Текст книги "Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1"

Как это организовано: структура книги

Книга содержит семь глав, Введение и Заключение. В Главе 1 рассказывается о жестких структурах, теории, отправная точка которой уже была представлена ранее, а именно: рудиментарное разделение трех сфер социального действия или полное его отсутствие. Мы излагаем аргументацию в четыре этапа и используем цивилизационную теорию, а также ряд исторических и научных / аналитических источников, чтобы реконструировать развитие региона, начиная с докоммунистических времен через коммунизм и заканчивая посткоммунистической эпохой. Если выделить основные общественные и управляющие институты, сложившиеся вследствие отсутствия разделения, мы можем выявить те аспекты, которые требуют освещения, и обновить описательный язык в многомерном каркасе нашей аналитической теории.

Используя принцип, лежащий в основе жестких структур, мы можем приступить к разработке концептуальной модели. Глава 2 посвящена государству. Помимо определения основных понятий инструментария, таких как «государство», «принуждение», «неформальность» и «патронаж», в этой главе также объясняется, почему такие понятия, как «государство всеобщего благоденствия» и «государство развития», могут вводить в заблуждение при описании посткоммунистических режимов. Мы также показываем, как более полезные термины, такие как «неопатримониальное государство» и «хищническое государство», могут быть логически упорядочены как часть единой аналитической модели, в которой ни одно из этих понятий не отвергается, но указывается, к какому именно аспекту государства оно относится. Рассматривая типы государств, мы предлагаем определение «мафиозного государства», а также сравниваем его с «конституционным государством» в либеральных демократиях. Определив стабильные государства, мы обращаемся к проблемам, связанным с монополией на насилие, и вводим такие концепты, как «несостоявшееся государство», «силовые предприниматели» и «олигархическая анархия». Глава завершается сравнительным анализом типов государств, где мы вводим понятия «невидимая рука», «поддерживающая рука» и «грабящая рука» для определения важнейших типов государств в рассматриваемом регионе.

Главы 3–6 посвящены характерным свойствам шести идеальных типов режимов, а характеристики стран (площадь, национальный состав, вовлеченность в мировую политику и т. п.) рассматриваются в Главе 7. Глава 3 обращается к сравнительному анализу акторов в политической, экономической и общественной сферах. Мы даем более точное и формальное определение трех сфер социального действия, после чего в нескольких разделах рассматриваем политических, экономических и социальных акторов идеального типа и их особые роли в либеральных демократиях, патрональных автократиях и коммунистических диктатурах. Эта глава также включает в себя отдельный раздел, который рассказывает об участвующей в сговоре посткоммунистической правящей элите и приемной политической семье, и заканчивается схематическим изображением структур элиты в шести режимах идеального типа (с примерами).

В Главе 4 мы приводим сравнительный анализ политических феноменов. Мы начинаем с описания трех идеологических концепций гражданской легитимности, характерных для каждого режима полярного типа: конституционализм (либеральная демократия), популизм (патрональная автократия) и марксизм-ленинизм (коммунистическая диктатура). Далее мы рассматриваем структуру демократических процессов публичного обсуждения и показываем, как связанные с его фазами институты работают в каждом режиме полярного типа. Это описание включает такие феномены, как СМИ, демонстрации, выборы, правовые системы и правоохранительные органы. В оставшейся части главы мы фокусируемся на так называемых защитных механизмах, которые поддерживают стабильность режимов идеального типа. Мы показываем либеральные демократии с разделением ветвей власти, патрональные демократии с разделением сетей власти и патрональные автократии с разделением источников власти. Кроме того, в этой главе мы рассматриваем цветные революции как специфические механизмы патрональных режимов, а также стратегии «обращения вспять» уже произошедших автократических изменений.

