Текст книги "Мертвый ноль"

– Приятно убедиться, что ты обращаешься со мной как с членом семьи. Но, по-моему, ты напрасно так сдерживаешься. Неужели я за все время нашего знакомства хотя бы на сороковую степень не нагрешил?

– В некоторых эпизодах даже на восемьдесят восьмую, – утешил меня Шурф. – Только не подумай, будто я тебя недооцениваю. Просто дальше восемнадцатой степени мои изыскания пока не продвинулись. Старший личный мастер оскорблений великого халифа так и не решился произнести их вслух в моем присутствии.

– Старший личный мастер оскорблений великого халифа?! – переспросил я. – Нет, погоди, у них правда существует такая должность? Ты меня не разыгрываешь?

– Разумеется, нет, – холодно ответил мой друг. И уже совсем другим тоном добавил: – Сказать по правде, мне даже немного досадно, что я не сам это выдумал. Все-таки жизнь куда изобретательней, чем я.

– В этом смысле мы все в одной лодке, – утешил его я. – Никому за этой шутницей не угнаться, особенно когда она не чья попало, а наша… Слушай, а чем занимается старший личный мастер оскорблений? Ежедневно оскорбляет халифа, чтобы тот не зазнавался и был ближе к народу? Или просто, чтобы не сглазили? Я слышал байку, будто садоводы в Запроливном Гугланде, где и климат, и почва – хуже не придумаешь, ежедневно бранят свои кусты и деревья такими распоследними словами, что даже столичные аристократы в смущении отворачиваются; и чем они больше ругаются, тем лучше у них все растет. Может, и с шиншийским халифом та же история?

– К твоему сведению, про гугландских садоводов – не байка, а чистая правда. Их лексика восхитительно богата и разнообразна, как и сады. Но великий халиф Мурана Кутай Ан-Арума определенно не растительного происхождения, – совершенно серьезно сказал мой друг. – И оскорбляют, конечно же, не его самого, а других людей, просто от его имени. Великому халифу не пристало осквернять свои уста площадной бранью, но это не повод лишать высочайшего порицания тех, кто заслужил его своим поведением. Для таких ситуаций и нужны мастера оскорблений. В настоящее время при дворе великого халифа служат тридцать восемь специалистов соответствующего профиля, но в эту поездку взяли только троих. В обязанности старшего мастера входят оскорбления высокопоставленных лиц; всех остальных должны бранить его помощники: первый – своих, то есть свиту халифа, второй – враждебно настроенных иноземцев, если таковые встретятся на пути. Сомневаюсь, что у этих достойных людей так много работы, что ее действительно нужно делить на троих, но столь четкое разграничение полномочий красиво само по себе.

– И тебя оскорблял старший мастер? Как высокопоставленное лицо?

– Боюсь, ты питаешь необоснованные иллюзии насчет Королевских приемов. При всем моем уважении к Его Величеству, там не настолько непринужденная обстановка, чтобы меня вот так запросто кинулись оскорблять. Мы с господином Шурани Ум-Учиени просто беседовали за обедом, и мне удалось направить разговор в интересующее меня русло.

– Но к самым заветным тайнам тебя так и не допустили, – посочувствовал я. – После восемнадцатой степени начинаются сакральные откровения для посвященных, которых не рассказывают чужакам?

– Нет, что ты. Шиншийские оскорбления вовсе не являются тайной, в противном случае, их не могли бы высказывать вслух. Господин Шурани Ум-Учиени твердо пообещал мне быть более откровенным при следующей встрече. По его словам, требуется время, чтобы привыкнуть к моей невозмутимой реакции на оскорбления и удивительной, по его мнению, манере записывать все, что он говорит. Впрочем, возможно, этот достойный человек просто опасается конкуренции? Вдруг великий халиф Мурана Кутай Ан-Арума пожелает нанять на службу иностранного колдуна? И тут появляюсь я, блестяще подготовленный к предстоящей работе.

