Текст книги "Здравствуй, брат, умри"

Глава 4
Минус два

Сразу после работы отец заглянул ко мне и вручил список запрещенных предметов. Я только что принял вечернюю порцию капсул и пребывал в сонном настроении – после белкового вброса всегда так хочется полежать и подумать, отрыжка мучает, внутри что-то бурчит и подташнивает еще. Но отцу этого ведь не объяснишь, он человек старых правил, сейчас таких людей больше не делают. Минитмен – человек, в течение минуты готовый ко всему. К разгерметизации, к вспышке на солнце, к приступу мобильного бешенства в детском питомнике, к прорыву из шахт метанового облака, ко всему. Сирена еще только начинает выть, я еще только глаза продираю ото сна, а отец, уже обряженный в защитный комбинезон, выходит в дверь. Сейчас таких нет, сейчас все прагматики. Все знают, что в случае тревоги ты должен прибыть на свое место по штатному расписанию за пять минут, все и прибывают за пять. А вот так, чтобы за минуту… Нет, это только старые так могут.

Отец упрям, пришел с толстенькой книжечкой, тряс ею над моим ухом. Хотя я на самом деле знаю перечень запрещенных вещей. Да его все знают почти наизусть, даже самые молодые. Но спорить с отцом не хотелось, так что я книжку взял. Выслушал еще множество напутствий, множество рекомендаций, выслушал уже неоднократно выслушанную лирическую историю про трепет отца перед первым рейдом, дал нужное количество заверений и обещаний, все как полагается.

Отец непривычно волновался, не знал, куда руки деть. Вообще-то, я понимал, из-за чего он волнуется, рейд – довольно опасное мероприятие, многие вообще не возвращаются, я уже говорил. А я у него первый. Ну, в смысле, первый нормальный.

И пока единственный.

Так что отец волнуется. Опасается, что я его подведу. Не оправдаю возлагаемых надежд.

И мать волнуется. Ну, она всегда волнуется, когда я от них отделялся, так она места себе не находила. А тут рейд! Все может случиться…

Поэтому она на отца и давит, а отец давит на меня.

На всякий случай я еще раз заверил отца, что буду осторожен. Не буду никуда соваться, не буду никуда лезть, буду тих и спокоен, что скажет начальник, то и стану выполнять. И пять раз все это повторил.

Отец покивал и ушел, а я на всякий случай принялся изучать список запрещенных вещей.

Как оказалось, не зря. Список обновился и довольно расширился, и это испортило мне настроение. Так, немного, испортить серьезно настроение мне было довольно сложно – рейд впереди. К обычному перечню: игрушки, кинофильмы, оружие, статуэтки, картины, некоторые книги – добавились еще и мульты. Отныне их разрешалось провозить только через цензурный комитет, как раньше книги. И еще добавили почему-то часы наручные, мебель, маленькие рации – ну, это понятно почему, колокольчики, одежду, раньше одежду можно было провозить, а теперь запретили. Кому помешала одежда?

И колокольчики. Кому мешают колокольчики? Какой дурак потащит мебель?

И еще много чего они там написали, запретители.

Ну, да им видней. Одежда так одежда. Хотя какой от одежды вред? А может, мать не случайно мне свитер связала? Если теперь одежду нельзя провозить, то придется ее самим делать. Интересно, Эн умеет вязать? Или шить? Надо спросить. Сегодня я как раз собирался с ней встретиться…

Извиняюсь, игрушки в новом списке разрешили, ошибся.

Я поглядел на часы. Так, уже пора. Я выскочил из своего бокса и поспешил к саду. По пути толкнул какую-то тетку, она умудрилась огреть меня по спине, хорошо все. Лифты почему-то не работали, и пришлось бежать по лестнице, что было не очень удобно – люди, занятые на строительстве верхних ярусов, возвращались в жилые боксы, я пробирался против течения.

Опоздал.

