Текст книги "Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1"

1.6. После гибридологии. Режимы, расположенные в треугольном концептуальном пространстве

Мы не смогли бы отразить социальное и управленческое измерения, в которых жесткие структуры играют важную роль, если бы использовали традиционную ось гибридологии «демократия – диктатура», поскольку эта условная ось уделяет главное внимание уровню безличных институтов, тогда как жесткие структуры, помимо этого, отражают также уровень личных связей. Следовательно, для анализа посткоммунистических режимов такой двухмерный подход [♦ 7.3.4.1] необходим, поскольку только так мы можем рассматривать режим как явление, охватывающее политическую, экономическую и общинную сферы социального действия[185]185
  Определение «режима», которое мы используем в нашей книге, см. в Главе 2 [♦ 2.2.1].


[Закрыть]. Иными словами, одномерный подход гибридологии способен отразить отсутствие разделения ветвей власти в политической сфере, но не отсутствие разделения сфер социального действия, которое (среди прочих факторов) к нему ведет.

Двухмерный подход позволяет усовершенствовать направление гибридологии, вводя в него представление о жестких структурах, то есть определить режимы идеального типа и развернуть концептуальное пространство для осмысления политических режимов в соответствии с этими идеальными типами. Наряду с нашими методами наиболее подходящей для усовершенствования гибридологии типологией в литературе о посткоммунизме является концептуальный континуум Яноша Корнаи[186]186
  Kornai J. The System Paradigm Revisited.


[Закрыть]. Как мы упоминали во Введении, работа Корнаи отходит от парадигмы транзита, поскольку автор создает типологию институциональной системы посткоммунистических режимов, определяя демократию, автократию и диктатуру как отдельные идеальные типы[187]187
  Следом за Корнаи вместо термина «авторитаризм», широко распространенного в литературе по гибридологии, мы используем термин «автократия». Кроме того, в Главе 7 мы объясняем, каким образом принимаем типологию гибридологии в качестве одной из составляющих нашей структуры, наряду с десятью другими [♦ 7.2.2].


[Закрыть]. При этом он предлагает два набора характеристик: первичные (Таблица 1.5) и вторичные (Таблица 1.6), которые находятся в иерархической, а также причинно-следственной связи друг с другом. Как пишет Корнаи, «первичные характеристики определяют систему в целом, включая вторичные характеристики. Совокупное наличие первичных характеристик является необходимым и достаточным условием появления вторичных. ‹…› Соответственно, при изучении какой-либо страны в самом начале имеет смысл попытаться определить первичные характеристики. Если это сделать, то результаты такого анализа будут иметь предсказательную силу. Однако между первичными и вторичными характеристиками не существует строгого детерминизма. Скорее, характер отношений между ними можно назвать стохастичным. То есть возможно с высокой вероятностью найти вторичные характеристики в исследуемой стране, если первичные признаки уже определены»[188]188
  Kornai J. The System Paradigm Revisited. P. 28.


[Закрыть].

Таблица 1.5: Первичные характеристики идеальных типов: демократия, автократия и диктатура. Источник: Kornai J. The System Paradigm Revisited. P. 38.

Таблица 1.6: Вторичные характеристики демократии, автократии и диктатуры. Источник: Kornai J. The System Paradigm Revisited. P. 39.

Идеальные типы Корнаи создают два концептуальных континуума: демократия-автократия и автократия-диктатура, а реально существующие режимы могут быть расположены ближе к тому идеальному типу, на который они больше всего похожи [♦ Введение]. Как видно из двух приведенных выше таблиц, десять переменных, предложенных Корнаи для определения трех типов режимов, фокусируются исключительно на политических институтах, то есть на сфере политического действия. К ним относятся правительственные учреждения, система сдержек и противовесов, партийная система, выборы и различные политические свободы, начиная от свободы слова и печати и заканчивая свободой ассоциаций и правом на выражение протеста.

Естественно, в реальности ни один режим не отвечает всем критериям того или иного идеального типа Корнаи. Однако, используя эти идеальные типы в качестве отправной точки, мы можем классифицировать посткоммунистические страны, исходя из того, на какой из них их политические системы похожи больше всего. Список стран, классифицированных таким образом, представлен в Таблице 1.7. Тем не менее, несмотря на четкие критерии и готовые классификации, нужно признать, что неопределенность здесь все-таки берет свое. Хотя по сравнению с посткоммунистическими автократическими режимами западные посткоммунистические режимы можно назвать демократиями, при противопоставлении их западным либеральным демократиям становится ясно, что природа этих демократий различна. Правильнее будет сказать, что деление стран на три кластера (демократию, автократию и диктатуру), исходя из десяти переменных Корнаи, дает четкую и непротиворечивую категоризацию в соответствии с политической сферой. Следует отметить, что Корнаи и не стремился к большему: его главной целью было выявление «альтернативных форм политических систем и правительств»[189]189
  Kornai J. The System Paradigm Revisited. P. 35.


