Текст книги "Агата и археолог. Мемуары мужа Агаты Кристи"

Финальный отчёт о работе в Уре, написанный по большей части самим Вулли, состоит из десяти объёмных томов. На издание этого труда ушло около пятидесяти лет, потому что то и дело приходилось ждать финансирования, необходимого для отправки очередного тома в печать. Кроме этого, были опубликованы восемь томов текстов из Ура, составленные различными эпиграфистами.

Отчёт о пяти сезонах исследования царского кладбища и сопровождающие его иллюстрации были закончены только в 1933 году, через три или четыре года после окончания раскопок. Том с описанием имел более шестисот страниц в длину, а иллюстрации и общий план захоронений расположились на двухстах семидесяти трёх листах. Вулли работал вместе с помощниками и щедро выразил благодарность мне и покойной мисс Джоан Джошуа. Мисс Джошуа была приятной пожилой леди, чей зонтик, увенчанный серебряной утиной головой, мы постоянно украшали бусинами из сердолика, когда его хозяйка приходила навестить нас в научно-исследовательских лабораториях Британского музея. Боюсь, финальный отчёт содержит неизбежные ошибки в некоторых деталях, но если бы мы проверяли и перепроверяли все наши утверждения, касающиеся как непосредственно раскопа, так и множества находок, рассредоточенных по разным музеям, работа могла занять ещё лет десять, а некоторые последующие труды наверняка бы не вышли вовсе.

Вулли привык работать на скорую руку, но он хорошо чувствовал, чем можно пренебречь, а что действительно важно. Хотя взятый темп и не позволял ему обращать внимание на все мельчайшие детали, никто другой не справился бы с полевой работой так блестяще.

Однажды мне довелось наблюдать, как Вулли воскрешал давно исчезнувший музыкальный инструмент. Он залил гипс в маленькие дырочки, в которых опознал отверстия, оставшиеся на месте сгнивших деревянных частей. Вулли описал этот эпизод в «Уре халдеев» следующим образом: «Так и с деревом. Оно исчезает без следа, но оставляет отпечаток на грунте, точный слепок, настолько чёткий и так передающий цвета, что можно по ошибке принять его за реальный предмет. Стоит тронуть такой слепок пальцем – и он разрушится столь же легко, как осыпается пыльца с крыла бабочки»[42]42
  Цит. по: Вулли Л. Ур халдеев. С. 54.


[Закрыть].

Я навещал Вулли в Лондоне, в его доме на Сент-Леонардс Террас. Далеко за полночь он сидел за работой и с невероятной скоростью писал чётким и логичным языком. Вряд ли мир увидит когда-нибудь столь же одарённого человека.

Глава 4
Ниневия

Нельзя представить себе место, более не похожее на Вавилонию, чем Ассирия – земля, расположенная на широте современного Багдада, в ста милях к северу от бутылочного горлышка, где Тигр и Евфрат сходятся и текут на расстоянии не более тридцати миль друг от друга. Главные города Ассирии, и Ниневия в том числе, вытянулись цепочкой вдоль быстрых вод Тигра, у самой реки или чуть поодаль. Считается, что древнее название Тигра, Идиглат, значит «стрела», и что назван он так по контрасту с безмятежным Евфратом, «спокойно текущей рекой», по-аккадски – «Пуратту».

Кроме всего прочего, Ассирия была ограничена с востока Загросом, мощной горной цепью, и из-за этого постоянно подвергалась вторжениям со стороны жителей гор, иранских мародёров. Чтобы выжить, стране приходилось постоянно держать оборону и всегда находиться в состоянии боевой готовности. Также Ассирия не могла существовать полностью самостоятельно: она зависела от плодородных полей Сирии, расположенной с запада. Такое положение вещей порождало агрессивные настроения, а бодрящий климат способствовал возникновению нации воинов, не склонных к сидячему образу жизни и соответствующим занятиям. Вавилония тоже боялась иранских набегов, но её границы не были столь уязвимы: чтобы добраться туда из Хузестана, требовалось проделать долгий путь, а в лежащем по соседству Лурестане население отличалось куда как меньшей густотой, чем в Загросе, граничившем с Ассирией.

