Текст книги "Агата и археолог. Мемуары мужа Агаты Кристи"

Несомненно, наиболее выдающееся городище на этом участке реки и самое интересное для археолога – то, которое около 1850 года частично раскопал Лейард[59]59
  Остин Генри Лейард (1817–1894) – британский археолог, первым исследовавший руины Ниневии. В результате раскопок Лейард нашел дворец Синаххериба.


[Закрыть]. Называется оно Телль-Аджаджа. Это пыльный холм, среди арабских географов известный как Арбан, бывший в Средние века процветающим городом. Ещё раньше здесь была достаточно важная ассирийская столица локального значения, называвшаяся Шадиканни. Именно в туннеле, обращённом к реке, мы заметили крылатого быка с головой человека, называемого «ламассу», с нанесённой на него надписью. Это был один из пары таких быков. Их изображение публиковал Лейард в книге «Ниневия и Вавилон». Надпись помещалась в одну строчку и содержала имя независимого монарха, правившего в этих местах в начале IX века до н. э. Лейард, проводивший здесь раскопки в течение трёх недель, нашёл и вторую пару быков: когда-то они стояли по обе стороны дверей во дворце, обнаруженном ближе к центру холма. Вдобавок он нашёл барельеф того же периода, изображавший воина и каменного льва. Я уверен, что археолог будущего, взявшийся за раскопки этого величественного холма, дополнит чудесными находками историю Ассирии, а также более ранние и более поздние исторические периоды.

Сколь бы ни привлекало меня в 1934 году это место – сейчас оно могло послужить крайне интересным дополнением к Нимруду, – слишком многие обстоятельства говорили против того, чтобы начинать здесь раскопки. Во-первых, не было никаких свидетельств, что здесь найдутся доисторические слои и что мне удастся установить связь между этим местом и самым ранним периодом цивилизации Месопотамии. Во-вторых, скрывавшая недра холма огромная толща средневековых и арабских слоёв потребовала бы многих лет раскопок. Наконец, самым серьёзным препятствием являлось следующее обстоятельство – поверх холма располагалось множество мусульманских могил. Оставляю эту задачу герою помужественней.

Арбан, самый крупный телль, был также самым северным и самым близким к Хасеке – дальше мы почти не обнаружили следов ассирийских поселений. Как я уже упоминал, в первую очередь поселения, расположенные вдоль Нижнего Хабура, выстраивали с целью защиты и только во вторую – как центры земледелия, хотя одной из их задач стало укрепление торговых связей с севером. Вокруг простиралась сухая степь.

Мы решили не задерживаться на Нижнем Хабуре и, достигнув его границ, двинулись дальше: нам хотелось увидеть больше разнообразных поселений, и мы совершенно справедливо полагали, что встретим их в более северных районах. С сожалением простились мы с Арбаном, этим холмом, словно начинённым историей. Дополнительную ценность ему придавала память о наших предшественниках, так ценивших эту землю, скрывающую столько следов прошлого.

Мы правильно сделали, что поставили лагерь возле Хасеке. Он был одинаково удобно расположен для обследования как Нижнего Хабура, только что покинутого нами, так и верхней части реки. В течение всего путешествия мы не забывали поддерживать связь с французскими военными властями, предупреждёнными о нашем приезде Сейригом, и они неизменно оказывали нам поддержку. В Хасеке мы навестили командира, и он принял нас в своём пыльном, обдуваемом ветром офисе. Командир произвёл на меня яркое впечатление. Высохший седовласый человек небольшого роста, полковник Траколь сидел перед нами с чёрной шапочкой на голове, и у меня сложилось полное впечатление, что мы разговариваем с профессором. Полагаю, он закончил Высшую нормальную школу[60]60
  Высшая нормальная школа – одно из самых престижных высших учебных заведений Франции. Её выпускниками в разные годы были Мишель Фуко, Жан-Поль Сартр, Жак Деррида, Ромен Роллан, Эмиль Дюркгейм и др.


