Текст книги "Великие и неизвестные женщины Древней Руси"

Сведения летописи о междоусобице в Галицко-Волынской земле позволяют выяснить родственные связи некоторых князей по женской линии. Оказывается, что женой великого князя Киевского Мстислава Изяславича была сестра польского короля Мешко III Агнешка. Женой его сына Романа была дочь Рюрика Ростиславича, соправителя Святослава Всеволодовича. Кроме того, выясняется, что в это время родственники по линии жены были ближе, чем собственные. Причина заключалась в том, что с супругой князь составлял единую хозяйственную ячейку, братья же являлись как бы соперниками, поскольку отцово наследство следовало делить на всех.

Вполне вероятно, что Евфросиния очень переживала за брата и его семью, поскольку они оказались заточенными в одном из венгерских замков. Но в 1190 г. пленникам удалось бежать из башни, где они томились. Для этого им пришлось разрезать все ткани на веревки и с их помощью спуститься вниз. Там подкупленные сторожа уже ждали их с лошадьми. Владимир тут же направился в Германию к императору Фридриху Барбароссе, имевшему дружеские контакты с дядей Владимира Всеволодом Большое Гнездо. За 2000 гривен серебра император связался с польским королем и попросил его изгнать венгров из Галича. Тот с большим войском выступил в поход. Узнав об этом, галичане подняли восстание против королевича Андрея и вынудили покинуть их город. Таким образом, в 1190 г. Владимир Ярославич с триумфом въехал в Галич и вновь сел на отчий престол. Боясь новых козней со стороны коварных соседей, он признал себя вассалом дяди Всеволода Большое Гнездо,[722]722
  Там же. С. 449; Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 395–398.


[Закрыть] правившим во Владимире-на-Клязьме.

Данная история, с подробностью описанная в Ипатьевской летописи, показывает, насколько обострились отношения между князьями в конце XII в. Борьба за земельные владения стала вестись вопреки законам родства. Распри в одной семье превращались в междоусобицу, затрагивающую почти всех князей-Рюриковичей. При этом родство по женской линии становится ближе и выгодней.

Все это говорит о возрастании роли женщин в семье князей; видимо, поэтому в Ипатьевской летописи с большой пышностью описано сватовство сына Рюрика Ростиславича к дочери Всеволода Большое Гнездо юной Верхуславе (Верхославе), которой было только 8 лет.[723]723
  Ипатьевская летопись. Указ. изд. С. 443.


[Закрыть] Ведь родство с могущественным великим князем Владимирским было очень выгодно для любого князя.

Поэтому и Игорь Святославич очень выиграл от того, что его женой была племянница Всеволода Юрьевича. Хотя, как уже отмечалось, в летописях о ней нет сведений, автор «Слова о полку Игореве» сделал ее одной из главных героинь своего произведения.

Пока Игорь был в плену, она, несомненно, старалась делать все возможное для его спасения. После удачного возвращения мужа она, вероятно, захотела отметить это событие строительством каменного собора. К числу ее построек можно отнести Спасский собор в Новгороде-Северском. Историки архитектуры датируют его концом XII в. Он имел отличную от черниговских и киевских храмов планировку, но распространенную в Греции, на Афоне и в Сербии. Очевидно, что его строил иностранный зодчий, имевший представление о храмах Византии. Отличительной особенностью его постройки была определенная элегантность, изысканность и даже вычурность деталей, украшавших собор.[724]724
  Раппопорт П. А. Зодчество Древней Руси. Л., 1986. С. 118.


[Закрыть] Заказать подобное сооружение закаленный в боях князь Игорь вряд ли мог. Более вероятно, что его построили по указанию Евфросинии, на которую в отрочестве могли произвести неизгладимые впечатления рассказы гостя отца, византийского царевича Андроника о великолепных церквях на его родине. К тому же ее бабкой по линии матери была греческая царевна Елена и в Византии жили дядья.

Позднее схожий со Спасским собором, но меньшего размера был построен в Путивле, где правил старший сын Евфросинии Владимир.[725]725
  Там же.