[Закрыть]. Но если мы рассмотрим страны, исходя из их социологических и экономических структур, которые переплетены с политическим режимом как сферы социального действия в посткоммунистическом регионе, страны из одного кластера демонстрируют значительную вариативность. Действительно, можно заметить, что водоразделом между различными типами режимов является не формальное политическое институциональное устройство, а социально-экономические структуры, представленные выше.

Таблица 1.7: Классификация посткоммунистических стран Евразии с точки зрения политического институционального устройства (по состоянию на 2020 год). Переработанный материал на основе работы: Kornai J. The System Paradigm Revisited.

Используя двухмерный подход и аргумент жестких структур, мы можем разбить каждый из идеальных типов Корнаи на два подтипа[190]190
  Точное определение двух подтипов режимов каждого из трех идеальных типов требует четкого определения и ограничения их компонентов, которые можно найти в Главах 2–6. На этом этапе мы можем дать лишь общее описание типов режимов. Более точная картина будет представлена в Главе 7 [♦ 7.2.1].


[Закрыть]. Основания для разграничения разных подтипов демократий следует искать в преобладающем уровне патронализма. Таким образом внутри категории демократических стран можно создать концептуальный континуум демократий: от либеральных до патрональных. В либеральных демократиях вышеупомянутые характеристики Корнаи служат для создания баланса между формально-учрежденными гражданскими институтами, в то время как в патрональных демократиях они устанавливают баланс между конкурирующими неформальными патрональными сетями. Если разделить по такому принципу континуум демократия-автократия на две части, такие страны, как Эстония и Чехия, попадут в первый континуум между либеральной и патрональной демократией и расположатся относительно близко к либеральному идеальному типу, тогда как другие страны, например Украина и Молдова, окажутся в континууме между патрональной демократией и автократией, ближе к идеальному типу патрональной демократии [♦ 7.3]. Отличие Украины и Молдовы от автократий, имеющих однопирамидальную патрональную структуру, заключается в том, что ни одной патрональной сети не удалось закрепить доминирующее монопольное положение ни в одной из этих стран. И хотя попытки его закрепить предпринимались, общественное противодействие ограничило власть претендующих на монополию патрональных сетей и установило новый динамический баланс между различными конкурирующими патрональными сетями [♦ 7.3.4].

Точно так же мы можем ввести два подтипа для идеального типа автократии Корнаи: консервативную и патрональную. Наиболее распространенный подход гибридологии в целом и концепция автократии Корнаи в частности лучше всего характеризуют первый подтип, поскольку консервативная автократия отражает присвоение политических институтов и монополизацию политической сферы для достижения политических целей, власти и идеологии, где при этом экономическая сфера социального действия отделена от политической (единственный аспект экономической сферы, который она в себя включает, – это государственные компании и СМИ, то есть то, что в любом случае формально относится к публичной сфере). Попытка установления такой консервативной автократии предпринимается с 2015 года в Польше, где Ярослав Качиньский, сосредотачивая в своих руках политическую власть, стремится к установлению гегемонии коллективистской системы ценностей христианского национализма, в то время как сам он является главой партии, но не патрональной сети. Таким образом, хотя основанная на автономии личности либеральная система ценностей видится здесь врагом, Качиньский не создал приемную политическую семью, основанную на смешении экономической и политической сфер, олигархическом правлении или систематическом накоплении богатства. В противоположность этому патрональная автократия опирается на патронализацию политической и экономической сфер приемной политической семьей, достигает политической монополии и, как следствие, становится базой для однопирамидальной патрональной сети. В патрональной автократии жесткие структуры расцветают в своем идеальном воплощении: государство патримониализируется и превращается в коммерческое предприятие приемной политической семьи, управляемое через неформальные личные связи в целом и органы государственной власти в частности. Из всех посткоммунистических режимов ближе всего к этой категории находятся путинская Россия с 2003 года и Венгрия под руководством Виктора Орбана с 2010 года: в обеих странах главы исполнительной власти также являются главными патронами своих сетей с однопирамидальной структурой[191]191
  Сравнительный анализ Польши и Венгрии см.: Magyar B. Parallel System Narratives. P. 611–655.


