Текст книги "Жизнь моя"

Глава 7. Травля

– Уси-пусеньки!.. Кто это у нас тут такой разлегся? – услышала я сквозь дрему сладковато-ядовитый голос. – Нет, ты только посмотри!

– Так это же Ритусик! Что она тут делает?! – пропищал тоненький женский голосок.

– Ого… И где она так набралась?! – заржал мужской голос.

– М-м-м… Чего? – промычала я и открыла глаза.

– Ой, какие у нас глазки! – продолжал издеваться парень, оказавшийся Мафом.

– Ритусичка, ты что тут вообще делаешь?! Да еще и в таком виде! – воскликнула Алиса с удивлением.

– Я… я не знаю… Сплю, – пробормотала я и снова закрыла тяжелые веки.

– Алис, ты че, не видишь, что ли: гуляла она всю ночь, а потом сюда приперлась дрыхнуть. Только вот откуда у нее ключи? Ром, что ли, дал? Блин, что-то я не врубаюсь…

– Да оставь ты ее в покое! Давай лучше порепетируем!

Через несколько минут на весь зал загремела ритмичная музыка. Затем Алиса запела:

 
– Мой милый котик, я твоя киска.
Я так хочу быть с тобою близко.
Ты же видишь, что мне этого мало
И мне тебя так не хватало!
Я вся горю, нежный мой мальчик,
Хочу куснуть сладкий твой пальчик,
Позволь любить тебя этой ночью,
И я соскучилась очень-очень!
Милый-милый котик, мяу-мяу!
Милый-милый котик, мяу-мяу!
Что с тобой случилось, я не знаю.
И твою любовь не понимаю…
 

Ее голос врезался мне в уши и заставил проснуться. Я поднялась с кресел и схватилась за голову: она просто раскалывалась после сумасшедшей ночи. Но жуткое пение меня подняло на ноги. Слегка покачиваясь, я вышла и села на край сцены. Киса Алиса, одетая в зеленый топ и голубые обтягивающие джинсы, продолжала мяукать. А Маф сидел в первом ряду. Заметив меня, он закатил глаза и выключил музыку.

Теперь все их внимание было направлено на меня. Воспользовавшись ситуацией, я заговорила:

– Слышь, Мафусик-котусик, а твоя киска, кроме мяуканья в микрофон, что-то еще умеет?

– Вообще-то, она поет, а ты нам мешаешь!

– Ну да, мешаю будущей звезде учиться мяукать песенку.

– Шла бы ты отсюда, хамло мелкое! А то я… – разозленный Маф уже был готов накинуться на меня.

– Что ты сделаешь? Побьешь на глазах у своей киски или силой вытолкаешь за дверь? Этим ты меня не напугаешь!

– Слушай, Ритусь, а может, ты нас чем-нибудь удивишь? У тебя такой голос классный, – приторно-сладко проговорила Алиса и подмигнула Мафу.

Тот зачем-то посмотрел на часы и скривился в улыбке, будто что-то замышляя. Потом полез в папку, которую принес с собой. Оттуда он вынул листок с напечатанным текстом и сунул мне в руки.

– Что это? – мельком взглянула я на текст.

– Это песня, которую написал Ром. Он же ее исполняет. Мне вот интересно послушать, как споешь ее ты!

– Почему именно ее? Других песен, что ли, нет? – спросила я, пробегая глазами листок.

– Ну если ты ее споешь, как надо, мы тебя примем в нашу дружную команду! А Ром тем более в восторг придет. Или че, слабо? – хитро прищурился Маф.

– Не надейся. Песню хоть дай послушать.

– Да пожалуйста! – великодушно воскликнул Маф, всплеснув руками, и закликал мышкой по ноутбуку.

Заиграл незнакомый мне трек. И немного хрипловатый, но такой глубокий, не похожий ни на чей голос запел:

 
– Сырые подвалы, крадемся в ночи,
Забегали крысы в подвальной тиши.
Но мы не сдаемся, назло держим путь.
Пусть знают крысята, что нас не согнуть!
Нас солнце наверх зовет, но мы не слышим!
Нам здесь хорошо и светло, пусть идем мы ко дну.
И только бегущих крыс отовсюду видим,
Но лучше они, чем цветочные черти в саду…
 

Я не слушаю подобное. Но голос Романа мне понравился, и я прислушалась к нему, не обращая внимания на слова песни. Хоть песня и не пришлась мне по вкусу, сейчас было главным одно – чтобы Маф с Генычем приняли меня в свою компанию. Я еще раз прочитала текст песни. Маф нажал на паузу, выразительно посмотрев на меня нахальными зелеными глазами, и сказал:

– Ну, короче, принцип ты поняла. Давай вставай. Алиса пока отдохнет, а ты пой, развлекай нас!

