Текст книги "Мой Бийск, моя Сибирь. Роман – признание в любви. Книга 1"

17. Трамвай SALVADORE

Вспомнился вдруг памятник советской эпохе – девушка с веслом, символ бесстрашия по отношению к жизни и смерти! Увесистая девушка, которая веслом легко защитит и семью, и Отечество, долгие годы держала своды государства, размножившись в тысячи гипсовых Кариатид. Всё же, великая сила – простая картинка и слово!

– А что мы имеем сейчас? – ненароком подумала я, логически продолжая размышления о «Девушке с веслом».

И тут же увидела то, о чём подумала – мимо прогремел трамвай с гигантской надписью на боку «SALVADORE». О, эта сказка, изображённая знаками латинского алфавита! Сейчас она повсюду! Любая, уважающая себя фирма – торговая либо что-то производящая, сейчас же перестанет уважать себя, если не назовётся иностранным именем. Благозвучные Dead Sea, Cosmetics, Mirra, Lamoda, Foodmarkets Sia, New Balance, Henderson или, на худой конец, неблагозвучные Мисс Веган или Вита вот уже более двух десятилетий грели сердца граждан и кошельки владельцев.

А вот что должно означать «SALVADORE» – это гигантское слово, разъезжающее по городу на боку трамвайного вагона, тут можно фантазировать долго и весело – больно уж слово красивое!

Государство Сальвадор (но причём тут Сальвадор!?), и что ещё? Салон красоты (почему не «Русь»)? Ресторан (почему не «Алтын-кёль»)? Парфюмерия с ароматами для женщин (почему не «Багульник»)? Крылатый мутант из фильма-фэнтези «Ангел Сальвадоре» (почему не «Ангел Иванушка»)?

Прекрасен город в Сибири, где по улицам катается трамвай, украшенный грёзами наяву. Садишься в трамвай где-нибудь на остановке «Кутузова» и едешь себе, едешь – до конечной в государстве Сальвадор на улице предводителя первого коммунистического крестьянского восстания Фарабундо Марти.

Однако расслабиться не надейтесь и там, в мире грёз! Преступность в Сальвадоре самая высокая в Латинской Америке. Нам, конечно, не привыкать, но всё-таки, боже упаси! И что совершенно непостижимо для российского гражданина, продолжительность жизни мужчин и женщин в Сальвадоре чуть ли не на десять лет превышает наши показатели. Опять же рождаемость высокая, а смертность низкая.

– Странно всё это! – думалось мне. – «Во глубине сибирских руд» трамвай с маршрутом за океан. Но красиво! Летучий трамвай – где ещё такое увидишь? Только в торговом граде-наукограде Бийске.

Правда, тут же на ум пришёл фильм известного режиссёра, в котором отверженные улетают в небо на «Летучем голландце». Улетают в Страну Счастья навсегда. Красиво! Но печально. Однако такова жизнь, друзья мои, и с этим приходится мириться.

Бийск, Первый участок, 2015 г.

18. Гейдекштрассе

Любила я иногда, возвращаясь домой, сделать крюк – проехать лесным путём, где на входе в оборонное предприятие с некоторых пор была построена маленькая церковь. Скорее, не церковь, а часовня. Я называла её – храм на Гейдекштрассе.

Улица, на которой находилось оборонное ведомство, так и называлась – Гейдекштрассе, по фамилии бывшего директора, который содержал завод в идеальном порядке. Вокруг сосновых лес – справа и слева, а по просеке проложена улица с трамвайными путями и обычными пассажирскими остановками. Благодаря усилиям директора, не только завод, но и прилежащие территории, всегда выглядели сказочно красиво. Кованая ограда была превращена с помощью покраски в бело – синие замысловатые кружева и тянулась вдоль всей лесной улицы. Фонари в старинном готическом стиле освещали асфальтовую проезжую часть и трамвайные рельсы в ночное время. Остановки – игрушечные теремки с деревянными скамейками казались жилищами лесных гномов.

Давно ушёл из жизни бывший директор, а сказочная улица его имени жива и выглядит по – прежнему идеально, словно находится где – нибудь в центре Европы. А теперь её украсило маленькое небесное чудо – Покровская часовня, которую народ метко назвал «умной часовней». На её звоннице – семь колоколов. Все они подключены к компьютерной программе «электронный звонарь» и восемнадцать мелодий их задаются с пульта управления.