Эн сидела на скамейке. Выглядела довольно бледно. Она работает на обогатительной фабрике, и, когда мы переходим на четыре капсулы, они переходят на три. А про три капсулы я уже говорил – ноги протянешь. Да и здоровья обогащение не добавляет – поди целый день в маске поработай. А без маски нельзя – гелий-3 адсорбируют коллоидной кислотой – одна капля прожигает от макушки до ступней.

Жаль ее, тяжелая работа.

Эн ждала меня. Наши пятнадцать минут. Каждый месяц человек может посидеть пятнадцать минут в саду. Сад небольшой, комната десять на десять, потолок три. Есть небольшой фонтан с соленой – чтобы не пили – водой, и дерево растет, и трава. Под деревом скамейка.

На скамейке меня ждала Эн, а я опоздал на две минуты. Чем Эн была весьма недовольна. Я бы сам был недоволен, а у Эн еще характер вообще кусачий.

– Если тебя берут в рейд, это тебе еще не дает права опаздывать, – сказала она.

Я поглядел на нее с усталым пренебрежением. Мужчина отправляется в рейд, женщина ждет у камина. Вяжет носки. Кстати, если мы помолвимся, то я смогу провезти две крупные вещи. Официально. Я поглядел на Эн.

– Думаешь про вещи? – догадалась она. – Зря думаешь, я за тебя не собираюсь.

– А я и не думаю.

– Думаешь, по лицу вижу. Думаешь, что я побегу за тебя замуж. Не побегу!

– Да и не надо, – я равнодушно зевнул, – нужна ты мне очень… Знаешь, и без тебя желающих много будет. Вот Ната, она просто мечтает…

– Да что ты говоришь? – перебила меня Эн. – Ната просто мечтает? Просто жить не может?!

Я еще более равнодушно пожал плечами.

– Я ей все глаза выдеру, – так же равнодушно сказала Эн.

Ну, дальше мы помирились и начали придумывать, что я привезу Эн из рейда. Можно взять две вещи. Но это официально, как я уже говорил. А неофициально можно провезти больше. Так многие делают, если стартовая масса не превышает норму, то контроль не проводится и легко прихватить кое-что с собой. Ну, разумеется, что-нибудь небольшое, что можно спрятать под комбинезоном.

– Я хотела тебя кое о чем попросить, – сказала Эн негромко.

– Ну конечно, – великодушно кивнул я. – Попроси.

Сейчас она попросит меня привезти ей украшений.

Все девчонки мечтают о драгоценностях. Даже моя мать их любит, отец из предыдущих рейдов их пригоршнями таскал. Странно это даже – смысла в этих драгоценностях нет никакого, их даже на капсулы никто обменять не захочет, а все женщины их просто обожают.

Золото, серебро, бриллианты. Жемчуг особо. Если его толочь и принимать с водой, то желудок регенерируется, снимается токсическое воздействие капсул.

– Это, конечно, неправильно. – Эн даже, кажется, покраснела. – Но я хочу, чтобы ты привез мне…

– Ты хочешь фильм, – теперь уже я ее перебил. – Ты хочешь, чтобы я привез тебе фильм?

Эн помотала головой.

Интересно, подумал я. Если не фильм, то что тогда? Я стал вспоминать, что тайком протаскивали на корабль участники рейдов. Редко что-то оригинальное протаскивали, вообще-то. Чаще всего обычную контрабанду. Конфеты, спиртное, иногда книги с запрещенными репродукциями, иногда фильмы. Очень редко. Я слышал про один такой фильм вот. Ну, и Бугер тоже вот сбреханул.

Баян. Один дурачок умудрился пронести баян. Любил музыку, хотел выучиться играть. Как ни странно, баян ему оставили. До сих пор на нем играет, можно иногда пойти в музыкальный клуб, послушать.

Неужели Эн хочет баян? Нет, баян для нее слишком мелко, так, несерьезно даже. Эн о баян не будет даже мараться. Ей подавай что-нибудь масштабное, грандиозное. Рояль. Точно, Эн мечтает о рояле! Она хочет, чтобы я ей протащил рояль!

Я представил, как Эн сидит за роялем, и хихикнул.

А может, контрабас.

Я представил, как Эн обнимает контрабас, и хихикнул.