[Закрыть] и имел научные склонности.

Получив благословение полковника Траколя, мы проехали на север вдоль правого берега реки до величественного Телль-Халафа, а затем вернулись обратно в Хасеке по противоположному берегу. На нашем крепком грузовичке каждый из этих маршрутов можно было преодолеть за день пути, если ехать без остановок, но мы провели много дней, бродя по разным холмам и разглядывая черепки. Везде, кроме самого Телль-Халафа, результаты поисков нас разочаровали: в двадцати милях к югу от него уже отсутствовали следы доисторических поселений, и, насколько мы могли судить, холм Абу-Аджар, «каменистый», представлял собой крайнюю точку их распространения.

Позже мы заметили, что, если прочертить на карте линию от этого места примерно на восток, она упрётся в Телль-Брак, и пришли к выводу, что народы, использовавшие доисторическую керамику, очень неохотно селились как за пределами области обильных зимних осадков, так и ниже тех мест, где вади и долины небольших речушек могли пересохнуть. Таким образом, нижние две трети Верхнего Хабура выпадали из области наших интересов, но я с интересом отметил, что несколько холмов, в том числе Телль-Руман, содержат руины римско-византийского периода, под которыми, вероятно, скрывается ассирийский слой. Вполне возможно, что более глубокое исследование позволит обнаружить следы стоянок, пусть и небольших, устроенных в девятом веке ассирийцами в ходе набегов, доходивших до самой Гузаны, как они называли древнее поселение Телль-Халаф.

Я не буду в деталях описывать сам Телль-Халаф, так как он подробно освещён в публикациях фон Оппенгейма и Хьюберта Шмидта, – но этот громадный холм на западном берегу реки был маяком, зовущим нас вперёд, на поиски поселений того же периода в восточной части долины. Нужно было выяснить, встречается ли в этой части Сирии керамика того же типа, более изящная, что мы обнаружили в Арпачии. Более поздние периоды телль-халафской культуры также представляли для нас интерес, потому что они отмечены зданиями искусной архитектуры и грубыми скульптурами из базальта, относящимися ко времени правления местного царя Капары, свергнутого в результате вторжения могущественного ассирийского монарха Адада-нирари III незадолго до 800 года до н. э.

После беглого осмотра Верхнего и Нижнего Хабура мы решили, что можем со спокойной душой приступить к изучению чудесного района треугольной формы, с запада ограниченного отрезком Верхнего Хабура от Рас-эль-Айна до Хасеке, с востока – небольшой речкой с невероятным названием Джагджаг, а с севера – железнодорожной веткой, по которой проходит граница между Сирией и Турцией. Это место – рай для археолога. Здешние равнины усеяны сотнями древних холмов, и большая их часть хранит руины земледельческих поселений, процветавших в пятом тысячелетии до н. э. и питавшихся туком земли. Этот треугольный участок изрыт множеством вади. На берегу вади Вадж располагаются холмы Телль-Сайкар и Телль-Байндар, на вади Ханзир и Дара – Телль-Мозан и Телль-Шагар-Базар, а на Джагджаге – Телль-Хамиди и Телль-Брак.

Каждый из этих теллей принёс бы – а некоторые уже принесли – богатый урожай находок. Читателю, интересующемуся археологией этого региона, я рекомендую изучить мой отчёт о нём и о дальнейших раскопках в журнале «Ирак» (тома III, IV и IX), где шаг за шагом прослеживается ход нашей работы. Сейчас достаточно сказать, что мы провели быстрые пилотные раскопки на границе, на Телль-Айлуне и Телль-Хамдуне, позже успешно исследованные немецкой экспедицией. Там мы очень заинтересовались Мозаном, теллем, привлекательным благодаря великолепным каменным стенам, а затем нас озадачила круглая, вернее, овальная форма огромного холма Байндара.

