Текст книги "Хорошо быть дураком, умным и красивым"

Купилка

У одной девушки кончилась купилка.

Вот, по-вашему, купилка – это что? Наверняка сто раз слышали выражение «купилки не хватит». И думали, что купилка – это просто деньги, да? Чушь.

Купилка – это азарт! Это температурный блеск в глазах при виде возлюбленной шмотки, нагло раскинувшейся в просторной витрине. Купилка – это мелкая дрожь, бегущая откуда-то из самого нутра к кончикам пальцев, гладящих роскошное тело кожаного дивана. Купилка – это сбой дыхания и сдавленный писк перед лицом сапог, сверкающих всеми красками вселенной. Да, перед лицом! Да, у вожделенных сапог есть лицо. И душа! И мысли. Они думают: «А слабо тебе, слабо». И ты стонешь слабым сердцем своим у их подножия. Ты… в общем, девушки меня поймут.

Так вот. У одной девушки кончилась купилка. Ходит она по торговому центру. Он такой прекрасный-прекрасный, ну вы представляете, да? Лифт, прозрачный, как слеза ребенка, умоляющего купить ему вон того зеленого зайчика размером с мамонта. Тропические растения из самых современных материалов. И распродажи, распродажи, ах, распродажи… А на верхнем этаже – пицца с кока-колой и кино с попкорном. И всюду граждане, отдыхающие душой после трудовой недели. Да, у граждан тоже душа есть. И лицо! И мысли. Они думают: «Один возьму с сыром и ветчиной, два с мясом, один с яблоками, один с клубничным вареньем. Нет, лучше два с сыром и ветчиной, один с грибами, два с яблоками и один с вареньем. Или…» И глаза благородным огнем так и светятся.

А у девушки купилка кончилась. Ей не то что блинчиков, ей даже кофточку новую не хочется. А кофточка такая – ах! Тут пуговички, тут стразики, тут пряжечки. И не потому не хочется, что в шкафу у нее таких кофточек девятнадцать штук. Просто не хочется – и все, понимаете, да? Не понимаете? И я не понимаю. А туфли? Скидка на них пятьдесят процентов! То есть раньше она за эти деньги только одну туфельку могла бы купить и скакала бы в ней, как ненормальная Золушка. А тут две! И такие хорошенькие, на шпилечках. Тут пряжечки, тут стразики, тут пуговички. Не хочет! Раньше столько всего мечтала купить, а теперь не хочет – и все. Сама переживает, думает: «Что ж со мной такое?» И торговый центр прекрасный-прекрасный не нравится ей. Душно ей, видите ли, жарко. Шуба на плечи давит. Ноги устали. Толпа раздражает. А зачем раздражаться? Ведь красота вокруг, красота! Джинсики вот. Синие, как Красное море. На которое девушке тоже совсем не хочется. А ведь там рыбки, кораллы, ракушки. А тут стразики, пряжечки, пуговички… В общем, девушки меня поймут. А ее не поймут. И правильно. Она сама себя не понимает.

И тут у девушки поет мобильный. И она радуется всей душой. И мыслями. И лицом. Потому что это звонит ее любимая правнучка, младшенькая. Чудная девочка – добрая, красивая. И доктор наук, между прочим. Она весело кричит: «Ты где ходишь? Я тебя потеряла. Возвращайся скорей, я тебе подарок купила – тапочки! Такие теплые, мягкие, пушистые. Тут мех, тут стелечки, тут помпошечки! Как раз для тебя».

Девушка идет и счастливо улыбается: «Та-апочки. Та-апочки». Она поднимается на верхний этаж и покупает себе два шарика фисташкового мороженого «Бабкин Роджерс». А потом спускается и покупает крем для лица. Тоже фисташковый. И вовсе не кончилась у нее купилка. Она просто перешла по наследству. И даже немножко осталось.

О пользе философии

Из серии «Случаи из жизней»

С утра Роман Палыч решил, что пора становиться философом. Вникать в смысл явлений, постигать глубинное значение слов.

