Текст книги "Бен-Гур"

Глава 6
Аррий усыновляет Бен-Гура

При возвращении к жизни утонувший испытывает еще большую боль, чем уходя под воду. Именно это и пришлось испытать Аррию, но, наконец, к восторгу Бен-Гура, он смог говорить.

Постепенно от бессвязных вопросов, где он находится, кто и каким образом спас его, трибун перешел к самой битве. Сомнения в исходе боя лишь способствовали тому, что он совершенно пришел в себя; помог этому и долгий отдых, пусть даже на жестком обломке. Через какое-то время трибун заговорил более осмысленно:

– Наше спасение, как я понимаю, зависит от исхода битвы. Я также понимаю, что ты сделал для меня. Откровенно говоря, ты спас мою жизнь, рискуя своей собственной. Я всецело признателен тебе и, что бы ни случилось, хочу поблагодарить тебя. Более того, если Фортуна будет благосклонна к нам и мы благополучно выберемся из этой переделки, я сделаю для тебя все, что только может сделать римлянин, имеющий власть и возможность выразить свою благодарность. Пока же, коль скоро мне стало ясно, что ты по своей доброй воле совершил для меня… – он помедлил, – … я хочу попросить тебя. Пообещай мне оказать величайшую честь, которую человек может оказать другому.

– Если это не запрещено, я охотно сделаю это, – ответил Бен-Гур.

Аррий закрыл глаза, отдыхая.

– Ты и в самом деле сын Гура, иудея? – спросил он через некоторое время.

– Я уже сказал тебе это.

– Мне доводилось знавать твоего отца…

Иуда придвинулся поближе к говорившему – так был слаб голос трибуна – и вслушивался в его слова, надеясь узнать что-нибудь про свой дом.

– Да, я знавал его и полюбил его, – продолжал Аррий.

Последовала новая пауза, во время которой что-то, казалось, переключилось в сознании говорившего.

– Не может быть, – продолжал трибун, – чтобы ты, его сын, не слышал о Катоне или Бруте. Они были великими людьми, и их величие особенно проявилось в момент их смерти. Умирая, они оставили нам свой закон – римлянин не должен пережить свой высочайший успех. Ты слушаешь меня?

– Я слушаю.

– Среди благородных граждан Рима есть обычай носить перстень. На моей руке тоже есть такой. Возьми его.

Он протянул руку Иуде, который выполнил просьбу трибуна.

– Надень его на палец своей руки.

Бен-Гур исполнил и эту просьбу.

– Эта безделушка имеет свое предназначение, – продолжал Аррий. – Я владею недвижимостью и деньгами. Даже в Риме я считаюсь состоятельным человеком. Семьи у меня нет. Покажешь этот перстень моему вольноотпущеннику, который управляет всем состоянием в мое отсутствие; ты найдешь его на вилле неподалеку от Мизен. Расскажешь ему, как тебе достался этот перстень, и можешь просить его о чем хочешь, он не откажет тебе ни в чем. Если я останусь в живых, я сделаю для тебя еще больше. Я верну тебе свободу и возвращу тебя на твою родину и к твоим родным, либо ты сам выберешь для себя то, что тебя больше устроит. Ты меня слышишь?

– Я не знаю, что сказать, но я слышу.

– Тогда обещай мне. Поклянись всеми богами…

– Но, благородный трибун, я же еврей.

– Тогда поклянись твоим Богом или тем, что является самым святым в твоей вере, – поклянись исполнить то, что я тебе сейчас скажу, и так, как я тебе это скажу; я жду твоего обещания.

– Благородный Аррий, по тому, как ты это говоришь, я думаю, что это будет нечто чрезвычайно важное. Скажи же мне сначала твое желание.

– Но тогда ты пообещаешь мне выполнить его?

– Лучше будет тебе сказать свое желание, и… Клянусь Богом отцов моих! В нашу сторону идет корабль!

– Откуда?

– С севера.

– Ты можешь определить, чей он?

– Нет. Я знаю только весло.

– На нем есть флаг?

– Я не вижу никакого флага.

Аррий несколько минут пребывал в глубоком раздумье.

– Он держит прежний курс? – наконец спросил он.