Уже знакомая музыка заиграла во всем зале. Несколько раз вдохнув и выдохнув и сосредоточившись на тексте, я принялась петь. Песня оказалась сложной для меня, и я не попадала в ноты.

К Мафу и Алисе присоединился Геныч. Он что-то взахлеб рассказывал им, а они смеялись.

Я закончила петь и недоуменно уставилась на них.

– Чего вы так ржете? – спросила я.

– Да не, ничего. Просто видосики смотрим, – прощебетала Алиса, давясь от смеха.

– Слышь, Ритка, а давай ты еще одну песню исполнишь? У тебя так суперски получается! А мы пока настроим зал. Нам по репетиции надо кое-что сделать, – предложил Маф, перестав смеяться.

Маф дал мне листок с текстом песни, которая называлась «Сладкая тьма», и включил послушать саму песню, которую тоже исполнял Роман. Она оказалась тяжелой и меньше понравилась мне, чем предыдущая. Он пел хрипло и надрывно:

 
– Я сегодня сбегу в эту ночь
И покину свой старый дом,
Мне никто не захочет помочь,
И исчезну я, как фантом.
Сквозь огни затеряюсь в толпе
И увязну в земле сырой.
Я гнию в этой сладкой тьме,
Не нужны мне ни свет, ни дом…
Не ходи за мной – я ушел уже навсегда!
Не ходи за мной – прежним мне не стать никогда!..
 

– Ну ты мне и выбрал… – протянула я, прослушав трек до конца. – Ничего другого нет?

– Сдаешься? – усмехнулся Маф.

– И не подумаю! – с вызовом ответила я, поглядывая на то, как самозабвенно Геныч возится с проектором.

Я снова встала на сцену и запела, вглядываясь в текст. Все трое уселись передо мной, мерзко ухмыляясь. У меня было такое чувство, что они вот-вот повалятся на пол со смеху. Видимо, их забавляло то, что я была замотана в пододеяльник. Но мне было все равно. Я была сосредоточена только на песне и своем голосе. Вдруг троица прыснула со смеху. Я старалась не обращать на это внимания и продолжала петь. Но на первом припеве я не выдержала и повернула голову назад, застыв в ступоре. На большом экране я увидела ролик со своим участием с прошлой ночи: я бежала в одном нижнем белье по коридорам в поисках какой-нибудь одежды, а потом пыталась найти место для ночлега. У меня не было слов, чтобы описать все то, что я испытывала, видя себя со стороны: было и смешно, и в то же время гадко.

– Но как… – только и вымолвила я. – За что вы так со мной?!.

Последние два слова я выкрикнула на весь зал, да так, что они отозвались эхом. Потом сорвалась со сцены и накинулась на троицу. Алиса завизжала, парни заорали в один голос:

– Да ты шизичка конченая! По тебе психушка плачет!

Я не отступала и накинулась на Геныча, но он оказался сильнее и вцепился в меня. Маф ему помог, и я уже не могла ни двинуться, ни ударить их.

– Алиска, помоги нам снять с нее покрывало! – скомандовал Маф.

Они втроем с легкостью содрали с меня пододеяльник, и я снова оказалась в одном нижнем белье и чулках.

– Сволочи! Звери! – орала я не своим голосом. – Как вы можете?!

Внезапно троица отстала от меня, оставив сидеть на полу.

– Что здесь происходит? Какого черта вы здесь устроили?! – раздался властный хриплый голос.

Роман зашел в зал. Он выглядел уставшим и злым. Его черные волосы были взлохмачены. Рваные серые джинсы и изрядно помятая футболка с черепом довершали неряшливый образ. Он выжидающе смотрел покрасневшими от недосыпа глазами на Геныча, Мафа и Алису. На меня он даже не обратил внимания.

