Текст книги "Договоры в сфере семьи, труда и социального обеспечения"

Как отмечает С. В. Сивохина, в отличие от брака и от гражданского пакта солидарности, конкубинат – не юридическое, а фактическое состояние. Однако французское право учитывает эти пары и предоставляет им защиту в различных сферах. Для этого необходимо получить в мэрии сертификат конкубината (свидетельство свободного союза): этот документ позволяет конкубинам сохранять право проживания по месту жительства умершего конкубина-нанимателя, права на получение пособий по социальному обеспечению и некоторых пособий на семейные нужды (карты скидок и т. п.). Ряд организаций не требуют предоставления сертификата и удовлетворяются письменными заявлениями произвольной формы. Возможны два вида конкубината: простой, где пару составляют двое людей, свободных от брака, и конкубинат-измена, когда один из сожителей состоит в браке[247]247
  См.: Сивохина С. В. Указ. соч. С. 104–106.


[Закрыть].

Весьма своеобразен подход к проблеме в Эквадоре. В этой стране еще в 1982 г. был принят Закон «О регистрации фактического брака». В ст. 1 Закона установлено, что «постоянный и моногамный фактический брак продолжительностью более двух лет между мужчиной и женщиной, свободными от брачного союза, чтобы вместе жить, рожать детей и оказывать друг другу взаимную помощь, дает основание для образования общности имущества». Норма ст. 10 Закона предписывает применять к пережившему фактическому супругу все правила о наследовании для «законных» супругов по ГК Эквадора, а ст. 11 – налоговое и пенсионное законодательство[248]248
  Слепакова А. В. Фактические брачные отношения и право собственности // Законодательство. 2001. № 10. С. 8–15.


[Закрыть].

Социальным кодексом Германии в ред. от 8 июня 2006 г. закреплены признаки супружеского сообщества: 1) совместное проживание на одной жилплощади более одного года; 2) наличие совместного ребенка; 3) взаимное материальное обеспечение и забота о проживающих с ними детях одного из партнеров или прочих близких родственниках; распоряжение имуществом или улаживание дел другого партнера. При доказанности одного из этих фактов союз мужчины и женщины признается фактическим сообществом и влечет обязанности по взаимной материальной поддержке.

Получили признание разнообразные зарегистрированные партнерства: социально-экономическое партнерство Франции, зарегистрированные партнерства стран Скандинавии, Германии, Исландии, Бельгии, ЮАР, Португалии, региональные партнерства в Канаде и США и т. д.[249]249
  Подробнее об этом см.: Гражданское и торговое право зарубежных государств. С. 521–525; Ковлер А. И. Антропология права. М., 2002. С. 420–423; Толстая А. Д. Фактический брак: перспективы правового развития // Закон. 2005. № 10. С. 21–29.


[Закрыть] Частично легализовала фактические брачные отношения Украина. Семейным кодексом 2003 г. (с соответствующими изменениями) устанавливается: 1) «Если женщина и мужчина проживают одной семьей, но не состоят в браке между собой или в любом другом браке, имущество, приобретенное ими за время совместного проживания, принадлежит им на праве общей совместной собственности, если иное не установлено письменным договором между ними» (п. 1. ст. 74); 2) «при длительном проживании и нетрудоспособности одного из них, наступившей в данный период, возникает также право на содержание» (ст. 91)[250]250
  Семейный кодекс Украины. Харьков, 2007.


[Закрыть].

Определенные последствия установлены и для соглашения о заключении брака: «Лицо, отказавшееся от брака, обязано возместить второй стороне затраты, понесенные ею в связи с приготовлением к регистрации брака и свадьбе». Причем затраты не подлежат возмещению, если отказ от брака вызван противоправным, аморальным поведением противоположной стороны. Предусмотрена также возможность расторжения договора дарения (ст. 31 СК Украины).

Вызывают интерес два нормативных положения Кодекса Республики Беларусь о браке и семье (в ред. от 20.07.2006 г.). Во-первых, среди общих начал семейного законодательства присутствует очень важное заявление: «Воспитание детей и ведение домашнего хозяйства признается общественно полезным трудом» (п. 3 ст. 3). Теоретически это подчеркивает необходимость защиты фактических супругов (как правило, женщины) в имущественной сфере, а практически – возможность создания справедливого прецедента, основанного на аналогии с нормами о законном супружеском имуществе. Во-вторых, в норме ст. 59, как мы уже отмечали ранее, дается определение семьи[251]251
  СПС «КонсультантПлюс».