– Да, прежний.

– Попробуй разобрать, какой на нем флаг.

– Никакого флага нет.

– И никаких других признаков?

– Он идет под парусом, у него три ряда весел, и он быстро приближается – это все, что я могу о нем сказать.

– Римский корабль в случае победы был бы расцвечен множеством флагов. Должно быть, это враги. А теперь послушай, – снова посерьезнел Аррий, – слушай меня, пока я еще могу разговаривать. Если это галера пиратов, твоя жизнь в безопасности. Они могут отпустить тебя на свободу, могут снова засадить за весло, но убивать они не станут. Но что касается меня, то…

Голос трибуна дрогнул.

– Perpol, – справившись с волнением, решительно произнес он. – Я слишком стар, чтобы пережить бесчестье. Пусть в Риме узнают, как Квинт Аррий, будучи римским трибуном, погиб вместе со своим кораблем, окруженный врагами. Вот что я хочу, чтобы ты сделал. Если галера окажется пиратской, сбрось меня в воду, чтобы я утонул. Ты меня слышишь? Поклянись, что сделаешь это.

– Я не поклянусь, – ответил Бен-Гур твердо, – и я не могу этого сделать. Закон, высший для меня, о трибун, делает меня ответственным за твою жизнь. Возьми свой перстень, – с этими словами он снял с пальца печатку, – возьми его, а вместе с ним и все свои обещания помощи в случае спасения. Правосудие, которое пожизненно приставило меня к веслу, сделало меня рабом; теперь я не раб, но я еще и не свободный человек. Я сын Израиля и по крайней мере сейчас хозяин сам себе. Возьми обратно свой перстень.

Аррий слушал молча, не шелохнувшись.

– Не желаешь? – спросил Иуда. – Тогда не в гневе и не из презрения, но, чтобы освободить себя от ненавистной мне обязанности, я отдаю твой дар морю. Смотри, о трибун!

Широко размахнувшись, он бросил перстень в волны. Аррий услышал всплеск, но даже не пошевелил головой.

– Ты совершил глупый поступок, – произнес он, – для человека в твоем положении. Со своей жизнью я могу свести счеты и без твоей помощи. Нить жизни я могу оборвать и сам, но, если я это сделаю, что станется с тобой? Люди, обреченные на смерть, предпочитают получить ее от рук других по той причине, потому что душа, которая, по мнению Платона, есть у каждого, возмущается при мысли о самоуничтожении; вот и все. Если это пираты, я покину этот мир. Я это уже решил. Ведь я римлянин. Успех и честь для нас одно и то же. Но я хотел сделать тебе добро, ты же не захотел принять его. Перстень был единственным свидетелем моей воли, доступным мне в этой ситуации. Мы оба обречены. Я умру, сожалея о победе и славе, вырванных у меня из рук; ты же умрешь несколько позже, проклиная долг благочестия, по глупости соблюденный тобой. Мне жаль тебя.

Бен-Гуру предстали последствия его поступка более четко, чем раньше, но он тем не менее не ощутил в своей душе сожаления о сделанном.

– За все три года моей неволи, о трибун, ты первый по-доброму взглянул на меня. Хотя нет! Был еще один человек.

Голос его стал едва слышен, на глазах навернулись слезы, и перед его внутренним взором предстало, как наяву, лицо мальчика, который подал ему воды около древнего колодца в Назарете.

– Во всяком случае, – продолжал он, – ты был первым, кто спросил меня, кто я такой. И когда я вытащил тебя из воды, когда ты в последний раз показался на поверхности, то я тоже думал о том, что ты можешь помочь мне в моем положении. Все же я сделал это не только из корысти, заклинаю тебя поверить в это. Я предпочитаю лучше умереть вместе с тобой, чем быть твоим убийцей. Я столь же тверд в своем решении, как и ты. Даже если бы ты, о трибун, предложил мне все сокровища Рима, я не стал бы убивать тебя. Твои Катон и Брут – всего лишь младенцы по сравнению с тем, чей закон должен исполнять каждый еврей.

– Но я приказываю тебе. Ты…

– Твоя просьба была более весома, но даже она не заставила меня сделать это. Я сказал.