– Ром, это твоя певичка тут такое замутила… – начал объяснять Маф. – Ну она ненормальная в натуре, – почесал он затылок. – В общем, решила нам концерт устроить. Я дал ей папку с песнями. А она выбрала твою – «Черти в саду». Готова была истерику закатить, когда мы пытались отказать, объяснив, что только ты ее поешь. Таки добилась своего – спела. Потом заставила нас включить «Сладкая тьма». Видите ли, другую петь не стану, и все! – передразнил он меня. – После всего еще и набросилась на нас в истерическом припадке. Только за что? Не понимаю!

– Не понимаешь, да?! – подала я голос, резко встав с пола. – Да они засняли меня! Они засняли меня! И все втроем ржали надо мной!

– Так, во-первых, прекрати орать, – совершенно спокойно и сухо произнес Роман, обращаясь ко мне. – А во-вторых, что ты здесь делаешь в таком виде? У тебя что, кукушка совсем поехала? Позоришься тут перед всеми, а еще требуешь к себе нормального отношения. Ни капли достоинства.

Да, я оказалась права в своих догадках: сегодня утром Роман действительно изменился. А ведь еще вчера такие слова говорил… Но сейчас он был жесток и встал на сторону Мафа и его компании. От этого мне стало очень обидно. Я подняла пододеяльник, закуталась в него и медленно пошла к выходу. Споткнувшись о провод на полу, я утерла накатившие слезы и, обернувшись, выкрикнула:

– Можете показать Роману Германовичу ваше поганое видео! Давайте! И подавитесь все тут! Ариведерчи!

– Какое видео? Что за видео? – спросил Роман, изменив тон голоса, и направился ко мне.

– У Геныча в телефоне! – выпалила я, всхлипывая.

– Дай сюда телефон! – потребовал Роман у Геныча.

– Так я его уже удалил, – сказал Геныч, разведя руками. – Не стану же я такой кошмар хранить у себя.

– На ноутбуке! – выкрикнула я, сообразив. – Они его на ноутбук скинули! И видео включали на экране, пока я пела!

Не успел Геныч добежать до ноутбука, как Роман первым его занял и тут же открыл видео, где я «во всей красе» бегала по коридорам. Не досмотрев до конца, он с каменным лицом подошел к Генычу и снова потребовал у него телефон.

– Так ты его не удалил… – жутко улыбнулся Роман, изучая содержимое телефона.

Он медленно подошел к оторопевшему Генычу и так ударил его по лицу, что тот отлетел, шлепнувшись на пол.

Телефон Геныча он со всей силы разбил о пол, и тот разлетелся на части по всему залу.

– Ну что, повеселились?! – накинулся он на Алису с Мафом. – Теперь пошли вон!

Маф и Алиса стремительно вылетели из зала, а за ними следом, щурясь подбитым глазом, выбежал Геныч.

Я сидела на зрительском кресле, закрыв лицо руками. Роман поднял с пола пододеяльник и накинул его на меня.

– Пойдем отсюда, поговорим, – нагнулся он ко мне.

– Я никуда не пойду, – пробормотала я сквозь слезы, все еще вспоминая ту ужасную ночь. – Мне не о чем с тобой говорить.

– Ты забыла свои вещи. Пойдем, хотя бы оденешься, – проговорил он другим, незнакомым мне голосом.

– Это что ж получается, ты опять такой же, как вчера? Так? – спросила я с издевкой. – А что, тот Роман, который был совсем недавно здесь, чудом испарился?

– Пойдем, – тихо сказал он и взял меня за руку.

В номере было холодно от открытого нараспашку окна. Я взяла платье, висевшее на кресле, и пошла в ванную, чтобы принять душ и наконец одеться. Я долго бы еще простояла под горячими приятными струями воды, но присутствие Романа за дверью давило на меня. Наспех вытершись белым жестким полотенцем, надела платье. Оно слегка помялось, но мне было все равно, как я выгляжу. В зеркало даже и смотреть не стала. Хотелось одного – убежать отсюда, а куда – неважно.

Я вышла. Роман сидел в кресле возле стола, опустив голову и скрестив руки на груди.

– Где моя сумка? – спросила я его.

– Рита, прошу тебя, поговори со мной… – поднял он на меня взгляд, полный вины. – Не уходи, присядь.

– Ты не видел мою сумку? – Небрежно взглянув на него, я принялась искать маленькую черную сумочку. Но ее нигде не было.