Тот, кто построил часовню, уже создал свой личный мост в будущее – пусть маленькую, но заметную тропинку к Богу (и к людям!), которая проходит и через улицу Гейдекштрассе.

Казалось бы, странное сочетание – оборонный завод и часовня. Однако ничего случайного не бывает, жизнь и смерть всегда рядом, как мир и война. И не просто рядом, но одно проистекает из другого – так велико взаимопроникновение материального и духовного. И что было первично, что вторично – этот вопрос не имеет смысла, ибо всё рождается из всего, и всё умирает во всём.

Бийск, 2015 г., Гейдекштрассе.

19. Я вернулась

Женский силуэт в невесомых серебряных одеждах проявился на текучем фоне снегопада. Словно древняя фреска в Соборе. Я стояла на краю огромного увала, похожего на спину спящего белого медведя. Устремлённая вперёд, как стрела в невидимом луке, почти летела сквозь кружево мохнатых хлопьев. Внизу новогодними огнями блестел в снежной мгле город. Маленький, узкий, вытянувшийся вдоль реки. Он напоминал лежащую в снегах, украшенную живыми блёстками, ёлку. Вот-вот поднимет её невидимая рука – и огни вознесутся в небо. Сверкающие снежинки и огни города сольются в едином порыве ветра. Трудно не полететь в этом вихре.

И я полетела.

Самоцветной кометой неслась вдоль улицы, освещённой фонарями и огнями новогодних гирлянд. Слева был виден серебряно-голубой, парящий над землёй силуэт Успенской церкви. В призрачном свете ночного города сверкали золотом кресты над его куполами. Справа, уходя вдаль, изгибаясь вдоль берега реки, гудел ночной город. Вдали угадывались сквозь мглу кварталы Зелёного клина, похожие на светящиеся вафли остовы девятиэтажных домов.

Хотелось вспомнить сквозь поток снежного времени то, что уже знала об этом городе. Когда-то, в другой жизни, я жила здесь. Да, это было – может быть во сне. Но маленький городок, эти улицы, реку, спящую подо льдом, светящийся собор – всё это приходилось уже видеть. Я знала, что здесь заканчивается одна из тупиковых ветвей необъятного железнодорожного пути.

О чём думала я, летящая в снегопаде? Наверное, мысли мои были просты и печальны. Например, таковы:

Я пришла на эту Землю. Я вернулась. Здравствуй, столица Тьмутараканских Царств, город – пустырь, город – тупик! Спят твои, когда-то важные, секретные заводы. Промышленная окраина похожа на состарившуюся кошку. Она выброшена за ненадобностью хозяином. Ей остаётся только спать, свернувшись клубком. ТЭЦ всё ещё пыхтит. Но это всего лишь механическая машина, пожирающая каменный уголь. Всё это перестало быть сердцем города. Да и где оно теперь, бывшее сердце?

Этот пламенный мотор исчез. Он стучал день и ночь. Война против капитала, защита Родины – рабоче-крестьянской, народной, своей… Тук-тук, тук-тук, так-так… Эта война закончилась. Капитал уже здесь. А сердце переместилось в желудок. Город производит пищу и лекарства от этой пищи. Все идеи, кроме одной – умерли. Но эта идея бессмертна – деньги! Всё брошено на службу великой иллюзии: деньги – богатство – счастье.

Всё продаётся – и человек тоже. Мораль рынка… А мысли и таланты человека, который продан, не стоят ни копейки. Всё это – сущий хлам. Кроме идей, приносящих деньги.

Здравствуй, Приют Престольный – я вернулась из дальних странствий. Хорошо бы ещё понять – куда я вернулась? Нужна ли я здесь? Что может женщина в этом механическом мире? Я вернулась. Я здесь, в этом городе. Значит, выбора уже нет. Значит, надо жить!

Самара – Бийск, Барнаульский взвоз, 2001 г.

20. В городе крыш

Есть города, стоящие на земле. Есть подземные города мёртвых – кладбища.