Самой соблазнительной, многообещающей и притом осуществимой задачей показалась нам работа на Шагар-Базаре, где в результате пробных раскопок под слоем руин 2-го тысячелетия до н. э. обнаружились богатые залежи весёлой халафской керамики. Итак, в первую очередь мы решили копать здесь перед тем как приступить к раскопкам самого крупного из поселений, могучего холма Телль-Брака, который вместе с Шагар-Базаром будет рассмотрен в двух следующих главах.

Глава 7
Шагар-Базар

Вернувшись из разведывательной экспедиции, занявшей последние месяцы 1934 года, несколько следующих месяцев мы посвятили подготовке к раскопкам в Шагар-Базаре. Само городище располагалось очень удобно, потому что в сорока километрах к северу, в Камышлы, в нашем распоряжении был неплохой набор магазинов, банк – филиал Банка Сирии и Ливана – и почтовое отделение.

На первый сезон, пока шла постройка нашего собственного дома на раскопе, мы сняли просторный дом из сырцового кирпича в Амуде, недалеко от границы. Город заселяли в основном христиане. Поначалу наше временное пристанище было мало приспособлено для жизни. Нас осаждали полчища мышей, по ночам они бегали прямо по нашим телам, и первые три ночи прошли так беспокойно, что Агата грозилась уехать домой. К счастью, нас спасло приобретение смышлёного кота, быстро уничтожившего мышей, а поселив в доме нескольких овец и зацементировав полы, мы заодно практически избавились от блох и наконец-то зажили спокойно, купив предварительно кое-что из мебели. Потом эту мебель вместе с нами планировалось перевезти в основной экспедиционный дом в Шагар-Базаре.

Амуда оказалась не самым спокойным городом. То и дело происходили ночные набеги из-за турецкой границы, и на улицах начиналась беспорядочная стрельба. Случались попытки похищения женщин. Они редко заканчивались успехом, но иногда кто-нибудь подвергался ограблению или получал повреждения. В целом же мы не подвергались серьёзной опасности, ведь французская армия в то время успешно контролировала эту беспокойную часть Сирии и границу, и мы знали, что если набеги и случаются, то только очень быстрые и случайные.

В первом сезоне в нашу экспедиционную команду входили, кроме меня, Агата, Робин Макартни и Ричард Барнетт, а число нанятых рабочих достигало приблизительно ста сорока. В основном на нас работали арабы и курды, а также небольшая группа езидов, мирных почитателей дьявола[61]61
  Езиды – этническое и религиозное меньшинство, которое живет в иракском Курдистане, Армении и Турции и исповедует зороастризм. С началом исламского нашествия езидская религия была объявлена языческой, а ее последователи – поклонниками дьявола.


[Закрыть] с Джебель-Синджара, и несколько случайных христиан. Вдобавок несколько наших лучших рабочих оказались турками, сумевшими тайно перебраться через границу. Их пребывание в стране было незаконным, но турки отличались физической силой, хотели работать, и мы наняли их без колебаний. Они пересекали границу в арабских головных уборах, а потом, благополучно добравшись до нас, тут же надевали турецкие шапочки. Мы ни разу не пожалели, что приняли их на работу. Здесь то и дело кто-нибудь нелегально переходил границу, как в одну, так и в другую сторону, но никого это особенно не волновало, хотя в отдельных случаях незадачливый нарушитель попадал под пулю. Что и говорить, порой было непросто управлять таким количеством людей разных национальностей, так как на раскопе царило настоящее вавилонское смешение языков, но всё же, несмотря на разнородность нашей команды, работа стопорилась на удивление редко.

Нашей задачей на первый сезон было постараться получить общую картину того, что скрывается в толще огромного холма. С этой целью я очертил участок земли размером приблизительно двадцать на двадцать пять метров, но не на самой верхней части холма, а где-то на семь или семь с половиной метров ниже вершины, в том месте, где произошло частичное обнажение и где мы могли копать с минимальным вредом для построек более позднего периода, лежавших ближе к поверхности. К концу сезона мы вырыли огромный шурф примерно пятнадцатиметровой глубины и добрались до нетронутого грунта, оставив позади огромное количество исторических и доисторических слоёв.