[Закрыть].

Два подтипа диктатуры Корнаи сегодня иллюстрируют (1) Северная Корея, которая чрезвычайно близка к идеальному типу коммунистической диктатуры, выражающемся в тотальном слиянии сфер социального действия через формальные институты однопартийной диктатуры и государственной монополии, и (2) Китай, который представляет собой пример идеального типа диктатуры с использованием рынка[192]192
  Мы в долгу перед Яношем Борисом, который придумал этот термин. В классической литературе диктатуры классифицируются как «тоталитарные» и «авторитарные» (см. Таблицу 1 [♦ Введение]), однако для наших целей больше подходит деление на «коммунистическую» и «с использованием рынка».


[Закрыть]. Этот последний подтип сохраняет диктаторские принципы политических институтов и обладает всеми десятью характеристиками диктатуры, по Корнаи, но в то же время имеет открытый рынок и допускает существование значительной доли частного сектора для решения политических задач [♦ 5.6.2]. Излишне говорить, что однопартийный общественный сектор и капиталистический частный являются странными союзниками и их влияние друг на друга приводит к оригинальным способам функционирования режима. С одной стороны, партия-государство больше не является тоталитарной и представляет собой «разнообразие лиц, организаций и групп интересов, которые регулярно участвуют в принятии политических решений», но в то же время остается авторитарной и налагает юридический запрет на оппозиционную деятельность[193]193
  Heilmann S. 3.8. Between Fragmented Authoritarianism and a Re-Concentration of Power // China’ s Political System. Lanham: Rowman & Littlefield, 2016. P. 191. Ср.: Linz J. Totalitarian and Authoritarian Regimes. Boulder, CO: Lynne Rienner Pub, 2000.


[Закрыть]. С другой стороны, частный сектор превращается в гибрид свободного предпринимательства и бюрократической координации, где неформальные патрональные сети преобладают внутри однопартийной системы и за ее пределами[194]194
  Анализ неформальных сетей Китая см.: Zhu J. Corruption Networks in China: An Institutional Analysis // Routledge Handbook of Corruption in Asia. Oxford: Routledge, 2017. P. 27–41.


[Закрыть]. Таким образом, диктатуры с использованием рынка можно рассматривать в качестве зрелых преемников реформированного социализма, появившегося до смены режимов, когда частная собственность в определенной степени юридически признавалась коммунистическими государствами.

Схема 1.6: Треугольное концептуальное пространство режимов

Концептуальное пространство, «растянутое» между шестью режимами идеального типа, изображено на Схеме 1.6. В этой треугольной структуре есть три полярных типа: либеральная демократия, патрональная автократия и коммунистическая диктатура, и еще три типа делят пополам оси (стороны треугольника) с полярными типами на концах таким же образом, как автократия, в понимании Корнаи, делит ось между демократией и диктатурой.

Треугольное концептуальное пространство закладывает фундамент для оставшейся части книги. Описания шести идеальных типов этой главы следует понимать только как предварительные определения. Их доработка требует интерпретации механизмов этих систем, а также подходящего вокабуляра. Этому посвящены Главы 2–6, в которых подробно рассматриваются характерные компоненты шести идеальных типов режимов и соответствующее им концептуальное пространство. Мы наглядно показываем это в Главе 7, где приводим определения шести режимов идеального типа с помощью различных структур треугольного пространства. В конце концов сформулированный нами набор категорий позволит эффективно осуществлять сравнительный анализ посткоммунистических феноменов, которые прямо или косвенно вытекают из представленного в этой главе аргумента о жестких структурах.

2. Государство

2.1. Гид по главе

Вторая глава посвящена сравнительному анализу разных типов государств. Он представлен в тексте главы в соответствии с Таблицей 2.1, включающей в себя бóльшую часть вводимых нами понятий, отсортированных по трем полярным типам из шести режимов идеального типа, вписанных в концептуальное пространство треугольника.

Глава начинается с изложения базовых общих, а также частных понятий, составляющих нашу типологию государств. Часть 2.2 включает в себя, во-первых, определения «режима» и «государства», для которых необходимо пояснение, как мы используем такие термины, как «насилие», «принуждение» и «добровольные действия». Во-вторых, в этой же части мы даем определения для терминов «элита» и «правящая элита», а также описание сетей правящих элит в трех режимах полярного типа. Мы объясняем, в каком смысле мы используем термины «формальный», «неформальный», «патрональный» и «непатрональный», и описываем патрональные пирамиды с точки зрения их слоев и уровней.