Глава 5 содержит сравнительный анализ экономических феноменов – это не только самая длинная, но и, вероятно, самая содержательная из всех глав. В качестве альтернативы традиционным экономическим отношениям мы используем «реляционную экономику», что важно для понимания четырех феноменов: (1) коррупции, (2) государственного вмешательства, (3) собственности и (4) сравнительных экономических систем. В пункте (1) мы проводим границу между лоббированием и коррупцией и предлагаем новую типологию коррупции, с помощью которой можно анализировать этот феномен в нескольких аспектах, включая ситуации, когда различные виды незаконной деятельности сосуществуют в так называемой криминальной экосистеме. В пункте (2) мы представляем общую теорию для разграничения нормативного и дискреционного государственного вмешательства, связанного с различными уровнями коррупции. Затем мы переходим к анализу регуляционного вмешательства и получения ренты, а также бюджетного вмешательства и функций налогообложения и расходов. В пункте (3) мы различаем три исторических процесса политической реорганизации структуры собственности и предлагаем аналитическую модель для приватизации, а также патронализации. Что касается последнего, мы подробно остановимся на правах собственности и экономическом хищничестве и предложим новый подход для экономического анализа процессов рейдерства и – в случае патрональных автократий – централизованного рейдерства. Наконец, пункт (4) касается сравнительного изучения экономических систем и описывает доминирующие и вспомогательные механизмы рыночных, плановых и реляционных экономик. Также рассматривается понятие «капитализм для корешей» и объясняется, почему оно неприменимо к таким странам, как Россия и Венгрия.

В Главе 6 мы говорим о сравнительном анализе социальных феноменов, уделяя особое внимание тому, как режим влияет на эти процессы и какие механизмы применяет, чтобы добиться поддержки большинства. Используя подходы науки о сетях, мы предлагаем концепт «клиентарного общества» как попытку осмыслить возникновение и механизмы действия патрональных зависимостей (как среди элит, так и среди других социальных групп). Вторая половина главы посвящена описанию идеологий: (1) какова разница между патрональными популистами и (радикально) правыми политиками; (2) чем отличаются друг от друга пользующиеся идеологией, управляемые идеологией и идеологически нейтральные режимы; (3) как применяется идеология. Отдельные разделы мы посвящаем понятиям ценностной и функциональной когерентности, а также запросу на популизм и тому, как он удовлетворяется. В конце главы мы приводим два резюме. Одно из них описывает популизм как идеологический инструмент коллективного эгоизма. В другом кратко излагаются наиболее важные черты, характерные для патрональной автократии, через структурированный обзор форм неформального управления.

Определив «анатомические» компоненты посткоммунистических систем, относящиеся к типу их политического режима, мы наконец можем дать определение шести идеальным типам режимов в Главе 7. Здесь мы объясняем, как треугольную концептуальную схему можно использовать для описания режимов в заданной временной точке, а также для описания их траектории. Глава содержит смоделированные траектории двенадцати посткоммунистических стран из приведенной выше треугольной концептуальной схемы (Схема 3). Мы представляем политическую эволюцию стран (1) визуально, используя треугольную схему и поясняя, как страны «перемещались» относительно шести идеальных типов режимов, и (2) в текстовой форме, в виде «иллюстративных зарисовок». Этот краткий анализ конкретных примеров в значительной степени опирается на существующие публикации, которые мы реструктурируем и переосмысливаем в целях иллюстрации траекторий идеального типа. Глава 7 заканчивается обсуждением того, что мы обошли стороной в предыдущих главах, а именно характерных особенностей стран, то есть географических, геополитических и социальных (этнических и т. д.) условий, из которых вытекают различия в режимах. Мы также обсудим концепт характерных особенностей политики и предложим альтернативную парадигму для их анализа в патрональных режимах.

Книга завершается Заключением, в котором кратко изложены основные моменты исследования. Мы также предлагаем темы для будущих исследований, поднимая вопрос о возможности пространственного и хронологического расширения наших аналитических рамок – для других регионов и будущих времен соответственно.

1. Жесткие структуры

1.1. Гид по главе

После коллапса коммунизма по всей Евразии в 1989–1990-х годах формула для смены режимов в этом регионе казалась довольно ясной: сделать шаг от однопартийной коммунистической диктатуры с монополией государственной собственности к многопартийной парламентской демократии, в основании которой лежат частная собственность и рыночная экономика. Тот факт, что эта идея потерпела неудачу в нескольких посткоммунистических странах, породив своеобразные типы режимов, замерших на пути к либерально-демократическому идеалу, требует обновления языковых инструментов, используемых для описания таких систем. Но насколько далеко должна зайти эта языковая реформа и какие компоненты должны быть переосмыслены и исключены из языка, изначально созданного для описания политических систем западного типа, зависит от того, как мы объясняем провал посткоммунистического транзита. Чем более системными и структурными мы считаем его причины, тем более глубинное обновление нам необходимо. Кроме того, рассуждения о причинах развития специфических посткоммунистических режимов с необходимостью указывают на некоторые феномены-триггеры, которые являются отправной точкой для переосмысления и идентификации принципиально иных явлений.