– Отличная идея. Будь я великим халифом, обязательно постарался бы заполучить тебя в свиту. Можно даже без оскорблений, просто чтобы жизнь сахаром не казалась. В смысле для полного счастья… Я смотрю, ты единственный, кто получил удовольствие от этого грешного приема. Остальные вернулись такие кислые, хоть медом их мажь. Даже Малдо, который первые три часа упивался похвалами, на четвертом так заскучал, что прислал мне зов и вел, можно сказать, прямой репортаж с торжественного обеда. Чрезвычайно захватывающий: «Справа ко мне приближаются три человека в зеленых одеждах, с такими свирепыми лицами, словно собираются вышвырнуть в окно; слушай, было бы здорово! А, нет, я ошибся, они просто принесли салат», – и все в таком духе. Но хуже всех пришлось Кофе: он же еще и мысли присутствующих читал – просто из чувства долга; ну и многовековая привычка дает себя знать. А мысли придворных – это уже не просто скука, а тоска, возведенная в такую лютую степень, что у меня отказывает воображение. Даже у меня!

– Да, объективно прием несколько подзатянулся. Но для меня он пролетел незаметно, поскольку Его Величество любезно распорядился усадить рядом со мной старшего личного мастера оскорблений и, соответственно, большого их знатока. На самом деле это была своего рода ответная любезность: Великий Магистр правящего Ордена не обязан присутствовать на Королевских приемах в честь иноземных монархов, однако своим посещением повышает их статус, как бы символизируя стремление самого Сердца Мира приветствовать высоких гостей. Никакой практической пользы от этого нет, но всем приятно, поэтому я был чрезвычайно желанным гостем. А Король хорошо знает, чем меня можно заинтересовать.

– Так это была сделка? – восхитился я.

– О каких-либо сделках между мной и Его Величеством, разумеется, не может быть и речи, – надменно сказал мой друг. И, подумав, добавил: – Но если называть вещи своими именами, да, именно она.

– И пока все умирали от скуки, ты зубрил шиншийские оскорбления. С пользой провел время, ничего не скажешь. Выкладывай давай!

– То есть ты не против, если я продолжу оскорблять тебя без всякого повода? – на всякий случай уточнил мой друг.

– Ни в чем себе не отказывай, – великодушно кивнул я.

– Ничтожный обладатель трех пар дырявых штанов, снятых с блудливой подружки необразованного заклинателя дождя, похвалявшегося своими умениями перед гнуснейшими из дикарей и умершего от жажды в засуху, – с нескрываемым удовольствием сказал Шурф. И продолжил с нарастающим энтузиазмом: – Презренный обладатель четырех отвратительных прозвищ, оскорбляющих даже грубый слух невежественных подметальщиков дешевых портовых борделей для недужных рабов иноземных матросов. Малограмотный летописец, запечатлевший на собственном лбу многолетнюю хронику повседневных испражнений шелудивых уличных псов, изгнанных из стаи за обжорство и трусость. Жалкий пучеглазый шарлатан, чванливо провозгласивший себя глашатаем воли бессмертных, но во время первой же церемонии задохнувшийся от сладкого запаха дыма ритуальных благовоний и бесславно издохший на глазах своей несуразной, опухшей от пьянства родни. Алчный пожиратель дрожжей, лопнувший на утренней пирушке многодетных нищих…

– Дрожжей! – потрясенно повторил я. – Алчный пожиратель дрожжей! Каков гурман, а. Удивительная у них там, должно быть, кухня.

– Кухня как раз превосходная, – заметил мой друг. – Одна из самых изысканных и сложных в Мире. Впрочем, шиншийцы действительно испытывают необъяснимую неприязнь к дрожжевому тесту, а потому привычных нам хлеба и пирогов не пекут. Но, кстати, на приеме вкушали их, не поморщившись; впрочем, возможно, только потому, что относят Королевские угощения к числу неизбежных тягот путешествия, которые следует принимать с приличествующим мужеством… А вообще, конечно, оскорбления и ругательства – одна из важнейших и интереснейших составляющих всякой культуры. Удивительно, как много можно понять о чужом образе жизни, традициях, складе ума и представлениях о норме, исследовав эту область. Универсальный ключ! Мои довольно обширные, но разрозненные знания о Шиншийском Халифате объединились в цельную картину только сегодня, после короткой, в сущности, четырехчасовой беседы с Мастером Оскорблений. Надеюсь, господин Шурани Ум-Учиени предоставит мне возможность продолжить этот бесконечно поучительный для меня разговор.