– Во всем мне хочется дойти до самой су-у-у-ути, – напевал Роман Палыч, бреясь. Продолжения он никогда не знал, да оно ему было и ни к чему. Он повторял и повторял полюбившиеся строки. Но тут его позвала жена и отправила в магазин – купить популярный в народе продукт чтонибудькчаю.

– А что взять? Печенье? Пряники? Может, конфеты?

– Все равно, – легкомысленно ответила жена и ушла на кухню.

Роман Палыч вышел из дома, вошел в состояние мыслительного транса и начал доходить. До самой сути. «Все равно, все равно! – повторял он. – Все – равно? Все в мире равно? Все – равно всему? Но ведь три не равно семнадцати? Страус не равен лошади?» Получалось что-то невероятное. Легче всего было предположить, что жена ошиблась, но это было невозможно: она всегда была права.

Подойдя к магазину, Роман Палыч почувствовал, что страшно утомился головой. «Наш супермаркет равен Эйфелевой башне?» – вяло подумал он, его нетренированные мыслительные мышцы последний раз напряглись и обмякли. Недодуманная мысль шмякнулась куда-то на дно черепной коробки. Роман Палыч вошел в магазин и купил селедку пряного посола.

– Это что? – Жена посмотрела на селедку с брезгливым любопытством. – Я тебя что купить просила?

– Что-нибудь к чаю! А вот скажи, – отдохнувшие мыслительные мускулы Романа Палыча встрепенулись и радостно напряглись, – когда селедки поешь, тебе чего хочется?

– Пить, – машинально ответила жена.

– Вот! Вот потому и существует такая примета: селедка – к чаю!

Жена приоткрыла рот. Закрыла. Снова приоткрыла. Начала поднимать руку к виску, не донесла, махнула ею. И пошла ставить чайник.

Роман Палыч понял, что впервые в жизни последнее слово в разговоре с женой осталось за ним. Вот так занятия философией развивают умственные способности.

Очень страшный человек

Из серии «Случаи из жизней»

Жил на свете Очень Страшный Человек. И непонятно было, чем он так уж страшен, а вот пугались люди. Разбегались в разные стороны. А если, к примеру, в воде, то расплывались. Очень Страшный Человек горевал сильно. Он вообще-то хороший был. Жениться хотел. Но на ком тут женишься, если все разбегаются? А то и расползаются, потому что у некоторых ноги от страха слабеют и они не то что бежать – идти не могут.

«Что ж во мне такого страшного? – печально думал Очень Страшный Человек. – А вдруг это можно как-то исправить?» Решил он со своей страшнотой разобраться. Для начала посмотрел в зеркало, чтобы разглядеть, что же с ним не так. Да только как увидел себя, так и упал в обморок от страха.

Обморок был очень глубокий. Поэтому падал Очень Страшный Человек долго. Падал-падал, падал-падал, наконец совсем упал. Огляделся по сторонам: народу полно, и никто его не боится. А чего бояться, если все уже и так в обмороке? Освоился Очень Страшный Человек, понравилось ему там, хорошо зажил. Женился, между прочим. И не на ком-нибудь, а на Очень Красивой Девушке. Она такая красивая была, что как-то глянула на себя в зеркало и упала в обморок от восхищения.

Так вместе и живут в обмороке – долго и счастливо, как положено. Тут ведь главное что? Главное – не очнуться.

Оса и варенье

Вчера я долго наблюдала, как оса пыталась открыть банку с вишневым вареньем. Она старалась поддеть крышку плечом, упиралась ногами в стекло, оскальзывалась и тихонько ругалась. Это явно была немолодая оса: она привыкла к банкам с пластиковыми крышками. Сколько их поддалось ее напору и, разбрызгивая сироп, улетело куда-то за холодильник! А вот прабабка ее пользовалась другими методами. В те времена банки закрывали пергаментной бумагой, которую старушка аккуратно вспарывала жалом. А потом, зажмурившись, ныряла в варенье. Моя же банка была с закручивающейся крышкой, потому все осиные старания оказались напрасны.