[Закрыть]. При этом ее конститутивные признаки, по сути, аналогичны признакам фактического брака (моральная и материальная общность и поддержка, совместное проживание, ведение общего хозяйства и т. п.), а в качестве субъектов, хотя и в порядке исключения, допускаются не только супруги, но и иные лица[252]252
  О семье как цели брака см. ранее.


[Закрыть]. Полагаем, что до признания необходимости хотя бы некоторой защиты фактических супругов, с учетом указанных предпосылок (которые отсутствуют в российском законодательстве), белорусскому законодательству остался один шаг.

Таким образом, фактический брак как особая разновидность фактического договора о создании семьи требует, по меньшей мере, частичного признания семейным законом. Соответственно, факт фактического брака с этого момента может устанавливаться в особом производстве гражданского процесса. Фактическим супругам следует предоставить право заключать договор о совместной семейно-хозяйственной деятельности (по типу брачного договора) и соглашения о предоставлении материального содержания нуждающейся стороне (в случае прекращения союза). Не исключается также предоставление фактическим супругам права быть субъектами правоотношений «технолого-репродуктивного» характера – вплоть до заключения договора о суррогатном материнстве[253]253
  Подробнее об этом – в соответствующем параграфе.


[Закрыть].

* * *

В последнее время некоторыми российскими цивилистами актуализируется проблема однополых союзов (партнерств). При этом подходы к ее решению разнятся до противоположности.

Так, О. Ю. Косова полагает, что из социологического понятия семьи вполне определенно выводится заключение о невозможности союзов лиц одного пола, хотя автор и не отрицает, что в различном историческом времени, социальном и правовом пространствах такие состояния существовали и существуют сейчас. «С точки зрения физической природы человека и законов развития общества, – утверждает автор, – это аномалия. Значит, и их правовое признание – правовой нонсенс»[254]254
  См.: Косова О. Ю. О предмете семейного права. С. 78.


[Закрыть].

Признавать такие союзы браком (да и вообще признавать их неким явлением de jure), полагают представители различных конфессий и, в частности, Русской православной церкви, значит приглашать человека к греху… В последнее время осуждение подобных союзов прозвучало и из Ватикана, несмотря на широкое распространение в Европе иного общественного мнения и принятие соответствующих законов. (Вспомним, кстати, что в недалекой советской истории «мужеложество» преследовалось уголовным законом.)

Ряд цивилистов рассматривают даже факт смены пола одним из супругов (в уже заключенном браке) либо как «социальную смерть» и основание к автоматическому прекращению брака после вынесения судебного решения об объявлении лица умершим (Д. И. Степанов), либо как основание прекращения брака без развода (Л. А. Смолина), либо как основание расторжения брака (М. Н. Малеина). Последняя, впрочем, допускает сохранение брака, в котором однополые люди ведут общее хозяйство, воспитывают детей, но не выполняют роль мужа и жены по отношению друг к другу[255]255
  См.: Смолина Л. А. Правовое регулирование отношений супругов и бывших супругов. С. 10–11.


[Закрыть]. (Впрочем, это допущение, особенно во второй своей части, ничем не может быть обеспечено…)

Н. А. Алексеев считает, что дискриминация сексуальных меньшинств в семейных отношениях существует, однако носит не прямой, а косвенный характер и является следствием не наличия, а отсутствия правового регулирования. В силу того, что отношения между однополыми партнерами российским семейным законодательством не признаются, в совместной жизни подобных пар возникает немало проблем, являющихся юридическим следствием такого непризнания (защита имущественных прав и интересов, невозможность усыновления, приема детей на воспитание в иных законных формах и т. д.[256]256
  См.: Алексеев Н. А. Правовое регулирование положения сексуальных меньшинств. М., 2002. С. 214–221.


[Закрыть]).

Однополые союзы, как известно, стали очевидным и общественно признаваемым явлением в 80–90-е гг. XX в. Впервые институт зарегистрированного однополого партнерства появился в 1989 г. в Дании, затем в 1993 г. – в Норвегии, 1994 г. – Швеции, 1997 г. – Нидерландах, 1999 г. – Исландии, 2001 г. – Финляндии. В 2001 г. в Германии был принят закон «О прекращении дискриминации однополых союзов: пожизненных партнерствах». В настоящее время, констатирует С. В. Сивохина, свыше двух десятков государств приняли законы о партнерствах (дополнительно к перечисленным – Франция, Бельгия, Канада, Австрия, Израиль, Швейцария, Великобритания и др.). В ряде государств он легализован на региональных уровнях – в Испании (Каталония и др.), Италии (Тоскания и др.), Австрии, Бразилии, США (Гаваи, Калифорния, Вермонт, Дакота, Нью-Йорк, Мэн и др.[257]257
  См.: Сивохина С. В. Понятие брака и условия его действительности в современном праве России и Франции. С. 118–119.