На наш взгляд, явления, определяющие развитие посткоммунистического региона, можно обобщить термином «жесткие структуры», который отсылает нас к фундаментальным причинам, требующим глубинного обновления терминологии[78]78
  Отсюда заглавие работы Б. Мадьяра «Жесткие структуры»: Magyar B. Stubborn Structures. Reconceptualizing Post-Communist Regimes. Budapest; New York, NY: CEU Press, 2019.


[Закрыть]. Жесткие структуры – это комбинация культуры и истории. Мы утверждаем, что в докоммунистических обществах степень разделения сфер социального действия была разной в зависимости от цивилизации, к которой эти общества принадлежали (мы определяем «цивилизацию» так же, как ее определял Питер Каценштейн). Возникшие в результате общественная структура, культурные особенности и образ жизни были впоследствии подчинены коммунистической системе, образовавшей своего рода общий «политический колпак», надетый на разные народы. Под этим колпаком все предшествующее общественное развитие было остановлено и заморожено из-за насильственного вмешательства политических диктатур. Однако десятилетия диктаторской власти трансформировали существующие социальные закономерности и породили новые, что привело к образованию общественных структур особого рода. Когда распался Советский Союз, в стремящихся к демократии странах изменилась только политическая система и формальные институты, а акторы, действовавшие в рамках этих институтов, вернулись к своему первоначальному пониманию разделения сфер. В результате формальные институты были пронизаны и подорваны неформальными процедурами, включающими навязывание неформальных институтов, таких как приемная политическая семья (патрональные сети, политико-экономические кланы [♦ 2.2.2.2, 3.6]). Эти особенности определяли тип режима и его динамику спустя годы после «отхода» от коммунизма и в основном зависели от цивилизационной принадлежности отдельных стран с периодическими попытками поиска своего пути.

«Поиск пути», в противоположность «эффекту колеи», указывает на то, что жесткость не означает детерминизм. Скорее, она присваивает определенные (более высокие) вероятности различным результатам развития. Действительно, после распада Восточного блока бывшие коммунистические страны продемонстрировали большое разнообразие путей развития, от сохранения диктатуры до успешной демократизации, не говоря уже о тех странах, в которых сформировались вышеупомянутые своеобразные режимы. В целом понятие «эффект колеи» возникает, когда общество создает режим, который находится в гармонии с его культурными глубинными структурами (то есть с доминирующим представлением о разделении сфер), тогда как «поиск пути» означает игнорирование ожиданий через построение такого режима, который выходит за цивилизационные рамки общества. Однако даже в таких случаях, в том числе в странах, где «сложились» либеральные демократии, прошлое почти неизменно просвечивает сквозь вновь построенные политические системы, а закономерности развития отчетливо прослеживаются в тех структурах, которые мы рассматриваем.

Первая глава разделена на пять частей. Части 1.2–5 раскрывают основную идею жестких структур через четыре тезиса. Тезис А представляет собой общее утверждение о взаимосвязи между разделением сфер социального действия и возможными типами режимов и закладывает основу для следующих трех тезисов, которые сфокусированы на этом утверждении в его связи с эволюцией посткоммунистических режимов. Тезис B посвящен докоммунистическому периоду и постулирует, что разделение сфер было тесно связано с цивилизационными границами. Хотя мы используем понятие «цивилизационные границы», как это делал Хантингтон, мы принимаем во внимание критику его подхода и склоняемся к более обоснованному пониманию «цивилизации», разработанному Каценштейном. Тезис С касается коммунистической системы, представляющей собой насильственное вмешательство, которое остановило и повернуло вспять разделение сфер социального действия. Наконец, тезис D утверждает, что демократизация не повлияла на разделение сфер. Она вылилась в одноуровневую трансформацию, которая повлекла за собой системное искажение демократического институционального устройства новых посткоммунистических стран.