Почему я не помогла ей? Может, боялась, что оса, не разобравшись, вцепится в руку? Может, мне просто было жалко варенья? А вот накормила бы животинку, и она молвила бы человеческим голосом: «Спасибо, Иван-царевич, я тебе пригожусь». И шла бы я потом по городу, и напали бы на меня крокодил-шатун или Злая Вахтерша, и свистнула бы я молодецким посвистом, и прилетела бы моя оса, и закусала бы их до полной безвредности. Но если задуматься, персонажи эти редко нападают на улицах… Опять же варенье целее. Нет, не выйдет из меня Ивана-царевича. Что, впрочем, было ясно и так.

Однажды…

Прозаические пересказки

* * *

Однажды Серый Волк бежал по лесу, и навстречу ему попался Иван-царевич. На царевиче была красная шапка. У Волка произошел сбой в программе: он никак не мог понять, то ли он должен съесть эту Красную Шапочку, предварительно размявшись бабушкой, то ли посадить царевича себе на спину и ехать воровать добро окрестных царей. Так и не справившись с дилеммой, Волк плюнул и убежал в Индию воспитывать Маугли.

* * *

Однажды Иван-царевич, весьма инфантильный юноша, по приказу отца занялся поисками невесты. Он пустил стрелу и через некоторое время обнаружил ее в заболоченном пруду у старой черепахи Тортилы. Старуха наотрез отказалась выходить замуж, ссылаясь на то, что сердце ее уже занято и хоть возлюбленный – бесчувственный чурбан, она будет хранить ему верность. Тогда Иван-царевич попросил отдать стрелу. Подслеповатая черепаха вместо стрелы протянула золотой ключик, а рассеянный царевич взял. После этого его стал преследовать Карабас-Барабас, вскоре настиг, отобрал ключ, а самого Ивана определил в свой театр. Царевич не возражал: ему было необходимо, чтобы кто-то его направлял. А Серый Волк был далеко. В Индии.

* * *

Однажды лягушка задумалась: еще в головастом детстве ей было предсказано, что в болото к ней прилетит стрела, после чего лягушка выйдет замуж и в люди. Время шло, стрелы все не было. Тогда лягушка вспомнила заветы своей бабушки – той самой, которая взбила масло в горшке со сметаной: пока сама не побарахтаешься, ничего не получишь. И отправилась она искать стрелу.

Так что вы думаете? Нашла у старой черепахи. Отобрала. Села со стрелой в пасти и стала ждать. Дождалась – правда, не царевича, а уток. Они подхватили стрелу клювами с двух сторон и понесли лягушку в дальние страны. Та сперва молчала от неожиданности, а потом как завопит: «Отпустите! Вы сказку перепутали! Я не путешественница, я царевна!» Тут она, конечно, и грохнулась. Приземлилась где-то в джунглях. Подходит к ней молодой человек, ничего так. И говорит: «Мы с тобой одной крови, ты и я! Ибо лягушонком Маугли нарекли меня». В общем, вы уже поняли: за него она замуж и вышла. Багира очень ревновала.

Одну девушку звали…

Одну девушку звали Маша. А другую не звали. Никуда. Так никто и не узнал, что ее звали Аделина.

Одну девушку звали Анфиса Гавриловна. Но она не отзывалась. Никак не могла поверить, что это ее так зовут.

Одну девушку звали – и она приезжала. А если не звали, не приезжала. Просто она была скромной девушкой и ненавязчивой. Вызовут – едет. Не вызовут – не едет. Так и звали ее: девушка по вызову.

Одну девушку звали Павлик. Нет, пол не меняла. Нет, имя не перепутали. Просто родители идиоты.

Одну девушку звали. А другую нет. Так обычно и бывает.

Одна женщина

Одна женщина вышивала крестиком. Вышивала, вышивала, полчаса вышивала. Ничего не получалось. Наконец она отложила крестик и стала вышивать иголкой. Сразу дело пошло.

Одна женщина закатывала банки. Закатывала, закатывала, два часа закатывала. Наконец закатила последнюю банку под кровать и с облегчением вздохнула: «Ну вот, теперь в комнате попросторней будет».

Одна женщина колола орехи. Колола, колола, четыре часа колола. Наконец положила иголку и написала в дневнике наблюдений: «Рефлексы полностью отсутствуют».