В нашем городе сейчас есть одно самое высокое здание – десятиэтажка. Около сорока зданий – высотой в девять этажей. Остальное – пятиэтажные дома и жмущийся к земле частный сектор.

Поэтому из окна моего девятого этажа открывается просторный вид – это Город Крыш. Пустынный Город Свободы. В нём живут только птицы и я.

Крыши сверху похожи на палубы подземных лодок. Вот они поднялись из преисподней и застыли от удивления – оказывается, над толщей суеты есть небо и солнце! Есть другой мир. Он, действительно, другой. Это блистающий мир Природы, созданный Богом.

Он так сильно отличается от мира, творимого людьми – от этой душной возни, суеты и безнадёжности.

Мысленно шагаю по крышам, потом – по кронам сосен, по травам в степи, по вершинам гор. Здесь я могу быть Ангелом. Внизу Ангелам нет места. Мой город – это Город Над Городом! Приходите в гости!

Мой верхний этаж

 
Небо – налево,
и небо – направо.
В небе живу —
все рассветы – одной!
Только людей ошалевших
орава
Где-то внизу,
как тюльпаны весной.
 
 
Вспыхнут, мелькнут
И пропали. И нету.
Снова летят облака
надо мной.
Снова смотрю
на пустую планету —
Город ночной.
 

* * *

 
Вечерний город —
словно бусы,
Рассыпан далеко внизу.
Цветастым заревом искуса
Огни рекламы навесу.
 
 
Как я люблю
смотреться в вечер
Из поднебесных этажей.
Он ветром северным отмечен
И с каждым мигом всё свежей.
 
 
И вот во тьме,
роняя звёзды,
плывёт
морозный Млечный Путь.
Ах, так уже, наверно, поздно!
 
 
Да ничего – уж как-нибудь!
 

* * *

Памяти сына Славы

 
Вот и снова гнездо моё,
Снова легко вознеслось.
Небеса надо мной
Да свободные дикие птицы.
Я достану рукой
И поглажу планетную ось,
И позволю глазам
До земли опуститься.
Высоко, высоко —
Только крыши внизу да снега.
Только солнце внизу
Раскалённым малиновым диском.
Только ветер свистит,
Унося холода на «юга».
Далеко, далеко мой сыночек…
И близко.
 
 
Помнишь, детка, моя,
как мы жили тогда —
Так давно,
словно этого не было вовсе,
Как светила вечерняя наша звезда,
и кружился наш космос
с полярною осью.
 

* * *

 
Да, вот так —
в холодных переулках,
там, где осень вышла на разбой,
каждый шаг размеренно и гулко
разводил судьбу мою с тобой.
 
 
Далеко – теперь уже не слышно —
за спиной, за временем – беда.
Так случилось,
так по жизни вышло —
далеко-далёко, навсегда.
 
 
Мокрый город
в мокрых жёлтых листьях,
В эту пору акварельных слёз
что же ты печальное замыслил,
что ты невозвратное унёс?
 

Бийск, 2004–2005 г., район 1-го кирпичного завода, улица Социалистическая, 35, 9 этаж.

21. В старом центре

 
В заваленном снегами горсаду
свистит печально жёлтая синичка.
Витым хвостом болтая на ходу,
сиамский кот охотится за дичью.
Его прыжки пружинисто-легки.
А у меня судьба совсем другая —
весёлый гном без глаза и руки
улыбку мне сегодня предлагает.
Ах, милый гном, я рада быть с тобой.
Ты мне во всём
решительно подходишь.
Мне нравится камзольчик голубой,
пошитый не по моде,
и снежный барс на шапочке твоей —
мечта любой крестьянки и миледи.
Мой милый гном,
сегодня же – ей-ей! —
мы в свадебный круиз
с тобой уедем.
Мы запряжём сиамского кота,
и маленькие, маленькие сани
нас увезут отсюда навсегда
туда, где завтра
новый день настанет.
 

Бийск, горсад, 2005 г.

22. Дом мой и храм мой – Бийск

 
Город мой драгоценный!
Святитель!
Я бесконечно в тебе повторяюсь.
Дом мой и Храм мой!
Святая обитель!
Жизни зерно и весёлая завязь.
Город мой драгоценный
и грешный,
брошенный жизнью бродяга бездомный,
нищий бессовестный,
каменный леший
в топке вселенской пылающей домны.
Город мой драгоценный,
алмаз мой!
В сердце твоём
жизнь и смерть погибают.
Только бывает ли
жертва напрасной?
Только до смерти ли
грех убивает?
 