Перед археологом стояла действительно сложная задача – выяснить, насколько сильно жители Ассирии отличались от просвещённых, набожных и мирных народов Вавилонии. Геродот совершенно справедливо отметил, что вавилоняне по природе своей были торговцами. Кроме того, Вавилония могла в основном сама обеспечивать себя зерном: интенсивное орошение позволяло его выращивать. Сеть каналов позволила стране замкнуться самой на себе и сформировала нацию интровертов, в противоположность Ассирии.

После открытых всем ветрам пыльных равнин Вавилонии зелёные холмы Ассирии казались раем. Мы жили в маленьком домике с небольшим садом у подножья Неби-Юнуса, места погребения пророка Ионы – большого телля, скрывавшего остатки арсенала Синаххериба. От дома до вершины Ниневии, то есть до холма Куюнджик, можно было за двадцать минут доехать на лошади. Оттуда открывалась чудесная панорама – как панорама окрестностей, так и историческая. Поднявшийся на сто футов над долиной мог видеть на западе крутые берега стремительно текущего Тигра, а за ним – мечети и церкви Мосула. Сквозь Мосул прошёл когда-то Ксенофонт во время своего легендарного похода в 401 году до н. э., когда он вёл свою армию из десяти тысяч греческих наёмников из долин Кунаксы к Чёрному морю. Не исключено, что название «Мосул» – отголосок старого названия «Меспила». Под этим названием город знали греки. В ста милях к северу Ассирия подходила к турецкой границе, минуя возвышенный участок из насыпей, покрытых зелёным дёрном, скрывавших под собой город Ниневию и его акрополь. На востоке виднелся Курдистан, горы со снежными шапками, известные как Джебель Маклуб, а за ними – Загрос, преграда, отделявшая Ассирию от опасного врага, Ирана. В южном направлении убегали равнины – в сторону Большого и Малого Заба и далёкой Вавилонии.

Сложно себе представить человека, менее похожего на Вулли, чем мой новый начальник, грубоватый, сердечный, добродушный Кэмпбелл Томпсон, эпиграфист по образованию, бывший невысокого мнения об археологии. Он нанял меня сделать глубокое зондирование огромного холма Ниневии на доисторическую глубину и выяснить, что скрывается под ассирийскими культурными слоями. Я с готовностью взялся за эту работу, поскольку я помогал Вулли делать глубокий доисторический раскоп в Уре. Думаю, Томпсон хотел доказать, что в Ниневии не было никакого Всемирного потопа. Я с очень большим интересом исследовал север после шести лет ученичества на юге, и дополнительным плюсом являлась возможность взять с собой Агату. Барбара, жена Кэмпбелла Томпсона, была очаровательной, доброй и лишённой эгоизма женщиной. Свою жизнь она посвящала другим. Мы справедливо привыкли считать её святой.

Перед тем как пригласить в экспедицию нового сотрудника, Кэмпбелл Томпсон подвергал его определённым испытаниям. Одним из таких испытаний была прогулка сквозь грязь и болота, другим – поход в кино. Кэмпбелл Томпсон отличался неравнодушием к этому виду искусства. Агата прекрасно справилась с грязью, а меня Си Ти[43]43
  В США и Великобритании широко распространена практика называть людей по инициалам (С. Т. – Campbell Thompson).


[Закрыть] предупредил, что одного из моих предшественников отбраковали на этапе кино, так как тот делал глупые замечания. Я старательно молчал и создал себе репутацию человека благоразумного. Мне предстояло преодолеть более серьёзное препятствие – показать себя искусным наездником. Кэмпбелл Томпсон, к счастью, не стал меня экзаменовать до отъезда, но подчеркнул, что мне чрезвычайно важно усидеть в седле, потому что мой предшественник, Р. У. Хатчинсон, потерял свой авторитет среди рабочих, упав при них с лошади. Си Ти не мог себе позволить рисковать повторением подобного эпизода. До этого я ездил на лошади всего дважды, на приволье урских степей, и один раз лошадь убежала прямо вместе со мной. Тем не менее я уверил Кэмпбелла Томпсона, что прекрасно умею ездить и ни разу ещё не падал с лошади. Он остался доволен, а я обещал себе всё лето брать уроки верховой езды. Однако время прошло, а я так ничего и не сделал. В общем, я ждал Ниневии с некоторым беспокойством и надеялся как-нибудь выкрутиться. Ещё больше я встревожился, когда узнал, что Кэмпбелл Томпсон собирается купить мне лошадь на базаре в Мосуле. Будучи бережливым до крайности, он стремился купить самое дешёвое животное из возможных и нашёл за цену в три фунта небольшого пони. Его никто другой и трогать не хотел, потому что пони брыкался. Он достался мне.