– Джуффин говорил, шиншийцы собираются сидеть в Ехо чуть ли не до конца зимы, – вспомнил я. – Все наши в связи с этим заранее стонут, зато для тебя очень удачно складывается: как раз успеешь выпотрошить этого Мастера Оскорблений до самого дна.

– Почему вдруг стонут? – удивился сэр Шурф. – С каких это пор высокие иностранные гости стали проблемой Тайного Сыска? И, если на то пошло, что с шиншийцами не так?

– Просто Кофа заранее запугал всех рассказами о буйных шиншийских принцессах, с которыми не справится никакая полиция: непременно будут драться, грабить лавки и обижать трактирщиков, в точности как ты в юности. Правда, в отличие от тебя, принцессы вроде бы не колдуют, зато их двести штук с лишним, так что в сумме должен выйти сходный эффект. Трикки в этой связи пророчат приятный отдых в приюте безумных, а новая начальница полиции… ну, даже не знаю, что она будет делать. Может, просто на нервной почве испечет еще один торт? Было бы здорово, в прошлый раз мне не оставили даже попробовать. А кстати, как тебе эти шиншийские принцессы? Говорят, на приеме они сидели вокруг халифа, тише воды ниже травы, но это не показатель. В Замке Рулх кто угодно временно присмиреет, включая меня.

– На редкость приятные юные леди, – сказал сэр Шурф. – Если бы мне не посчастливилось беседовать с господином Шурани Ум-Учиени, я бы все равно получил удовольствие от приема – именно благодаря им.

– Такие красотки? – обрадовался я.

– Даже не знаю, что тебе на это ответить. Вполне возможно, некоторые – да; особо я не присматривался. Речь в данном случае не об их внешности. И не о манерах. И, тем более, не об уме и эрудиции, о которых я пока просто не получил представления: мы с юными леди ни единым словом не обменялись. Но находиться рядом с ними было почти так же приятно, как сидеть на берегу моря. Никогда прежде не встречал людей, чье внутреннее движение имело бы настолько умиротворяющий ритм.

Я и забыл, что в этом вопросе мой друг – эксперт не хуже буривухов. А ведь да.

– Ничего себе. А Кофа говорил, они – невоздержанные хулиганки. Его каким-то образом ввели в заблуждение? Или халиф взял с собой в путешествие самых смирных и воспитанных принцесс?

– Последнее вполне возможно, – согласился Шурф. – На месте халифа я бы постарался подобрать для дальней поездки такую свиту, которая не доставит чрезмерных проблем. Но вообще имей в виду, сколь угодно гармоничный внутренний ритм вовсе не гарантирует, что поведение его обладателя непременно будет удобным для окружающих. Это просто не взаимосвязанные вещи. Однако находиться рядом с таким человеком чрезвычайно приятно, что бы он ни творил. Впрочем, приятно не всем подряд, а только людям чувствительным, вроде великого халифа Мурана Кутай Ан-Арумы. И, скажем, меня. На твой счет я уже не так уверен. Ты чувствителен скорей к силе, чем к гармонии. Впрочем, чего гадать, надо просто проверить.

– Ну, рано или поздно я их увижу. Подозреваю, встречи с шиншийскими принцессами никому в этом городе не миновать.

На этом месте в моей голове раздался голос сэра Кофы. И объявил: «Ну вот, началось».

Впрочем, звучал он скорей насмешливо, чем встревоженно. Безмолвная речь далеко не всегда позволяет получить представление о настроении говорящего, но в Кофином исполнении обычно распрекрасно все передает.

