Текст книги "Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней. Кристофер Райан, Касильда Жета. Саммари"

Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней. Кристофер Райан, Касильда Жета

Оригинальное название:

Sex at Dawn: How We Mate, Why We Stray, and What It Means for Modern Relationships

Авторы:

Christopher Ryan, Cacilda Jetha

www.smartreading.ru

Кто мы на самом деле?

«Правило» со множеством исключений

Что такое семья и как она возникает? Ответ прост: мужчина встречает женщину (в идеале – находит «вторую половинку») и заключает с ней негласный, а потом и юридический договор. Согласно договору он становится добытчиком, который поможет женщине вырастить потомство, она же заведет потомство именно от него, будет верна ему навеки и перестанет оглядываться по сторонам в поисках других партнеров.

Биологи, антропологи и прочие специалисты по человеческой природе твердо уверены, что именно по такому сценарию развивались отношения мужчин и женщин с доисторических времен. Моногамия, сексуальная верность одному партнеру, ревность при малейшем намеке на измену – такова суть Homo sapiens.

Однако если это в нашей природе, почему из этого правила так много исключений?

▶ Откуда такое количество разводов?

▶ Почему в мире растет число неполных семей?

▶ Почему брак так быстро убивает страсть?

▶ Почему проституция и порнография не исчезли как явление?

▶ Почему сексуальные желания мужчин и женщин различны?

▶ И наконец, задумайтесь-ка, коль скоро у женщин в крови верность одному-единственному партнеру, почему многие из них во время секса издают такие громкие, возбуждающие, прямо скажем – призывные крики?

Чтобы разобраться во всем этом, нам следует тщательнее изучить свое происхождение.

Кто наши родственники?

Сразу расставим все точки над i. Нам нравится отделять себя, таких цивилизованных и развитых, от мира дикой природы. Однако биологически человек не потомок обезьян, а один из них. Есть пять видов крупных человекообразных приматов – шимпанзе, бонобо, орангутанги, гориллы… и люди. По меркам эволюции мы не дальние родственники: общий предок человека, шимпанзе и бонобо жил всего лишь пять миллионов лет назад.

Да, наши судьбы сложились по-разному. Человек превзошел в сообразительности всех остальных. Но речь ведь не о полетах в космос или изобретении гаджетов, а о сексуальном инстинкте. А тут общего гораздо больше.

Ни один вид близких нам приматов не знает моногамии. Это очень раздражает ученых, так что они прямо-таки одержимы желанием найти в природе других идеальных кандидатов на естественную моногамию. Долгое время таковым считалась степная полевка. Эти грызуны вызывали у ученых умиление: формируют пару, живут в одном гнезде, вместе воспитывают молодняк, защищают друг друга. Если один из пары умирает, вдовец или вдова не ищет нового партнера. Увы, многолетние наблюдения подтвердили иное: может, нору полевка согласна разделять с одним-единственным партнером, но за пределами норы она совокупляется с кем угодно. Столь же недолго продержалась легенда о лебединой верности. Вообще, из 180 видов птиц, считавшихся ранее моногамными, 90 % таковыми не оказались. Причина проста: моногамия – весьма невыгодная для выживания вида стратегия.

Вернемся к истории нашего вида. Конечно, моногамия у людей существует давно, но не слишком давно с точки зрения истории[1]1
  Читайте саммари книги Дэвида Грейбера и Дэвида Венгроу «Рассвет цивилизации. Новая история человечества».


[Закрыть]. Моногамия распространена в обществе оседлых земледельцев, к земледелию человек перешел лишь около 10 тысяч лет назад. А наш вид существует 200 тысяч лет.

До перехода к земледелию мы были охотниками-собирателями, живущими относительно малыми сплоченными группами, придерживающимися равноправия во всем, включая сексуальную жизнь. Мы и сейчас можем наблюдать такие отношения в племенах собирателей по всему миру от Австралии до Амазонки.

Почему же из собирателей мы превратились в земледельцев?

Исторический поворот не туда

Где-то 12 тысяч лет назад климат на Земле начал меняться. Становилось все суше и жарче. Кочевать по плоскогорьям в поисках еды было все труднее, и люди потянулись в долины рек. Земля там была плодороднее, но простора для кочевников не осталось. Куда выгоднее было осесть на одном месте и возделывать почву, чтобы она давала больше урожая. Люди изобрели плуг, и дело пошло.

На первый взгляд сельское хозяйство обещало куда более сытную и счастливую жизнь, чем собирательство. В аграрных обществах производительность труда крестьян в пять раз больше, чем у собирателей. А коль скоро пропитанием занята лишь пятая часть населения, руки и умы остальных свободны. И возникают города, технологии, письменность – короче, цивилизация.