Верхний культурный слой принёс нам ряд архитектурных и прочих находок, принадлежавших, как мы доказали впоследствии, к периоду между 1900 и 1600 годами до н. э. На пятнадцать метров (почти пятьдесят футов) глубже на нетронутом грунте мы нашли самые ранние свидетельства поселений в Хабуре, относящиеся, как нам теперь известно, приблизительно к 6000 году до н. э. На самом дне этого огромного котлована находилось первое поселение, примерно соответствующее самым ранним слоям Ниневии в Ассирии. Оно представляло собой не более чем временную стоянку – подобную нашли при раскопках телля Хассуны к востоку от Ассура, где обнаружили древнейшие доассирийские руины.

В самом древнем слое Шагар-Базара, содержавшем следы глинобитных стен, на глубине пятнадцати метров мы обнаружили фрагменты так называемой самаррской керамики. Это совершенно изумительная расписная посуда, названная в честь типичной стоянки на реке Тигр, в девяноста милях к северу от Багдада, и в Шагар-Базаре мы нашли какое-то количество отличных образцов подобного типа. Среди встреченных нами вариантов росписи присутствовали не только характерные разновидности типичного для Самарры ступенчатого орнамента, но также примитивные изображения человеческих фигур, нанесённые прямо на посуду. Мы с интересом обнаружили, что эти расписные самаррские изделия предшествуют многочисленным слоям яркой и пёстрой халафской керамики, о которой я уже рассказывал в предыдущей главе.

В этом постсамаррском слое мы обнаружили не менее шести последовательных халафских поселений общей толщиной чуть более четырёх метров, покрывших, как доказали позднее при раскопках Ярым-Тепе в Джебель-Синджаре, большую часть долгого халафского периода. Среди наших находок было множество образцов керамики с орнаментом в виде бычьих голов (букраний). Некоторые относительно реалистично и натуралистично изображённые головы окружал пунктирный узор, и из них росли травы. Интересно, не приписывалась ли быку заодно способность вызывать дождь. В самых поздних слоях на смену букраниуму пришёл орнамент в виде голов барана, или муфлона, с рогами, смотрящими не вверх, а вниз. Также мы нашли множество разновидностей спиралевидного орнамента, характерного для поздних этапов халафской культуры. В девятом слое от поверхности нам встретились развалины стены, выстроенной эллипсом – не круглой, как стена толоса, но, безусловно, свидетельствующей о том, что где-то жители этого поселения строили и толосы – куполообразные здания возрастом более шести тысяч лет, часто встречающиеся при раскопках халафских слоёв.

Наверное, самой интересной находкой халафского периода стала группа статуэток. Некоторые из них были сделаны из раскрашенной терракоты, некоторые – из высушенной на солнце глины. Это были довольно примитивные изображения людей в тюрбанах, по большей части сидящих, с очень условно вылепленными головами, причём исключительно женщин. Две статуэтки располагались поверх небольших цилиндрических дисков. Несомненно, диски должны были изображать сиденье для родов – подобные сиденья используются в Судане при родовспоможении. Мы с трудом могли разобраться, что означают рисунки на статуэтках: одни из них напоминали платья, другие выглядели как татуировки. Часть рисунков, по-видимому, изображала платья, так как несколько фигурок имели пояса, а у одной или двух лицо было скрыто, как и подобает восточным женщинам. На сегодняшний день собрана замечательная коллекция подобных фигурок. Самые старшие из них относятся к 6000 году до н. э. Все они были найдены на раскопках самаррских поселений, в частности поселения Савван, тщательно исследованного иракскими археологами и давшего нам наиболее полное представление о развитии этой древней культуры. Фигурки, по всей видимости, служили амулетами культа плодородия. С их помощью женщины просили соответствующего бога или богиню защитить их во время опасного процесса родоразрешения. Несомненно, детская смертность в те времена была очень высока.

