию и изъявил свое желание, чтобы его чудотворный образ был перенесен в Рязанскую землю: «Тамо хощу быти, и чудеса творити, и место прославити».[376]376
  Там же. С. 178.


[Закрыть] Образ Николы Зарайского стал одним из особо почитаемых и получил широкое распространение на Руси.

Мучениками за веру провозглашаются князья, отправившиеся за ярлыком на княжение в Золотую Орду и павшие в ханской ставке. Так, черниговский князь Михаил и его боярин Феодор, убитые в 1246 г. в Орде, были канонизированы русской церковью. Согласно «Слову новосвятою мученику Михаила князя русскаго и Феодора воеводы перваго в княжении его, сложено вкратце на похвалу святыма отцемь Андреем», они приняли мученическую смерть, отказавшись поклониться солнцу, языческим богам и пройти обряд очищения огнем: «…приказано бяше волхвом вести сквозь огнь и поклонитися кусту и идолом».[377]377
  Там же. С. 228. Далее ссылки на это издание даны в тексте в скобках.


[Закрыть] При этом автор подчеркивает, что «мнози же князя с бояры своими идяху сквозь огнь и поклоняхуся солнцю и кусту и идолом славы ради света сего и прашаху кождо их власти» [228]. Лейтмотив «Слова» – продажа души в обмен на власть, чего хочет Батый и чего не велит Михаилу делать его духовный отец, пророча, что и князь, и боярин будут «новосвятыми мучениками» [228]. Поэтому из летописного повествования эта история очень быстро превратилась в «Житие», была включена в «Пролог», попала в сборники агиографического и смешанного содержания и др. В 1260-е гг. в Ростове Великом была сооружена деревянная церковь Михаила и Федора, что отражало глубокое уважение к мученикам, погибшим в Орде.

Летописный некролог рязанскому князю Роману Ольговичу, замученному в Орде в 1270 г. за отказ исполнить языческие обряды татар, вылился в призыв к князьям: «О, возлюбленнии князи Русстии! Не прелщайтеся суетною и маловременною и прелестною славою света сего, еже хуждьши паучины есть, изменует бо ся в чясе временне, и яко стень мимо грядет, и яко дым исчезает, и яко сон есть вся; не принесосте убо на свет сей ничто же, ни отнести что можете, нази убо изыдосте из чрева матере своея, нази и отъидете; не обидите убо друг друга, и не лукавствуйте меж собою, и не возхищайте чюжих, и не обидите меньших сродник своих. Аггели бо их видят лице Отца вашего, иже есть на небесех. Возлюбите истинную правду и смирение, и длъготръпение, и чистоту, и любовь, и милость, да радости святых исполнитеся».[378]378
  ПСРЛ. Т. X. Никоновская летопись. СПб., 1885. С. 149–150. (Обличения восходят к библейской книге Екклезиаст. 5.12–14).


[Закрыть]

Жанр христианских мучений за веру – мартирий – получил широкое распространение в древнерусской культуре еще до татаро-монгольского нашествия, но приобрел особую значимость и актуальность именно после кровавых событий 1237–1240 гг. Переводные мучения Феодора Стратилата, Димитрия Солунского, Варвары, Ирины и многих других святых-мучеников должны были поддерживать дух народов, оказавшихся под игом.

Параллельно с темой мученичества в русской культуре становится наиболее актуальной и тема заступничества перед Богом за всю русскую землю. Особая роль отводится Богоматери как верховной заступнице. Большое значение придается деисусной композиции, выполняющей ту же функцию. Деисус, включавший первоначально Пантократора в центре и обращенных к нему Богоматерь и Иоанна Предтечу, постепенно дополнялся апостолами Петром и Павлом, Архангелами Михаилом и Гавриилом, а также святыми. Примечательно, что деисус помещают в житийные иконы в качестве верхнего ряда клейм («Илья Пророк», конец XIII в., одна из первых икон с житийными клеймами).

Наряду с общими христианскими заступниками большое значение приобретают свои, русские мученики Борис и Глеб, князь-воин Александр Невский, местночтимые святые и иконы. Первые возрождающиеся храмы после Батыева разорения – это храмы, посвященные Борису и Глебу в Кидекше под Суздалем (1239 г.) и в Ростове Великом (1253 г.). Братья-мученики как бы включаются в состав небесного воинства, возглавляемого Архангелом Михаилом, они незримо присутствуют при битвах, а отдельные участники видят их во сне, они оказывают помощь ратникам и предвещают победу. Именно в такой роли они «участвуют» в Невской битве («Житие Александра Невского»), в Куликовской битве 1380 г. («Сказание о Мамаевом побоище», «Житие Дмитрия Ивановича» и другие произведения Куликовского цикла) и др.