Вдруг в кресле рядом с Романом я заметила золотую цепь от своей сумки.

– Так вот она где! – крикнула я. – Дай сюда! Все равно уйду! – Я пыталась вырвать у него из рук сумку, но он оказался сильнее.

– Ты никуда не уйдешь, пока не поговоришь со мной, – он сказал это тихо, но твердо. – Пожалуйста, сядь и расскажи все, как было.

Я продолжала стоять возле него.

– С чего начать? – спросила я. – С того места, как ты меня раздел или как я голая носилась по коридорам, словно пациентка из дурдома?! – Последнее слово я выкрикнула.

– Все рассказывай, – глухо отозвался он, не поднимая глаз.

Он выглядел настолько подавленным, что мне невольно стало жаль его. Отодвинув кресло подальше от стола, я села и начала рассказ про свои ночные похождения.

– …А потом я пришла ночевать в концертный зал. Ведь ты его не запер. Забыл… – Сделав паузу, я взглянула на него исподлобья и спросила: – Ну как? Доволен? Получилось очень увлекательно, не правда ли?

Он молчал и разглядывал бордовый коврик на полу.

– Так, понятно. Полагаю, можно уходить. – Я резко встала и, выхватив у него сумку, пошла в сторону двери.

– Рита, подожди, – поймал он меня за руку. – Не уходи, останься.

– Зачем? Смысл?

– Прости меня… – произнес он с трудом. – Я не должен был так с тобой поступать. Выпил лишнего. Не соображал ничего.

– И сегодня в зале ты тоже ничего не соображал, когда отчитывал меня перед этими придурками?

Он поднял глаза и посмотрел на меня, как на что-то святое, грустно улыбнувшись. На моем лице не дрогнул ни один мускул.

– Да… наверное… Можно тебя обнять? – дотронулся он до меня.

– Вот не надо этого! – резко отстранилась я. – Мне кажется, я – не та, кто тебе нужен.

– Нет. Мне нужна только ты.

– Да ладно?! – удивленно вскинула я брови. – А мне казалось, что все твои вчерашние слова о любви всего лишь пьяный бред.

– Все, что я вчера тебе сказал, – это правда. Я люблю тебя. – Он смотрел мне прямо в глаза.

– Но ты же понимаешь, что я не люблю тебя!

– Это неважно. Главное, чтобы ты меня простила.

– И вообще, ты какой-то загадочный. Вроде бы открылся мне, но в то же время я все равно не знаю тебя. Не знаю, чего от тебя ждать.

Он немного помолчал и произнес такую фразу:

– Порой бывает, что страшная правда сжигает все изнутри.

– Выходит, я могу тебе соврать, если правда окажется страшной? – предположила я, усмехаясь.

– Ты не знаешь, насколько страшной бывает правда. И кое-что не хотелось бы вспоминать… – тяжело вздохнул он.

И снова на меня накатили воспоминания. В надежде, что он еще что-нибудь расскажет о себе, я решила поделиться несколькими эпизодами из своей прошлой жизни.

Галина всегда считала меня полным ничтожеством и говорила, что такую никто не полюбит и я никому не буду нужна. Она часто напоминала, что родила меня из жалости. Один раз я пришла из школы вся побитая, как дворовая собака. А мать только сардонически улыбнулась и сказала, что синяки и ссадины мне к лицу.

А однажды она задержалась на работе и попросила что-нибудь приготовить, я решила сварить суп. Но когда Галина пришла и попробовала его, то вылила всю кастрюлю горячего содержимого мне на ноги. Я потом еще долгое время ходила с ожогами.

– Скажи мне, что еще делала с тобой мать, – попросил он и сжал мою руку.

Эта просьба показалась мне несколько странной. И многое было тяжело вспоминать. Но сейчас меня будто прорвало.