В Части 2.3 мы приводим типологию базовых принципов функционирования государства. Мы показываем, как эти принципы непосредственно делят государства на группы в соответствии с различными ярлыками, приписываемыми им в литературе. Однако поскольку наш инструментарий разработан главным образом для посткоммунистического региона, мы фокусируемся в первую очередь на понятиях, подразумевающих описание так называемого принципа интересов элит (то есть двойного мотива монополизации власти и накопления богатства). Часть 2.4 посвящена типам государств (некоторые из них можно найти в Таблице 2.1 в пятой строке колонки «патрональная автократия»). Чтобы упорядочить все те определения, которые были сформулированы для описания государств, но до сих пор применялись довольно бессистемно, мы будем использовать так называемые уровни толкования, привязанные к четырем основным аспектам управления, которые мы различаем. Каждое определение конкретного типа государства будет «сужено» таким образом, чтобы отражать только один аспект его функционирования, чтобы получившийся набор понятий можно было использовать внутри одной аналитической структуры, позволяющей определять и сравнивать многообразие государств.

Таблица 2.1: Государство в трех режимах полярного типа (с названиями частей и глав)

Дав определение монополии на легитимное применение насилия как фундаментальной черты государства идеального типа, мы посвящаем Часть 2.5 тем вызовам, которые эта монополия встречает на практике. Во-первых, на примере опыта посткоммунистического региона после распада Советского Союза мы описываем развал государственных институтов, который привел к олигархической анархии в таких странах, как Россия и Украина. Во-вторых, мы приводим типологию легитимного применения насилия, отражающую отношения между формальными государственными акторами и неформальными (часто незаконными) акторами криминального подполья, а также рассматриваем феномен субсуверенного мафиозного государства.

Наконец, в Части 2.6 мы подытоживаем наши главные постулаты, а также пытаемся расширить поле обсуждаемой темы. Опираясь на знаменитую статью Фрая и Шляйфера «Невидимая рука и грабящая рука», мы сравниваем шесть наиболее важных типов государств в регионе. Это позволяет нам определить сходства и различия между типами государств, которые часто путают, например мафиозным государством и государством развития. Кроме того, наша типология позволяет отличить и описать скоординированное и нескоординированное хищничество в мафиозных и несостоявшихся государствах соответственно.

2.2. Общие определения. Основные концепты нашей структуры

Ниже мы приводим два набора самых основных концептов этой книги. Во-первых, мы определяем «государство», а также связанные с ним понятия, такие как «насилие», «принуждение» и «режим». Во-вторых, мы поясняем, что мы имеем в виду под «элитой», а также смежными с ней понятиями «правящая элита», «патронально-клиентарные отношения» и «неформальность». Несмотря на то, что некоторые из этих терминов говорят сами за себя, чрезвычайно важно уточнить, в каком смысле мы их используем. Действительно, многие споры ведутся не о сущности данных явлений, а о тех ярлыках, которые им приписывают, хотя по сути речь может идти об одних и тех же ключевых характеристиках.

Поскольку мы пытаемся избегать моральных оценок, а скорее разрабатываем чисто описательный понятийный аппарат, технически любое определение может использоваться для чего угодно. Наша цель состоит в том, чтобы предоставить полезные и непротиворечивые средства для описания политических режимов [♦ Введение]. Мы определяем наши основные концепты именно так, чтобы прежде всего обеспечить фундамент для остальной части нашего теоретического инструментария. Большая часть последнего основывается на приведенных ниже определениях, включающих типы государства, которым мы посвящаем вторую половину этой главы, а также обсуждаемые в последующих главах концепты, касающиеся акторов, политики, экономики и общества.

В качестве дефиниции режима мы обычно используем метаопределение Свена-Эрика Скаанинга[195]195
  Skaaning S.-E. Political Regimes and Their Changes.


[Закрыть]:

♦ Политический режим (или просто режим) – это институционализированный набор фундаментальных формальных и неформальных правил, упорядочивающих взаимодействие внутри центрального аппарата политической власти, а также его отношения с обществом.