– Что смешного? – прищурилась Эн.

– А? Нет, ничего смешного. Так чего тебе притащить? Рояль?

– Почему рояль? Нет, не рояль. Я хочу, чтобы ты провез мне котенка.

Мне показалось, что я ослышался.

– Что?!! – спросил я как можно тише.

Нет, вокруг никого не было, никто этот бред не мог услышать. Повезло.

– Повтори, – попросил я, – я не ослышался?

– Ты не ослышался. Я хочу, чтобы ты привез мне котенка. Ты знаешь, что такое котенок?

Я знал, что такое котенок. Видел в мультфильме. Котенок – это маленькая кошка. Такая совсем маленькая – если его посадить на ладонь и сжать кулак, котенок как раз в нем укроется. Маленькая кошка. Котенок ловит мышей и ими питается. Во всяком случае, в мультиках так всегда происходит. И сыром котенок питается. И молоком. Интересно, какой сыр на вкус? Ризз рассказывал, что в первых рейдах еще встречался сыр, только очень засохший. Но даже засохший сыр очень вкусен…

Лучше бы она хотела рояль.

– Что молчишь? – Эн громко щелкнула пальцами. – Я тебя спрашиваю, ты знаешь, что такое котенок?

– Зачем тебе котенок? – оторопело спросил я.

– Хочу попробовать, – ответила Эн.

– Он, наверное, невкусный…

Эн хихикнула.

– Дурак ты, – сказала она. – В рейд тебя берут уже, а ты все такой же дурак. Непроходимый просто. Мне мама говорила, что те, кто на драгах работают, они все немного того… От вибраций у них мозг разрушается постепенно. Ты что, ничего совсем не понимаешь?

– Понимаю…

– Зачем может быть нужен котенок? Для того чтобы вырастить из него кошку. У меня у матери спина болит сильно. Как ночь – так спина начинает давить. Ты можешь представить, что такое, когда всю ночь болит спина?

Представить я мог. Ночи у нас длинные. Очень.

– А она прочитала, что кошки хорошо радикулит лечат. Если к спине прикладывать кошку…

– Мертвую? – глупо спросил я.

– Не, все-таки ты дурак, парень с драги. – Эн покачала головой. – Какой смысл прикладывать к радикулиту мертвую кошку? Конечно же, нужно прикладывать живую! Живая кошка теплом исцеляет, она все лечит. Мама очень хочет кошку.

– А как же биокарантин? – спросил я.

Эн фыркнула.

– Нет, существует же биокарантин…

– Так и скажи, что не можешь, – улыбнулась она.

У нее самая красивая улыбка. Определенно самая красивая улыбка, какую я только видел…

– Все парни – хвастуны, – сказала Эн. – Болтают все время – мы все можем, мы все можем, а как приходит время привезти что-нибудь из рейда, они начинают ныть – нет, я не могу, у нас же биокарантин…

Я не дурак, у меня от вибрации мозг еще не совсем расслоился, Эн зря говорит, с мозгом у меня все в порядке, я понимал, что вот сейчас она меня просто провоцирует самым обычным и зауряднейшим способом. Я все это прекрасно понимал и тем не менее сказал:

– Как я его провезу? Нас же будут после проверять…

Наверное, все-таки я на самом деле дурак. Но у Эн такие красивые глаза…

– Котеночек – он же маленький. – Эн показала пальцами, какой именно бывает котеночек. – Его можно легко упаковать… Где-нибудь спрячешь в кармане и провезешь. Вам же выдают фризеры. Ты котеночка возьмешь, заморозишь, а потом, уже здесь, разморозишь. И он вырастет…

– Но ведь…

Это уже не нарушение правил, это – преступление. «Умышленное нарушение биокарантина и провоз представителей экзо-фауны», кажется так. За это можно лет двадцать в Постоянной Экспедиции получить. Без права на свидания. Без выходных.

– Да никто не узнает, – заверила меня Эн. – Это будет нашей маленькой тайной. Нашей первой тайной.

И она улыбнулась обворожительно и загадочно, так что у меня тяжело потянуло в солнечном сплетении.