– Когда я училась в четвертом классе, то, возвращаясь домой, заметила возле своего подъезда маленького тщедушного котенка. Он подбежал ко мне и жалобно замяукал. Не раздумывая, я решила взять его к себе. Мать увидела котенка и устроила скандал. Но потом сделала вид, что смирилась. А на следующий день у меня был день рождения. И я, как обычно, собиралась устроить после уроков чаепитие с одноклассниками. Мы с ребятами в классе накрыли сладкий стол с печеньем и конфетами. Одна девочка взяла из блюдца карамель и развернула. В фантике оказался какой-то сухой комок с неприятным запахом. «Ой, что это?» – удивилась она, взяв в руку странный шарик, не похожий на конфету, и пристально рассматривала его. Остальные ребята тоже развернули фантики и понюхали их содержимое. Кругом начались перешептывания. И все хором закричали: «Это же кошачий корм! Фу, какая гадость!.. Б-е-е-е!..» Все тогда смеялись надо мной. Даже учительница, которая, естественно, про этот случай знала уже на следующий день. Одноклассники разом перестали со мной общаться. Как бы я им ни объясняла, что надо мной зло подшутили – никто меня не слушал. И только потом я узнала, что родители запретили им со мной дружить. А когда я выносила мусор, то заметила в мешке пакеты из-под кошачьего корма, хотя я только совсем недавно его купила. И тогда мне было нетрудно догадаться, что это мать все проделала, чтобы отомстить за то, что я принесла в дом котенка. С тех пор я перестала праздновать дни рождения.

Я еще многое хотела ему рассказать, но он меня остановил и проговорил, нахмурившись:

– Мразь она конченая! Я понял… Лучше пойдем погуляем.

Мы с ним вышли из «Бешеной Матки» и пошли в ближайший парк. Мне казалось, что я его утомила своими воспоминаниями, и я даже пожалела о том, что не удержалась и полностью доверилась ему, а он так больше о себе ничего и не рассказал.

Когда мы неспешно гуляли по парку, я удивилась тому, как мне легко с ним молчать. Он о чем-то напряженно думал и даже не сделал мне замечания по поводу того, что я такая молчаливая.

– Солнышко, ты не против, если я закурю? – спросил он меня, остановившись возле скамейки.

– Да, конечно. Только я тогда пойду погуляю.

– Не уходи далеко, – произнес он с таким видом, будто боялся, что я убегу.

Аллея, усыпанная сухими листьями, вела меня вперед. Я снова вспомнила о Галине. Она уже больше недели мне не звонила и не беспокоила по поводу денег на лечение ее сожителя. Почему-то мне стало легко на душе, и в то же время я понимала, что на нее это не похоже. Я достала из сумки телефон и уже принялась проверять входящие звонки, как вдруг вблизи услышала знакомые голоса.

Навстречу мне шли бывшие одногруппницы – Карина и Юля. Они тоже меня узнали, и одна из них защебетала:

– О, Ритуська, приветики! Все хорошеешь… Даже похудела немного!

– Привет, Карина. А ты все такая же эпатажная, нисколько не изменилась, – проговорила я таким же писклявым голоском.

Карина и вправду выглядела очень стильно: ее длинные черные волосы эффектно падали на откидной воротник красного глянцевого пальто; на ногах красовались серебристые сапоги-ботфорты, а в руках она держала маленькую элегантную сумочку. Юля тоже не отставала от своей подруги: светловолосая девушка была одета в обтягивающие серые джинсы и короткую черную блестящую куртку-дутик со множеством карманов; на ногах у нее были черные лаковые ботильоны на высоченной платформе.

– Каринка, чего ты с ней общаешься? По ней же видно, что нищебродка как была, так и осталась. Небось пальтишко на распродаже купила в каком-нибудь секонд-хенде, – не упустила случая поиздеваться надо мной Юля.

– Юль, а у тебя по-прежнему нет мозгов, я погляжу! Странно, вроде бы из богатой семьи… Ты попроси папашу. Может, он их тебе купит? Хотя таким, как ты, и пересадка мозгов не поможет, – высказалась я с наигранным сочувствием.

– Вымой рот с мылом, соплячка. А то развонялась, как быдло последнее! – произнесла ядовито Карина.

– Тебе тоже не мешало бы отмыться, шкура малеванная! – раздался за моей спиной голос Романа.

Девушки при виде Романа стихли и во все глаза уставились на него.

– Ну, чего обомлели, выдры бульварные?.. Языки отсохли? – продолжал он, кривляясь. – Гуляйте уже отсюда!

Карина с Юлей обалдело переглянулись между собой и, развернувшись, быстро зашагали прочь.

Проводив их взглядом, полным презрения, Роман взял меня за руку, и мы вернулись в номер.

– Здорово ты их уделал! – восторженно произнесла я. – Они как увидели тебя, перепугались не на шутку.