В то же время государство мы определяем на основании работ Вебера и Фишмана[196]196
  Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избр. произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 644–707; Fishman R. Rethinking State and Regime: Southern Europe’ s Transition to Democracy // World Politics. 1990. Vol. 42. № 3. P. 422–440.


[Закрыть]:

♦ Государство – это институт, с помощью которого правящая элита осуществляет монополию на легитимное применение насилия для того, чтобы добывать ресурсы, управлять ими и распределять их в пределах границ определенной территории.

Эти две дефиниции связаны между собой: определение «государства» содержит в себе понятие «политическая власть», которое можно обнаружить в «политическом режиме», – это способность добывать ресурсы, управлять ими и распределять их с применением насилия. Следовательно, государство – не что иное, как центр политической власти, контролируемый людьми, которых обычно называют «правящей элитой» и которые осуществляют власть посредством институционализированного набора формальных и неформальных правил [♦ 2.2.1].

В определении государства есть два важных концепта, которые необходимо пояснить. Первый – «применение насилия» – особенно важен, потому что тесно связан с бинарной оппозицией «добровольность – принуждение», к которой мы часто обращаемся в нашей книге. Мы определяем насилие следующим образом:

♦ Насилие – это тип воздействия, при котором один человек наносит ущерб другому человеку или его имуществу против его воли.

Когда мы говорим о «применении насилия» государством, это означает, что обязательства, налагаемые государством на граждан, такие как сбор денег (налогообложение) или предписания вести себя определенным образом (законы), при их невыполнении подкрепляются угрозой насилия, то есть возможностью нанесения ущерба людям и их имуществу против их воли. Так, принуждение к исполнению налагаемых государством обязательств, как правило, осуществляют правоохранительные органы (полиция).

Угроза насилия, используемая государством, является наиболее важной формой государственного принуждения. Тем не менее важно отличать насилие от принуждения в целом, поскольку отождествление этих двух понятий, хотя и может быть обоснованной философской позицией[197]197
  Это вполне популярная либертарианская позиция. См.: Rothbard M. The Ethics of Liberty. New York: NYU Press, 1998.


[Закрыть], не отвечает описательным целям нашей структуры. Если их уравнять, это приведет к смешению двух видов ненасильственного обмена, когда А принимает предложение Б, потому что (1) рассчитывает улучшить свое изначальное положение (благосостояние, благополучие и т. д.) и потому что (2) не ожидает улучшения своего изначального положения, но стремится избежать его ухудшения. Мы видим, что в первом случае обмен продуктивен, а во втором непродуктивен: А выбирает не наиболее выгодную альтернативу, а ту, которая причинит ему вред, хотя она и является меньшим из двух зол[198]198
  Nozick R. Anarchy, State and Utopia. New York: Basic Books, 1999. P. 84–87.


[Закрыть]. Предложения непродуктивного обмена, которые можно также назвать угрозами ненасильственного характера, включают, среди прочего, шантаж и экзистенциальные угрозы, например угрозу увольнения с должности, которую сотрудник не может поменять на равноценную.

Если угроза ненасильственного характера успешно меняет поведение А, то улучшается только положение Б, а положение А становится хуже, поскольку теперь он служит исполнению целей Б, а не своих собственных. Здесь необходимо отметить, что результат получается такой же, как и в случае насильственных угроз. Действительно, если А принимает решения, не принимая в расчет свою собственную выгоду, насильственные и ненасильственные угрозы для него по сути одинаковы, ведь оба типа угроз подразумевают вероятность ухудшения его изначального положения. И поскольку нас, как правило, интересуют социальные феномены, так как именно они влияют на поведение людей (социальное действие), для изложения нашего аргумента рассмотрение насильственных действий и ненасильственных угроз вместе, под общим термином «принуждение» будет обоснованным. Такое обобщение дает нам возможность сформулировать более широкое определение этого понятия:

♦ Принуждение – это тип воздействия, при котором действия одного человека подчиняются воле другого человека и противоречат собственным интересам первого. Человек, на которого налагаются обязательства, не может улучшить свое изначальное положение. Он может выбирать только между большей потерей, то есть отклонением предложения, или меньшей потерей, то есть принятием на себя обязательств.

Это определение принуждения наиболее близко к тому, как его понимает Фридрих фон Хайек в своей книге «Конституция свободы» (см. Текстовую вставку 2.1). То, что Хайек называет «свободой» и определяет как отсутствие принуждения[199]199
  Хайек Ф. А. Конституция свободы. М.: Новое изд-во, 2018. Гл. 1.