Почти каждое утро, сменяя друг друга, мы поднимались верхом на холм. К счастью, Кэмпбелл Томпсон не видел, как я садился в седло. Я цеплялся за лошадь, подобно Джону Гилпину[44]44
  Джон Гилпин – персонаж юмористической баллады английского поэта Уильяма Купера (1731–1800). Баллада повествует о том, как Джон Гилпин не смог справиться с лошадью и проскочил, таким образом, пункт назначения.


[Закрыть], и кое-как преодолевал щебёночную дорогу и крутые и ещё более скользкие подъёмы узкой тропы, ведущей на вершину холма, где меня по прибытии громко приветствовали рабочие. Лошадь пугалась такого приёма и немедленно становилась на дыбы. Ещё опаснее был обратный путь, когда лошади приходилось сползать вниз по скользкой тропе, но я как-то умудрялся усидеть, крепко держась за шею животного, особенно в те моменты, когда его заносило на щебёнке. К сожалению, единственный участок дороги, покрытый щебёнкой, находился между нами и холмом. Мало-помалу, полагаясь скорее на удачу, чем на умение, я стал увереннее. К концу сезона я уже получал удовольствие от верховой езды и обгонял Томпсона на равнине. Он сделал мне комплимент, сказав, что я езжу, как кентавр. Возможно, я на подсознательном уровне унаследовал кавалерийскую подготовку своего отца.

Наши рабочие в Ниневии были народом необузданным, не таким дисциплинированным, как в Уре, и общались мы друг с другом свободно, на равных, но арабы даже в Северном Ираке с уважением относятся к начальству, и управлять ими было не особенно сложно, если не терять бдительность. И всё же начало моего сезона с Кэмпбеллом Томпсоном нельзя назвать благоприятным. Как раз в этом, 1931 году, Англия отменила золотой стандарт, и Си Ти решил урезать рабочим плату. Им и так платили относительно мало – по десять, восемь и шесть пенсов в день кайловщику, землекопу и корзинщику соответственно, и я убеждал начальника не сокращать зарплату ещё больше. Си Ти настаивал, что мы не можем поступить иначе и должны платить всем на два пенса меньше и никакие уговоры с моей стороны не заставят его отступить. И вот в первое утро мы взобрались на вершину холма, встали перед собравшимися рабочими и объявили им, что каждому, кто на нас работает, придётся смириться с уменьшением зарплаты на два пенса. Объявление, естественно, было встречено всеобщим возмущением, если не сказать мятежом. Кэмпбелл Томпсон стал по-арабски объяснять, почему зарплату необходимо уменьшить и что значит отменить золотой стандарт. Увы, его выступление успеха не имело, и вскоре он повернулся ко мне со словами: «Кажется, так мы ни к чему не придём. Попробуйте теперь вы». Моего знания арабского не хватало для рассуждений на столь сложные темы, тем более в этой теме я не разбирался, и на своём родном языке сказал, что ничем не могу помочь. Кроме того, я вовремя заметил, как один из наших достойных кайловщиков с угрожающим видом воздел над моей головой кайло. И всё же, несмотря на эту стычку, мы не отступили от своего плана, и рабочие в конце концов смирились со снижением платы. Не знаю, случались ли подобные сцены раньше и повторялись ли потом, но по этому эпизоду можно судить о твёрдости характера Си Ти.