«Что именно началось?» – спросил я.

«Веселье, – лаконично ответил Кофа. Но, выдержав драматическую паузу, смилостивился и объяснил: – Шиншийцы расставили вокруг отведенного им дворца свои уладасы. И теперь принцессы из ближней свиты халифа скачут на них, что есть сил, а зеваки, собравшиеся поглазеть на новоселье заморских гостей, к ним понемногу присоединяются. Ты был когда-нибудь на представлении деревенского цирка? Догадываюсь, что это несчастье тебя миновало. Ну, ничего не поделаешь, значит, ты не сможешь представить, насколько это зрелище нелепо и смешно».

«Погодите, – попросил я. – Ничего не понимаю. Как это – скачут на уладасах? Как вообще на уладасе можно скакать?»

Мое удивление можно понять. В своей жизни я повидал множество уладасов – своего рода паланкинов в виде мягких диванов. И даже неоднократно на них возлежал, когда мы с Кофой путешествовали по Куманскому Халифату, где почетные гости и просто люди с достаточно высоким положением в обществе редко ходят пешком. Уладас очень мягкий и не особо широкий. Лежать и сидеть, развалившись, удобно, но как кому-то удается на этой штуке скакать?

«А, ты же никогда не видел шиншийских уладасов, – сообразил Кофа. – Они гораздо больше куманских: уладас великого халифа несут сорок семь носильщиков одновременно; для остальных народу требуется не так много, но никак не меньше дюжины человек. И поверхность не мягкая, а пружинистая. На таком уладасе, если наловчиться, можно очень высоко подпрыгнуть. На высоту своего роста, а то и на две. А у некоторых умельцев получается и на пять. При всей своей любви к праздности и неге, шиншийцы – люди довольно непоседливые. Их уладасы сделаны таким образом специально, чтобы развлекаться в долгих поездках. Надоест лежать и разглядывать окрестности, можно немного попрыгать. По-моему, глупое ребячество, но о чужих обычаях принято высказываться в духе: им видней».

Спрашивать: «Ну и на кой вы мне все это среди ночи рассказываете?» – было бы довольно невежливо. Поэтому я переформулировал вопрос: «Вам нужна моя помощь?»

«Магистры с тобой, да какая тут может быть помощь? – удивился Кофа. – Кому? В чем? Просто ты в последнее время часто жалуешься, что настоящая жизнь проходит мимо, обо всем самом интересном приходится узнавать из газет. А это безобразие, если тебе больше нечем заняться, еще вполне успеешь застать».

– Что-то случилось? – деловито спросил Шурф, все это время с неподдельным интересом наблюдавший за выражением моего лица. – Выглядишь так, словно получил довольно заманчивое предложение, которое смутно кажется тебе непристойным, но ты постеснялся подробно расспросить.

– Что-то вроде того, – кивнул я. – Кофа рассказывает поразительные вещи о шиншийских уладасах, которые выставили на улицу возле дворца, и теперь на них прыгают все желающие. Это какими же надо быть идиотами, чтобы среди ночи, на окраине города, прямо под окнами резиденции высокого гостя скакать на его уладасах! Ужас в том, что я, кажется, тоже хочу.

– Постарайся, пожалуйста, испытывать это желание как можно дольше, – совершенно серьезно сказал мой друг. – Оно чрезвычайно гармонично сочетается со всей совокупностью моих представлений о тебе и объединяет их в удивительно стройную, логичную и ясную концепцию. Примерно как шиншийские ругательства мои обрывочные сведения об этой далекой стране.

* * *

Уладасы великого халифа Мураны Кутай Ан-Арумы оказались почти идеальными батутами. До полного идеала им, на мой взгляд, слегка недоставало пружинистости: чтобы взлететь по-настоящему высоко, требовалось приложить немалые усилия. Но в Сердце Мира, где к услугам любого желающего подпрыгнуть не только сила его икроножных мышц, но и Очевидная магия, этот недостаток нельзя считать роковым.