– А если кто-нибудь узнает, ты скажешь, что он сам пролез.

– Как?

– Так. Котенки – они же жутко пронырливые, это же всем известно. Вот он и пронырнул. А твоей вины в этом нет, ты ни при чем.

– Ну да, у меня в кармане найдут мороженого котенка, а я не виноват!

Эн отвернулась.

– Давай я тебе привезу цепочку, – предложил я. – Или еще лучше – жемчуга. Ты видела жемчужину? Это очень красиво…

– Я сказала, котенка. – Эн даже топнула ножкой.

Она очень упрямая. Самая упрямая девчонка, какую я знаю. Если что-то ей взбредет в голову – обязательно добьется. Это хорошее качество… В умеренных дозах. А у Эн доза этого качества просто огромная. Подавай ей котенка! Но ведь это ненормально, почему я должен искать на планете какого-то котенка? Может быть, там никаких котят уже давно нет? Вымерли. Или редко встречаются, я попробовал было переубедить Эн, что от котенка следует отказаться.

– Послушай…

Конечно, она не переубедилась.

– У меня мама каждую ночь разогнуться не может, ей нужна кошка, – строго сказала Эн, – так что мне ничего про карантины рассказывать не надо. И про жемчуг слушать не хочу. Привези мне котеночка. А не хочешь, так я с кем-нибудь другим поговорю, вас в рейд много идет.

– Ну да, – усмехнулся я, – поговори. Поговори с Бугером.

– А хоть бы и с Бугером! Бугер – парень смелый!

Зря я про Бугера сказал. Бугер – человек, склонный к авантюризму, он может и согласиться на котеночка. Если уж он говорит, что видел настоящий фильм… Если Бугер согласится, мои шансы на Эн несколько уменьшатся. Мне не нужен Бугер в конкурентах. Мне вообще конкуренты не нужны: в ситуации, когда на одну родившуюся девочку приходится два с половиной родившихся мальчика, о конкуренции думать не хочется.

Хочется не хочется, а думаешь.

– Ладно, – я поднялся со скамейки. – Ладно. Я попробую.

Эн тут же благодарно схватила меня за руку.

– Я попробую. Но ничего не обещаю, неизвестно, куда еще меня направят. А вдруг в охотники определят? Если в охотники определят, мне не до котеночков будет…

– Тебя не отправят в охотники. Молодых всех в поисковые партии определяют, ты же сам знаешь. А поисковые партии бродят везде. Вот вы будете бродить и, конечно же, набредете на кошек. Ты же видел мультфильмы, кошки и собаки, они в планетарных городах в изобилии…

Я хотел сказать, что это несколько не так, но Эн уже мечтала:

– Ты его аккуратненько так подманишь, поймаешь, заморозишь и привезешь сюда. А тут я его отморожу. Сама отморожу, чтобы правильно отморозился, не потрескался. Я его разморожу, а он вырастет и станет большим-пребольшим, станет настоящей пушистой кошкой и будет лечить спину не только моей матери, но еще и тебе – у операторов драги все время то руки болят, то спина, то еще что. Мы станем все лечиться этой кошкой, а потом все увидят, что от кошки нет никакого вреда. И тогда этот дурацкий карантин отменят, и все, кто захочет, начнут привозить кошек и других зверей. Ты представь, как у нас тут станет весело!

Я представил. То, что я представил, мне не очень понравилось. Если верить мультфильмам, то котенки и кошки все очень беспокойные существа, они все время скачут, устраивают разные безобразия и вредят направо и налево. Одна кошка – это еще куда ни шло, а вот целый кошачий выводок… На самом деле станет весело.

– Я попробую, – снова сказал я. – Но при одном условии. Мы объявим о нашем обручении.

– Только об обручении, – уточнила Эн. – А поженимся уже потом. Лет через двадцать?

– Хорошо. Через двадцать локальных.

– Локальных, разумеется. Двадцать лет пройдут – не заметишь. Жених.