Оба в молчании ждали приближения судна.

Бен-Гур бросал частые взгляды на приближающийся корабль. Аррий лежал с закрытыми глазами, безучастный ко всему.

– Ты уверен, что это враги? – спросил Бен-Гур.

– Думаю, что это именно так, – прозвучал спокойный ответ.

– Корабль остановился, с борта спускают шлюпку.

– Ты видишь флаг?

– Нет. А есть еще признаки, по которым можно узнать римский корабль?

– Римский корабль должен нести шлем на мачте.

– Тогда нам повезло. Я вижу шлем.

Но Аррий все еще не был уверен в этом.

– Люди в шлюпке подбирают в нее тех, кто держится на плаву. Пираты вряд ли были бы столь гуманны, – сообщил ему Бен-Гур.

– Возможно, им просто нужны гребцы, – ответил на это Аррий, вспомнив, возможно, как ему самому приходилось спасать людей для этой цели.

Бен-Гур не отрывал взгляда от появившегося судна.

– Корабль уходит, – через некоторое время сообщил он.

– В каком направлении?

– Справа от нас есть галера, которую, как я понимаю, покинул экипаж. Корабль направляется к ней. Вот он встает к ней лагом. Высылает на борт людей.

При этих словах Аррий открыл глаза и стряхнул с себя невозмутимость.

– Возблагодари своего Бога, – сказал он Бен-Гуру, всмотревшись в галеру. – Возблагодари своего Бога, как я возблагодарю своих богов. Пираты не стали бы спасать тот корабль, они просто потопили бы его. По их действиям и по шлему на мачте я теперь уверен, что это римляне. Победа за нами. Фортуна не отвернулась от меня. Мы спасены. Маши им, кричи, зови их сюда. Я буду дуумвиром, а ты… Я знавал твоего отца и полюбил его. Он был выдающимся человеком. От него я узнал, что еврей отнюдь не варвар. Я возьму тебя с собой. Сделаю тебя своим сыном. Возблагодари же своего Бога и зови сюда шлюпку. Поспеши. Надо продолжать погоню. Ни один бандит не должен ускользнуть. Поспеши!

Иуда, приподнявшись на обломке, замахал рукой и стал изо всех сил звать на помощь. Матросы в шлюпке в конце концов заметили его и налегли на весла, спеша к ним на выручку.

Аррия встречали на галере со всеми почестями, положенными герою и фавориту Фортуны. Приходя в себя на лежанке, установленной на палубе судна, он выслушивал доклад обо всех перипетиях боя. Когда все плававшие на воде были спасены, он велел поднять на мачте флаг командующего и взять курс на север, на соединение с остальным флотом, чтобы развить успех и завершить кампанию. Через некоторое время пятьдесят судов, вошедших в пролив с другой стороны, сомкнулись вокруг отступающих пиратов и уничтожили их. Ни один не избежал возмездия. Чтобы отметить славу трибуна, были захвачены двадцать вражеских судов.

По возвращении из похода Аррию была устроена теплая встреча на молу в Мизенах. Молодой человек, сопровождавший его повсюду, сразу же привлек внимание его тамошних друзей. На вопросы о том, кто это такой, трибун самым восторженным образом поведал им историю своего спасения и представил спасителя, тщательно опуская перипетии его предшествующей жизни. В конце рассказа он подозвал Бен-Гура к себе и произнес, нежно положив руку тому на плечо:

– Друзья мои, это мой сын и наследник, тот, кто получит все мое состояние – если боги позволят мне что-нибудь оставить, – будет известен вам под моим именем. Я заклинаю вас любить его так, как вы любите меня.

Как только позволили обстоятельства, усыновление было закреплено всеми необходимыми формальностями. Таким образом, отважный римлянин сдержал свое обещание Бен-Гуру и ввел его в мир империи. Месяц спустя после возвращения Аррия в его честь в амфитеатре Скауруса был пышно отпразднован armilustrium. Одна сторона амфитеатра была уставлена воинскими трофеями, среди которых всеобщее внимание привлекали прежде всего двадцать ростров с соответствующими аплюстрами, отпиленными от захваченных пиратских галер. Большое полотнище, повешенное над ними, возвещало восьмидесяти тысячам зрителей, занявших свои места:

ЗАХВАЧЕНЫ В БОЮ С ПИРАТАМИ

В ПРОЛИВЕ ЭВРИП

КВИНТОМ АРРИЕМ, ДУУМВИРОМ.