Должен признаться, работа велась достаточно неорганизованно, и одним из доводов Кэмпбелла Томпсона в спорах с рабочими было то, что им самим нравилось приходить на раскоп, где рабочие могли от души поболтать с товарищами. Раскоп служил для них своеобразным клубом. Кэмпбелл Томпсон устроил так, что сначала выполнял свою задачу кайловщик, потом, разрыхлив участок грунта, он садился, и на его место приходил сначала землекоп, а затем корзинщик. В результате невозможно было определить, кто в тот или иной момент должен работать. Ситуацию усугубляло то, что мы в то время каждый день по мере продвижения работы засыпали за собой раскоп, и нам не удавалось увидеть более или менее длинный участок непрерывной кладки. Было невероятно трудно составлять план. На самом деле работа в Ниневии являлась по большей части широко разрекламированной охотой за табличками, и если ничего стоящего не попадалось, Кэмпбелл Томпсон отправлял корзинщиков поработать на старый отвал Лейарда или Джорджа Смита. Мы непременно брали реванш, находя новые фрагменты огромной куюнджикской библиотеки, к тому моменту уже насчитывавшей двадцать две тысячи табличек. Томпсон был настоящим знатоком этого собрания текстов и в своё время, видимо, объединил многие сотни фрагментов. Томпсон вообще представлял собой любопытную смесь разных талантов и разбирался далеко не только в узкоспециализированной эпиграфике[45]45
  Эпиграфика – историко-филологическая дисциплина по истолкованию древних надписей.


[Закрыть]. Он на любительском уровне интересовался ботаникой, географией и химией и, занимаясь этими предметами, внёс существенный вклад в изучение этих редких направлений в ассириологии. Вдобавок он был опытным чертёжником, мог быстро набросать эскиз и когда-то учился геодезии: в совсем юном возрасте ему довелось работать геодезистом в Судане. Долго он там, правда, не продержался и успеха не добился. Доставив по поручению руководства из Англии новый инструмент, он умудрился уронить его с утёса. Кэмпбелл Томпсон очень любил сэкономить. Он чертил на доске для выпечки, купленной за полкроны на аукционе в Боарс-хилле, а в качестве вешки использовал сучковатую дубовую палку с турецких холмов. Тем не менее, когда Томпсон завершил съёмку местности в Ниневии, его рисунки совпали с фотографиями с воздуха с минимальной погрешностью, не имевшей значения для археологов.

Си Ти отличался спортивным духом. Иногда он боролся с рабочими, и если одерживал победу, то потом часто обвинял противника в том, что тот просто поддаётся начальнику. Он любил пострелять, и мы иногда вместе отправлялись за добычей. Я немножко нервничал, так как один из стволов его ружья двенадцатого калибра погнулся, а скупость не позволяла Си Ти отослать оружие в починку.

Зимой иногда было непросто решить, выходить ли на работу в дождь. Рабочие жили на расстоянии нескольких миль от раскопа, и если они добирались до нас, а работы не было, мы должны были заплатить им за часть дня. Поэтому нам приходилось в полной темноте, по крайней мере за час до рассвета, определяться, пробуем ли мы продолжать работу в этот день. Мы устраивали совещание на крыше дома и, придя к тому или иному решению, передавали с помощью фонаря соответствующий сигнал сторожу, находившемуся на вершине холма в миле от нас. Иногда нам приходилось ждать какое-то время, пока с вершины Куюнджика придёт ответный сигнал. Мы подозревали, что сообщение передаёт не сам сторож, а его жена, периодически сопровождаемая собакой по кличке Вашо.

С приближением зимы нам приходилось закупать дрова для обогрева дома. К счастью, у нас в столовой был камин. Задача была непростой, и Си Ти приспособился подстерегать караваны курдов, перевозившие на ослах дрова с далёких холмов. Иногда он шёл за ними от Куюнджика до самого мосульского моста, стараясь купить дров подешевле, и надеялся заключить максимально выгодную сделку, предложив приемлемую цену до того, как они доберутся до моста, где взимались таможенные пошлины и муниципальные взносы. Той зимой, когда я работал в экспедиции ассистентом, цены зашкаливали, потому что дров страшно не хватало, и Кэмпбеллу Томпсону никак не удавалось договориться на приемлемую сумму. Однажды, когда мой руководитель был на вершине холма, а я работал дома, Барбара Кэмпбелл Томпсон и моя жена выследили караван и потребовали побежать за ним и купить дров, сколько бы они ни стоили. Я так сделал и довольно быстро договорился о цене. Я ждал прибытия Кэмпбелла Томпсона с некоторой тревогой, но он испытал ещё большее облегчение, чем я, обнаружив, что мне удалось добыть необходимый товар. Раз торговцы облапошили не его самого, а самонадеянного юнца, он готов был с этим смириться и воспринял новости с улыбкой.