Статуэтки позднего убейдского периода, часто встречающиеся в Ираке, иногда изображают женщин, кормящих ребёнка. На данный момент собрана полная коллекция подобных фигурок, найденных на разных городищах в Ираке и Сирии. Несколько поразительных экземпляров происходят из Персии. Они прекрасно описаны Эдит Порадой, и на них, безусловно, стоит взглянуть. Татуировки, как правило, состояли из точечного пунктира и полосок, типичных для первобытных родовых обществ.

Возможно, халафский период продолжался в Шагар-Базаре дольше, чем в других местах, потому что мы не обнаружили там следов более поздней, убейдской культуры, но рано или поздно ему всё же наступил конец. Было бы крайне интересно узнать, почему закончился этот длительный период культуры Телль-Халафа и что послужило тому причиной. Другие поселения – в первую очередь Рас-Шамра на побережье Средиземного моря – хранят свидетельства того, что данную культуру уничтожил приход убейдских племён. Возможно, то же случилось и в Шагар-Базаре, но здесь представители убейдской культуры не остались, судя по отсутствию соответствующего культурного слоя. Ещё удивительнее кажется временной разрыв между окончанием халафского периода и началом следующего, пятого ниневийского. Думаю, между ними могло пройти около тысячи лет – все эти долгие годы некогда процветающее поселение пустовало.

Как бы то ни было, выше слоёв халафского периода расположен пустой слой, наполненный руинами сырцовых построек. На этом пустыре какие-нибудь новые поселенцы непременно должны были устроить кладбище – пустыри на Востоке часто становятся местом погребения. Так мы подходим к представителям знаменитого пятого ниневийского периода с их не лишённой привлекательности керамикой и искусными изделиями из металла. В Шагар-Базаре мы обнаружили два последовательных слоя пятого ниневийского периода и нашли раннюю разновидность их расписной керамики, за которой следовала типичная украшенная резьбой серая посуда, имитировавшая серебро. Среди наших находок выделялась замечательная серая чаша со скруглённым основанием, перевязанная тонкой серебряной проволокой, за которую чашу, очевидно, подвешивали, потому что чаша явно не могла стоять без поддержки.

Могилы этого периода прорывали прямо в развалинах построек предыдущего слоя. Несколько захоронений находились в прослойке чистого грунта и песка. Последовательность, судя по всему, была такой: сначала – расписная керамика, а позже, в четвёртом слое, – серая резная посуда под серебро, упомянутая выше.

Над четвёртым слоем, и следовательно, позже 2900 года до н. э. начинаются периоды, известные в Месопотамии как второй и третий раннединастические. В соответствующих им слоях обнаружилась керамика совершенно другого типа – довольно искусно сделанная серая посуда, иногда имитирующая серебро, но чаще – кожу: многие горшки имели скруглённые основания и не предназначались для того, чтобы стоять на поверхности. Видимо, их подвешивали, а хранили перевёрнутыми вверх дном. Впоследствии выяснилось, что посуда такого типа была распространена и в более восточных районах, вплоть до Северного Ирана, а кроме того, похожую керамику находили в городище Шах-Тепе на Эльбурсе.

Металл постепенно всё больше входил в употребление, но широкое распространение получил только в период, соответствующий первому, самому верхнему слою. Здесь мы нашли руины домов из сырцового кирпича и, как и в третьем слое, многочисленные захоронения, где обнаружились и детские могилы. Кажется, некоторые дома предназначались для младенцев.