Однако если вы год за годом возделываете одну и ту же землю, возникает риск голода – у собирателей, которые в поисках еды постоянно переходили с места на место, такая проблема возникала куда реже. И даже в изобильные годы вы питаетесь хуже: налегаете на рис и зерно, но недополучаете витамины (рацион собирателей куда лучше сбалансирован: это и орехи, и ягоды, и мясо животных).

Археологи подтверждают: когда люди перешли от собирательства к сельскому хозяйству, их средний рост уменьшился почти на 15 см.

А еще меняется отношение к собственности. Вообще говоря, для собирателей собственность была относительным понятием, ибо в их обществе важно делиться. Никакого благородства, просто альтруизм в таких условиях – самая выгодная стратегия. Сегодня ты поймал дикую козу и угостил неудачливого товарища, и, если завтра твоя охота пойдет насмарку, ты можешь надеяться на его поддержку

Но если ты годами обрабатываешь один и тот же участок земли, важно знать, где проходят его границы. И нельзя ли их увеличить. Кроме того, землю можно передать по наследству. Детей становилось больше (девушки стали созревать раньше, репродуктивная жизнь увеличилась). Вопрос о том, кровные ли это дети, стал для мужчин принципиальным. Но и женщины стали заинтересованы в том, чтобы кормилец не заглядывал в другие хижины.

Свободе сексуальной жизни, прежде свойственной нашему виду, пришел конец.

В общем, сельское хозяйство изменило не только быт человека, но и его мышление. И в лучшую ли сторону? Так ли преувеличивает антрополог Джаред Даймонд, когда называет переход к земледелию «катастрофой, от которой мы так и не оправились»?[2]2
  Читайте саммари книги Джареда Даймонта «Ружья, микробы и сталь. История человеческих сообществ».


[Закрыть]

Почему Дарвину понравилась бы «Красотка»

Переход к земледелию превратил в собственность не только землю. Женщины сами стали собственностью. Ревность заставляла мужчин все тщательнее контролировать сексуальное поведение жен. И соревноваться за выбор самой привлекательной. Неудивительно, что вся эволюционная биология во главе с Дарвином представляет собой сексуальную жизнь как борьбу[3]3
  Читайте саммари книги Чарльза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора».


[Закрыть]. Она всегда подпитывается напряжением.

Самки знают, что потомство обходится им куда дороже, чем самцам, и поэтому придирчивы. Самец должен убедить их в своей состоятельности. Поэтому павлины распускают хвосты, а мужчины всячески демонстрируют свою брутальность.

О беспорядочных связях, разумеется, речи не идет. Да и в семейной жизни нет места страсти. Дарвин, а вместе с ним и все викторианское общество воспринимали женское либидо как некое недоразумение. То, что отношения в таком контексте смахивают на проституцию (секс в обмен на ресурсы), никого не смущало. Дарвину наверняка понравился бы фильм «Красотка».

Отрицание женского либидо имело самые печальные последствия: от строжайших запретов на мастурбацию до удаления клитора, которое практиковалось в США вплоть до XX века как средство от истерии.

Бонобо против Дарвина

Если секс для женщины играет утилитарную роль, почему именно человеческие самки наделены способностью, которой нет у большинства млекопитающих: быть сексуально активной в течение всего менструального цикла, а еще в период беременности и кормления? Кроме людей, в мире приматов такой способностью наделены только бонобо (самки шимпанзе сексуально активны лишь 30–40 % этого времени).

Проживая в труднодоступных джунглях, бонобо стали объектом пристального изучения не так давно – и сразу удивили ученых. Чем же? Своей любвеобильностью. Спаривание играет в социальной жизни бонобо ключевую роль. Секс у них – это и приветствие, и способ подружиться, и средство разрешения конфликтов. Неудивительно, что уровень агрессии в стаях бонобо (где, кстати, ключевую роль играет самка) очень низок. Как хиппи, они предпочитают творить любовь, а не войну.

Мы привыкли сравнивать человека с шимпанзе, но бонобо и шимпанзе равноудалены от нас в эволюционном смысле. А кое в чем бонобо нам гораздо ближе:

▶ множество позиций для половых актов (шимпанзе практикуют позу «самец сзади»);

▶ гомосексуализм (очень редок у шимпанзе);

▶ поцелуи во время секса (нет у шимпанзе);

▶ у человека и бонобо вульва расположена между ног и ориентирована к передней части тела, у других приматов – к задней;

▶ и самое важное: только люди и бонобо используют сексуальность для социальных целей и получения удовольствия. Сексуальная жизнь других приматов подчиняется репродуктивной цели.