Ежики и другие люди

Ежики всегда носят с собой йод. Когда ежик встречает другого ежика, они от радости сжимают друг друга в объятиях. Крепко-крепко. А потом мажут друг другу лапы йодом. Долго-долго.

Ночью в дома проникают суслики. Они ищут сусло. А где его сейчас найдешь? Вот скажите, только честно: у вас есть сусло? Да на вас только взглянешь, и сразу ясно: кофе, сыр, ветчина. Бедные суслики.

Норок, которые звери, на словах часто путают с норками, которые норы. Но норки, которые звери, не обижаются. Они вообще необидчивы. Им главное, чтобы их не путали с норками, которые шубы. Особенно не на словах.

Весной обостряется поиск корней. Горностаи сбиваются в стаи, уходят в горы и тоскуют там до лета. Кроты ударяются в кротость и сильно ушибаются. Выдра выдрючивается до полного изнеможения. Выхухоль… да что и говорить. Весна вообще тревожное время.

Морская свинка грызет мебель. Хозяйка приходит с работы, садится на стул, и он рассыпается под ней в груду опилок. «Какое свинство!» – возмущается хозяйка, потирая ушибленное. «Морское», – с достоинством отвечает животное и ныряет в опилки.

У нутрии очень богатый внутренний мир. Она тянется к людям, но большинство считает ее внешность отталкивающей, на близкий контакт не идет и предпочитает шапочное знакомство.

Отрежьте мне компота
стихи и другие игры со словами

Шпионская легенда

 
О великих шпионах есть много легенд,
В том числе о провалах немало.
Вот легенда о том, как искусный агент
Оказался на грани провала.
 
 
Билли Смарт изучил трудный русский язык,
Перерыл информации ворох,
Прочитал триста шесть познавательных книг
О бескрайних российских просторах.
 
 
Прибыл он в город Плюйск в сапогах на меху,
С документами Васи Смирнова,
Поступил на работу в секретном цеху.
Или цехе? Коварное слово…
 
 
И таких вот коварных и каверзных слов
Оказалось как пыли в Канзасе.
Чтобы груз отвезти, звали все шоферов,
Звал шофёров один только Вася.
 
 
«Торты», «шарфы», «директоры» и «договор»
Говорил он, учебникам веря.
А народ-то, народ он не слышал в упор —
Не агент, а глухая тетеря!
 
 
Вместо «ехай» – «езжай», вместо «длиньше» – «длинней»
И дурацкое «класть» вместо «ложить»…
Вскоре взгляды недобрые добрых людей
Стали Билла все больше тревожить.
 
 
В Управленье послал он экспертам сигнал,
Явно чувствуя близость провала.
Как ни бились они, так никто не узнал,
Что же в нем чужака выдавало.
 
 
И на плюйские тайны им плюнуть пришлось,
Отослали в Америку Билла.
Раз народ этот видит шпионов насквозь,
Значит, есть в нем особая сила.
 
 
Ну а в Плюйске вздыхали: «Смешной был мужик…
Эх, чего он сорвался куда-то?
Ладно, закусь давай… Кто тут вякнул «ложи»?
Во, клади! И за Васю, ребята!»
 

* * *

 
Однажды хомяк повстречал хомяка,
Хомяк хомяку удивился слегка:
«Какой безобразно щекастый толстяк!
Такого небось прокормить не пустяк!»
 
 
Однажды рыбак повстречал рыбака,
Рыбак рыбаку удивился слегка:
«Никак он не может прожить без вранья!
Да кто ему верит? Уж точно не я!»
 
 
Однажды дурак повстречал дурака,
Дурак дураку удивился слегка:
«С таким потрясающе глупым лицом
В дурдом загребут – да и дело с концом».
 
 
Однажды с поэтом столкнулся поэт
И он не слегка удивился, о нет.
Он фыркнул: «Бездарность! Болван! Графоман!»
И тут же полез за блокнотом в карман.
 
 
И вывела твердо в блокноте рука:
«Однажды поэт повстречал дурака».
 