Книга четвертая

Альба:

Но если государь несправедливо

Поступит? Если он на этот раз

Поступит так?

Королева:

Тогда я буду ждать,

Пока он станет справедлив. Благо тому,

Кто в том свой выигрыш находит.

(действие 4, явление 14)[38]38
  Перевод М. Достоевского.


[Закрыть]

Глава 1
Бен-Гур возвращается на восток

Теперь мы с вами перенесемся в месяц июль года 23-го от Рождества Господа нашего, в Антиохию, называвшуюся тогда Королевой Востока, второй после Рима и едва ли не самый многолюдный город в мире.

Существует мнение, что все сумасбродство и безнравственность века зарождались в Риме, после чего распространялись по всей империи; что большие города всего лишь отражали нравы своего владыки, раскинувшегося по обоим берегам Тибра. Мнение это может быть оспорено. Реакция на завоевание, похоже, реализуется в воздействии на мораль завоевателя. В Греции она обернулась волной коррупции; то же самое произошло в Египте. Студент, изучающий этот предмет, захлопнет книги, совершенно уверенный в том, что течение реки, размывающей моральные устои, направлено с востока на запад. Основной же исток этого гибельного потока, по мнению все того же студента, находился именно в Антиохии, одном из древнейших оплотов ассирийского могущества и роскоши.

Грузовая галера вошла в устье реки Оронт из голубых вод Средиземного моря. Утро было в самом разгаре. Жара стояла изрядная, но все, кто мог себе это позволить, высыпали на палубу галеры. Среди них был и Бен-Гур.

За прошедшие пять лет молодой еврей стал мужчиной в самом расцвете. Хотя одеяние из белой льняной ткани, в которое он был облачен, несколько скрывало его сложение, внешность его впечатляла своей необычайной привлекательностью. За тот час с небольшим, который он провел в кресле, установленном в тени паруса, несколько его попутчиков-евреев пытались вовлечь Бен-Гура в разговор, но безуспешно. На все их вопросы он отвечал кратко, хотя и чрезвычайно вежливо, на великолепной латыни. Безупречность его языка, изысканность манер, его немногословность лишь еще больше возбуждали любопытство спутников. Разглядывая его исподтишка, они поражались несоответствию между его манерами, истинно патрицианскими по своей простоте и изысканности, и некоторыми особенностями его сложения. Так, руки его были непропорционально длинными, а когда он, чтобы сохранить равновесие при особенно сильной волне, хватался за какую-нибудь снасть, размер кистей и их очевидная мощь так и бросались в глаза. Интерес к нему беспрестанно возрастал. Другими словами, атмосферу, царящую вокруг Бен-Гура, лучше всего было описать одним выражением – «этому человеку есть о чем рассказать».

На пути в Антиохию галера зашла в один из портов Кипра, где на борт ее поднялся еврей почтенного вида, молчаливый и замкнутый. Бен-Гур рискнул задать ему несколько вопросов; ответы на них завоевали его доверие, и в конце концов все завершилось продолжительной беседой.

Когда галера, следуя с Кипра, вошла в залив у устья Оронта, два судна, видневшиеся в море, сблизились и вошли в устье реки одновременно с галерой. Одновременно были подняты на них небольшие флаги ярко-желтого цвета. Сделано это явно было не случайно. Один из пассажиров галеры решился обратиться к почтенному еврею, спросив его о значении увиденного.

– Да, я знаю, что значат эти флаги, – ответит тот. – Они не имеют никакого отношения к национальной принадлежности судов. Это знак его владельца.

– У него так много судов?

– Да.

– Вы знаете его?

– Я веду с ним дела.

Пассажиры смотрели на говорившего, ожидая продолжения рассказа. Бен-Гур с интересом прислушивался к разговору.