Остальные жители столицы Соединенного Королевства не нашли в батутах, в смысле, в шиншийских уладасах вообще никаких недостатков. Во всяком случае, на следующий день в городе только и разговоров было что о них. Пропустившие ночное развлечение завидовали счастливчикам, которые оказались в нужное время в нужном месте, и гадали, прикажет шиншийский халиф убрать уладасы с улицы, или оставит как есть.

Ответ на этот животрепещущий вопрос горожане узнали из экстренного полуденного выпуска «Суеты Ехо», на первой странице которого было опубликовано наиважнейшее за всю историю дипломатических отношений Соединенного Королевства и Шиншийского Халифата политическое заявление: великий халиф Мурана Кутай Ан-Арума благодарен Его Величеству Гуригу Восьмому за гостеприимство и бесконечно доволен, что нечаянно сумел порадовать его подданных, поэтому от всего сердца просит власти столицы принять в дар дюжину превосходных уладасов и установить их для всеобщего ликования в тех общественных местах, где они будут наиболее уместны.

На мой взгляд, щедрость халифа выглядела завуалированной просьбой больше никогда не прыгать с воплями по ночам прямо под его окнами, но факт остается фактом: город получил в дар превосходные шиншийские уладасы, вполне подходящие для акробатических прыжков, и столичные жители сразу же начали спорить, где именно их установят. И заключать пари.

– Один уладас, как и следовало ожидать, сразу же забрали для нужд придворных Его Величества и установили на заднем дворе замка Рулх, – объявил Кофа. – Говорят, главный церемониймейстер уже составляет расписание, если можно так выразиться, дежурств, чтобы драгоценный подарок, с одной стороны, не простаивал без дела, а с другой не собирал длинные очереди желающих попрыгать и не становился причиной ссор. Второй, конечно, поставят на площади Зрелищ и Увеселений, там ему самое место. Третий и четвертый, насколько я знаю, разместят на Левобережье – напротив Дворца Ста Чудес и возле бывшей переправы, в смысле Большого Королевского моста. Еще два достались Университету и Королевской Высокой школе, что вполне объяснимо: там полно молодых дураков. Руководители Корабельной Высокой Школы и Школы Врачевателей Угуланда чуть не лопнули от зависти и сейчас спешно составляют соответствующие прошения в Королевскую Канцелярию Праздников и Развлечений; заранее не сомневаюсь, что они получат свое. Что касается остальных четырех уладасов, даже не представляю, куда их денут. В смысле, где именно будут устанавливать. Горожане рады новому развлечению, но решительно протестуют, как только выясняется, что веселье будет происходить не где-нибудь, а непосредственно под их окнами. В общем, город бурлит.

– Один уладас установят у нас в Новом городе, на площади Веселых Голов, – сообщил Нумминорих. – Хенна ходила на специально созванное по этому поводу собрание Клуба Добрых Соседей, только что прислала зов, сказала, решение принято. И еще один Малдо Йоз очень хочет поставить в начале Удивительной улицы; вряд ли кто-то станет ему возражать, он сейчас всеобщий кумир и герой. А вот с двумя последними пока непонятно…

– Чего тут непонятного? – встрял я. – Надо в кои-то веки воспользоваться привилегированным положением нашей конторы и забрать их сюда, на улицу Старых Монеток. Поставим у главного входа в Управление Полного Порядка. Один велим обтянуть какой-нибудь золотой парчой, чтобы издалека было видно: это не просто так хренотень, а почетный уладас для вдохновенных упражнений великолепного Тайного Сыска; второй, так и быть, отдадим полицейским, пусть тоже культурно отдыхают. По такому случаю я, пожалуй, достану из кладовой Мантию Смерти, надену и буду прыгать все время, пока свободен. То есть все упоительные три с половиной минуты в сутки, именуемые словом «досуг». И мне радость, и для оздоровления криминальной обстановки в столице очень полезно. Горожане сразу догадаются, что я окончательно сошел с ума, и преступность не просто сойдет на нет, а достигнет абсолютного, мертвого нуля. Со мной шутки плохи, это все должны понимать.