И бонобо, и люди имеют повторяющуюся микросателлитную ДНК. Она важна для выработки окситоцина – гормона, который помогает нам испытывать удовлетворение от общения с другими. Как полагают антропологи, куда вероятнее, что шимпанзе утратили это генетическое свойство, нежели люди и бонобо приобрели его независимо друг от друга.[4]4
  Читать саммари книги Лоретты Бройнинг «Гормоны счастья. Как приучить мозг вырабатывать серотонин, дофамин, эндорфин и окситоцин».


[Закрыть]

Нельзя не думать об этом

Суть нашего вида в том, что мы социальны. Наша суперспособность – умение выстраивать сложные социальные связи на протяжении всей жизни. Такой большой мозг у людей не для того, чтобы просто о чем-то размышлять, а чтобы принимать совместные решения, договариваться. В конце концов, только совместными усилиями наши не слишком крепкие предки могли выжить в джунглях. Наша гиперсексуальность – одна из граней этой социальности.

Мы любим секс еще больше, чем бонобо (их половые акты в разы короче наших). Наш репродуктивный потенциал невысок (редкая женщина имеет более 10 детей), однако мы думаем о сексе очень часто. Задумаемся о сексуальном подтексте множества песен, картин, фильмов, книг и легенд. Представим себе миллиардные заработки порноиндустрии. Вспомним, каким эротизмом пронизана реклама.

Вуди Аллен как-то пошутил: «Мозг – мой второй любимый орган». Да, наш мозг часто пасует перед неукротимой силой желания – просто потому, что он таков от природы. И большую часть истории наши предки не видели в этом ничего постыдного.

Почему же Дарвин молчал?

С точки зрения дарвинистов, человеческий секс для удовольствия со многими партнерами – нонсенс, проявление животного начала. Однако животным такое поведение как раз несвойственно – они занимаются сексом с сугубо практической целью только в редкие моменты фертильности. Ни кошки, ни жирафы не готовы к сексу всегда. Что же считать «животным», а что «человеческим»?

Мы моногамны всего лишь 10 тысяч лет, и таковыми нас сделали сознательные социальные установки земледельческого общества. Иными словами, мы моногамны по велению культуры, а не по велению природы. Но не все то, что хорошо для общества в целом, хорошо для отдельных его представителей. Тем более не стоит выдавать культурное приобретение за исконно присущую нам черту, как это делают дарвинисты.

Не исключено, что Дарвин с его острым умом и привычкой постоянно искать факты, противоречащие его концепции, в конце концов пересмотрел бы свой взгляд на человеческую сексуальность. Однако он был заложником своего времени – пуританского, лицемерного. Увы, это распространенное заблуждение ученых – переносить современные воззрения на глубокое прошлое.

Чтобы разобраться в природе нашей сексуальности, стоит подробнее изучить те знания о доисторических людях, которые накопила наука. Кроме того, помогут некоторые сведения об анатомии наших тел и свойствах поведения.

Знакомимся с предками

Английский философ XVII века Томас Гоббс в политическом труде «Левиафан»[5]5
  Читайте саммари книги Томаса Гоббса «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского».


[Закрыть] описывал доисторическую жизнь как «одинокую, бедную, злобную, жестокую и короткую».

Такой она до сих пор представляется многим, включая видных антропологов. Между тем ни одна характеристика не соответствует действительности.

Вовсе не одиноки

До возникновения государств люди просто не могли позволить себе одиночество – оно означало смерть. Жизнь собирателей протекала в небольших группах, где царил подлинный коммунизм, распространявшийся на все сферы жизни – вплоть до отцовства. Племенам собирателей и поныне свойственны представления о частичном отцовстве: они полагают, что плод возникает из семени, накопленного после секса со многими мужчинами. В самом деле, почему бы ребенку не перенять лучшие качества лучших людей племени? Более того, считается, что, если женщина прекратит сексуальную жизнь, развитие плода остановится.

Сексуальная свобода не прекратилась 10 тысяч лет назад. Вспомним оргии поклонников бога Диониса в Древней Греции и последователей культа Бахуса в Римской империи. Вспомним и откровенную сексуальность латиноамериканских карнавалов. Наконец, стоит упомянуть свободу сексуальных отношений, которая часто царит в среде музыкантов и спортсменов, а также их фанатов.