В самой верхней части первого слоя мы обнаружили совершенно новый и разительно отличающийся от предыдущих тип керамики. Это была добротная посуда – крупные кувшины, расписанные исключительно геометрическими узорами: штрихами, треугольниками и так далее – и мы долго не могли установить происхождение этой керамики и ее название. Я окрестил керамику такого типа хабурской, и с тех пор она известна под этим названием. Сегодня археологи не исключают, что керамика была изобретена в самой долине Хабура – там, где её находят в наибольших количествах. В других местах она встречается реже. Образцы этой керамики встречались и в довольно удалённых районах: в Мари, в небольшом количестве в Атшане, в Хаме, что в долине реки Оронт (поздняя и несколько выродившаяся форма), а также в северной Сирии, на городищах в районе Каркемиша, в частности, в поселении под названием Хаммам. Несколько образцов встретились и в Ассирии, в Билле, неподалёку от Ниневии.

Мы долгое время ломали голову, откуда взялась эта керамика и что означает её внезапное появление. Теперь мы знаем ответ. Контраст между её частым появлением в долине Хабура и редким во всех других районах поразителен. Даже в Мари, расположенном совсем недалеко к югу от Хабура, находили единичные экземпляры. Все эти факты указывают на возрождение местного ремесла в верхней части долины Хабура, совпавшего с расцветом металлургии. Вероятно, основная масса кувшинов использовалась для пива, которое в больших количествах употребляли жители Шагар-Базара. На дне таких сосудов часто находили конические медные ситечки.

Мы также нашли свидетельства, что посуда такого типа широко использовалась у хурритских торговцев лошадьми в долине Хабура: были найдены многочисленные изображения лошадиных голов с нарисованными или приделанными уздечками. Из клинописного источника, найденного при раскопках городища Мари, нам известно, что царю Зимри-Лиму не подобало ездить на лошади. Этот варварский обычай принесли хурриты, о чьём присутствии в Шагар-Базаре свидетельствует хабурская керамика с изображением колеса со спицами, лёгкого и удобного нововведения.

Совпавшее с появлением расписной хабурской керамики в 1800 году до н. э. массовое появление объектов из металла свидетельствует о влиянии северных районов, где в то время уже работали искусные кузнецы, имевшие доступ к месторождениям руды. Ближайшие известные нам медные рудники находились в Эргани-Маден, чуть выше по течению Евфрата от Диярбакыра. Судя по всему, местные гончары сосуществовали с анатолийскими кузнецами.

В любом случае за долгую историю своего существования жители плодородной долины Хабура испытывали исключительно сильное влияние практически со всех сторон: с севера, юга, запада и востока, – но основным неизменно было влияние со стороны Тигра. Несмотря на это, появление хабурской керамики свидетельствует о периоде значительного расцвета, и мы установили, что не одно поселение этого периода было обнесено городской стеной.

Весь первый сезон мы с большим неудобством добирались до места работы из нашей базы в Амуде, расположенной в двадцати пяти километрах от раскопа. Иногда приходилось преодолевать это расстояние на нашей неустойчивой «Королеве Мэри» в таких отвратительных погодных условиях, что машину то и дело разворачивало на сто восемьдесят градусов на мокрой и скользкой дороге. С особым трудом мы перебирались через вади, или временные русла, пересекающие дорогу в Шагар-Базар. Другим приходилось не легче. Один автобус, например, застрял посреди вади и десять дней не мог оттуда выбраться. Всё это время пассажиры терпеливо сидели на берегах русла, ели хлеб с луком и, судя по всему, совершенно не переживали. Таково восточное смирение. Мы же ещё больше укрепились в намерении построить собственный дом и в своё время, ближе к концу сезона, приступили к постройке здания из сырцового кирпича.