Кэмпбелл Томпсон, хоть и был скуп, мог иногда проявить исключительную щедрость. Много раз, когда на вершину холма заезжал торговец сладостями, он угощал халвой всех, кто трудился на раскопе. Барбара возмущалась, видя подобную расточительность, и утверждала, что он не поступил бы так ради своих собственных детей. Кроме того, Кэмпбелл Томпсон был гостеприимным хозяином и держал хороший стол. Мы даже содержали в саду небольшое стадо индеек, очень вкусных, и часто выбивались из сил, разнимая дерущихся птиц. Один или два раза мы принимали у себя на Неби Юнусе нашего землевладельца, пожилого джентльмена по имени Шериф Дабагх, с которым мы были в дружеских отношениях. Я с удивлением заметил, что в таких случаях наш слуга немедленно направлялся в дом к землевладельцу, позаимствовать там всю посуду и столовое серебро, так как наша посуда была недостаточно хороша. Впрочем, никто против этого не возражал. Наш дом отличался скромной обстановкой, и когда Агата заявила, что хочет поехать на базар и купить стол, чтобы печатать на нём свою новую книгу. Си Ти счёл эту идею в высшей степени экстравагантной. Стол обошёлся Агате в три фунта. Си Ти цена показалась непомерно высокой. Он не мог понять, почему Агата не могла поставить пишущую машинку на обычный деревянный ящик. На этом столе Агата написала «Смерть лорда Эджвера».

На раскопе Кэмпбелл Томпсон часто бывал невыносим. Ему было чрезвычайно трудно принять решение и выбрать, где дальше копать. Мы вели на эту тему бесконечные споры, а когда, как я думал, приходили к какому-то решению, он иногда говорил: «А сейчас я буду advocatus diaboli[46]46
  Адвокатом дьявола (лат.).


[Закрыть]», – и начинал всё с начала. В таких случаях я отчаивался и уходил, но на какой-то период мне удалось найти обходной путь. У Кэмпбелла Томпсона были два любимых бригадира, Абдэл Ахад и Якуб, пара старых дураков. Им он доверял безоговорочно, потому как они работали на него уже долгие годы. Я подходил к этим достойным людям и говорил: «Помните, в 1904 году мистер Л. В. Кинг сказал вам, что вот это место, на котором мы сейчас стоим, очень перспективное?» Можно было не сомневаться – они в свою очередь передадут мои сведения начальнику. Я поступал так два или три раза, но потом отнюдь не глупый Си Ти раскрыл хитрость и назвал меня молодым негодяем – наверное, вполне заслуженно. Ещё стоит упомянуть, что иногда мы ездили в Мосул в гости к нашим бригадирам, хотя Кэмпбелл Томпсон и его жена принимали приглашения неохотно: дома бригадиров содержались неважно, условия там были антисанитарные. Си Ти, напротив, был поборником чистоты: вся вода в нашем доме прокачивалась через бергфельдский фильтр и принимались другие подобные меры. Мне запомнился случай, как во время очередного нашего визита один из хозяйских детей сидел по очереди у всех на коленях и, казалось, похныкивал. Си Ти спросил, что с ребёнком. «Ничего, – ответил Якуб. – Просто ветрянка».