При этом, как показывают наблюдения антропологов, разнообразные внебрачные отношения женщин в племенах собирателей никак не способствуют соперничеству мужчин. Напротив, «беспорядочный секс» сплачивает племя. Люди народности мосо, проживающие в Китае вблизи тибетской границы, и вовсе считают клятвы верности нелепой сделкой, а ревность – худшим видом агрессии. При этом у мосо царит матриархат, который нисколько не подавляет мужские права.

Не стоит приписывать неревнивым охотникам-собирателям особое благородство. В племенах, члены которого находятся друг от друга в огромной зависимости, ревность попросту невыгодна. И если она имеет место (как, например, в племени сирионо в Боливии), то вызывается не тем, что супруг(а) имеет любовника или любовницу, а тем, что он(а) уделяет другому партнеру слишком много внимания.

Кроме того, собирателям присуще коллективное чувство родительской ответственности, причем распространяется оно и на женщин. Так, люди латиноамериканского племени кулина, которые тоже верят в формирование плода из общего семени, полагают, что ребенок должен быть вскормлен молоком многих матерей. Когда европейские миссионеры начинали читать нравоучения индейцам по поводу их «неверности», те отвечали: «Вы, французы, глупы: любите лишь своих детей, а мы любим всех детей племени». Если это звучит странно, то вспомним тысячи брошенных своими матерями или воспитанных в неполных семьях детей в моногамной Европе.

Такие примеры заставляют задуматься: какая же форма семейной жизни наиболее естественна для человека? И если нашей природе лучше всего соответствует привычная «ячейка общества» из мужа и жены, почему только в США число не состоящих в браке пар, живущих вместе, выросло с полумиллиона в 1970-м более чем в десять раз к 2008 году? И зачем прибегать к таким ухищрениям, как мисьярский брак[6]6
  Мисьярский брак – тип брачного контракта в мусульманском мире, согласно которому муж и жена отказываются от некоторых супружеских прав, включая и совместное проживание.


[Закрыть]?

Мы все – невольные заложники культурных стереотипов. Но нет ничего более условного. Задумайтесь, например, о том, можно ли считать изменником мужчину, который страстно любит свою жену (и знать не желает остальных женщин)? Конечно нет. Но средневековые католики считали таких мужчин самыми настоящими прелюбодеями.

Вовсе не бедны и поэтому не злобны

На протяжении большей части истории делить нам, в общем, было нечего. Прежде всего, нас было мало. Многие тысячелетия до освоения земледелия численность людей на Земле вряд ли превышала миллион человек. А после некоторых природных катастроф и вовсе сокращалась до нескольких сотен индивидов.

Образ жизни собирателей не предполагал быстрого роста популяции. Кормящие грудью женщины редко могут зачать, а до одомашнивания коз и коров каждого ребенка приходилось кормить около шести лет.

«Перенаселение», «нехватка ресурсов», «социальное расслоение» – эти понятия возникли тогда, когда человек огородил определенный участок земли и решил никуда больше оттуда не уходить. Землю нужно охранять – так появилась армия. Земельные отношения нужно регулировать – так появились законы. А исполнение законов нужно контролировать – так появились монархи и чиновники.

Чем меньше сообщества, тем эффективнее саморегулируется их социальная жизнь – это давно доказано. В деревне сложнее напакостить – все знают друг друга. Чем больше сообщество, тем выше риск безнаказанных правонарушений. Антрополог Роберт Данбар даже назвал точное число членов оптимальной группы («число Данбара»): не больше 150 индивидуумов, с которыми можно поддерживать устойчивые отношения. Мы все – потомки тех, кто развивался в маленьких сообществах; вот почему анонимность в Сети так некомфортна.

Чем крупнее общество, тем меньше оно стремится к демократии, тем сильнее неравенство. Экономист Тим Харфорд замечает: «Неравенство в ранних сельскохозяйственных обществах поразительно. Римская империя, например, приблизилась в этом отношении к “биологической границе”: если бы богачи присвоили еще чуть больше ресурсов, большинство населения просто вымерло бы от голода». Напротив, охотникам-собирателям чуждо понятие «бедность». Они в силу устройства своей жизни вообще не мыслят в категориях дефицита.

Антропологи спросили бушменов из пустыни Калахари, почему их племя не пользуется плугом, как это делают их соседи. «Зачем? Ведь в мире столько орехов монгонго», – пожали плечами бушмены.

Вовсе не жестоки

Гоббс считал, что до возникновения государств люди только и делали, что воевали. За что воевать племенам, живущим небольшими группами с хорошо налаженной самоорганизацией, не знающим частной собственности, непонятно.