[Закрыть]

Хотя в источниках нет никаких данных о том, что в честь освобождения Игоря из плена был построен какой-либо храм, но думается, что это должно было быть сделано, поскольку в летописях его бегство описано как чудо, дарованное Богом.[726]726
  Ипатьевская летопись. Указ. изд. С. 438.


[Закрыть] Естественно, что за это Всевышнего следовало отблагодарить.

Из различных источников известно, что Евфросиния была плодовитой матерью. У нее было пять сыновей: Владимир, Роман, Святослав, Ростислав, Олег и одна дочь. Последняя в 1190 г. стала женой Давыда Олеговича, внука Святослава Всеволодовича. Своему мужу она приходилась троюродной племянницей, поэтому далеко от дома не уехала и поселилась вместе с супругом в Черниговском княжестве.[727]727
  Там же. С. 449.


[Закрыть]

Вполне вероятно, что унижения в половецком плену навсегда запечатлелись в памяти Игоря Святославича, поэтому он решил продолжить борьбу со степняками. В 1191 г. князь дважды совершал рейды в половецкие степи, возглавляя объединенное войско родственников. В первый раз удалось захватить много скота и коней, во второй раз русские воины едва спаслись от нового плена.[728]728
  Там же. С. 452–453.


[Закрыть]

В 1198 г. после смерти черниговского князя Ярослава Всеволодовича положение семьи князя Игоря значительно улучшилось. Он наконец-то получил черниговский престол, его старший сын Владимир стал новгород-северским князем, Олег – курским, Роман – возможно, путивльским. Что-то получили и Святослав с Ростиславом. Все это должно было очень радовать Евфросинию, мечтавшую о благополучии сыновей. Однако правление Игоря Святославича в Чернигове продолжалось недолго, в 1202 г. он скончался.[729]729
  Лаврентьевская летопись. Указ. изд. С. 396.


[Закрыть] После этого черниговский престол достался сыновьям Святослава Всеволодовича. Только после их смерти на черниговское княжение могли рассчитывать сыновья Игоря Святославича, но ждать им, несомненно, пришлось бы очень долго.

Поскольку в летописях нет никаких данных о Евфросинии Ярославне, то дата ее смерти неизвестна. Однако можно предположить, что в 1205 г. она была еще жива и помогла старшему сыну Владимиру получить галицкий престол. Не остались без уделов и другие сыновья. Святослав стал перемышльским князем, Роман – звенигородским. Однако очень скоро братья оказались втянутыми в интриги, затеянные венграми и поляками – их двоюродными и троюродными братьями. Возникшая междоусобица закончилась тем, что Владимир бежал в Путивль, а Роман, Ростислав и Святослав в 1211 г. были повешены галицкими боярами за разжигание вражды друг с другом и втягивание в нее местных жителей.[730]730
  Рапов О. М. Указ. соч. С. 119–120; Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 486, 493.


[Закрыть] В это время Евфросинии, скорее всего, уже не было в живых, иначе она попыталась бы помирить своих сыновей.

Подводя итог жизни и деятельности Евфросинии Ярославны, можно сделать вывод, что княгиня пережила много трудностей и невзгод из-за того, что в последней трети XII в. между князьями-Рюриковичами постоянно вспыхивали междоусобные битвы, разгорались конфликты за земельные владения, за киевский и владимирский великокняжеские престолы. Даже самые близкие родственники Евфросинии, мать и отец, оказались во враждующих политических лагерях. Из-за ссоры родителей старший брат княгини был вынужден скитаться большую часть своей жизни, не имея постоянного пристанища. Муж, желая добыть славу и богатую добычу лично для себя, отправился в половецкие степи с ближайшими родичами и оказался в плену у хана Кончака. Несмотря на все эти невзгоды и переживания, Евфросиния исправно рожала детей, заботилась о доме, обустраивала его всюду, где приходилось княжить мужу: в Путивле, Новгороде-Северском, Чернигове. При этом она, видимо, даже занималась церковным строительством.

На Руси авторитет княгини, очевидно, был достаточно высок, поэтому галицкие бояре решили именно ее сыновей пригласить для княжения в своей земле. Однако те не оправдали их надежд и оказались втянутыми в многолетнее междоусобие.