– Эти девицы не имели права так с тобой разговаривать. Зачем ты вообще с ними общалась?

– Так… Понадеялась, что они изменили свое отношение ко мне. А они так и остались недалекими гламурными курицами.

– Такие не меняются даже в аду, поверь.

В его глазах мелькнул странный злой огонек, и мне почему-то стало тревожно. Даже захотелось выйти из номера и глотнуть свежего воздуха.

Но когда он посмотрел на меня, я заметила, как резко изменился его взгляд: он стал спокойным и теплым. Так смотрят только на самого дорогого или близкого человека. Он снова сжал мою руку и прошептал:

– Больше тебя никто не обидит. Я этого не позволю.

После слов Романа мне стало неловко и стыдно оттого, что я не испытываю к нему никаких чувств, а ведь он меня искренне любит. Нет! Я не была достойна этого человека. Сегодня я спела две песни, которые Роман не давал никому исполнять. И мне это не давало покоя, хоть Маф и обманул меня.

– Что с тобой? Ты все еще переживаешь из-за этих куриц? – бросил он на меня взволнованный взгляд.

– Я должна спросить тебя… А, неважно! – махнула я рукой.

– Нет, важно! Спрашивай! – потребовал он.

– Как ты относишься к тому, что я спела твои песни «Черти в саду» и «Сладкая тьма»?

– Выходит, Маф все-таки сказал правду… – протянул он разочарованно.

– Но я его не заставляла. Он сам мне предложил! Сказал, что ты будешь в восторге и они с Генычем примут меня в свою команду. Вот я и согласилась.

– Вот же скоты! – с отвращением проговорил он.

– Прости… – понурила я голову. – И зачем я только согласилась петь эти песни…

– Не вини себя. Ты призналась, и я это глубоко ценю. А с ними еще поговорю. Жаль, я не слышал твоего голоса.

– Знаешь, Маф с Генычем все-таки никогда не примут меня. Они меня ненавидят.

– Зачем они тебе?

– Хотела, чтобы у меня были друзья.

– С такими друзьями и врагов не надо. И я не хочу иметь с ними никаких дел после того, как они так поступили с тобой! Все, давай больше не будем об этом, – произнес он с раздражением в голосе.

«Бродячие Коты» из-за меня рассорились. И теперь я чувствовала свою вину.

Роман посмотрел на меня нежным и в то же время раздевающим взглядом, будто хотел наброситься. Я боялась его, и потому еще больше старалась замкнуться в своем внутреннем мире. Отвернувшись и скрестив руки на груди, я обратилась к нему как можно спокойнее, но мой голос все равно немного дрожал:

– Рома, поехали домой.

– Да, конечно, – бросил он бесцветным тоном.

* * *

Незаметно наступил вечер. Роман заказал еду из ресторана. Мы поужинали и разошлись по разным комнатам. Наконец можно было отдохнуть от его страстных взглядов. Я включила плеер, чтобы послушать музыку, и закрыла глаза, вслушиваясь в веселый, беззаботный тенорок Алексея Подрывного.

И тут я почувствовала, что нахожусь в комнате не одна. Может, мне это показалось? Но все же глаза я боялась открыть. В ушах зазвенела очередная песня, которую я сделала чуть громче, чтобы было не так страшно. И во весь голос подхватывала припев вместе со своим музыкальным другом:

 
– Эх, давай зажжем, и наши песенки любимые споем!
Да-да-да-да-да-да-да!
Эх, давай зажжем, и завтра снова на работу не пойдем!
Да-да-да-да-да-да-да!
 

Как только песня закончилась, я вынула диск из плеера и просто сидела в тишине. Невольно я вспомнила про музыку, которая играла в ресторане, когда Роман объяснялся мне в любви.

«Ведь не он же ее написал?.. Вот только он мне не ответил, чья это музыка, когда я его спросила… Господи, какая же я идиотка!» – подумала я, схватившись за голову. Только сейчас до меня дошло, что автор этой странной музыки – Роман! Выходит, я его обидела…

Я вышла из комнаты и пошла к нему.

– Рома, я была не права насчет той музыки… ну, которая в ресторане играла…

– Рита, потом. Мне надо идти, – озабоченно сказал Роман, спешно собираясь куда-то.