[Закрыть]).

В конце XX в. наметились две тенденции в развитии этого блока семейного законодательства. В большинстве стран законодательные органы исходили и исходят из того, что брак не может быть заключен между лицами одного пола, поскольку тому препятствуют национальные и религиозные традиции и/или соответствующие конституции. При этом не разрешаются и иные формы союзов – партнерства. В странах, где однополые союзы разрешены, брак, как правило, остается союзом мужчины и женщины, хотя в ряде из них правовые последствия однополых партнерств, особенно в имущественном плане, существенно приближены к брачному союзу[258]258
  См.: Гражданское и торговое право зарубежных государств. Т. 2. С. 521–522.


[Закрыть].

Особое место занимают Нидерланды, где на уровне законодательства в корне изменено представление о браке как семейном союзе только мужчины и женщины: в соответствии с нормой ч. 1 ст. 30 ГК «брак может быть заключен между двумя лицами разного или одного пола»[259]259
  Там же. С. 525.


[Закрыть].

Законодательным экспериментом Франции стала социально-экономическая модель зарегистрированного партнерства – на основе закона 1999 г. «О гражданском пакте солидарности» (с последующим внесением в ГК Франции положений о самостоятельном гражданско-правовом договоре), поддержанного почти половиной населения страны (при том, что 13 тыс. мэров городов и президент республики Ж. Ширак выступили против любых имитаций брака[260]260
  См.: Сивохина С. В. Указ. соч. С. 119–120.


[Закрыть]).

Участники договора о партнерстве должны отвечать определенным требованиям: возраст, дееспособность, несостояние в браке или другом партнерстве. Именно это позволяет ряду исследователей признавать его косвенную семейно-правовую природу, хотя формально-юридически он таковым не является[261]261
  См.: Алексеев Н. А. Гей-брак: Семейный статус однополых пар в международном, национальном и местном праве. М., 2002. С. 107.


[Закрыть]. В отличие от брака, заключение которого требует регистрации в мэрии, партнерство регистрируется в суде. Расторжение осуществляется как на основе взаимного согласия, так и при наличии спора также в суде. К правовым последствиям относятся: возникновение совместной собственности (если иное не предусмотрено договором), право на социальное обеспечение по семейному типу, право требовать совместного отпуска (при работе в одной компании), перевода в область проживания партнера (для лиц, работающих в государственной администрации), право на долгосрочную визу для партнера-иностранца (с последующим получением вида на жительство), на налоговые льготы (после трех лет сожительства). Не возникает, однако, аналогий с браком в области наследования и налогообложения[262]262
  См.: Сивохина С. В. Указ. соч. С. 122–126.


[Закрыть].

По мнению Н. А. Алексеева, французская модель служит образцом для стран, не готовых сразу перейти к институту зарегистрированного партнерства для однополых пар и признать их семейный статус, ибо пакт не наносит ущерба традициям брака и не разрушает материю семейного права. Автор предлагает инкорпорировать в российское законодательство правовую конструкцию партнерства, альтернативную браку, – предпочтительно не семейно-правовой, а гражданско-правовой принадлежности. Этот вариант, с его точки зрения, вызовет меньше споров и возражений. Н. А. Алексеев считает необходимым ввести в ГК РФ договор социально-экономического партнерства – это даст возможность однополым парам получить некоторые экономические преимущества и официальное признание отношений. Договор должен заключаться в письменной форме и подлежать нотариальному удостоверению. На втором этапе либерализации законодательства автор предполагает корректировку разнополой сущности брака[263]263
  См.: Алексеев Н. А. Указ. соч. С. 373–376.


[Закрыть].

С. В. Сивохина полагает, что законодательный эксперимент, захлестнувший многие страны Европы, «в условиях патриархальной России представляется несвоевременным и даже кощунственным, если учесть низкий уровень правовой культуры населения, господство правового нигилизма… высокую степень распространенности гомофобии, игнорирование государством проблемы внебрачных сожительств, а также если учесть скромную, едва заметную политику государства в социальной сфере». Особенно беспокоит автора возможное разрешение воспитания и усыновления детей однополыми парами[264]264
  Сивохина С. В. Указ. соч. С. 129.