План экспедиционного дома разработал наш архитектор Робин Макартни, и получилось превосходно. Дом состоял из кухни, тёмной комнаты и пяти жилых помещений: в центре находилась большая общая комната, и ещё по две комнаты располагались с каждой стороны. Вдоль одной стены мы решили построить галерею, а центральный холл венчал купол. Никто из нас не участвовал раньше в постройке купола и не знал толком, как это делается. Изначально мы планировали соорудить крупный купол сферической формы, но в конечном итоге сооружение напоминало скорее сахарную голову. Работа над ним обернулась настоящим мучением. В процессе постройки мы соорудили деревянное кружало – крайне тяжёлое и неуклюжее приспособление. Наши рабочие, не менее неуклюжие, умудрились эту конструкцию уронить. Усилиями нашего армянского плотника она рухнула на одного из рабочих-арабов и крепко его пришибла. В результате разразился нечеловеческий скандал между армянами и арабами. Армянский плотник чуть не удрал. Его пришлось ловить и возвращать силой, чтобы он закончил работу.

В процессе работы десять или двадцать тысяч сырцовых кирпичей, предназначенных для постройки, провалялись много дней под дождём. Что они успеют просохнуть, шансов почти не было, и мы сомневались, будет ли дом стоять в принципе. Несмотря ни на что, через десять дней после начала работ мы построили основную часть здания, а через четырнадцать – отделали. Кирпичи плотно склеились друг с другом, и получилась прочная монолитная конструкция, очень приятная на вид. Наш дом прекрасно смотрелся на фоне окружающего пейзажа, мы очень им гордились и страшно рассердились, когда шейх Ахмад окропил все четыре угла здания кровью свежезабитой овцы и испортил этим магическим ритуалом вид свежеотштукатуренной кирпичной кладки. Галерею мы доделывать не стали, она так и осталась открытым переходом, но её усиленные арки, опиравшиеся на центральную часть здания, смотрелись очень красиво. Думаю, что вся работа, включая установку мебели, обошлась нам не более чем в сто пятьдесят фунтов: сама мебель у нас уже имелась.

Нам приятно вспоминать этот дом. Он стоял прямо на зелёной траве, мы жили, словно в райском саду. От нас до самого Камышлы простиралась равнина, усыпанная дикими штокрозами. Растительности в тот год было много. К нашему столу из дома шейха каждый день доставляли вкусную овечью ряженку и лучшую простоквашу, которую мне доводилось пробовать в жизни.

Шейх, конечно, связывал с нашим жилищем множество надежд: мы обещали, что когда-нибудь дом перейдёт в его собственность. Так и случилось: когда через три или четыре года мы завершили работу в долине Хабура, это желанное здание создало ему репутацию, хотя я сомневаюсь, что он там жил. Мы предусмотрительно предупредили шейха, что долговечность дома напрямую зависит от того, штукатурят ли его регулярно и заботятся ли об исправности дренажной системы, и если за домом не следить и не ухаживать, купол может обрушиться и убить хозяина. Как я понял, этот предприимчивый человек решил выжать из ситуации максимум пользы и быстро продал дом и свою небольшую деревеньку какому-то другому землевладельцу. Таким образом, он получил за здание, не потратив на него в своё время ни копейки, солидную сумму и вдобавок, несомненно, сказал новому владельцу, что мы, возможно, ещё вернёмся и его тоже обогатим. Насколько мне известно, наш дом, некогда великолепное здание, очертаниями напоминающее храм, чудом продержался около двадцати лет, а потом умер естественной смертью.

Наш предприимчивый курдский шейх, как и армянские поселенцы в долине Хабура, являлся живым воплощением чрезвычайно древних связей с севером, и их лучшим примером, пожалуй, могут служить некоторые из найденных нами металлических артефактов. Во время нашего первого сезона мы совершили крайне любопытную находку в одной из могил в пятом слое, соответствующем пятому ниневийскому периоду. Мы нашли обломок эфеса железного кинжала, возможно, сделанного около 2900 года до н. э. Когда найденный фрагмент подвергли анализу, выяснилось, что он больше чем на 50 % состоит из оксида железа, что соответствует 35,95 % чистого железа. Образец не содержал никеля и поэтому вполне мог быть метеоритного происхождения.