В целом жизнь и деятельность Евфросинии Ярославны, любящей и верной жены, заботливой матери, настолько воодушевили автора «Слова о полку Игореве», что он всячески воспел ее в своем бессмертном произведении.

Позднее, уже в XIX в. образ Ярославны вдохновил многих поэтов и художников на создание посвященных ей стихотворений, поэм и картин. В XX в. появились даже рапсодия «Плач Ярославны» и балет «Ярославна».[731]731
  Каган М. Д. Указ. соч. С. 296–297.


[Закрыть]

Необходимо еще раз отметить, что со второй половины XII в. родство по женской линии становится более важным, чем по мужской. Князьям было очень выгодно родниться с правителями наиболее богатых и обширных княжеств и получать в их лице мощную поддержку в решении собственных проблем и конфликтов с родственниками. Поэтому в это время в летописях появляется много сведений о заключенных браках, существенно меняющих расстановку политических сил внутри страны. При этом, судя по всему, династические союзы с правителями соседних стран уже становятся не столь актуальными. Большая политика редко выходит за рамки Руси, распадающейся на самостоятельные княжества – государства.

Бесконечные междоусобицы между князьями, ослабляющие страну во время постоянной агрессии со стороны степняков, подвигли одного из талантливых книжников на создание поэтического произведения о неудачном походе новгород-северского князя Игоря Святославича против половцев. Можно предположить, что он был из кругов, близких к его жене Евфросинии Ярославне, тяжело пережившей плен мужа и сына. Совпадение во многих деталях текстов в Ипатьевской летописи и «Слова» говорит о том, что они могли принадлежать перу одного автора. Отличия же заключались лишь в том, что повествовательный текст был включен в летописный свод, поэтический зачитывался вслух во время пиров или каких-либо других собраний. «Слово» должно было рассказать слушателям о том, как из-за распрей и стремления к сепаратизму некоторых князей не только они сами попадали в плен, но и лишенные защиты русские земли оказывались под угрозой разграбления степняками, а их жители превращались в рабов. Автор этого произведения как бы предупреждал, что если князья не перестанут ссориться друг с другом и разрешать конфликты с оружием в руках, то вся Русская земля может оказаться в руках врагов.

Следует отметить, что, хотя в «Слове» представлены портреты-характеристики многих князей, самым поэтическим и запоминающимся является образ жены князя Игоря Ярославны.

В приложении дана таблица дат, относящихся к Игорю и Евфросинии и представлены схемы родственных связей их и черниговских князей по Любецкому синодику.

Великая княгиня Владимирская Мария Ясыня

Первая жена Всеволода Большое Гнездо Мария Ясыня, несомненно, была интересной личностью и уважалась современниками. Свидетельством этого является настоящий панегирик в ее честь в Лаврентьевской и Троицкой летописях. В нем она прославлена за исключительно благочестивый образ жизни, покровительство церкви, щедрость и милостивость.[732]732
  Лаврентьевская летопись. Указ. изд. С. 403–404; Приселков М. Д. Троицкая летопись. Указ. изд. С. 289–291.


[Закрыть] Автор этого сочинения, видимо, предполагал, что княгиня будет причислена к лику общерусских святых. Основанием для этого являлись и богоугодная деятельность Марии, и основание женского Успенского монастыря во Владимире, и строительство храма в нем. Однако официальная канонизация ее так и не состоялась, и она осталась местночтимой святой. Причина, очевидно, была не в том, что для провозглашения владимирской княгини общерусской святой не было достаточных оснований, а в том, что вскоре после ее смерти во Владимиро-Суздальском княжестве началась междоусобица между ее сыновьями, а потом монголо-татарское нашествие нанесло такой мощный удар по традиционному жизненному укладу русских людей, что от его последствий они не могли избавиться несколько веков. В это время православной церкви было не до канонизаций праведников, поскольку слишком много было мучеников, погибших в боях со степняками.

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. «Вознесение». Богоматерь и ангелы. 1199 г.