Следом за очерчиванием понятия «жесткие структуры» в Части 1.6 мы представляем шесть режимов в концептуальном пространстве треугольника, показанного на Схеме 3 [♦ Введение]. Этот треугольник объединяет понятие жестких структур с господствующим подходом гибридологии и предоставляет общие основания для концептуального инструментария, который формирует остальную часть книги. Однако прежде чем мы начнем, необходимо сделать важное замечание: каждое определение, которое мы даем в этой главе, следует рассматривать как предварительное. В этой книге определение для каждого концепта инструментария дается в контексте других концептов, которым также даются определения, что делает их разграничение абсолютно ясным. Такое подробное описание концептов чрезмерно «растянуло» бы эту главу, испортив общую картину, для описания которой требовалось понятие «жесткие структуры». Таким образом, выбранные феномены определены здесь только в целях раскрытия нашей основной идеи, а более точной концептуализацией мы займемся в последующих главах.

1.2. Тезис A. Тип режима зависит от разделения сфер социального действия

Аргумент о жестких структурах состоит из четырех тезисов. Тезис А предоставляет общую основу для интерпретации развития режимов, включая эволюцию посткоммунистических режимов, которая изложена в остальных трех тезисах.

Тезис А . Степень разделения сфер социального действия делает одни типы режимов в стране вероятными, а другие – невозможными. Разделение сфер проявляется в виде норм, в соответствии с которыми действуют акторы, «населяющие» этот режим», что, в свою очередь, предполагает определенную степень разделения для нормального функционирования. Вероятными будут те режимы, которые предполагают ту же степень разделения сфер, что и его акторы. Напротив, невозможными будут те режимы, которые подразумевают другую степень разделения, чем его акторы. Если устанавливается «невозможный» режим, он будет (a) либо слабым и склонным к трансформации в более вероятный тип, либо (b) введет специальные (эффективные) механизмы, чтобы избежать этой трансформации.

Разделение сфер социального действия упоминалось во Введении, но в Главе 3 [♦ 3.2] мы даем более формальное его определение, а также определение самих сфер. Разделение сфер можно понимать на двух уровнях: (a) на уровне акторов и (b) на уровне формальных институтов. Социальное действие на обоих уровнях рассматривается в работе Оффе, который различает три типа: политическое, экономическое и общинное социальное действие (см. Текстовую вставку 1.1)[79]79
  См. также: Offe C. Civil Society and Social Order: Demarcating and Combining Market, State and Community // European Journal of Sociology. 2000. Vol. 41. № 1. P. 71–94. О других авторах использующих такую же или похожую классификацию см.: Goodin R. Democratic Accountability: The Third Sector and All // European Journal of Sociology. 2003. Vol. 44. № 3. P. 359–396; Philp M. Defining Political Corruption // Political Studies. 1997. Vol. 45. № 3. P. 436–462.


[Закрыть]. «Сфера» означает сообщество акторов, которые участвуют в данном типе действия. Однако два уровня отличаются тем, как проявляется разделение сфер. На уровне акторов «степень разделения» сфер означает неформальное понимание акторами своих ролей, действий и мотивов, ограниченных определенными сферами. При этом о разделении сфер социального действия можно говорить, если не происходит «перехлеста» ролей акторов, принадлежащих различным сферам. Разделение не означает, что индивид участвует только в одном типе социального действия. Оно означает, что, хотя человек выполняет разные социальные роли, его действия и мотивы в одной роли не влияют на его действия и мотивы в другой. Например, руководитель организации занимается политической деятельностью, но в своей семейной жизни он также может быть вовлечен в общинное действие. И если сферы социального действия отделены друг от друга, то его чувство принадлежности к семье и взаимные семейные обязательства не определяют его политические действия. Точно так же экономический актор может быть предпринимателем и другом политика, но если сферы социального действия отделены друг от друга, их дружеские отношения (относящиеся к общинной сфере) никак не сказываются на решениях в основной сфере деятельности. Политик остается политиком, только если фокус его действий и интересы ограничены политической сферой (получение большей политической власти, большего количества голосов и т. д.), тогда как предприниматель остается предпринимателем, только если фокус его действий и интересы ограничиваются экономической сферой (прибыльность, превосходство над конкурентами и т. д.).