Таким образом, наш образец стал самым важным аналогом находки, сделанной покойным доктором Франкфортом при раскопках Телль-Асмара в долине Диялы, притока Тигра. Доктор Франкфорт обнаружил обломок лезвия кинжала земного происхождения, сделанный не позже 2700 года до н. э. Железный фрагмент, найденный в Шагар-Базаре, свидетельствовал о древних связях с Арменией, и именно оттуда, возможно, происходили первые мастера, работавшие с железом. Фамилия «Демирджан», «сын железных дел мастера», и сейчас часто встречается в кузницах Алеппо, по крайней мере встречалась в то время, и я думаю, что армянские кузнецы занимались обработкой железа с незапамятных времён.

В захоронениях того же слоя, относящихся к пятому ниневийскому периоду, мы нашли красивую медную булавку небольшого размера, украшенную парой голубей, некоторое количество качественно сделанного оружия и продолговатую серебряную бусину со скошенными концами, очень похожую на бусины, найденные при раскопках царского кладбища в Уре.

Вспоминая находки нашего первого сезона, нельзя не упомянуть медную бусину исключительной чистоты, без малейшей примеси никеля, олова, цинка или серы, обнаруженную на большой глубине в слое, непосредственно следующем за самаррским периодом. Здесь, несомненно, мы стояли у самых истоков металлургии. Эта находка подтверждает значение обнаруженного в древних слоях Арпачии кусочка свинца и доказывает справедливость предположения, что некоторые изящные сосуды для хранения молока с заострёнными краями имитировали металл. В целом подобные находки неудивительны. Очевидно, халафские гончары понемногу начинали экспериментировать со своими печами для обжига, всё лучше могли управлять огнём и пробовали разные варианты пигментации. Они обнаружили, что если нанести на сосуд немного красного пигмента, то получится именно такой красный цвет, а если нанести большее количество пигмента и обжечь посильнее, сосуд станет чёрным. Кроме того, они заметили, что, если кремовую смесь глины с пигментом подвергнуть более длительному обжигу, она приобретёт абрикосовый оттенок, одну из самых привлекательных особенностей этой древней керамики. Поначалу сосуды отличались скорее многотональностью, чем многоцветностью, но постепенно мастера пришли к настоящей многоцветности. Всё это стало возможным благодаря древним экспериментам с обжигом керамики, что привело в конечном итоге к развитию металлургии. Скорее всего, это развитие приостановилось с приходом представителей последующей культуры, убейдских племён из Южной Вавилонии, которым пришлось заново осваивать основы мастерства, уже пройденные их предшественниками.

Наши представления о невероятном мастерстве халафских гончаров, предшественников убейдской эпохи, спустя более чем сорок лет после раскопок Шагар-Базара подтвердились в результате научного анализа керамики этого периода Хью Маккеррелом и Томасом Дэвидсоном. Эти учёные подвергли большое число керамических осколков нейтронной активации, а затем второй из них провёл исследования вади Дара, вблизи которого расположен Шагар-Базар, и проанализировал образцы глины, из которых была сделана посуда. Исследование показало, что состав глины и мелкого песка, содержащихся в виде взвеси в водах вади, за семь тысяч лет не изменился. В них до сих пор можно найти те же элементы, что и в старинных черепках – хром, железо, кобальт и так далее. Так удалось окончательно доказать, что тонкие глины, из которых сделана халафская посуда, происходили из русла местных вади. Предприимчивые шагар-базарские гончары добывали их именно здесь, а затем продавали свои товары в самые отдалённые районы. Глины вади Дара отличались высоким качеством. Эти выводы ещё раз подтвердились исследованиями других городищ, в частности городища Телль-Акаб на том же вади, где обнаружился десятиметровый слой халафского периода. Таким образом, последние научные эксперименты утвердили халафских гончаров в звании искусных ремесленников.