Первый исследователь, заинтересовавшийся личностью Марии Ясыни, был Н. М. Карамзин. В своем труде он фактически повторил сведения о ней, содержащиеся в Лаврентьевской и Троицкой летописях: «Первой его (Всеволода Большое Гнездо. – Л. М.) супругой была Мария, родом Ясыня (т. е. яска, или осетинка. – Л. М.), славная благочестием и мудростию. В последние семь лет жизни страдая тяжким недугом, она изъявляла удивительное терпение, часто сравнивала себя с Иовом, и за 18 дней до кончины постриглась; готовясь умереть, призвала сыновей и заклинала их жить в любви, напомнив им мудрые слова Великого Ярослава, что междоусобие губит князей и отечество, возвеличенное трудами предков; советовала детям быть набожными, трезвыми, вообще приветливыми и в особенности уважать старцев… Летописцы также хвалят ее за украшение церквей серебряными и золотыми сосудами; называют Российской Еленою, Феодорою, второй Ольгой. Она была матерью осьми сыновей, из коих двое умерли во младенчестве».[733]733
  Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 429–430.


[Закрыть]

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. «Рождество Христово». 1199 г.

В примечаниях к фундаментальному труду Карамзин отметил, что внук Мстислава Великого Ярослав Владимирович был женат на сестре Марии. Анализируя надпись на гробнице княгини, историк решил, что ее отчество – Шварновна указывает на то, что она была дочерью не то чешского, не то богемского князя Шварна. Имя Марфа было, видимо, дано ей после пострижения.[734]734
  Там же. С. 335.


[Закрыть]

Предположение Карамзина о том, что жена Всеволода Большое Гнездо была богемской или чешской княжной, вряд ли обоснованно, поскольку прозвище Марии – Ясыня прямо указывает на то, что по национальности она была яской, или осетинкой (ясы были предками современных осетин).

В Ипатьевской летописи историк обнаружил данные об еще одной сестре Марии – она стала женой Мстислава Святославича, сына великого князя Киевского Святослава Всеволодовича. Из Троицкой летописи он узнал, что 2 марта 1206 г. княгиня приняла постриг в своем монастыре, а 19 марта уже скончалась.[735]735
  Там же. С. 570.


[Закрыть] С. М. Соловьев в многотомном труде об истории России упомянул о Марии Ясыне только в разделе о роли женщин в древнерусском обществе. Он отметил, что запись в Лаврентьевской летописи о ее кончине является примером любви и уважения к женщине в то время.[736]736
  Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 2. М., 1988. С. 70.


[Закрыть]

Современный исследователь Ю. А. Лимонов в труде, посвященном истории Владимиро-Суздальского княжества, высказал предположение, что вторая жена Андрея Боголюбского являлась родственницей Марии Ясыни и обе были с Северного Кавказа. Доказательством этого, по его мнению, являлись данные о младшем сыне Андрея Боголюбского Юрии, сыне второй жены, который уже после смерти отца отправился на Кавказ и там женился на грузинской царице Тамар. Сделать это он смог только с помощью родственников матери, поскольку тесных контактов у русских князей с Кавказом в то время не существовало. Вторым доказательством нерусского происхождения княгинь, по мнению Лимонова, являлось наличие в ближнем окружении Андрея Боголюбского осетина Амбала, заведовавшего всем княжеским хозяйством. Выдвинуться на такую высокую должность без родственных связей чужаку было сложно. Историк решил, что браки Андрея и Всеволода состоялись приблизительно в одно время – в конце 60-х – начале 70-х гг. XII в. Их жены, вероятно, поддерживали тесные связи, хотя сами братья не дружили. Поэтому супруга Андрея вошла в состав заговорщиков, убивших его, тем самым помогая Всеволоду взойти на владимирский престол. До этого тот вообще не имел собственных владений и был вынужден скитаться со все увеличивающимся семейством, в том числе и с незамужними сестрами жены.[737]737
  Лимонов Ю. А. Владимиро-Суздальская Русь. Л., 1987. С. 95.


[Закрыть]

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. «Введение во храм» и «Сретенье». 1199 г.

Б. А. Рыбаков личностью Марии Ясыни не заинтересовался, но решил, что ее родственница, жена Андрея Боголюбского, приняла участие в заговоре против него, поэтому на одной из миниатюр Радзивилловской летописи она была изображена с отрубленной рукой мужа.[738]738
  Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества ХII—ХIII вв. Указ. изд. С. 564.