[Закрыть], мы называем «добровольностью» или «добровольными действиями». Дихотомия принудительных и добровольных отношений является одной из важнейших бинарных оппозиций нашей книги и служит ключевым фактором для различения определенных идеальных типов, институтов и отношений. Кроме того, после Вебера, который определил власть как способность человека осуществлять свою волю по отношению к другим, несмотря на их сопротивление[200]200
  Вебер М. Хозяйство и общество. Т. 1. С. 109.


[Закрыть], мы можем сказать, что принуждение означает использование власти в общественных отношениях.

Текстовая вставка 2.1: Определение принуждения по Хайеку

Принуждение имеет место, когда действия одного человека вызваны тем, что ему приходится служить воле другого ради достижения не своей, а чужой цели. Дело не в том, что в условиях принуждения человек вообще не принимает решений ‹…›. Принуждение предполагает, что я все-таки осуществляю выбор, но при этом в чей-то инструмент превращен мой ум, потому что открытыми для меня альтернативами проманипулировали таким образом, что поведение, которого добивается от меня принуждающий, оказывается для меня наименее болезненным. ‹…› Принуждением не исчерпываются все виды влияния, которое люди могут оказывать на действия других. ‹…› Нельзя сказать, что человек, который преграждает мне дорогу, и мне приходится отступить в сторону, человек, взявший в библиотеке книгу, которая понадобилась мне, и даже тот, кто производит неприятные звуки и отвлекает меня, тем самым осуществляет принуждение по отношению ко мне. Принуждение подразумевает угрозу причинения вреда и намерение добиться этим от меня определенного поведения. Хотя принуждаемый все же делает выбор, его альтернативы определены принуждающим так, что он выберет то, чего принуждающий хочет. Он не то чтобы совсем не может использовать свои способности, но лишен возможности использовать свои знания в собственных целях. ‹…› Хотя принуждаемый в любой данный момент времени будет делать для себя лучшее из того, что может, единственный общий план, в который составной частью входят его действия, придуман другим[201]201
  Хайек Ф. А. Конституция свободы. Гл. 9.


[Закрыть].

Помимо «применения насилия», мы также хотим обратить внимание на другой важный концепт, включенный в определение государства, а именно «легитимность». Мы подробно поговорим о ней в Главе 4, опираясь на понятие легитимности у Вебера [♦ 4.2.5][202]202
  Ср.: Там же. С. 254–255.


[Закрыть]. Для получения предварительного представления об этом понятии необходимо подчеркнуть, что мы используем слово «легитимный» в описательном смысле. Это означает, что применение такого рода насилия легитимировано его объектами, которые воспринимают наличие государственного принуждения как должное. Это не означает, что люди не могут возражать против методов этого принуждения. Однако вместе с тем подавляющее большинство должно признавать, что (1) государственное принуждение необходимо, то есть применение насилия должно быть монополией одного института, и что (2) государственное принуждение должно каким-либо образом применяться. Если большинство не разделяет подобные взгляды, то у принуждения нет легитимности, и в таком контексте о государстве не приходится говорить[203]203
  Ср.: Call C. Beyond the «Failed State»: Toward Conceptual Alternatives // European Journal of International Relations. 2011. Vol. 17. № 2. P. 303–326.


[Закрыть].

На концептуальном уровне отношения между режимом и государством ясны: государство является центром политической власти режима, который, в свою очередь, представляет собой более широкое понятие, чем государство. Но на практике это различие не всегда так однозначно. В западных политических режимах, точнее в либеральных демократиях идеального типа, отличие государства от режима очевидно, поскольку сфера политического действия явно отделена от экономической и общинной сферы. Однако чем больше смешиваются сферы социального действия (то есть чем меньше они отделены друг от друга), тем больше стирается граница между государством и режимом. Действительно, исследователи признают факт слияния государства и общества в посткоммунистическом регионе, где после смены режимов вновь образованные государства влияли на общество, а в некоторых областях встроили общество в свою структуру таким образом, что оно стало второстепенным актором по отношению к государству[204]204
  Пример метаанализа см.: Guliyev F. Personal Rule, Neopatrimonialism, and Regime Typologies. P. 575–601.


[Закрыть]. Неудивительно, что во многих исследованиях слова «государство» и «режим» используются в качестве синонимов, а термины, которые применялись для описания таких стран в попытках уловить основные свойства их политических систем, часто включают в себя понятие «государство» с каким-нибудь уточняющим прилагательным.