– Он живет в Антиохии, – продолжал еврей в своей немногословной манере. – То обстоятельство, что он несметно богат, привлекает к нему внимание, и молва не всегда справедлива к нему. Некогда в Иерусалиме одним из отцов города был человек, происходивший из очень древнего рода Гуров.

Иуда усилием воли сохранил спокойствие, но сердце его учащенно забилось.

– Человек этот был купцом и гением коммерции. Он создал множество предприятий, некоторые далеко на востоке, другие на западе, во всех крупных городах. Отделением в Антиохии управлял человек, который, как говорят, раньше был домашним слугой, по имени Симонидис – имя греческое, но он сам израильтянин. Во время одной из поездок его хозяин утонул. Дела, однако, продолжали делаться, хотя прибыль значительно уменьшилась. Но спустя некоторое время на его семейство обрушилось несчастье. Единственный сын старого Гура, еще почти юноша, пытался убить прокуратора Грата в Иерусалиме. По чистой случайности ему не удалось этого сделать, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. Гнев римлян обрушился на всю семью – никто из носителей этого имени не остался в живых. Их дом – настоящий дворец – был опечатан и теперь служит гнездовьем для голубей. Все имения были конфискованы, да и вообще все, что принадлежало Гурам, отошло в казну. Прокуратор привык лечить свои раны золотой мазью.

Слушатели рассмеялись.

– Вы хотите сказать, что этому человеку удалось сохранить собственность? – спросил один из них.

– Так говорят, – ответил еврей, – я рассказываю вам так, как сам услышал эту историю. Итак, Симонидис, который был агентом Гура здесь, в Антиохии, через некоторое время открыл свое собственное дело, а еще через какой-то срок вышел в число ведущих предпринимателей этого города. Следуя традициям своего бывшего хозяина, он отправляет караваны в Индию. Из принадлежащих ему галер можно было бы сформировать целый флот. Говорят, ему необыкновенно везет. Если его верблюды и дохнут, то только от старости; суда его никогда не тонут; если он бросает камень в реку, то камень этот возвращается ему золотым самородком.

– И как давно он таким образом процветает?

– Почти десять лет.

– Должно быть, ему повезло в самом начале.

– Да, ходят слухи о том, что прокуратор наложил руку на то имущество старого Гура, которое было перед глазами – на его лошадей, стада, землю, суда, товары. Денег же не нашли. Что сталось с ними – до сих пор загадка.

– Только не для меня, – с презрительной усмешкой бросил один из слушателей.

– Вполне понимаю вас, – ответил еврей. – Так думают многие. Что эти деньги стоят за взлетом старого Симонидиса – общее мнение. Кстати, сам прокуратор того же мнения – или разделял его в прошлом, – поскольку дважды за последние пять лет он приказывал бросить старика в застенок и пытать там.

Иуда со страшной силой сжал руками корабельный шкот, за который держался.

– Говорят также, – продолжал рассказчик, – что в его теле нет ни одной целой кости. Когда я в последний раз видел его, он сидел в кресле, сгорбившись, весь обложенный подушками.

– Изломан пытками! – в один голос воскликнули несколько слушателей.

– Да, вряд ли причиной этого была болезнь. Но все же муки не сломили его. Все его имущество законно, и он законно его использует – вот и все, чего от него смогли добиться. Теперь, во всяком случае, от него отстали. Его торговая лицензия подписана самим Тиберием.

– Ручаюсь, он щедро за нее заплатил.

– Эти суда принадлежат ему, – продолжал еврей, проигнорировав замечание недоброжелателя. – По обычаю его суда приветствуют друг друга при встрече, поднимая желтые флаги, что значит: «У нас было удачное плавание».

Слушатели поняли, что это конец рассказа.

Когда грузовая галера уже шла по речному фарватеру, Иуда заговорил с евреем:

– Как звали хозяина того купца?

– Бен-Гур, один из отцов города Иерусалима.

– И что стало с его семьей?

– Сына сослали на галеры. Скорее всего его уже нет в живых. Обычно больше года человек на галерах не выживает. О вдове его и дочери ничего не слышно; те, кто и знает, что с ними стало, предпочитают помалкивать. Без сомнения, они умерли, брошенные в одну из тюрем, которых в Иудее хватает.