Эн хихикнула, подмигнула мне, вскочила со скамейки и упорхнула. Я поглядел на часы. Две минуты. Можно было еще две минуты сидеть. Хорошо. Я вытянул ноги и стал слушать, как журчит вода.

Хотелось пить. Я подавил жажду и стал ждать.

Через две минуты над головой мигнула неприятная красная лампочка, и я удалился из садика.

Я спускался к себе. Настроение у меня было неважное. Кроме того, мне все время казалось, что все на меня с подозрением смотрят. Будто что-то такое про меня знают, такое, компрометирующее. Мне было стыдно. Очень стыдно. Непонятно толком из-за чего, и поэтому я злился еще больше, и растопыривал локти, чтобы цеплять встречных – а что, они-то меня с утра цепляют безжалостно! Никто со мной ругаться не стал, наверное, у меня лицо все-таки было слишком злобное.

Ну и ладно.

Я вернулся в бокс, кинулся в койку и стал думать. Ну, про свое преступление. Конечно, оно еще не свершилось, но я на него уже вроде как согласился, а значит, это все равно что свершилось.

Стыдно. Мне казалось, что, согласившись на провоз котенка, я как бы замарал честь нашей семьи. Своего отца, деда, предков, всех тех, кто с гордостью нес наше имя через трудности и лишения. Наверняка мои доблестные родственники не опускались до столь низких преступлений, они были честными и достойными людьми, никогда не провозили настолько запрещенных вещей!

В отличие от меня.

Но, с другой стороны, были и плюсы. Я притащу этого дурацкого котенка, и потом, со временем, Эн выйдет за меня замуж. Если измерять нашими планетарными, то всего через пять лет. Нормально. Пять лет – это не так уж и долго, быстро даже. И в самом деле, заморожу его тихонечко и спрячу куда-нибудь в сапог, кто будет сапоги проверять?

Потом я стал думать о том, где именно найти котенка. Честно говоря, о повадках котенков я имел самые отдаленные представления. Я знал, что они любят молоко и сыр, я об этом уже говорил. А вот где они обитают, я предположить не мог. Значит, мне придется выследить большую кошку, и уже из ее гнезда добыть котенка. Да… Надо потихоньку разведать у Ризза что-нибудь про кошачьих, он, наверное, знает, он человек опытный. Хотя… Нет, лучше молчать, лучше на всякий случай молчать.

А вообще здорово. Два дня до рейда!

Два дня!

Глава 5
Рыжий на столбе

Раз, два, три четыре, пять, вышел заяц покусать…

Да уж, мама-эвтаназия, получилось, получилось у меня перепрыгнуть!

Жил был Волк. И очень этот Волк любил рыбу. Но Волк ведь не ягуар, рыбу ловить не умеет. Вот однажды зимой так Волку захотелось рыбки да и вообще пожрать, что пошел он к полынье и хвост туда засунул. Думал: суну хвост в воду, буду им трясти, может, какая безмозглая рыба прицепится, зимой рыбе тоже жрать хочется. Сунул и стал трясти.

Трясет-трясет, трясет-трясет, а рыбы все нет. Ну, Волк подумал, что будет сидеть до упора, пока чего-нибудь да не поймает. Подумал и стал сидеть. Целый день просидел, к вечеру мороз ударил, полынью затянуло, Волк и застрял. Застрял, вырваться не может. Тут как раз мимо шла Лиса. Смотрит – Волк примерз. Ну, она не дура ведь, подкралась со спины и давай у Волка из хребта выкусывать мясо. А Волк ее не видит, и ему кажется, что это мороз его щиплет так. Лиса наелась волчатины и отправилась по своим делам.

А Волк так и сидел как дурак, пока совсем не околел, до смерти. Стал как дерево.

А Лиса отравилась и сдохла, так ей, думаю, и надо.

Всегда эту сказку не мог понять. В чем тут мораль? В каждой сказке есть мораль, какая сказка без морали? А Хромой говорил, что мораль тут проста – если ты дурак, то тебя сожрут. И если ты не можешь терпеть голод, тебя тоже сожрут.