[Закрыть]

Особняком стоит мнение М. В. Щепкиной, решившей, что Мария была моравской княжной, родственницей жены Святополка Мстиславича. Исследовательница даже предположила, что ее сестрой являлась жена Михаила Всеволодовича Феврония, хотя в древнейших источниках таких данных нет. Мнение Щепкиной о происхождении Марии Ясыни основывалось на сведениях краткого Владимирского летописца конца ХV – начала ХVI в., обнаруженного еще Н. М. Карамзиным. Однако можно ли верить этому достаточно позднему памятнику и игнорировать прямое указание древнейших летописей на то, что Мария была яской, т. е. осетинкой? Думается, что нельзя. Поэтому все рассуждения исследовательницы о зарубежных родственниках Марии и их именах выглядят весьма надуманными. Сомнительно и предположение Щепкиной о принадлежности Марии рукописного Успенского сборника XII в. Более вероятно, что он являлся собственностью жены Михаила Всеволодовича Февронии. На это указывает содержащееся в нем житие одноименной ей святой; т. е. св. Февронии, достаточно редко встречающееся в русских рукописных сборниках. Происхождение этой княгини неизвестно, поэтому именно она могла быть чешкой и родственницей жены Святополка Мстиславича.

Отсутствуют убедительные основания и для мнения М. В. Щепкиной о принадлежности княгине Марии Суздальского змеевика рубежа XII–XIII вв. На этом амулете-обереге были перечислены несколько имен, начиная с Христины, носившей в миру имя Милославы, ее старшей дочери и Георгия. Последней значилась Мария. Средь княгинь имя Христина было только жены Мстислава Великого, шведской принцессы. Но могла ли она в миру именоваться Милославой, неизвестно. Не было у нее и сына по имени Георгий, но Георгием звали самого Мстислава. Если считать, что упомянутая в надписи на змеевике Христина – жена Мстислава, то можно предположить, что данный амулет был изготовлен во время тяжелой болезни Мстислава после полученной во время охоты раны в живот. После выздоровления князя Христина могла вложить змеевик в суздальский собор, поскольку какое-то время жила в этом городе. Позднее, когда в конце XII в. тяжело заболела Мария Ясыня, на амулете могла быть сделана надпись, касающаяся уже ее.

Главными источниками о жизни и деятельности Марии Ясыни являются летописи. Наиболее обстоятельные сведения о ней содержатся в Лаврентьевской и Троицкой летописях, при этом во второй, более поздней, они даже существенно полнее, несмотря на утрату части текста в начале. В Троицкой летописи пострижение и смерть княгини датируются 1205 г., в Лаврентьевской – 1206 г. Последняя дата представляется верной, поскольку Троицкая летопись более поздняя.[739]739
  Приселков М. Д. Троицкая летопись. Указ. изд. С. 289.


[Закрыть]

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. Портрет князя Ярослава. 1199 г.

Хотя по объему троицкий текст намного больше, чем лаврентьевский, в нем нет данных о том, какое имя Мария приняла после пострижения, кто провожал ее в монастырь и кто присутствовал на похоронах. Все эти данные есть в Лаврентьевской летописи, но в ней нет наставления Марии сыновьям, беседы ее со старшим сыном Константином перед его отъездом в Новгород, не описаны его переживания после получения известия о кончине матери, нет сравнений княгини с наиболее великими женщинами прошлого, а также много короче цитаты из церковной литературы, касающиеся праведной жизни Марии. Все эти сюжеты есть в Троицкой летописи,[740]740
  Там же. С. 289–291.


[Закрыть] но поскольку она более поздняя (по мнению исследователей, датируется началом ХV в.), то напрашивается вывод, что добавленный в ней текст был написан, чтобы еще больше прославить владимирскую княгиню для ее канонизации. Вполне вероятно, что заказчик Троицкой летописи считал Марию Ясыню очень значительной личностью, достойной почитания потомками.