* * *

 
Парнишку в свитере неброском,
В штанах спортивного покроя
Четыре дня пытали Босхом,
Как настоящего героя.
В него вливали для затравки
Коктейль из Вагнера и Шнитке
И смесью Борхеса и Кафки
Упорно продолжали пытки.
Он выполз мятый, бледный, тощий
Из тренировочной кабины.
Теперь без содроганья к теще
Он ехать мог на именины.
 

* * *

 
Бежит кругами гражданин румяный,
И надпись проступает на лице,
Что кашей он питается овсяной
И любит витамины АВС.
 
 
Он завтракает под холодным душем
И в проруби съедает свой обед,
А к пиву абсолютно равнодушен,
Как к Дездемоне сумрачный Макбет.
 
 
А вот другой – с брюшком, но желтый, хилый – В двадцатый раз идет на перекур,
И видно в нем любителя текилы
И жирных бедер иностранных кур.
 
 
А я, как буриданова ослица,
Смотрю в окно и думаю: кто прав?
И в чьи ряды мне подобает влиться,
Навеки образ жизненный избрав?
 
 
Но все же мне понять обоих сложно,
Умеренность – мой самый ценный клад…
Пойду-ка, съем десятка три пирожных,
Чтоб натощак не лопать шоколад!
 

Уроки ботаники

 
Нет уж! Мы с тобою бродим
По лесу не просто так!
Мы науке о природе
Посвящаем каждый шаг,
Каждый кустик называя,
Каждый гриб и каждый лист.
Ты учись, пока жива я,
Я большой специалист!
Знаешь, что такое профи?
Так что спрашивай давай!
…Это?.. Это… Иван-кофе.
То есть нет… Василий-чай!
 

Старушка

 
Одна старушка в вязаном берете
Задумчиво гуляла по планете.
Планета ей казалась несуразной,
Заставленной, заваленной и грязной,
С унылыми облезлыми домами,
Со злыми бесполезными умами.
 
 
Старушка веник старенький взяла
И все с планеты тщательно смела.
 
 
Метеоритный дождь был очень грязным,
Но разноцветным и разнообразным.
Он выпал на соседние планеты,
В нем были камни, люди, пистолеты,
Вороны, плюшки и ботинки были,
Таблетки, елки и автомобили.
 
 
Заводы, банки, университеты
Упали на соседние планеты.
 
 
Все тут же приросло и загудело,
Заколосилось и взялось за дело.
Космическую пыль стряхнув проворно,
Пошли в кино любители попкорна.
Работники отправились в конторы,
Образовались пробки и заторы.
 
 
И лишь старушка в вязаном берете
Одна осталась на своей планете
И наслаждалась чистым кислородом,
И любовалась розовым восходом.
Ни грохота вокруг, ни хулиганства,
Одно незамутненное пространство.
 
 
Она еще раз глубоко вдохнула
И вниз, за всеми следом, сиганула.
 

Думы

 
Приятно валяться на мягкой кровати
И думать о Гегеле и о Сократе.
 
 
Приятно сидеть на прохладном балконе
И думать о Ницше, Эйнштейне, Платоне.
 
 
Приятно в саду на расстеленном пледе
Подумать о Канте, Дидро, Архимеде.
 
 
Приятно и в кресле, в расслабленной позе,
Подумать о Фихте, Руссо и Спинозе.
 
 
Их много, а дума все время одна:
Что все они, бедные, от Авиценны и
До Шпенглера дни промотали бесценные
И время свое исчерпали до дна,
 
 
Но все – от Коперника и до Бернулли —
Не сделали главного: не отдохнули.
 

Парус

 
Белеет парус одинокий,
Алеет одинокий нос.
Поет печально караоке
Последний выживший матрос.
 
 
Играют волны, ветер свищет,
И в клочья превратилась сеть.
На судне не осталось пищи.
А что осталось? Только петь.
 
 
Под ним струя светлей лазури,
Еще бы голод побороть…
И стекленеет на шампуре
Медузы призрачная плоть.
 

Такая арифметика

 
Она щебечет: «Генуя, Париж,
Мартини, Паганини, Пазолини»,
А дома свечи доедает мышь,
И моль живет на чистом нафталине.
 