Заступническая функция Александра Невского, как бы перенятая у «сродников» Бориса и Глеба, помогавших ему победить, основывалась на его успехах в борьбе с немецкими рыцарями и шведскими феодалами в Невской битве 1240 г. и Ледовом побоище 1242 г. Возникшая вскоре после блестящих побед князя «Повесть» («Житие», «Повесть о житии Александра Невского») варьировалась во множестве редакций, совмещая светскую струю воинских повестей с житийным жанром. Александр Невский, с одной стороны, предстает в ней богатырем, бесстрашным полководцем, уподобляемым римскому императору Веспасиану и вызывающим ужас у монголо-татар (в Золотой Орде матери пугают детей словами «Александр едет!»[379]379
  ПЛДР. XIII век. С. 434. Далее ссылки на это издание даны в тексте в скобках.


[Закрыть]), а с другой стороны, в нем живет смиренный христианин, постоянно молящийся и творящий чудеса. В основе лежал светский рассказ, написанный младшим современником князя («самовидець есмь взраста его» [434]), который опирался на свидетельства «своих отец» о событиях 1240-х гг. Он знал по именам шестерых храбрецов и детали их воинских подвигов и видел свою задачу в правдивой передаче того, что слышал от отцов. Дальнейшая же обработка придала повествованию агиографический характер, насытив житийными подробностями, библейскими сравнениями и образами, молитвенными речами и т. п. Идея заступничества проступает в том, что победу на Неве обеспечивали святые Борис и Глеб, а победу на Чудском озере приносит князю «полк Божий на воздусе» [434].

Статус «заступника» получают и русские церковные иерархи. В частности Серапион Владимирский, долгое время бывший монахом Киево-Печерского монастыря, а в конце жизни (1274–1275 гг.) получивший сан епископа Владимирского, Суздальского, Нижегородского. Пять поучений, написанных им в разное время, не создали ему славы писателя, но вплоть до XIX столетия его имя звучало в народе как имя одного из главных заступников Руси. В его «Словах» постоянны призывы к покаянию и соблюдению христианских заповедей, к отказу от языческих обрядов и верований, к чистой и праведной жизни. Сквозная тема его «Слов» – иго как Божье наказание за грехи. Он глубоко и искренне переживает за свой народ, не желающий оставить греховные дела: «Многу печаль в сердци своемь вижю вас ради, чада, понеже никако же вижю вы пременишася от дел неподобных. Не тако скорбить мати, видящи чада своя боляща, яко же аз, грешныи отець вашь, видя вы боляща безаконными делы»[442]. Начиная свои поучения с череды вопросов, проповедник затем сам отвечает на них и предлагает выход из тяжелого положения. Избавить от ига может, по Серапиону, только прекращение беззакония, греховного жития, непослушания, непокаяния, маловерия. Он призывает «узреть сердечными очами» [444] свои дела и возненавидеть их, отвергнув, обратиться к покаянию.

Идея заступничества своеобразно преломилась в легенде о Меркурии Смоленском, возникшей в XIII в., но оформленной в «Слово» в XV в. В ней рассказывается о том, чего не было в действительности – об осаде Смоленска Батыем. Миссия защитника сугубо легендарна – победить одному целое войско и отогнать поганых от любимого города. На этот подвиг Меркурия благословляет явившаяся ему Богоматерь Одигитрия из Успенского собора Смоленска, она же объявляет ему, что после победы он должен добровольно склонить голову для усекновения и, взяв ее в руки, явиться к городской стене. Эта полностью легендарная история возникла именно в силу той огромной роли идей мученичества и заступничества, которую они начали играть в покоренной монголо-татарами стране.

К русским заступникам, влившимся в «Божьи полки» небесного воинства, присоединялись общехристианские заступники-воины Димитрий Солунский, Георгий и другие. Заступники должны были не только незримо бороться на небе с врагами Руси, они должны были творить чудеса. Вероятно, поэтому любимым эпизодом жития Георгия стало «Чудо Георгия о змие», получившее новое прочтение в XIII столетии. Своей верой и терпением Георгий добивается божественной помощи в борьбе со змеем, пожиравшим юношей и девушек неведомого града Гевала, и убеждает язычников в превосходстве христианской веры. Чудесный, почти сказочный тон повествования сделал это произведение одним из любимых в народе. Образ Георгия-воина нашел отражение в иконописи еще до татаро-монгольского нашествия, теперь же стал еще более популярен. В конце XIII – начале XIV вв. в Новгороде Великом создается икона «Чудо Георгия о змие с житием»: в среднике на красном фоне показан Георгий на белом коне с копьем в руках, напротив него – башня с царем, царицей и придворными; ниже – царевна Елизавета, ведущая под уздцы дракона. В 14 клеймах на белом фоне даны сцены из «Жития Георгия» с явным преобладанием мученических сюжетов. Икона отличается сказочным, народным стилем.