Для сравнения можно отметить, что в Ипатьевской летописи о жене Всеволода Большое Гнездо почти нет никаких сведений. Отсутствуют о ней данные и в Рогожском летописце, очень краткие – в Ермолинской летописи, совсем ничего нет в Новгородских летописях, Воскресенской, Львовской, Первой Софийской летописях. В сокращенном виде информация Лаврентьевской летописи представлена в Московском своде конца ХV в. Напротив, расширенный вариант приводится в Никоновской летописи.

Особняком стоит информация о княгине в Тверской летописи. Здесь она названа дочерью чешского короля Шварна и указано, что на Русь она прибыла некрещеной. Данный факт кажется маловероятным, поскольку на момент замужества Марии должно было быть не меньше 12–16 лет и в Чехии она непременно должна была быть крещена. К тому же в данной статье почему-то сообщено, что Мария болела 8 лет, а не 7, как во всех остальных летописях; ростовский епископ Иоанн назван Смоленским; особо прославлен не старший сын княгини Константин, а второй – Юрий и младший Владимир, о котором в других источниках вообще нет сведений.[741]741
  ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. С. 301–302.


[Закрыть] Поэтому напрашивается вывод, что дополнительные сведения в Тверской летописи являлись результатом переработки статьи Лаврентьевской летописи в интересах заказчика. Прославление в Троицкой летописи старшего сына Марии Константина, а в Тверской – среднего Юрия, может свидетельствовать о том, что данные памятники писались для разных потомков этих князей. Как известно, от Константина пошла ветвь ростово-ярославских князей; дети Юрия, как и он сам, погибли во время монголо-татарского нашествия, дальше род пошел от Ярослава, с которым Юрий дружил, а Константин – нет. В числе потомков Ярослава были и тверские князья, заказчики Тверской летописи.

Одним словом, очевидно, что новая информация о Марии Ясыне в некоторых поздних летописях была взята не из каких-то дополнительных источников, а являлась плодом домыслов книжников в угоду заказчикам новых текстов.

Суммируя все наиболее достоверные сведения о жене Всеволода Большое Гнездо, попробуем составить ее исторический портрет.

Прежде всего, необходимо ответить на вопрос: как представительница кавказских народов стала женой младшего сына Юрия Долгорукого? Из летописей известно, что предки осетин имели контакты с князьями Рюриковичами еще с X в. Так, под 965 г. отмечено, что Святослав Игоревич покорил ясов и заставил их платить дань. После этого связи с Русью у этих народов стали постоянными.[742]742
  Лаврентьевская летопись. Указ. изд. С. 64.


[Закрыть] Под 1116 г. в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях зафиксировано одно интересное событие: средний сын Владимира Мономаха Ярополк совершил глубокий рейд в половецкие степи, взял три города и одновременно пленил очень красивую дочь яского князя. Дома он на ней женился.[743]743
  Там же. С. 277; Ипатьевская летопись. Указ. изд. С. 204.


[Закрыть] Но до этого девушка была крещена и получила новое имя Елена. Можно предположить, что яская княжна прибыла на Русь не одна, а с многочисленными родственниками, ведь она стала не пленницей, а законной женой князя, который в 1132 г. был провозглашен верховным правителем – великим князем Киевским. Под 1145 г. в Ипатьевской летописи отмечено, что «благоверная княгиня Олена Яска» перезахоронила своего мужа внутрь церкви св. Андрея, построенной дедом Ярополка Всеволодом Ярославичем.[744]744
  Ипатьевская летопись. Указ. изд. С. 228.


[Закрыть] Из этой записи становится известным, что современники уважали жену Ярополка.

В Ипатьевской летописи особо подчеркнуто, что привезенная Ярополком невеста отличалась необычной красотой, поразившей киевлян. Поскольку в то время портреты князей и их жен не были редкостью, напрашивается предположение, что прекрасный облик княгини Елены был запечатлен либо на фреске, либо на иконе, либо на миниатюре того времени. Наиболее вероятно, что ее облик был отражен на иконе Владимирской Богоматери, поскольку все искусствоведы отмечали наличие у нее восточных черт. Хотя искусствоведы полагают, что эта икона была привезена из Византии, но в древнейших источниках данных об этом нет. Вполне вероятно, что греческий мастер был специально приглашен Ярополком в Киев, чтобы создать портрет его необычайно красивой жены, и тот представил ее в виде Богоматери.