Тот, кто не жил в деревне в старом деревянном доме, где быстро разрушается крыша, от старости начинает дымить печь, где ограда моментально зарастает полынью и лебедой, если хозяин ушёл из дома в мир иной, а зимой дом заметает снегами до середины окон, и нет транспорта, чтобы добраться до райцентра в больницу, тот не поймёт вот этого моего стихотворения. Город – великая сила, защита для человека. И хотя в городе немало других опасностей и проблем, всё равно – это Храм Жизни. Бийск теперь – моё единственное убежище, мой Храм, ибо дом родительский остался в другом времени и другом измерении:

Рай

 
Кошка сидит на перилах,
гаснет закат в дыму.
Полутонами берилла
Сад примагнитил тьму.
Мама идёт с огорода,
Лейку несёт в сарай.
Ткёт паучок погоду…
Там, в середине года,
Так и остался рай.
 

* * *

 
Мимо прошли травяные полынные дни
В летнем, цветущем, поющем обличье,
Мимо – крылатые, птичьи, синичьи.
Вот мы остались с тобою одни,
Дом мой родной, мой защитник столетний —
Самый последний из прошлых отметин.
 
 
Время настало, и я ухожу горевать
В каменных дебрях безлюдного хищного града.
Звать-не дозваться, во сне о тебе узнавать,
Мимо бежать, торопиться
в колючее «надо».
Ты одинок. И чужие под крышей твоей.
Нет никого среди праздных
и многих, и многих.
Дом мой, прости.
Убегают в пустыню дороги.
Нет ни следа.
Лишь песчаный колышется свей.
 

Бийск, ул. Советская, Успенский Храм, 2005 г.

23. «А мне повторенья не будет…»

Владимир Башунов для меня жив, и мне кажется странным, что я давно не виделась с ним. Вот, думается, приеду в Барнаул, войду в деревянный дом на Анатолия 102 и в коридоре встречу его. Передам приветы из города Бийска и подборки стихов, своих и чужих, с надеждой на добрую оценку. Ловлю себя на мысли, что я просто скучаю по этому человеку. Однажды в феврале, когда приближался день его памяти, я даже написала ему письмо. Это было письмо, адресованное всем, Письмо Памяти. Поэтому оно было опубликовано в «Алтайской Правде».

21 февраля – день памяти Поэта.

ПИСЬМО ВЛАДИМИРУ БАШУНОВУ

Владимир Мефодьевич! Володя! Сегодня, в февральской метели, где-то в её снежной дали, слышу я твоё окликание «Ау!». Я машу рукой и знаю, что ты видишь меня. Видишь оттуда – из далёкого 1974-го.

Тогда я приехала в Барнаул на краевой семинар молодых писателей. И впервые увидела поэта, чьё имя было у всех на устах. Владимир Башунов, участник VI Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве, только что рекомендованный в Союз писателей СССР. Владимир Башунов – знаменитость, новая звезда! Так сказали бы сегодня.

Хорошо помню своё первое впечатление – молчаливый, сдержанный, ироничный и к себе и к другим. Умница, эрудит. Ты остался таким, остался самим собою на всю жизнь. С годами к твоим чертам добавилось лишь ощущение какой-то затаённой боли, которую всегда носил в сердце. Об этом твои слова:

 
…Матерь Божья, Оберег России,
или отвернулась ты от нас?
И без материнского догляда
всё пошло рывком да кувырком.
Тянет ниоткуда сквозняком.
А душа, взыскуя, ищет лада
и бредёт по углям босиком.
 

Как всегда негромко, но слова прожигают душу насквозь!

А тогда, в 70-х – начале 80-х, мы были молоды. Жизнь сияла ярко и обещала так много. Помню частые твои посещения Бийска. Наши посиделки в общежитии, где жил твой брат Борис. Маленькая комната. За окнами – сосны, за ними – вечерние огни соседних домов. Мы сидим вокруг стола. Мы – это Саша Родионов, ты, твой брат Борис и я. О чём мы говорили тогда часами? Конечно, о поэзии. Конечно, о жизни. Читали стихи – и свои, и чужие.