 
Лежат пластинки грудою в углу.
Двенадцать опер. Можно слушать сутки,
Да только нечем заменить иглу.
Блошиный рынок? Право, что за шутки…
 
 
Дипломов два. Четыре языка.
Четыре брака (ноль детей в остатке).
Три шляпки. Пончо. Писем два мешка.
Пастели на стене. Стихи в тетрадке.
 
 
Давать уроки? Как же, пару раз
Пыталась… Как грубы бывают дети!
Бралась писать в газету на заказ.
Увы. Пещерный уровень в газете.
 
 
В библиотеку? Плакать от тоски
Над тем, что повелось читать в народе?
Портреты рисовать? Вязать платки?
Ах, утонченный вкус давно не в моде.
 
 
Пока на презентации зовут,
Не нарушая принятых традиций.
Сегодня там фуршет, а завтра тут…
Пусть сухомятка. Ничего, сгодится.
 

Стишок

 
Все спят, и шум дневной затих,
Лишь я сижу – терзаю стих.
Хоть дома свет давно погас,
Надежда все не гаснет:
А вдруг в окно влетит Пегас,
Копытом в лоб пегаснет,
И испытавши легкий шок,
Я тут же допишу стишок.
 

Вегетарианец

 
Степаныч обедал. Он ел профитроли,
Макал артишок в апельсиновый сок.
Он знал, что охота страшнее неволи,
И кушать убитых зверюшек не мог.
 
 
Он сочную редьку намазывал хреном,
Инжир заедал ананасной ботвой.
Он думал о козлике неубиенном
И тихо и нежно гордился собой.
 

* * *

 
А ты все пишешь? Хватит изгаляться
Над молчаливо терпящим холстом.
Пойдем, устроим пару инсталляций —
С пилой, лопатой, бочкой и шестом!
Есть бак, корыто, крюк – такому фонду
Ржаветь в моем сарае не с руки.
Давай бонтоном вдарим по бомонду,
И пусть потом он лечит синяки!
 

Главное – определиться

 
Неприкаянная Герда для себя отыщет Кая,
Неприлизанный ханурик к Лизе вломится с утра.
Кто захочет привалиться, страсти Валиной алкая,
Кто прикатится под вечер, Катя встретит – и ура!
Кто о Ладе грезит сладко, тот приладится удачно,
Кто прилюдно жить мечтает, к Люде клинья подобьет,
Тем, кто хочет жить прикольно, нужен Коля – однозначно.
Главное – определиться. Вам – чего недостает?
 

Шаман

 
В далекой и знойной стране Бамбигании
Живет очень мудрый шаман Карамбу.
Ему все на свете известно заранее
Про смерть и любовь, урожай и борьбу.
 
 
Он знает, когда к нему гости заявятся
С нелепым до крайности криком «Сюр-при-и-из!»,
Какой станет страшной супруга-красавица,
Почем будут ямс, маниока и рис.
 
 
Но есть у него увлечение странное.
Племянник ему телевизор принес.
При слове «погода» он мчится к экрану и
Внимательно слушает каждый прогноз.
 
 
Пророчат на пятницу смерч над Флоридою,
А он-то, понятно, свернет в Мичиган.
«О, как я синоптикам этим завидую», —
Бормочет, слезу утирая, шаман.
 
 
«Да нет же, цунами минует Мальдивы, и
Прольются дожди не на Берн, а на Рим…
Настолько во всем ошибаться… Счастливые…
Как жить интересно, наверное, им!»
 

Люблю…

 
Люблю в хорошую погоду
Лицом ударить прямо в грязь,
Залезть, не зная броду, в воду,
В колодец плюнуть, не таясь.
 
 
Люблю писать пером рассказы
И вырубать их топором.
Легко ловлю двух зайцев сразу —
Ведь я ищу их днем с огнем!
 
 
Люблю гулять, не сделав дела
(Потехе – время, делу – час!),
Не отмеряя, резать смело
Хоть семь, а хоть сто сорок раз!
 
 
Еще люблю кормить досыта
Хорошей басней соловья.
А сколько ям кругом нарыто —
Для вас, для вас старалась я!