Думаю, из моего рассказа понятно, что в Ниневии на холме Куюнджик царил беспорядок. Происходящее могло бы разбить сердце профессионального археолога, но Кэмпбелл Томпсон, к счастью, был человеком другого склада ума. Холм Куюнджик, а именно его верхние двадцать футов, нужно было видеть. Более двух тысяч лет их безжалостно грабили, всю землю перерыли, и она была испещрена бесконечными ямами и отвалами. Что ещё хуже – многие поколения археологов рыли туннели в самое сердце холма, и часто нам приходилось пробираться сквозь один длинный туннель, имея ещё два над головой. Существовал риск обрушения, но мы всё-таки выжили.

Около шести верхних слоёв состояли из руин средневековых домов, и среди сделанных там находок присутствовали крайне интересные объекты. Там попадались замечательные образцы керамики, в том числе товары, импортированные из Китая, и классическая утварь из Самарры, но сами дома находились в ужасном состоянии. Затем мы миновали римские слои. Кэмпбелл Томпсон считал, что в этом месте когда-то был римский форт, и нам даже удалось найти значок римского легионера. Далее мы оставили позади следы сасанидской, парфянской и греческой культур и наконец добрались до персидских и ассирийских слоёв.

В таких условиях неудивительно, что сам Си Ти ни разу не раскопал здание целиком. Более того, на всю Ниневию есть всего один хороший архитекторский план, и это план знаменитого дворца Синаххериба. Большую часть дворца раскопал Лэйад, затем раскопки продолжил Рассам, а совсем недавно его снова открыли и искусно расчистили иракские археологи под руководством Тарика эль Мадхлума. Величественный дворец Синаххериба подробно описал сам царь Синаххериб и заслуженно назвал «дворцом, которому нет равных». Украшенный замысловатыми скульптурными композициями и частично имитирующий сирийские дворцы, он наверняка в своё время выступал в качестве предмета всеобщего восхищения. Именно здесь обнаружили большую часть знаменитого архива, известного как «куюнджикская библиотека» – огромной библиотеки Ашшурбанипала. По подсчётам Кэмпбелла Томпсона, общее число целых табличек и фрагментов составляет около двадцати двух тысяч, хотя в Британском музее зарегистрированы двадцать четыре тысячи, и две тысячи из них составлены из более мелких фрагментов, причём, как я уже упоминал, часть подобных объединений являются заслугой самого Си Ти.

Другую часть куюнджикской библиотеки нашли в здании, известном как Северный дворец, расположенном по соседству с дворцом Синаххериба, но связного плана этого здания не сохранилось.

Нужно сказать пару слов о Синаххерибе, одном из величайших монархов Ассирии, авторе множества строительных и оросительных проектов, чьи работы высоко оценил Кэмпбелл Томпсон.

Кэмпбелл Томпсон, деревенский житель с врождённым топографическим инстинктом, каждый раз, когда ему случалось гулять вокруг Ниневии, внимательно смотрел, нет ли где на земле следов ассирийских руин. Около 1926 года он сделал блестящее предположение, что огромная каменная постройка, располагавшаяся в трёх тысячах ярдов к северу от Куюнджика, возле реки Хоср, представляет собой руины большой дамбы. Дамбу построил Синахериб, о чём свидетельствовала одна из надписей, гласившая, что здесь находится пруд «агамму»[47]47
  Застойный водоём, болото (аккад.).


[Закрыть], где царь держал диких зверей, свиней и других животных, устроив для этого зоопарк и аквариум на радость царям Ассирии. Руины этой дамбы, и по сей день сдерживающей воду, представляют собой два длинных участка стены (один из них имеет не менее двухсот пятидесяти ярдов в длину), сложенных из тёсаных камней – известняка, песчаника и конгломерата, причём каждый камень представляет собой куб высотой в полметра. Один из камней и сейчас возвышается над уровнем воды более чем на девять футов. Существенная часть кладки обработана грубо – из соображений экономии отшлифованы только края камней, основная площадь оставлена шершавой. Как бы то ни было, гипотеза подтвердилась в результате замечательного исследования, проведённого Якобсеном и Сетоном Ллойдом по поручению Чикагского института востоковедения в 1932 году, через шесть лет после открытия Кэмпбелла Томпсона: аналогичную каменную кладку обнаружили при раскопках огромного акведука, построенного Синаххерибом недалеко от Бавиана, в верховьях реки Гомел. Этот акведук, соединивший берега глубокого оврага, хитрым маршрутом проводил воду на расстояние около сорока пяти миль, до самой Ниневии. Вода должна была преодолеть мост, состоящий из трёх арок и сложенный по меньшей мере из двух миллионов тёсаных камней, доставленных из самих бавианских каменоломен, расположенных на расстоянии десяти миль, – огромная работа. Акведук можно назвать огромным инженерным достижением. Для его постройки требовалось разбираться в гидравлике, оперировать понятиями напора воды и нагрузки. Летом, когда вода не текла или задерживалась в верховьях Гомела, ассирийская армия или караваны могли перебраться через мост, не замочив ног, с целью нападения на Иран. Акведук, таким образом, решал сразу две задачи. Это величественное сооружение было одним из не менее чем восемнадцати каналов, откопанных и прочищенных Саргоном (722–705 гг. до н. э.). Подобная забота и уход свидетельствовали о том, что последующие ассирийские монархи осознавали важность ирригации для поддержания садов и развития земледелия.