Иуда поднялся на рулевой помост. Он так был захвачен рассказом, что едва замечал берега реки, которые от берега моря до самого города были усажены великолепными садами, где росли лучшие сирийские фрукты и зрел чудесный виноград. Сады перемежались с группами вилл, не уступавшими в богатстве тем, что украшали собой берега Неаполиса. Никакого внимания не обращал он и на бесконечную вереницу судов, спускавшихся и поднимавшихся по реке. Слух его был закрыт для криков и песен матросов, занятых работой или отдыхавших от нее, лежа на палубе. Высоко поднявшееся на небе солнце заливало своими лучами всю землю, но в душе его царил мрак.

Лишь один раз он проявил минутный интерес, когда кто-то из попутчиков показал ему рощу Дафны, которую открыла им одна из излучин реки.

Глава 2
На оронте

Когда показался город, все пассажиры столпились у бортов, стараясь ничего не упустить из открывающегося перед ними зрелища. Почтенный еврей, уже знакомый нашему читателю, взял на себя роль экскурсовода.

– Река течет на запад, – стал рассказывать он, отвечая на многочисленные вопросы. – Я помню еще то время, когда она омывала основание городской стены. Но, как это обычно бывает в наши времена, торговля подгребла под себя все; и теперь берега реки заняты верфями и пристанями. Вон там, – показал он рукой, – вы видите гору Касий, которую здешние жители любят называть горами Оронта, – ибо гора наискосок через реку считается ее братом по имени Амн. Между ними простирается Антиохийская равнина. Еще дальше – Черные горы, откуда царские водопроводы доставляют чистейшую воду для утоления жажды людей и улиц города. Эти горы окружены дикими лесами, даже скорее чащобами, в которых водится множество птиц и зверей.

– А где здешнее озеро? – спросил один из слушателей.

– Вон там, чуть севернее. Если вы хотите на нем побывать, вам придется отправиться туда на лошади. Но лучше добираться на лодке – озеро через протоку соединяется с рекой.

– Роща Дафны! – воскликнул он, отвечая на вопрос еще одного любопытного. – Никто не может толком описать ее, поэтому остерегайтесь! Рощу эту начал устраивать сам Аполлон, он же и закончил ее. Он предпочитает ее Олимпу. Люди идут туда, чтобы бросить на нее хотя бы взгляд – всего лишь один, – и никогда не возвращаются обратно. Есть поговорка, которую знают в этих местах все, – «Лучше быть червем и питаться шелковицей Дафны, чем пировать за царским столом».

– Значит, вы советуете мне держаться от нее подальше?

– Только не я! Ступайте, если вам так хочется. Все идут туда – философ-циник, мужающие подростки, женщины и жрецы; идут все. Поэтому я уверен, что вы поступите так, как я позволю себе вам посоветовать. Не снимайте жилище в городе – это пустая трата времени. Лучше сразу отправляйтесь в селение на краю рощи. Путь туда ведет через сад, под струями фонтанов. Этот город строили любимцы богов, на его стогнах вы сможете увидеть такое, чего не встретите больше нигде. Чего стоит одна только городская стена! Это шедевр Ксеркса, образец крепостной архитектуры.

Взоры слушателей проследовали в направлении пальца рассказчика.

– Эта часть стены была воздвигнута по приказу первого из Селевкидов. За три сотни лет она стала частью скалы, на которой покоится ее основание. Безопасность оправдывает все расходы.

Стена, высокая и мощная, оборудованная множеством бастионов, заворачиваясь, исчезала из виду далеко на юге.

– По ее верху построено четыре сотни башен, в каждой из которых есть цистерна с водой, – продолжал еврей. – За стеной, выше ее края, вы можете видеть два холма, которые, возможно, вам известны под именем противостоящих гребней Сульпия. Здание, которое вы видите на дальнем из холмов, – это крепость, в которой круглый год пребывает римский легион. Оттуда дорога поднимается к храму Юпитера, а вон там – фасад резиденции легата. Его дворец полон различных служб, но в то же время это и крепость, о которую любая толпа разобьется, как порыв южного ветра.