Часто ученые, даже столь уважаемые, как Стивен Пинкер, доказывают воинственность собирателей, указывая на племена, которые давно перешли к земледельческому образу жизни[7]7
  Читайте саммари книги Стивена Пинкера «Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше».


[Закрыть]. Есть и более вопиющие примеры научной недобросовестности. Антрополог Наполеон Шаньон стал известен благодаря своей долгой работе с бразильским племенем яномама, которое он назвал «народом, живущим в постоянном состоянии войны». Не сразу стало известно, что Шаньон делился с яномама ружьями и топорами, намеренно ставя деревни в неравное положение и поощряя вражду между ними.

Может быть, наши предки переняли воинственность от своих родственников-приматов? Антропологи часто указывают на тот факт, что самцы шимпанзе, орангутангов и горилл «насилуют» самок. Имеет место явная путаница понятий, ведь «насиловать» – слово из человеческого, а не обезьяньего словаря. Кроме того, антропологи неизменно умалчивают про миролюбивых бонобо.

Как бы то ни было, чем больше мы наблюдаем приматов в дикой природе, тем больше доказательств их миролюбивости находим. Почти у всех видов приматов социальная активность занимает[8]8
  Читайте саммари книги Франса де Вааля «Истоки морали. В поисках человеческого у приматов».


[Закрыть] 5 % времени бодрствования, и лишь меньше 1 % этого времени они проявляют признаки какой бы то ни было конкуренции. А еще шимпанзе никогда не бьют расшалившихся детенышей, они отвлекают их от нежелательного поведения другой забавой.

Зато замечено, что шимпанзе становятся агрессивными, когда ученые начинают подкармливать их бананами, обещая более легкий, хотя и ограниченный, источник еды (так приматологам легче собирать шимпанзе в одном месте для наблюдений). Когда животные привычно разбредаются по лесу в поисках пропитания, уровень агрессии падает – конкурировать не за что, в джунглях бананов хватает на всех.

Это очень напоминает развитие нашего вида на пути от собирательства к сельскому хозяйству. Чем больше людей живет на ограниченной территории, тем выше риск конфликта. Причина войн не в нашей психологии, а в демографии.

…и здоровее нас сегодняшних

Средняя продолжительность жизни наших предков составляла 35 лет, но это не значит, что все люди доживали только до такого возраста. Долгожителей хватало, а вот детская смертность, в самом деле, была высока – отсюда и «средние значения».

Путаницу создает и тот факт, что по ископаемому скелету, который пролежал в земле тысячи лет, точно определить возраст наступления смерти непросто, и часто он занижается. Один из самых точных приемов – анализ челюстной кости. Но даже зубы мудрости перестают расти после 30.

Так и возникает абстрактное «35+».

Антропологи полагают, что важнейшей причиной детской смертности были вовсе не болезни и голод, а детоубийство. Слишком большое число детей в племени могло стать обузой. Однако детоубийство не редкость и в наше время.

▶ На северо-востоке Бразилии 20 % младенцев умирают, не дожив до года, и их матери считают эту смерть «благословением», если ребенок был больным (кроме того, за недолгое время своей жизни такие дети получают куда меньше ухода, чем их жизнеспособные братья и сестры).

▶ Около 15 % смертей младенцев в Южной Индии – это случаи детоубийства.

▶ В Китае много веков была распространена практика убийства девочек, и социальная политика «одна семья – один ребенок» только ухудшила эту ситуацию.

А что насчет самочувствия тех, кому посчастливилось выжить? Перейдя к земледелию, мы стали плодовитее, но не здоровее. И дело не только в обедненной полезными веществами диете. Одомашненные животные заразили человека множеством болезней – от гриппа и туберкулеза до тифа и дифтерии.

Чем больше появлялось городов с большой плотностью населения и чем больше торговых связей возникало между ними, тем чаще вспыхивали эпидемии – от черной смерти в XIV веке до COVID-19 в XXI.

А еще мы попросту стали гораздо меньше двигаться. Охотники-собиратели проходят за день 14–15 км. Взрослый американец проводит сидя 55–75 % времени бодрствования[9]9
  Читайте саммари книги Дэниела Либермана «Парадокс упражнений. Научный взгляд на физическую активность, отдых и здоровье».


[Закрыть]. Неудивительно, что, изучая здоровье охотников-собирателей, медики неизменно отмечают: те не только не страдают от инфекций, но и не подвержены сердечно-сосудистым заболеваниям, не имеют повышенного артериального давления. А в западном мире сидение уже окрестили «новым курением», оно повинно в 4 % всех смертей.