Так и слышится мне твоя негромкая раздумчивая речь; импульсивные, словно азбука Морзе, слова Саши Родионова. Борис и я больше молчали, слушали. Ещё бы не слушать – где ещё найдёшь таких собеседников: поэтов, мудрецов, насмешников и лириков в одном лице!

С тех самых вечеров в Бийске и полюбилось мне твоё «Заклинание»:

 
«От звезды до звезды,
от весны до весны
да не грянет беды —
да не будет войны!
Будут речи ясны,
терпеливы труды
от сосны до сосны,
от воды до воды.
 

Заклинание сбылось. Слова превратились в судьбу, стали живой жизнью. Поэтому это стихотворение и завораживало с самого начала, с первого звука. Ведь любой человек всегда чувствует, где ложь, а где правда. Когда лгут в стихах, это уже не просто чувствуешь – тошнить начинает. Ибо смысл слова в стихах возведён в степень. Слово поэтическое – сильнодействующее средство. Ты всегда это знал. В твоих стихах нет лжи, нет позы, поэтому они близки к Истине. Они подлинны, рождены на свет, как рождаются дети.

Вот одно из моих любимых:

 
Вот и ягода с печалинкой,
с холодинкою вода.
Гуси к берегу причалили.
Разбрелись в лугах стада.
 
 
Бор листом и хвоей выстелен,
в соснах вспышки янтаря.
Это я стою под выстрелом
золотого сентября.
 

Кажется, что лучше уже просто не сказать.

Потом была совместная работа над моей первой книжкой «Дикая мальва». Она была издана в Барнауле в 1981 году. Ты тогда работал главным редактором Алтайского книжного издательства. Как много дала мне работа над этой маленькой книгой! Тебя, Викторию Дубровскую и Ирину Козловскую я считаю своими учителями. Именно в общении с тобой и этими женщинами – умными, эрудированными, профессионалами своего дела – я и поняла, что такое поэтическая книга.

Когда книжка вышла в свет, состоялись многочисленные встречи с читателями. Ты находил время и приезжал на некоторые из них. Я была горда тем, что издана моя первая книга. А ты с заметным оттенком похвалы рассказывал, как создавалась книга. Ты говорил, что книга особенная, поэтому и коллектив, который работал над ней, тоже особенный. Автор, редактор, рецензент и художник в этой книге – женщины. И каждая в своей части работы проявилась ярко и неповторимо.

Мне очень жаль, что не стало Алтайского книжного издательства, что работа над книгой ушла в область самодеятельности. И я думаю, мне очень повезло, что успела тогда в течение двух лет пообщаться с профессионалами – издателями и редакторами.

Володя! Никогда не забуду, что ты, именно ты, написал мне рекомендацию в Союз писателей СССР. Накануне приёма я приехала в Барнаул, и ты зашёл ко мне в гостиницу. Это был экзамен. Ты, словно судья, спросил: «Зачем тебе нужен Союз? Что ты ждёшь от этого события?». Я нисколько не удивилась, потому что знала, как серьёзно ты относишься к этому. Ты считал, что случайных людей не должно быть в Союзе. Я сильно нервничала, потому что тоже серьёзно относилась ко всему, что касается писательства. Поэтому разозлилась и, кажется, ответила грубостью. Как ни странно, тебе именно это и понравилось. Я поняла, что ты поверил мне. Ведь если бы я была дипломатом и политиком, то в такой момент вела бы себя совершенно иначе.

Как больно читать сейчас твои строки:

 
Не сирая утка крячет,
не вьюга воет в трубе —
Алёнушка горько плачет
о братце и о себе.
 
 
Те слёзы не убывают,
но сами себя несут.
Нас ближние убивают.
Нас дальние не спасут.
 

Как странно и удивительно, что твоя жизнь, целая жизнь, огромная и неисчерпаемая, уложилась в два десятка книг. Цвета обложек менялись от василькового, солнечно-зелёного («Васильковая вода», «Возвращение росы» …) до сумеречного, ночного и сурового («Третья стража»). Словно солнце взошло, поднялось в зенит и стало клониться в сторону ночи. Всё зримо и живо – от обложки до каждого слова под нею.