Текстовая вставка 1.1: Три типа социального действия

[П]олитическое действие встроено в государственную структуру и лимитировано такими свойствами, как достижение и использование легитимных полномочий, ответственность, иерархия, а также использование подзаконной власти, позволяющей отдавать приказы и добывать ресурсы. Критерий оценки ее качества – это легальность. Экономическое действие представляет собой регулируемое через договоры стремление к приобретению благ в рамках правовых норм, определяющих, среди прочих моментов, таких как права собственности, множество вещей и услуг, которые можно и нельзя продавать. Критерием качества экономического действия является прибыльность. Наконец, общинное действие определяется чувством взаимной обязанности между индивидами, разделяющими одну идентичность или культуру: например, между людьми, принадлежащими к одной семье или религиозной группе, живущими в одном месте и т. д. Критерий качества общинного действия – это разделяемые ценности и разделяемые понятия о морали[80]80
  Offe C. Political Corruption: Conceptual and Practical Issues // Building a Trustworthy State in Post-Socialist Transition. Political Evolution and Institutional Change. New York: Palgrave MacMillan, 2004. P. 78.


[Закрыть].

На уровне институтов, однако, разделение сфер означает, что официально закрепленные за акторами роли в каждой из сфер разделены и что существуют гарантии, правила и контрольные механизмы, которые сохраняют это разделение. Например, феодальное государство, как правило, поддерживает смешение сфер. Сеньор является как политическим, так и экономическим актором, а его община (в данном случае – семья) играет важную роль при дворе в целом и в вопросах наследства в частности. Коммунистическое государство характеризуется слиянием сфер, то есть партийное руководство подчиняет политической сфере две другие. Напротив, формальные институты либеральной демократии основаны на разделении сфер и представляют собой различные контрольные механизмы, не позволяющие политическим акторам учитывать собственные экономические и межличностные интересы при принятии решений[81]81
  Каждый вариант, главным образом либеральная демократия и коммунистическая диктатура, будет подробно проанализирован в следующих главах.


[Закрыть].

«Режим» сочетает в себе уровень акторов и уровень формальных институтов, наряду с неформальными институтами, возникающими при взаимодействии этих двух уровней. Можно сказать, что режим – это не что иное, как институционализированный набор фундаментальных формальных и неформальных правил, которые структурируют взаимодействия акторов в целом и их взаимодействия с центром политической власти в частности [♦ 2.2.1]. Это мы имеем в виду, когда в Тезисе А говорим про акторов, «населяющих» режим, подразумевая, что именно акторы управляют институтами, тогда как режим, в свою очередь, помещает акторов в институциональные рамки. Разделение сфер в этом контексте проявляется как фактическая автономия экономической и общинной сфер от политической и, наоборот, как фактическая автономия политики от рынка и общины. Тот факт, что мы интерпретируем «институты» как наборы правил взаимодействия между акторами, подразумевает, что каждый институт предполагает некоторую степень автономии, понимаемую как свободу действий одного актора от действий другого. Другими словами, актор А считается независимым по отношению к актору Б, если структура институтов предписывает такие отношения, где действия А не зависят от мотивов Б. Похожим образом, скажем, экономическая сфера является автономной, если ее акторы не вынуждены следовать за акторами другой сферы, например политической. Однако это принуждение может быть как формальным, так и неформальным, поэтому мы говорим о фактической автономии, а не номинальной, которая относилась бы только к формальной институциональной структуре [♦ 2.2.2.2]. Таким образом, если сферы социального действия разделены, акторы разных сфер могут вступать в отношения (в институциональных рамках), но сохраняют возможность свободного выхода из них, а это означает, что одна сторона не может вынудить другую продолжать отношения [♦ 5.3.1].

Поскольку режимы состоят из институтов, определяющих правила взаимодействия между акторами, каждый режим предполагает определенный уровень разделения сфер социального действия. Это выполняется как для режима в целом, так и для его формальных институтов, поскольку они тоже определяют правила взаимодействия и, следовательно, также предполагают определенную степень разделения сфер. Однако поскольку режим населяют акторы, они будут всегда пытаться действовать в нем, исходя из своего собственного неформального понимания разделения сфер. Хотя формальные институты предполагают определенную степень разделения сфер, действующие в нем акторы не захотят следовать формально-предписанным правилам взаимодействия между сферами, если их собственное неформальное понимание отличается. В результате, как утверждается в тезисе А, режим деградирует до состояния, согласующегося с мотивами населяющих его акторов.

Следует упомянуть, что ту же проблему Хантингтон осветил в своей работе «Политический порядок в меняющихся обществах». Он объяснил, что коррупция в модернизирующихся обществах часто появляется из-за того, что, «согласно традиционным понятиям многих обществ, чиновник обязан вознаграждать членов своей семьи и давать им работу. Не существовало различий между обязанностями по отношению к государству и обязанностями по отношению к семье»[82]82
  Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция, 2004. С. 77.