[Закрыть].

Так или иначе какие-то эксперименты в этой области нас, безусловно, не минуют. Лидеры России постоянно подчеркивают европейские статус и традиции нашей страны, а «европейский канон», которого Россия пытается придерживаться, в гендерном плане, как видим, много либеральнее нашей правовой доктрины. Ввиду светского характера государства категорическое осуждение однополых союзов православною церковью также не может быть принято за основу указанной доктрины. В вопросах же венчания и проповеди любви в классическом браке церковь, соответственно, также самостоятельна.

Этапность продвижения к юридическому признанию партнерств, предложенная Н. А. Алексеевым, на наш взгляд, не может быть принята: с одной стороны, вряд ли их природа является гражданско-правовой (это явный лично-правовой союз с семейными элементами), с другой стороны, не следует ставить перед законодателем и перспективную цель приближения таких партнерств к браку, а тем более – отождествления с ним. (Данные союзы с биологической точки зрения не относятся к нормам человеческой природы.) Допущение для участников партнерства приемного родительства, усыновления и иных прав в области попечения над детьми также представляется неприемлемым, так как образцы жизнедеятельности партнеров будут оказывать очевидное влияние на воспитуемого ребенка, в котором в большинстве случаев изначально заложены обычные природные потребности.

О. И. Баженова отмечает, что прямого запрета рассмотрения однополых союзов в качестве вида семейных отношений нет, так как норма ст. 2 СК РФ допускает регулирование семейным законодательством отношений между «иными лицами»[265]265
  См.: Баженова О. И. Действительность брака в Российской Федерации. М., 2006. С. 158.


[Закрыть]. Однако это утверждение не соответствует смыслу указанного нормативного предписания: отношения иных лиц могут быть включены в сферу семейно-правовой регуляции в случаях и пределах, предусмотренных семейным законодательством. (Сложнее вопрос о признании таковых союзов «с иностранным элементом», о чем далее размышляет О. И. Баженова, опираясь на норму ст. 166 СК РФ[266]266
  См.: Баженова О. И. Действительность брака в Российской Федерации. С. 160–163.


[Закрыть].)

В любом случае, прежде чем менять правовую доктрину в указанном направлении (если это вообще состоится), следует либерализовать отношение последней к фактическому браку, основанному на классическом семейном союзе мужчины и женщины.

2.4. Брачный договор

Термин «брачный договор» является условным. Во-первых, исторически он совпадал с договором о заключении брака. Так, у древних славян два из трех способов такового заключения (похищение, покупка, приведение) являлись сделками: 1) передача купленной невесты сопровождалась «запродажной сделкой»; 2) «приведение» невесты – приданым [267]267
  См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Ростов н/Д, 1995. С. 404–406.


[Закрыть]. Приданое, как известно, сохранило свое значение в России, пусть и не всегда в качестве обязательного элемента (союз с «бесприданницей»), вплоть до начала ХХ в. Одна из причин «теремного» быта девиц, отмечает Н. Л. Пушкарева, коренится в том, что к середине ХVI в. знатные девицы-московитки превратились в род весьма дорогого «товара», которым торговали родители, заключая династические союзы[268]268
  См.: Пушкарева Н. Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (Х – начало ХIX в.). М., 1997. С. 45.


[Закрыть]. Роль предварительного договора играли соглашения о помолвке, которые, например, в XII в. включали условие о неустойке, если свадьба расстроится по вине ветреника-мужчины. С XVI в. появилась и формула о штрафе с родственников несогласной на брак невесты. Близкие родственники, разумеется, старались не допустить таких инцидентов. Однако были и дошедшие до нас исключения: богатая бабушка Марфа (начало 1560-х гг.), любя внучку Авдотью, продала два села, чтобы выплатить штраф жениху, за которого, влюбившись в другого, внучка отказалась идти замуж[269]269
  Пушкарева Н. Л. Частная жизнь русской женщины. С. 14–15.


[Закрыть]. В крестьянкой среде акт заключения брака рядом цивилистов квалифицировался как обычная имущественная сделка – договор типа купли-продажи (Н. Г. Оршанский, К. Кавелин, А. Ефименко). Однако с этим соглашались далеко не все (С. В. Пахман, Д. И. Мейер и др.[270]270
  Подробнее об этом см. в параграфе о браке.