Известно, что Андрей Боголюбский особо почитал эту икону и, уезжая во Владимиро-Суздальское княжество, взял ее из Вышгорода с собой. Пристрастие князя к этому образу могло объясняться тем, что его вторая супруга была родственницей Елены и очень на нее походила. Сходство с этими княгинями должно было быть и у Марии Ясыни.

Поэтому можно предположить, что икона Владимирской Богоматери дает представление о том, как выглядела Мария Ясыня в период расцвета ее красоты.

Из надписи на гробнице Марии Ясыни известно, что ее отчество было Шварновна, но ее отцом вряд ли являлся чешский и богемский король. Из Ипатьевской и Лаврентьевской летописей известно, что в середине XII в. на службе у киевских князей был воевода Шварн. Он принимал участие в междоусобных битвах и в походах на половцев. Последнее известие о нем относится к 1168 г. – он был захвачен половцами в плен, требовавшими за него большой выкуп.[745]745
  Там же. С. 238, 294, 354, 361.


[Закрыть]

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. Богоматерь Оранта

Совпадение отчества Марии Ясыни и имени киевского воеводы дает право предположить, что именно он и был ее отцом. Хотя точных сведений о годе рождения Марии нет, можно предположить, что это произошло во второй половине 50-х гг. XII в. Дело в том, что супруг Марии, Всеволод Большое Гнездо, родился 19 октября 1154 г., т. е. брачного возраста он достиг в 1170 г. Поэтому Ю.А. Лимонов предположил, как уже отмечалось, что приблизительно в этом году князь женился на Марии, одновременно ее сестра стала женой владимиро-суздальского князя Андрея Боголюбского.[746]746
  Лимонов Ю. А. Указ. соч. С. 95.


[Закрыть] На момент замужества Марии должно было быть не меньше 16 лет, поскольку ее брак не был ни династическим, ни политическим и, скорее всего, заключался по взаимной симпатии жениха и невесты. Определенную роль, конечно, играли и родственники. Например, можно предположить, что воевода Шварн состоял в близком родстве с женой великого князя Киевского Ярополка Владимировича Еленой. Поэтому даже после пленения или смерти воеводы родственники великого князя продолжали поддерживать связь с его семьей. (Андрей Боголюбский и Всеволод являлись племянниками Ярополка Владимировича.)

Из летописных известий можно сделать вывод о том, что у Марии было несколько сестер. Старшая, как уже отмечалось, стала женой Андрея Боголюбского. Одна из младших сестер в 1180 г. вышла замуж за новгородского князя Ярослава Владимировича, внука Мстислава Великого и Любавы Дмитриевны (именно он был строителем храма Спаса-Нередица). Всеволод Большое Гнездо любил свояка и неоднократно приглашал с семьей в гости.[747]747
  Лаврентьевская летопись. Указ. изд. С. 385.


[Закрыть]

Самая младшая из сестер в 1182 г. стала женой черниговского князя Мстислава, сына великого князя Киевского Святослава Всеволодовича.[748]748
  Рапов О. М. Указ. соч. С. 164.


[Закрыть]

Достаточно выгодные браки яских княжон свидетельствуют, что их семья прочно укоренилась на русской почве и сами они являлись завидными невестами. Популярности их, вероятно, способствовала яркая красота.

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. Общий вид фресковой росписи средней апсиды

Муж Марии Ясыни был самым младшим сыном великого князя Киевского Юрия Долгорукого от второй супруги Елены – родственницы византийского императора Мануила I Комнина (Мануил правил с 1143 по 1180 г. – Л. М.). Старшие сыновья Юрия были от половецкой княжны, поэтому они не слишком дружили с младшими и даже не хотели делиться с ними отцовыми владениями. Значительно отличаясь по возрасту (Андрей Боголюбский родился приблизительно в 1110 г. и был старше Всеволода на 34 года), старшие Юрьевичи предпочитали держать младших в своей свите и не хотели делиться земельными владениями. Конфликт между братьями закончился тем, что в 1162 г. Всеволод с матерью и полностью родными (по отцу и матери) Василием и Мстиславом были вынуждены уехать в Византию. По этому поводу в Ипатьевской летописи сделана такая запись: «Том же лете (1162. – Л. М.) идоста Гюргевича Царю-городу, Мстислав и Василько с матерью, и Всеволода молодого пояша со собою, третьего брата; и дасть царь Василкови в Дунаи 4 городы, а Мстиславу дасть волость Отьскалана (Аскалинскую. – Л. М.).[749]749
  Ипатьевская летопись. Указ. изд. С. 367.