– В этой идее мне особенно нравится твое намерение вернуть Мантию Смерти, – совершенно серьезно сказал Мелифаро. – Наконец-то снова будешь более-менее прилично одет.

Судя по выражениям лиц остальных моих коллег, им тоже было что сказать по этому вопросу. Возможно, гораздо больше, чем я хотел бы услышать, но после давешней беседы с Шурфом Лонли-Локли, внезапно познавшим несколько дюжин новеньких заморских оскорблений, мне все было нипочем.

Но высказаться они не успели, потому что на пороге зала общей работы возникла леди Кайрена Умата и трагическим голосом объявила:

– Извините, что помешала, но мне очень нужен совет.

В этот момент я конечно вспомнил, что так и не извинился перед ней за свое вчерашнее отсутствие. И мысленно схватился за голову, прикидывая, имеет ли смысл извиняться сейчас, или делу уже ничем не поможешь, разве только задушить себя собственными руками, как это делают в невыносимых ситуациях арварохцы, прямо у нее на глазах.

Мне редко становится стыдно, но если уж это несчастье со мной случается, стыд не просто занимает все мои мысли, а ослепительно вспыхивает в голове, как очень злая белая звезда. К счастью, пылает она обычно совсем недолго, а то даже и не знаю, как бы я дожил до сегодняшнего дня.

В общем, где-то полминуты я ничего не видел и не слышал, ослепленный искренним раскаянием, а когда острый приступ миновал, леди Кайрена уже спрашивала присутствующих:

– И что мне теперь делать? Как повернуть этот процесс вспять?

А присутствующие взирали на нее с таким характерным состраданием, какое обычно выпадает на долю безумцев, время от времени забредающих в приемную Тайного Сыска, чтобы сообщить нам об обретении Единой Великой Истины или хотя бы о нашествии невидимых людоедов, до этого обитавших на нашей Луне и как раз недавно доевших всех тамошних жителей. В таких случаях следует открыть все окна, потому что запах безумия – не лучший освежитель воздуха для помещений, срочно вызвать знахарей и чем-то занять посетителя до их прибытия. Например, внимательно слушать и сочувственно кивать – вот именно с таким выражением, с каким сейчас все смотрели на леди Кайрену. Я даже удивился: чего это они?

– Вам не следует беспокоиться, этот вопрос выходит за рамки компетенции Столичной полиции, – наконец сказал сэр Кофа. – Горожане могут развлекаться, как им угодно, если это не запрещено законом. А прыжки на шиншийских уладасах ни Кодексом Хрембера, ни уголовным законодательством совершенно точно не запрещены.

– Но это очень опасное развлечение! – воскликнула леди Кайрена. – Я слышала, прошлой ночью один из неосторожных горожан сломал руку.

– Не сломал, а всего лишь вывихнул, – хладнокровно заметила Кекки. – Впрочем, невелика разница: и то и другое вылечить несложно; по нынешним временам большинству горожан даже знахаря не приходится звать, сами справляются. Но если бы и не справлялись, это ничего не меняет, такого рода несчастья – неизбежная часть жизни. В этом смысле каждый наш шаг – определенный риск.

– Да, но когда травм можно избежать, заблаговременно ликвидировав источник опасности… – начала было леди Кайрена.

Тут до меня наконец-то дошло, о чем речь. Начальница Столичной полиции пришла к нам советоваться, как добиться запрета шиншийских уладасов. И мне опять стало мучительно стыдно, но на этот раз только потому, что в моем присутствии оказался возможен настолько дикий эпизод.

– Конечно, надо заблаговременно ликвидировать источник опасности, – сказал я. – Эти ужасные шиншийские уладасы, безусловно, следует испепелить. Я лично этим займусь, сразу после того, как будут снесены все стены в этом городе, а лучше – сразу во всей стране. Стены недопустимо твердые, вот в чем с ними беда. Об одну из них я буквально на днях очень больно стукнулся локтем. А в самом начале осени вообще лбом. Стены – вот главная смертельная угроза, нависшая над человечеством. Но шиншийские уладасы, несомненно, номер два.