[Закрыть]). В допетровскую эпоху «брачным договором» нередко определялось время заключения брака, приданое невесты или выводные деньги со стороны жениха, оговаривались свадебные расходы, подарки, залоги, задатки и т. д.[271]271
  См., например: Максимович Л. Б. Брачный договор в российском праве. М., 2003. С. 14.


[Закрыть]

Л. Б. Максимович полагает, что в исконном значении понятие «брачный договор» тождественно понятию «брак»[272]272
  Там же. С. 15.


[Закрыть]. На наш взгляд, это не совсем так. Еще цивилисты XIX в. отмечали, что нередко происходит отождествление соглашения о заключении брака (в этом смысле – брачного договора, или договора о браке) с собственно браком, что не соответствует сущности последнего как пожизненного супружеского союза[273]273
  Подробнее об этом также см. в параграфе о браке.


[Закрыть].

Поскольку брак нами рассматривается как разновидность семейно-правового договора о создании супружеской семейной общности, постольку выстраивается цепочка: соглашение о заключении брака, брак как договорное правоотношение и брачный договор как необязательное, но допустимое семейным законом соглашение об имущественных правоотношениях супругов, строящихся на основах, отличных от законного режима.

В контексте действующего семейного законодательства, российского и большинства других стран, с этим (кроме констатации «брак – семейно-правовой договор») соглашается и Л. Б. Максимович[274]274
  Максимович Л. Б. Указ. соч. С. 16.


[Закрыть].

Российская версия сферы применения брачного договора весьма ограничительна. В соответствии с нормой ст. 4 °CК РФ последний является соглашением лиц, вступающих в брак, или супругов только об их имущественных правах и обязанностях в браке и (или) в случае его расторжения, т. е. в правоотношениях собственности и алиментном.

Между тем в ряде стран содержательный объем данного договора существенно больше. Так, его англо-американская модель допускает урегулирование не только имущественных отношений, но и отношений, связанных с воспитанием и содержанием детей[275]275
  См., например: Гражданское и торговое право зарубежных государств. С. 536; Семейное право Российской Федерации и иностранных государств. М., 2005. С. 89.


[Закрыть]. Норма ст. 13 Кодекса Республики Беларусь о браке и семье в целях «укрепления брака и семьи, повышения культуры семейных отношений, осознания прав и обязанностей супругов, ответственности за детей и друг за друга» также предполагает в брачном договоре регулирование не только имущественных, но и личных отношений: формы, методы и средства воспитания детей, место их проживания, алиментирование, порядок общения с детьми отдельно проживающего родителя, а также другие вопросы содержания и воспитания детей в случае расторжения брака. Более того, устанавливается, что в данном договоре «могут быть урегулированы и другие вопросы взаимоотношений между супругами, если это не противоречит законодательству о браке и семье».

Л. Б. Максимович отмечает, что российский законодатель предпочел не англо-американскую, а континентальную модель (Франции, Германии, Италии и др.), – это «позволило решить вопрос взвешенно и осторожно, о чем свидетельствует намеренное сужение рамок брачного договора путем ограничения его содержания законом». Ограничение инициативы супругов имущественным аспектом, продолжает автор, произведено не только потому, что личные права и обязанности не могут быть принудительно осуществлены, но и из-за опасения многочисленных нарушений прав и законных интересов граждан[276]276
  См.: Максимович Л. Б. Указ. соч. С. 81.


[Закрыть]. П. В. Крашенинников сразу по следам принятия СК РФ констатировал, что кодекс «к счастью, нельзя назвать революционным документом», потому что, «учитывая сложность и деликатность семейных отношений, законодатель достаточно осторожно отнесся к построению новых правовых конструкций»[277]277
  См.: Крашенинников П. В. Вступительная статья // Семейный кодекс Российской Федерации с постатейными материалами. М., 1996. С. 5.


[Закрыть].

Вероятно, американский и белорусский законодатели (коих, кстати, никак не заподозришь в нормативном «сговоре»), к несчастью, не были осторожны…

Между тем, во-первых, не всякие личные права и обязанности исключают принудительное осуществление (например, вопрос о месте проживания ребенка может быть обеспечен данной технологией), во-вторых, не всякие из них, если исходить не из традиций гражданского права, а из начал семейного закона, должны отвечать этому признаку. Часть положений закона вполне может быть ориентирована на позитивную ответственность супругов и регулятивные (нормально развивающиеся) отношения в семье. Кроме того, различного рода соглашения о детях супругами могут заключаться[278]278
  Подробнее об этом см. в соответствующем параграфе по вопросу расширения сферы брачного договора за счет личных правоотношений между супругами. См. также: Князева Е. В. Диспозитивность в семейном праве: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2003. С. 13.