Ассирийцы хвалились своим жестоким обращением с врагами и тем самым заработали дурную репутацию, но, несмотря на это, отличались разумностью, знали цену милосердию и довольно часто благоразумно его проявляли. Так что опорочены они несправедливо: ассирийцы были не более жестоки, чем остальные народы той эпохи, и, несомненно, не более жестоки, чем многие великие народы наших дней.

Полевые исследования Томпсона многое нам рассказали о неиссякаемой энергии ассирийских монархов. Изучая письменные источники, Си Ти всегда учитывал топографию района. Он понял, что водный путь Тебилту, постоянно упоминающийся в ассирийских анналах, почти наверняка был каналом, так как его не могли отождествить ни с одной рекой естественного происхождения. Судя по всему, этот канал, несколько раз менявший курс, отводился сквозь одни из ворот Ассирии. Как следует из источников, во время половодья его бушующие воды грозились разрушить один из ассирийских дворцов. Ни одна из современных естественных рек не может похвастаться чем-то подобным. Интерес Томпсона к топографии также вдохновил его на поиски четырнадцати или пятнадцати ворот, согласно письменным источникам, позволявших войти в Ниневию, и хотя не все его выводы были верны, исследования Томпсона существенно пролили свет на этот аспект топографии города. Пусть некоторые заключения Кэмпбелла Томпсона не подтвердились, он тем не менее вдохновил иракский отдел древностей продолжать раскопки ворот. Некоторые из них были блестяще обнаружены Тариком эль Мадхлумом, полностью раскопаны и восстановлены. Сейчас они выглядят впечатляюще. Открытие же величественной дамбы навсегда останется достижением Кэмпбелла Томпсона.

Как я уже объяснил, основное занятие Кэмпбелла Томпсона в Ниневии – ярко освещавшаяся охота за табличками, и год за годом он существенно пополнял соответствующие коллекции. Один из документов представляет, на мой взгляд, исключительный интерес: Си Ти обнаружил редчайший исторический текст, относящийся ко времени царствования Ашшур-убаллита, к 1386–1369 годам до н. э., где, судя по всему, рассказывается о том, как собственные войска царя силой заставили его вступить в битву с одним из касситских царей и врагов Ассирии, Каштилиашем. В этом сложнейшем тексте предпринята попытка описать ход битвы и рассказать о структуре ассирийской армии. Другим важным дополнением к нашим историческим знаниям стал отрывок из длинного текста, написанного Ашшурбанипалом, где упоминался старший Кир, то есть Кир I. О нём раньше мы не знали ровным счётом ничего. Он упомянут как вассал ассирийского царя, которому он отдал в Ниневию в качестве заложника собственного сына Арукку – имя звучит почти как «Эрик». Кэмпбелл Томпсон в тот момент не понял, что обнаружил нового мидийского монарха, пока это ему не объяснил Г. Р. Драйвер[48]48
  Годфри Ролс Драйвер (1892–1975) – британский востоковед, специалист по семитским языкам и ассириологии.


[Закрыть].