Как много сказано в твоих книгах от первых строк: «Пока бежит песок в часах…» – до последних: «Последний луч горюет над землёй. Последний угль пылает над золой».

Володя! Сейчас я вместе с тобой читаю твоё стихотворение и не могу сдержать слёз.

 
Завидная доля черёмух —
Завянуть и снова отцвесть.
Всему на земле очерёдность,
Всему повторение есть.
 
 
А мне повторенья не будет.
За краем ослепшего дня
И ливень меня не разбудит,
И лес позабудет меня.
 
 
Земля будет тёмной, оплывшей…
Но каждою клеткой своей,
Несдавшейся,
Неостывшей,
Я всё буду помнить о ней!
 

«Алтайская правда» за 21 февраля 2006 г.

24. На улице Мерлина

В ночь на первое сентября Слава долго не мог заснуть. Смена обстановки, шум города, лязг трамвая, ясно слышимый из окна – всё было непривычным. Но не это главное. Школа – вот что занимало его мысли. Как это будет? Понравится ли? Представить себе что-то конкретное мальчик, конечно, не мог.

Я тоже ворочалась с боку на бок – сон не шёл. Ясно понимала, что сыну будет трудно привыкать к режиму, новой нагрузке. Многое, конечно, зависит от учительницы. Какой она будет? Понравится ли Славе? А если нет?

Наконец, услышала, как сын задышал ровно и слегка засопел – значит, уснул. Через полчаса в окно заглянула поднявшаяся из-за горизонта луна. Дорожка сумрачного света пролегла вдоль блестящих половиц, пересекла ковёр на полу и высветила угол дивана, где уже засыпала я. Только бессонный будильник отсчитывал шаги в ночной тишине, отмеряя время сна и приближая утро. Но пока и оно спало где-то далеко, за горизонтом, укрывшись ночным пологом, не желая открывать своё сияющее лицо. Время зависло, словно не хотело, чтобы Слава переступил какую-то невидимую черту. Что там, за ней, не знал никто.

* * *

Первоклассники выстроились живым прямоугольником. В левом углу этой фигуры восстала Нина Алексеевна. Я всё старалась подняться на цыпочки, чтобы не упустить из вида сына. Он примостился с правой стороны. Цветы так и не успел отдать учительнице и старательно держал букет перед собой. Я легко находила сына взглядом – в общем строю издалека видна была его причёска – «ёршик домиком». Таким ершистым домиком наградила его природа. По – другому волосы не хотели укладываться.

– За мной! – скомандовала Нина Алексеевна.

Первый «А» потянулся за своей учительницей. Я и другие родители двигались следом. Недружной толпой просочились в двери, повернули направо, потом ещё раз направо. Лабиринт школьных коридоров гудел от топота бесчисленных детских ног, от гомона и криков. Где-то громко хлопали двери. Кто-то отстукивал стаккато по ступеням. Обычная школьная суета. Конечно, для тех, кто привык к ней.

Нестройная шеренга первоклассников постепенно скрылась, втянувшись внутрь класса. Нина Алексеевна захлопнула дверь. Родители остались без своих любимых чад. Один особенно любопытный дед сразу же прильнул ухом к дверной щели. Слегка приоткрыв рот, он прислушивался к тому, что происходило там, в недрах помещения, где сейчас шёл самый первый в жизни их детей школьный урок. Я пристроилась рядом. Хорошо был слышен громкий голос Нины Алексеевны. Она рассказывала о школьном распорядке, о требованиях к первоклассникам, о том, что необходимо принести завтра на занятия.

– Завтра у нас будут три урока – изучение алфавита, написание букв, счёт и рисование. Поэтому на уроки нужно принести два учебника – букварь и арифметику. Для рисования – альбом и карандаши, или – фломастеры. Всем ясно то, что я сказала? Кому неясно, задавайте вопросы.

– А карандаши нужно принести все или только одну коробку? – раздался тоненький девчачий голос.

– Хватит и одной коробки. Ещё вопросы есть? Ну, если вопросов нет, давайте знакомиться. Я буду называть имя и фамилию, а вы должны отозваться и встать, чтобы все знали друг друга. Итак, первым в списке стоит Арбузов Костя.