[Закрыть]. Почему же им категорически нет места в брачном договоре?..

И наконец, мы как раз и не наблюдаем взвешенной позиции законодателя, так как все ограничители свободы брачного договора, которые предусмотрены семейным законом (п. 3 ст. 42 СК РФ), либо относятся к классике цивилистики (обеспечение равноправия, запрет ограничения правоспособности и т. д.), либо предельно размыты, требуют оценочной и конкретизирующей деятельности, которую супруги осуществлять по общему правилу не могут, будучи непрофессионалами, а нотариусы – не должны по сущности своего статуса.

При этом супруги, выбирая технологию брачного договора, в противовес законному режиму вольны довести ситуацию до противостояния его содержания методологии бездоговорного («законного») регулирования, установив принцип раздельности имущества (что сделать вправе – п. 1 ст. 42 СК РФ) и проигнорировав положения о способах участия в доходах друг друга и порядке несения каждым из них семейных расходов (что также сделать вправе – в соответствии с буквальным толкованием правила ч. 3 п. 1 ст. 42 СК РФ).

«В принципе режим раздельности, – отмечает М. В. Антокольская, – можно назвать наиболее справедливым для современной семьи, в которой оба супруга в более или менее равной степени делят домашние обязанности и оба имеют самостоятельные доходы». Такой режим, продолжает автор, является предпочтительным и для семей, где жена имеет более высокий доход по сравнению с мужем и при этом несет на себе львиную долю обязанностей по ведению домашнего хозяйства, заботе о детях и их воспитании. И главное: М. В. Антокольская полагает, что при режиме раздельности «необходимо определить, в какой мере каждый из супругов будет выделять средства на ведение общего хозяйства, оплату общего жилища и другие общие расходы»[279]279
  См.: Антокольская М. В. Семейное право. М., 1997. С. 170.


[Закрыть]. Такая трактовка, верная по сути, является императивной – в то время как соответствующие правила ст. 42 СК РФ имеют диспозитивный характер. Разумеется, можно применить ссылку на общие начала семейного законодательства: семейные отношения должны строиться на основе взаимопомощи и ответственности перед семьей всех ее членов (ч. 2 п. 1 ст. 1 СК РФ); супруги обязаны «содействовать благополучию и укреплению семьи, заботиться о благосостоянии и развитии своих детей» (п. 3 ст. 31 СК РФ). Но это, как мы уже отмечали, оценочные характеристики, поэтому, кроме опоры на них, необходимо императивным образом сформулировать указанные требования в норме ч. 3 п. 1 ст. 42 СК РФ.

Правила ст. 42 СК РФ не содержат и никаких ограничителей свободы договора в целях обеспечения интересов общих несовершеннолетних детей как членов данной «супружеской семьи». Между тем положения законного режима (п. 5 ст. 38, п. 2 ст. 39 СК РФ) являются в этом смысле достижениями российского законодательства, воплощением его социального, гуманитарного начала. То же касается и защиты интересов социально слабой стороны (супруга), на проблемы которой М. В. Антокольской и другими авторами вообще не делается акцента. Полагаем, что и в этой связи нормы о брачном договоре должны быть скорректированы – в соответствии с началами семейного законодательства, т. е. прежде всего предусмотрены обязанности субъектов договора по формированию семейного бюджета и охранно-защитная компонента в части социально значимых имущественных интересов самих супругов и их общих несовершеннолетних детей. Мы солидарны с мнением Л. Ю. Михеевой о необходимости сохранения в том или ином, пусть и ограниченном, виде конструкции общей совместной собственности и более взвешенном сближении в этом вопросе имущественных институтов семейного законодательства с соответствующими институтами законодательства гражданского[280]280
  См.: Михеева Л. Ю. К вопросу о совершенствовании норм семейного законодательства, регулирующих отношения супругов по поводу имущества // Труды института государства и права РАН. 2008, № 2. С. 178.


[Закрыть].

* * *

Как в действующем варианте, так и в вариантах de lege fеrenda (расширение социальных ограничений диспозитивности, содержания – за счет некоторых личных прав и обязанностей), брачный договор является комплексным, смешанным, а его природа (особенно в усовершенствованных случаях) – семейно-правовой или, но в меньшей мере, двойственной.