[Закрыть]

Василий и Мстислав, видимо, были уже достаточно взрослыми, поскольку и на родине правили самостоятельно. Так, Василий еще в 1149 г. получил от отца Суздаль, но Андрей Боголюбский изгнал его из этого города. Лишился Новгорода и Мстислав Юрьевич, хотя по воле отца был женат на знатной новгородке, дочери посадника Петра Михайловича Анастасии. Как уже отмечалось, данные о ее отце и матери Морене содержатся в недавно найденных берестяных грамотах.[750]750
  Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. М., 2003. С. 313.


[Закрыть] Написанная для свадьбы в 1155 г. икона «Знамение» прославилась потом в 1169 г. во время битвы новгородцев с суздальцами, а кратир (серебряный сосуд для причастного вина), изготовленный мастером Костой, стал реликвией новгородского Софийского собора. Образцом для него послужил кратир Братило, созданный в 1132 г. для Петра Микулича и его жены Варвары.[751]751
  Гиппиус А.А. Указ. соч. С. 360–379.


[Закрыть]

Мстислав и Василий, видимо, уехали в Византию с семьями, Всеволоду же было только 8 лет. Прожив на чужбине несколько лет, он, вероятно, смог получить там неплохое образование, изучил в совершенстве греческий язык, прочитал в подлиннике сочинения знаменитых церковных писателей, историков, философов, поэтов и т. д.

Церковь Спаса-Нередицы (1199 г.)

В летописях нет данных о том, когда Всеволод вернулся на родину и с кем. Можно лишь предположить, что он приехал к своему старшему полностью родному брату Михаилу, который также не имел удела после смерти отца и жил у брата Глеба в Переяславле Южном. Поскольку Андрей Боголюбский не претендовал на киевский великокняжеский престол, Глеб полагал, что он должен перейти к нему после смерти сына Мстислава Великого Ростислава. Однако владимиро-волынский князь Мстислав Изяславич, двоюродный племянник Юрьевичей, считал иначе и в 1168 г. захватил Киев. В этой начавшейся междоусобице вскоре принял участие и Всеволод. В итоге в 1159 г. победил Глеб Юрьевич и стал киевским правителем.[752]752
  Лаврентьевская летопись. Указ. изд. С. 336–337.


[Закрыть] В его ближайшее окружение вошли Михаил со Всеволодом, при этом первый получил Переяславль Южный. Можно предположить, что именно в это время состоялась свадьба Всеволода и Марии.

Хотя младший Юрьевич не имел собственного удела, он, вероятно, был очень красив и этим пленил юную яскую княжну. По единодушному утверждению искусствоведов до нас дошло портретное изображение князя в виде иконы Дмитрия Солунского на троне, поскольку его крестильным именем было Дмитрий. (В его честь отец основал г. Дмитров недалеко от Москвы.) Иконография святого не совсем обычна: он восседает на троне в полном вооружении как полновластный правитель обширной державы. При этом на его сидении имеется характерный владельческий знак Рюриковичей. Во внешности Дмитрия много типично греческих черт: темные кудрявые волосы, большие глаза, дугообразные брови, маленькая бородка и усы.

Поскольку Глеб Юрьевич вскоре тяжело заболел, Всеволоду пришлось стать его правой рукой и совершать походы против половцев. В начале 1171 г. великий князь скончался, и власть в Киеве оказалась в руках самого молодого Юрьевича. Возможно, он хотел передать ее старшему брату Михаилу, но тот находился в Переяславле. Неясной ситуацией воспользовался вышегородский князь Давыд Ростиславич. С большой дружиной он въехал в Киев и захватил Всеволода с племянником Ярополком в плен.[753]753
  Там же. С. 346.


[Закрыть]