Нина Алексеевна называла имена, а я всё ждала, когда дойдёт очередь до сына.

– Саша Борунов, Вася Володин, Игорь Грачёв… Саша Изагашев, Слава Козлов…

Услышала, как сын звонко выкрикнул: «Я!»

– Не так громко, не так громко, – прокомментировала Нина Алексеевна. – Дальше у нас идут – Сёма Лагутин, Даша Максимова, Дима Морозов… Саша Пеннер…Костя Свиридов…

Вот это громкое, почти надсадное «Я!» больно полоснуло по сердцу. Захотелось войти в класс, сесть рядом с сыном, прижать его к себе и защитить от чужих требований, правил, этой нагрузки, которая теперь легла на него. Я и сама плохо переносила что-то неизбежное, обязательное. Всегда в таких случаях хотелось освободиться. Слава почти наверняка чувствовал сейчас то же самое. Слёзы навернулись на глаза – так было жаль сына.

– Ничего, – мысленно успокаивала себя, – он не один. Всем придётся подчиняться дисциплине. Слава привыкнет.

Резко затрезвонил звонок. Я и не заметила, как прошли эти, казалось, бесконечные тридцать пять минут. Уроки для первоклассников были на десять минут короче, чем для других.

– До свидания, ребята! Жду вас завтра к началу уроков, – донёсся голос Нины Алексеевны.

Из дверей повалили мальчишки, потом – девчонки. Славы не было. Я заглянула в класс. Оказалось, сын уронил букет и теперь лазил под партой, собирая упавшие астры.

– Ты так и не отдал цветы?

– Я не успел, – грустно и устало сказал Слава.

* * *

Сын долго не мог ни с кем подружиться во дворе. Поэтому я старалась всегда сопровождать его, не мешая, не привлекая внимания мальчишек, лишь наблюдая за их играми издалека.

Однажды Слава увидел, как незнакомый белоголовый мальчик в стороне от всех остальных старательно пытается пройти по кромке фундамента вдоль бетонного гаража. Он почти прилип спиной к стене, раскинул руки и маленькими боковыми шажками передвигался вдоль выступающей ступеньки. Ему было трудно удерживаться на узкой кромке. Любое неверное движение влекло вниз, но мальчик упорно продвигался вперёд, стараясь обойти гараж вокруг. Он напоминал скалолаза. И не важно, что падать пришлось бы с высоты всего в полметра, ведь главное не это. Главное – не упасть совсем.

Слава с интересом наблюдал за мальчиком. Я тоже. Зрелище увлекало, и через пять минут мы уже с азартом гадали – дойдёт ли скалолаз до конца пути. Но тут Слава вдруг подбежал к мальчику и столкнул его с фундамента.

– Зачем ты это сделал? – воскликнула я. Но через секунду уже поняла – сын не выдержал напряжения, не смог больше переживать за ходока.

Мальчик постоял секунду, наблюдая за Славой, и молча направился вдоль гаража к началу своего нелёгкого пути. Снова устроился на узкой ступеньке спиной к стене и двинулся вдоль фундамента. На этот раз Слава последовал за ним. Но очень скоро свалился на землю. Ему явно не хватало опыта. А мальчик продолжал своё скалолазание и, наконец, достиг цели – обошёл гараж вокруг.

Мы аплодировали ему, словно знаменитому цирковому мастеру.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Лёша.

– А это Слава. Мы живём вон в том доме – квартира девятнадцать на пятом этаже. Приходи в гости. Если хочешь, пойдём сейчас. Я напою вас чаем с печеньем и конфетами.

– Нет, я пойду домой. Мне пора. А завтра зайду к вам после школы.

– Ты учишься в восьмой школе?

– Да, во втором классе в первую смену.

– Заходи, – сказала я, – мы будем ждать.

Так началось знакомство с Лёшей, который стал лучшим другом Славы, если не считать друзей одноклассников – Саши Изагашева и Кости Свиридова. Эти мальчишки были друзьями по школе, а Лёша – во дворе. Слава боготворил своих друзей – ему так не хватало мужского авторитета, не хватало отца.

Бийск, 1982 г., улица Мерлина, 4 и Школа № 8.