По этому поводу полного единства мнений среди цивилистов нет, причем большинство с данным утверждением не согласны. Так, А. А. Иванов утверждает: брачный договор – обычная гражданско-правовая сделка и потому подчиняется правилам о сделках, обязательствах и договорах[281]281
  См.: Гражданское право / под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. Ч. 3. С. 310.


[Закрыть]. Б. М. Гонгало и П. В. Крашенинников также полагают, что исследуемое явление не относится к уникальным, оно – одно из многих в ряду гражданско-правовых договоров: 1) сама возможность его заключения предусматривается в ГК РФ; 2) изменение и расторжение производятся по основаниям и в порядке, установленным гражданским законом (п. 2 ст. 43 СК РФ)[282]282
  См.: Комментарий к Семейному кодексу Российской Федерации / под общ. ред. П. В. Крашенинникова и П. И. Седугина. М., 1997. С. 89; Семейное право / под ред. П. В. Крашенинникова. М., 2007. С. 103–104; Гонгало Б. М., Крашенинников П. В. Брачный договор. М., 2006. С. 12.


[Закрыть]. М. В. Антокольская столь же категорична в решении этого вопроса: во-первых, в общем виде брачный договор урегулирован нормами ГК РФ; во-вторых, невозможно объяснить, почему в отношении общего имущества супругов должны действовать особые семейные соглашения, а в отношении раздельного – обычные гражданские договоры[283]283
  См.: Антокольская М. В. Указ. соч. С. 167.


[Закрыть]. Да и само название свидетельствует об этом же[284]284
  См.: Антокольская М. В. Лекции по семейному праву. М., 1995. С. 118.


[Закрыть]. На гражданско-правовую природу брачного договора указывают также М. И. Брагинский, В. В. Витрянский[285]285
  См.: Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право. М., 1997. С. 206.


[Закрыть], Е. А. Чефранова[286]286
  См.: Чефранова Е. А. Имущественные отношения в российской семье. М., 1997. С. 53.


[Закрыть] и др.

Л. М. Пчелинцева[287]287
  См.: Пчелинцева Л. М. Семейное право России. М., 2004. С. 206.


[Закрыть], Л. Б. Максимович подчеркивают его сложную правовую природу. Так, последняя пишет: «Брачный договор обладает столь яркой и очевидной спецификой, что никак не может быть отнесен к обычным гражданско-правовым сделкам или договорам». «Супружеская общность, – продолжает автор, – не только экономическая, но бытовая, психологическая, эмоциональная, физическая – обусловлена самим браком. Именно это оказывает существенное влияние на супружеские имущественные отношения. …Вместе с тем брачный договор предназначен для регулирования именно имущественных отношений между супругами. И с этой точки зрения он, несомненно, является инструментом гражданского права…»[288]288
  См.: Максимович Л. Б. Указ. соч. С. 24.
  Исследуя специфику брачного договора по белорусскому семейному закону, Л. А. Лавникович также подчеркивает его «преимущественно гражданско-правовой характер, несмотря на возможность регулирования им и личных семейных отношений». Распространяя на последние гражданско-правовые технологии, автор допускает применение в качестве санкций за неисполнение лично-правовых обязанностей штрафа (пени). (См.: Лавникович Л. А. Брачный договор: понятие и сущность. Минск. 2006. С. 59, 118.) Такое весьма своеобразное допущение как раз и проистекает из утверждения о гражданско-правовой природе брачного договора. Оно демонстрирует возможный вектор развития законодательства и правоприменительной практики.


[Закрыть].

Во-первых, тождество терминов и схожесть определений, как мы уже отмечали в главе I данной работы, отнюдь не всегда ведет к поглощению «вторичных аналогов» (договоров в международном, административном, трудовом праве и др.) первичным источником.

Во-вторых, регуляция в наиболее общем (совершенно неконкретном) виде исследуемых отношений[289]289
  См.: Нечаева А. М. Семейное право. М., 2006. С. 134.


[Закрыть] гражданским законом (п. 1, ч. 3 п. 2 ст. 256 ГК РФ) не с очевидностью свидетельствует об «узурпации» гражданско-правовой власти над брачным договором. Например, наличие норм ст. 47 ГК РФ «Регистрация актов гражданского состояния» и ст. 30–39 ГК РФ об опеке малолетних не подрывает в значительной части административно-правовой природы регистрации АГС и семейно-правовой природы попечения над детьми. Законы систематики, может быть, и требуют упоминания в ГК РФ тех или иных понятий и институтов, но, коль скоро их существенные характеристики находятся в других отраслевых образованиях, а частные цели соответствуют стратегическим целям последних, природа таких понятий, норм и отношений вполне может быть и не гражданско-правовой или, по крайней мере, как мы уже отмечали, смешанной (двойственной). Субсидиарное, по аналогии и прямое применение гражданского законодательства к брачному договору, пусть и более масштабное, нежели к другим явлениям семейно-правовой сферы, также не с очевидностью указывает на его исключительно гражданско-правовую природу: указанные технологии корректируются положениями ст. 4 и 5 СК РФ о соответствии их содержания специфике семейных отношений.