[Закрыть]. В этом случае семейные обязанности актора, из которых нет свободного выхода [♦ 5.3.6], влияют на его действия в политической сфере и порождают смешение общинной и политической сфер.

По сути, тезис А указывает на потенциальное несоответствие между целями акторов и целями формальных институтов. Возьмем для примера либеральную демократию, политический режим, который после распада Советского Союза был взят за конечную цель транзита в постсоветском регионе. Целью формальных институтов либеральной демократии является разделение сфер. Если цели акторов в большинстве совпадают с целями институтов, то есть если неформальное понимание этих целей большинством акторов заключается в разделении сфер социального действия, либеральная демократия может стабильно функционировать. Однако если акторы в основном разделяют идею о смешении или слиянии сфер социального действия, либеральная демократия потерпит фиаско, а режим превратится в систему, где формальные демократические институты управляются неформальными решениями, действиями и сетями [♦ 2.2.2.2]. Именно так конструируется «гибридный» тип, о котором рассуждают гибридологи, однако все их усилия тщетны, если они используют категории, которые предполагают разделение сфер социального действия. Невозможно достоверно описать гибридный характер режима, если понятие предполагает, что самого явления, вызывающего гибридность, не существует.

Для развития режима уровень разделения сфер социального действия обуславливает своего рода «эффект колеи». Однако, как следует из последних строк тезиса А, речь не идет о жестком детерминизме. Существуют возможности для «прокладывания своего пути», то есть установления режимов, которые в большинстве не поддерживаются населяющими его акторами[83]83
  О преодолении эффекта колеи см.: Garud R., Karnøe P. Path Dependence and Creation. Mahwah: Psychology Press, 2001. Пример интерпретации в социальных науках см.: McCloskey D. Bourgeois Equality: How Ideas, Not Capital Or Institutions, Enriched the World. Chicago; London: University of Chicago Press, 2017.


[Закрыть]. Таким образом, коммунистическая диктатура в Прибалтике, а также в центральноевропейских странах-сателлитах Советского Союза может рассматриваться в этом смысле как прокладывание пути (см. ниже). Среди относительно недавних примеров можно упомянуть Грузию, где после Революции роз политическая элита с помощью серии реформ попыталась разделить сферы социального действия [♦ 7.3.4.5], или Чехию, где правящая партия предприняла противоположную попытку, а именно: смешать сферы социального действия [♦ 7.3.3.3]. Венгрия и реформы Виктора Орбана по смешению сфер социального действия, которые проводятся с 2010 года, – еще один вероятный пример прокладывания своего пути [♦ 7.3.3.4], хотя некоторые ученые утверждают, что не только политическая элита, но и венгерский народ поддерживают отсутствие разделения сфер социального действия[84]84
  Козак считает, что так происходит из-за скорее «восточного», чем «западного» набора ценностей, а Чизмадия утверждает, что факторы, которые делают либеральную демократию в Венгрии несостоятельной, это слабое национальное государство и демократические традиции, слабая социальная организационная сила либерализма, слабая сплоченность общества и социальная ответственность, обусловленные отсутствием политического образования. См.: Kozák M. Western Social Development with an Eastern Set of Values? // Twenty-Five Sides of a Post-Communist Mafia State. Budapest; New York: CEU Press, 2017. P. 373–387; Csizmadia E. A Magyar Politikai Fejlődés Logikája: Összehasonlítható-e a Jelen a Múlttal, s Ha Igen, Hogyan? Budapest: Gondolat Kiadó, 2017.


[Закрыть].

Суть прокладывания пути в том, что это всегда довольно чужеродный процесс, который уводит страну в сторону от того пути развития, по которому она, скорее всего, пошла бы, учитывая взгляды акторов ее режима. Следовательно, этот процесс может быть запущен только при особых обстоятельствах. До распада советской империи таким обстоятельством было иностранное вторжение, когда к слиянию сфер социального действия привело явное угнетение. После распада Советского Союза прокладывание пути обычно начиналось, когда из-за сочетания многих уникальных факторов к власти в стране приходила политическая элита, чьи взгляды о разделении сфер заметно отличались от взглядов большинства населения. Однако все подобные случаи различаются с точки зрения сроков существования и степени консолидации режима, допускающей или не допускающей его деградацию в тип режима, который точнее соответствует мотивам акторов.