На мой же взгляд, самым замечательным открытием Кэмпбелла Томпсона стало открытие, которому он не придал большого значения и почему-то уделил всего несколько строк в своих публикациях, снабдив рассказ совершенно невразумительной фотографией. Я говорю о великолепной бронзовой голове в натуральную величину, ставшей теперь одним из прекраснейших, если не самым прекрасным, экспонатов Багдадского музея. Это совершенно изумительная голова бедуинского шейха, и в одном из выпусков «Ирака» я рискнул назвать его Саргоном, основателем знаменитой династии Аккаде. Саргон взошёл на трон вскоре после 2400 года до н. э. Замечательная голова отлита из бронзы, вероятно по выплавляемой модели, и изображает мужчину с запоминающимися семитскими чертами лица, с густой бородой и замысловатой причёской, напоминающей золотые парики из Ура. Я сделал вывод, что голова изображала Саргона, так как было известно, что его сын Маништушу на территории, прилегающей к храму Иштар, возвёл здание под названием Э-ме-ну-э, простоявшее вплоть до самого последнего из ассирийских царей. Так как это здание – единственная достойная внимания постройка, относящаяся к тому периоду, когда, скорее всего, отлили голову, я полагаю, что голову установил сын в память о прославленном отце. Кстати, Саргону также уделили достойное внимание в ассирийских анналах, а в музее Турина находится замечательная каменная голова, высеченная во времена Ассирии и, вероятно, сделанная по образцу нашей находки. У этой бронзовой головы есть одна особенность – раздвоенная борода, отличающая её от портрета Нарам-Сина, внука Саргона Аккадского, всегда изображавшегося с бородой клинышком. Я считаю это дополнительным аргументом за то, что наша голова изображает основателя династии.

Я никогда не мог понять, почему Си Ти, вовсе не чуждый искусства, был столь несправедлив к этой прекрасной голове. Думаю, в глубине души он опасался, что если его заподозрят в поисках чего-либо, кроме письменных источников, то тогдашний директор по древностям может передумать и не отдать ему все эпиграфические находки, а на них Си Ти, по собственному мнению, имел полное право.

Хотя меня очень интересовали, даже завораживали находки, сделанные Кэмпбеллом Томпсоном на Куюнджике, моей основной задачей во время нашего совместного сезона являлось руководство созданием порученного мне глубокого шурфа. Кэмпбелл Томпсон не очень интересовался доисторическими временами, но много раз слышал о невероятно интересных открытиях, сделанных в Вавилонии: в Уре халдеев, Кише, Варке и других городах – и показавших, насколько далеко в прошлое уходит история Месопотамии. Поэтому он решил, что настолько же важно исследовать всё находящееся под руинами Ассирии, вплоть до нетронутого грунта.

Мы выбрали участок на самой высокой точке холма, и Си Ти был уверен: нам не придётся копать на слишком большую глубину. Он твёрдо верил, что Ниневию построили на обнажении песчаника или обломочной породы и нам нужно углубиться максимум на сорок футов. Зная, как неохотно Си Ти тратит деньги на доисторические раскопки, я решительно поддержал его в этой мысли, хотя у меня и имелись некоторые сомнения. Понимая, что нам, возможно, предстоит копать на значительную глубину, мы начали работу на участке, имеющем не менее семидесяти пяти футов в длину и пятидесяти футов в ширину: очевидно, что по мере углубления шурфа его площадь будет уменьшаться. Действительно, к тому моменту, как мы закончили работу, шурф представлял собой крошечную комнатку примерно двенадцать на двенадцать футов.

Мы довольно быстро достигли нижней границы ассирийских слоёв, находившейся примерно в четырнадцати футах от поверхности земли. Все развалины ниже этой глубины относились к доисторическому периоду. Вскоре мы добрались до слоя, который датировали приблизительно 3000 годом до н. э. День ото дня шурф становился глубже, а его стены сходились. Си Ти начал меня спрашивать с беспокойством, когда закончится это опасное мероприятие. Я заверил его, что осталось потерпеть ещё несколько дней, и мы продолжили копать до глубины в тридцать, тридцать пять, сорок, пятьдесят футов. Конца руинам не предвиделось, напротив, глиняных черепков встречалось всё больше и больше.