В-третьих, сначала законодатель (в том числе те же цивилисты как участники проектирования закона) создает модель, возможно ошибочную или, по крайней мере, отрицающую прежний опыт добрачного регулирования брачных отношений, неточную, неоптимальную, а затем предлагает самому себе (в лице цивилистов-проектантов) использовать ее в качестве базовой теоретической предпосылки.

Семейно-правовую природу отстаивают О. Н. Низамиева, И. В. Злобина, Л. А. Смолина и некоторые другие цивилисты[290]290
  См.: Низамиева О. Н. Договорное регулирование имущественных отношений супругов: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 1999. С. 7–8; Злобина И. В. О юридической сущности брачного контракта: гражданско-правовая сделка или супружеский контракт // Закон и право. 2001. № 8. С. 42; Смолина Л. А. Правовое регулирование отношений супругов и бывших супругов: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2006. С. 14.


[Закрыть]. Основные аргументы (как и у автора данного параграфа[291]291
  См., например: Тарусина Н. Н. Семейное право. С. 16.


[Закрыть]) сводятся к специфике субъектного состава (лица, вступающие в брак; супруги), цели договора – регулирование имущественных отношений семейной общности, ориентации на общие начала семейного законодательства, кои, что предельно важно, принципиально отличаются от начал законодательства гражданского – в силу существенного отличия объектов регуляции[292]292
  Подробно об этом см. в параграфе 2.1.


[Закрыть]. Среди особых оснований недействительности брачного договора, отмечает Л. А. Смолина, имеются и неизвестные ГК РФ, например «условия, которые ставят одного из супругов в крайне неблагоприятное положение» (п. 2 ст. 44 СК РФ)[293]293
  См. там же.


[Закрыть].

Кроме того, как мы уже подчеркивали, российский эксперимент с брачным договором не во всем успешен, особенно в социально-гуманитарной области. Если дополнительные ограничители его свободы будут введены, а сфера применения расширена, семейно-правовое начало существенно усилится.

* * *

Не ставя перед собой цели подробного анализа вариантов содержания брачного договора и других его нормативных составляющих, остановимся лишь на наиболее дискуссионных аспектах.

Так, с точки зрения многих цивилистов, не вполне ясен его субъектный состав. Во-первых, нуждается в уточнении формула «лица, вступающие в брак». О. Ю. Косова предлагает ограничительное толкование нормы: формулировка ст. 4 °CК РФ дает основания считать, что при удостоверении брачного договора стороны должны представлять нотариусу доказательства своих действительных намерений вступить в брак, например, справку органа ЗАГС о подаче ими заявления о вступлении в брак[294]294
  См.: Косова О. Ю. Семейное и наследственное право России. М., 2001. С. 90.


[Закрыть].

Полагаем, что ничто в тексте закона не указывает на такую формализацию поведения. Неточность термина, отмечает Л. Б. Максимович, обусловлена примененной конструкцией причастного оборота, обозначающего незаконченное действие; можно было бы избежать неточности при использовании формулы «лица, собирающиеся (или намеревающиеся) вступить в брак»[295]295
  См.: Максимович Л. Б. Брачный договор в российском праве. С. 33.


[Закрыть]. Е. А. Чефранова предлагает сходный вариант: «лица, имеющие намерения вступить в брак»[296]296
  См.: Чефранова Е. А. Указ. соч. С. 53.


[Закрыть]. Хотя помолвка и статус жениха и невесты, подчеркивает Л. Б. Максимович, не имеют по российскому семейному законодательству юридического значения, мужчина и женщина приобретают право заключить брачный договор именно с момента принятия совместного решения о вступлении в брак, а не с момента подачи соответствующего заявления в орган ЗАГС. К тому же факт подачи заявления не следует переоценивать: примерно 8 % от числа лиц, подавших такие заявления, не являются впоследствии на регистрацию брака[297]297
  См.: Максимович Л. Б. Указ. соч. С. 34; Кузнецова И. М. Семейное право. М., 1991. С 31.


[Закрыть].