Леди Кайрена Умата почти беззвучно спросила:

– Вы надо мной смеетесь, сэр Макс?

– Что-то вроде того, – честно признался я. – Но для вашей же пользы. В смысле, чтобы не рассердиться по-настоящему. А то я могу, да так, что потом сам пожалею. Не говоря уже обо всех остальных.

Теперь коллеги смотрели на меня с такой укоризной, будто я у них на глазах отнял еще не совсем пустую бутылку у портового нищего и допил ее содержимое сам.

– Не перегибай палку, – наконец сказал Кофа. – Леди Кайрена долгое время отвечала за безопасность летней Королевской резиденции. И еще не привыкла к новым обстоятельствам. Мы все когда-то были начинающими. В том числе, ты сам.

– Я до сих пор начинающий, – кивнул я. – И тоже… скажем так, еще не ко всему привык. Извините, леди Кайрена. Я как-то не учел, что вы, если что, вряд ли сможете испепелить меня взглядом или хотя бы оторвать голову, а значит, вам нельзя хамить.

– Да, – сухо согласилась начальница полиции. – Испепелить – это вряд ли. Максимум отравить.

– По крайней мере, теперь ясно, с какой начинкой будет ее следующий торт, – бодро заключил Мелифаро, когда за леди Кайреной Уматой закрылась дверь. – Одной загадкой меньше, и хвала Магистрам, а то я уже извелся гадать.

– Причем сэр Макс благополучно проспит момент подношения, и вся отрава достанется нам, – заметила Кекки. – Надо будет зайти на Сумеречный рынок, запастись противоядиями, на всякий случай сразу от всего.

– Если еда будет отравлена, я это учую, – совершенно серьезно утешил ее Нумминорих. – И даже с высокой степенью точности определю по запаху яд.

– Зря ты так, – сказал мне сэр Кофа. – Когда коллега допускает ошибку, следует объяснить человеческими словами, в чем именно она заключается. А не сразу на смех поднимать. Если человек, которого ты сделал посмешищем, имеет хоть каплю достоинства, он никогда, ни за какие сокровища Мира не согласится с твоей правотой, а значит, укоренится в собственной глупости. Ты такого эффекта хотел?

Я отрицательно помотал головой.

– Сам не знаю, чего на нее набросился. Наверное, беда в том, что она мне сразу понравилась. А когда симпатичный мне человек начинает нести несовместимую с моей жизнью хренотень, я воспринимаю это как своего рода предательство. Хотя человек совершенно не виноват, что я по какой-то причине назначил его «симпатичным». И, по идее, не должен нести за это какой-то дополнительной ответственности. Как ни крути, а я повел себя, как хрен знает что… С другой стороны, я в свое время приложил столько усилий, чтобы примирить с Тайным Сыском Бубуту, что теперь, равновесия ради, был просто обязан рассориться с новой начальницей Столичной полиции. Чтобы между нашими ведомствами сохранился традиционный конфликт.

– В болоте я видел такое равновесие. И традиции вместе с ним, – огрызнулся Кофа. – Хочешь конфликта – ступай в оперу. А лично я желаю спокойно работать, не отвлекаясь на ерунду. Так что придумывай, как будешь мириться с леди Кайреной. Вряд ли это особенно сложно. По моим сведениям, она не слишком злопамятна. И любому драматическому сюжету предпочтет скучный, удобный, полезный для общего дела мир.

– Просто соблазни ее, – подсказал Мелифаро. – Это самый простой и беспроигрышный вариант извиниться, я много раз проверял.

– И подбей сбежать в Ташер, – подхватила Кекки. – С ее преемником, кто бы им ни стал, мы поступим так же. И со следующим. Если в Ташере со временем соберется целая толпа бывших начальников нашей полиции, все, как один, с разбитыми сердцами, это будет… ну, просто красиво. Вчера на Королевском приеме сэр Малдо чрезвычайно убедительно мне объяснил, что красота не нуждается в каких-то дополнительных смыслах, она сама – смысл.