Тяга к чудесному вмешательству невидимого мира в жизнь земную сказалась и на усилении чудесного начала в житийной литературе. Число чудес, совершаемых святыми на протяжении жизни и особенно после смерти, резко возрастает. Они нанизываются на канву повествования, как бусины в четках, концентрируя на себе все большее внимание читателей. Так, если в первой редакции жития Варлаама Хутынского не было описания чудес вообще, то во второй редакции, сложившейся после монголо-татарского завоевания, их уже насчитывается шесть.[380]380
  См.: Дмитриев Л. А. Житие Варлаама Хутынского // Словарь книжников и книжности древней Руси. Вып. 1 (XI – первая половина XIV вв.). Л., 1987. С. 139.


[Закрыть] Среди них исцеления, в частности князя Константина, наказания монахов за нарушения монастырского устава и христианских норм поведения. Впоследствии к ним присоединятся чудесные предсказания и пророчества, видения и явления Варлаама современникам. Незримое присутствие умершего святого и его вмешательство в дела земные ощущается людьми того времени все острее и острее.

Вера в чудесное избавление от злых сил, дьявола, «неведомых языцев» преломлялась в самые разнообразные формы, порождая легенды, предания, духовные стихи и т. п. В народной среде сложилась легенда о гибели богатырей – былинных заступников Руси в битве на Калке в 1223 г. Отсутствием богатырей оправдывалась слабость русских земель, полоненных врагами. Кроме того, гибель богатырей, так сказать, физических, телесных должна была компенсироваться богатырями духа, сильными верой. Мученический подвиг и позволял достичь той высоты духа, которая должна была помочь преодолеть ненавистное бремя ига. И если не было ордынских ратей, прямых гонений или преследований, то следовало пройти мученический путь, борясь с дьяволом и его искушениями. В одном из посланий того времени Яков-черноризец, обращаясь, по-видимому, к своему духовному сыну князю Дмитрию Борисовичу где-то в 1281 г., пишет: «И страстем их [апостолов. – Л. Ч.] подражатель хотя быти, аще борения таковаго несть, но венцем таким не отступило время – и не отстала бо рать дьяволя, не гонят бо человеци, но бесы, не мучитель, но дьявол».[381]381
  ПЛДР. XIII век. С. 460.


[Закрыть] Чудо-богатыри уступают место святым чудотворцам, всей своей жизнью угождающим Богу и творящим чудеса после смерти уже как небожители. В «Житии Стефана Пермского» Епифаний Премудрый называет его «мужественным храбром», поскольку богатырство телесное, свойственное былинным храбрам и летописным богатырям XI–XII вв., сменилось в представлениях XIV–XV столетий богатырством душевным, теперь «храбрами» называют тех, кто совершает духовные подвиги.[382]382
  См.: Житие св. Стефана Пермского, написанное Епифанием Премудрым. СПб., 1908. С. 109. См. также: Черный В. Д. «Мамаево побоище» в истории и культуре средневековой Руси. М., 2003. С. 57–64.


[Закрыть] Русская душа жаждет духовной опоры небесного войска, ведущего свою войну с дьяволом и помогающего праведным и справедливым русским ратям победить ненавистную Орду.

Мученичество, заступничество, чудесное спасение – вот основные темы русской культуры второй половины XIII – первой половины XIV веков. Эпоха Куликовской битвы вносит ощутимые коррективы в эту тематику, хотя во многом и продолжает ее. Актуальными становятся вопросы назревающей моральной победы над врагом, о которой молят подвижники во главе с Сергием Радонежским, и победы военной, подготавливаемой великим князем Дмитрием Ивановичем. Русь преодолевает негативные последствия ордынского завоевания, время Куликовской битвы вызывает подъем национального самосознания. Идея единения Руси под эгидой московских великих князей звучит в «Сказании о Мамаевом побоище», «Задонщине», «Житии Дмитрия Ивановича», «Житии Сергия Радонежского» и др. Она находит своеобразное преломление в образе Троицы как идеала единства, воплощенного в нем. Троицкий монастырь, основанный Сергием Радонежским, икона Андрея Рублева «Троица», многочисленные храмы второй половины XIV – начала XV вв. с посвящением Троице свидетельствуют об особом значении, придаваемом этому символу единения в то время.