Матросы начали убирать парус, и в этот момент еврей от всего сердца воскликнул:

– Смотрите! Вы, кто ненавидит море, и вы, те, кто принес обеты богам, готовьте свои проклятия и свои молитвы. Этот мост, через который проходит дорога в Селевкию, знаменует собой конец морского плавания. Грузы здесь разгружаются с судов, дальше их везут верблюды. За мостом начинается остров, на котором Каллиник построил свой новый город, соединенный со старым пятью громадными виадуками, столь прочными, что их не тронуло ни время, ни наводнения, ни землетрясения. О старом же городе, друзья мои, я могу сказать только одно – вы будете всю жизнь радоваться и гордиться, что увидели его.

Как он и сказал, судно развернулось и медленно подошло к пристани у основания городской стены. На берег были поданы швартовы, весла втянуты на борт – путешествие закончилось. Бен-Гур обратился к почтенному еврею:

– Позвольте мне обеспокоить вас еще одним вопросом, прежде чем попрощаться.

Путешественник в знак согласия склонил голову.

– Ваш рассказ о купце чрезвычайно заинтересовал меня, и я бы хотел увидеть этого героя. Вы назвали его Симонидисом?

– Да. Он еврей, но носит греческое имя.

– Где я мог бы найти его?

Еврей пристально посмотрел на Бен-Гура, прежде чем ответить:

– Могу избавить вас от лишних хлопот. Он не ссужает деньги.

– А я не собираюсь просить у него в долг, – ответил на это Бен-Гур, улыбаясь проницательности собеседника.

Тот вскинул голову и какое-то время разглядывал молодого человека.

– Обычно считают, – произнес он наконец, – что богатейший купец Антиохии должен иметь контору, сравнимую по размеру с его богатством. Но если вы будете искать его, то ступайте по течению реки вон до того моста. Под ним он и ютится в конуре, больше похожей на опору моста. Перед входом целая площадь, заваленная привезенными и увозимыми товарами. Стоящие у берега суда тоже принадлежат ему. Вы не ошибетесь.

– Весьма вам признателен.

– Да пребудет с вами мир, в котором почиют ваши отцы.

– И с вами тоже.

Поклонившись друг другу, путники расстались.

Два уличных носильщика, подхватив багаж Бен-Гура на пристани, ждали его указаний.

– В крепость, – кратко бросил тот.

Две громадные улицы, пересекаясь под прямым углом, делили город на кварталы. Любопытное и удивительное сооружение, называемое Нимфеум, возвышалось на одной из них, идущей с севера на юг. Когда носильщики вышли на эту улицу и повернули на юг, Бен-Гур, хотя и прибыл сюда из Рима, был поражен величественностью этого проспекта. По сторонам его высились дворцы, а между ними, насколько хватало взгляда, тянулась двойная колоннада, сложенная из мрамора. Под ней шли проходы, отдельные для пешеходов, животных и повозок. Колоннада тонула в тени, струи фонтанов смягчали палящую жару.

Но Бен-Гур не был настроен любоваться этим зрелищем. Мысли его постоянно возвращались к истории Симонидиса. Добравшись до Омфалуса – памятника из четырех арок во всю ширину улицы, воздвигнутого в свою собственную честь Эпифаном, восьмым царем из династии Селевкидов[39]39
  Селевкиды – македонская династия, 312–364 гг. до н. э., правившая империей, которая включала в себя большую часть Малой Азии, Сирию, Персию, Бактрию и Вавилонию.


[Закрыть], он внезапно изменил свои планы.

– Я не пойду сегодня вечером в крепость, – сказал он, обращаясь к носильщикам. – Проводите меня в караван-сарай, ближайший к тому мосту, по которому проходит дорога в Селевкию.

Носильщики хорошо знали город, и через некоторое время он уже устраивался в караван-сарае – простом, но большом здании, находившемся на расстоянии броска камня от моста, под которым обосновался старый Селевкидис. Всю ночь Бен-Гур провел без сна на плоской крыше здания. В мозгу его билась одна-единственная мысль: «Наконец-то! Теперь я смогу узнать что-нибудь про свой дом, про мать и мою дорогую маленькую Тирцу. Если они живы, я обязательно их найду».