Сэр Кофа даже краешком рта не улыбнулся, хотя обычно подобные разговоры его забавляют. Напротив, помрачнел еще больше.

Только тогда до меня дошло, насколько это важно для Кофы: заполучить на свое бывшее место, которое больше ста лет занимал некомпетентный скандалист, заново превративший полицию в посмешище, хорошую; ладно, хотя бы потенциально неплохую, открытую к сотрудничеству, готовую учиться и заранее благодарную за поддержку начальницу. И закрыть наконец этот мучительный для него вопрос. А тут и леди Кайрена внезапно выступила полной дурой, и я своими насмешками отбил у нее охоту ходить в Тайный Сыск за советами. Хорошо, если только на время. А вдруг навсегда? Могу представить, что она без присмотра натворит. Вернее, я-то как раз не могу. А сэр Кофа может. Он очень опытный человек.

– Извините, – сказал я. – Надо было с самого начала сказать, что для вас это так серьезно. Я бы тогда в присутствии леди Кайрены вообще звука не произнес. Максимум – встал бы и вышел, чтобы не разорвало. Ничего, не берите в голову, все наладится. Даю слово, я с ней помирюсь.

– Взрослые люди обычно не ждут команды, а сами соображают, когда следует заткнуться, – проворчал Кофа. – Хотя какой из тебя, в болото, взрослый человек… Ладно, договорились: ты приносишь извинения леди Кайрене. Если она их примет, с меня обед.

– Ради обеда с вами я могу еще перед дюжиной человек извиниться, – обрадовался я. – На ваш выбор. Возможна торжественная церемония покаянного лобызания подолов их лоохи. Дело стоит того.

– Ты льстишь, как старый ленивый придворный, – почти помимо воли усмехнулся Кофа. – Для каждой жертвы припасен всего один, зато безотказно действующий прием.

* * *

Я переступил порог кабинета леди Кайрены Уматы с легким сердцем и в приподнятом настроении.

Не то чтобы я всю жизнь мечтал перед кем-нибудь извиниться, оставаясь при этом уверенным в собственной правоте. Но поскольку делал это исключительно ради Кофиного спокойствия, предстоящий спектакль казался мне чем-то вроде спасательной операции. А спасательные операции я очень люблю. Они меня, можно сказать, заводят – не потому, что я от природы добрый, это, боюсь, все-таки вряд ли. Просто способность улаживать чужие дела мой изворотливый ум почему-то соглашается считать веским вещественным доказательством все еще сомнительного для него факта, что я не наслаждаюсь посмертными грезами о счастливой жизни в навсегда утраченном Мире, а по-настоящему тут есть.

Положа руку на сердце, в этом нет никакой логики: спасение кого бы то ни было вполне может оказаться такой же естественной составляющей посмертных грез, как заверения моих близких и просто авторитетных специалистов вроде Правдивого Пророка, что я абсолютно, вне всяких сомнений, а временами даже несколько чересчур жив. Но уж если мой скептический ум по какой-то причине решил считать благотворительную деятельность достаточно веским доказательством моего бытия, кто я такой, чтобы отказываться от неописуемого наслаждения хотя бы пару часов в сутки не терзаться сомнениями. Бери, пока дают – вот мой девиз.

Леди Кайрена Умата встретила меня таким ласковым взглядом, что впору было заподозрить: она каким-то непостижимым образом научилась подкладывать яд прямо в свои глаза. Но слова дурного, конечно же, не сказала. Наоборот, кротко осведомилась:

– Чем могу быть полезна, сэр Макс?

– Я пришел еще раз извиниться, – объявил я. – И заодно кое-что объяснить, просто чтобы впредь вам было легче иметь со мной дело. Прежде всего, я – псих.

– Это не то чтобы совсем неожиданное для меня признание, – заметила леди Кайрена. Но глаза ее явственно потеплели.