Он уже успел переодеться в черные кожаные брюки и свитер, из-под которого выглядывал воротник серой рубашки.

– Ты куда так поздно? – спросила я, пытаясь скрыть тревогу.

– Дела кое-какие, – мрачно ответил он и, взяв барсетку, направился в прихожую.

Не сказав ничего на прощание, он вышел из квартиры и запер дверь на ключ.

Прошло два часа, а я все никак не могла уснуть, беспокоясь о том, куда ушел Роман в такой поздний час. Если бы он сейчас вернулся, я бросилась бы к его ногам и попросила прощения. Но я ничем не хотела его оскорбить – только высказала свое мнение о его музыке. Но и ему не нравятся мои любимые песни. Он сломал диск, который мне обошелся совсем недешево. Что ж, получается, мне не за что просить у него прощения. Пусть так… Но все равно мне было тревожно, что его так долго нет дома.

Наконец я уснула. Но вместе с долгожданным сном пришел кошмар.

Роман вернулся домой. Он собрал все мои вещи в прихожей и с презрением сказал:

– Ты – тупая, безвкусная овца. Ты мне больше не нужна. Убирайся из моего дома.

Я стояла посреди прихожей с грудой вещей и не могла вымолвить ни слова. Они застревали у меня в горле и грозились вырваться наружу потоком рыданий. Лицо Романа скривилось в страшной гримасе.

– Пошла прочь! – выплевывал он каждое слово диким, нечеловеческим голосом. – А то ты узнаешь, каким я могу быть!

– Рома… я хочу узнать… кто ты… – выдавила я из себя слова. – Скажи мне, кто ты?

Он не ответил ни слова, растворившись в воздухе. Вдруг подо мной открылась черная воронка, и я провалилась в пропасть под страшный хриплый смех Романа.

* * *

Я очнулась в холодном поту. По щекам текли слезы. Я встала и пошла в комнату к Роману. Словно какая-то неведомая сила потащила меня туда. У меня все еще была надежда: вдруг он уже пришел? Но в комнате никого не было. Кровать, как и прежде, была заправлена. На письменном столе лежал его ноутбук. Все листы были аккуратно сложены в стопку. Мной завладело сильное любопытство: захотелось узнать, что за темная лошадка этот Роман.

Заскрипела входная дверь. Возвращаться в свою комнату было уже поздно. Оставалось одно – спрятаться! Недолго думая, я залезла в шкаф с одеждой, чуть приоткрыв дверцу, чтобы понаблюдать за Романом. В этот же момент он вошел в комнату. В моей голове стрельнула мысль: «Вот он сейчас разденется… Откроет шкаф, чтобы повесить одежду, и увидит меня!» Бешеный стук сердца отдавался в ушах, и я боялась, что он его услышит.

Роман стал раздеваться, насвистывая себе под нос непонятный мотив. От этого стало еще страшнее. Вот он снял свитер и небрежно бросил его на диван. Затем расстегнул рубашку и бросил ее вслед за свитером. И остался в черной майке и брюках. Ну вот и все! Мне конец! Сейчас он это сложит, повесит в шкаф и… Что будет дальше – даже и думать не хочу! Но он не подошел к дивану. Одежда так и осталась валяться. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Он повернул голову в сторону шкафа, будто что-то услышал. Однако сразу же потерял к нему интерес.

Он сел за стол и включил ноутбук. Роман отражался в зеркале, которое располагалось на комоде, напротив него. Он принялся что-то печатать на ноутбуке и улыбался при этом. Но потом выражение его лица внезапно поменялось: улыбка сменилась грустью. Я как можно тише раздвинула дверцу шкафа и чуть высунулась, пытаясь хоть что-то прочесть на мониторе. Но как ни пыталась вчитаться – не смогла ничего разглядеть.

Я задвинула дверцу шкафа и просидела там очень долго. Потом я услышала щелчок выключателя. Должно быть, Роман выключил свет и решил лечь спать. Снова приоткрыв дверцу, я выждала в засаде еще несколько минут и услышала в кромешной темноте не то тихие всхлипывающие звуки, не то сдерживаемое хихиканье. Затем они умолкли, сменившись мирным храпом. Я вылезла из шкафа и потихоньку прокралась из комнаты в коридор.

Всю ночь я не спала, прокручивая у себя в голове прошедший день и особенно его конец.