И вообще, тебя сожрут в любом случае, так природа устроена. Никто вечно не живет, это точно. Если со смертью от старости не повезло, то сожрут тебя какие-нибудь лисицы, или хорьки, или еще какая дичь, ну, пусть те же зайцы. Хотя зайцы как дикие – мяса не едят, что странно, питаются заячьей капустой, клевером и корой. А если вдруг ты в своей постели помрешь как какой-нибудь ранешний человек, то все равно тебя потом закопают, и кроты, и черви до тебя очень скоро доберутся, растащат по кусочкам, косточки отполируют. Не надо на это обижаться – за свою жизнь ты сам целую кучу всякого зверья и рыбья слопал, что заслужил – то получай, круговорот всего в природе.

Чтобы тебя не сожрали раньше времени, ты должен воспитать ученика, и, когда придет время, он кинет тебя в асфальтовый стакан, и ты убережешься. В асфальтовом стакане тебя не сожрут. Ни лисы, ни черви. Ты там мумифицируешься и будешь лежать вечно, тысячу лет, как фараон. Быть похороненным в асфальтовом стакане – это по-человечески, это значит возвыситься над природой, взять ее за мокрый мягкий нос и потрясти хорошенько, дуру. Человек всегда выше природы, потому что он человек. Вершина всего. Когда-то люди были такими могучими, что могли не только все живое уничтожить, но и вообще саму планету взорвать в мелкую пыль. И использовать это не успели, все это никуда не делось, в тайных убежищах хранится еще оружие, мощь, которая со временем расставит все на свои места, и будет все правильно – человек наверху, а всякие там трилобиты внизу.

А диких вообще не будет.

Люди только. Люди.

Асфальтовый стакан для похорон найти тяжело, они только рядом с городами встречаются, да и то не со всеми, да и то только с большими. Рядом с нашим домом был стакан… Хотя я не о том опять.

В этот раз я ушел.

Чем отличаются дикие от людей? От человека, то есть от меня? Я умный. Я могу предвидеть. А дикие живут так, одним своим временем, настоящим.

Раз, два, три, четыре, пять, вышел заяц покусать, сказал я себе, как следует разбежался и прыгнул. Другого выбора не было. Или я прыгну, или мне смерть.

Я был спокоен. Лучше разбиться, чем достаться диким, выбора и нет.

Не знаю, до соседней крыши метров пять, если на глазок.

Я допрыгнул. Упал, перекатился. Секунду лежал, пытаясь понять – не переломался, не растянулся, не ободрался.

Ободрался. Локти, правое колено, в остальном цел. Вскочил на ноги. Приготовил арбалет.

Дверь на соседней крыше выгнулась. Мощный удар изнутри. Правильно сделал, что дверь закрыл, несколько секунд выиграл, их хватило на то, чтобы зарядить арбалет и прицелиться.

Еще один удар. Петли не выдержали. Дверь вылетела, и на крышу вывалили дикие. Четверо. Наконец-то встреча. Лицом к лицу. И чего они за мной увязались, чего им от меня нужно?

Может, Волк там у них кого-то тяпнул, начальника ихнего, за ляжку. А может, они за мной. Следили, а Волк им подвернулся. Меня они не любят, я их тут недавно много штук перебил, я уже говорил, загеноцидил дичар, клочки по закоулочкам полетели.

Хорошее слово – загеноцидил, в одной книжке читал такое слово.

Здоровенные дичары попались. И вожак с ними, его сразу видно. Такой приземистый, с длинными руками, с длинными пальцами, похож на паука ходячего. Рыжий… Нет, не помню, рыжего не помню. Может, я его брата пристрелил? Или тетю? Или любимого дедушку, какой-то седой, мерзкий, вонючий, грязный, слизистый, замшелый дичара, помню, тогда был, я его…

Дедушка.

Да какая, в общем-то, разница…

Я умный, я сделал все как надо. Выстрелил. Стрела попала рыжему в ляжку, жаль, не в пузо. Дичара заорал и упал, лбом так громко о крышу стукнулся. А остальные дикие на несколько секунд замерли в обалдении. Этого мне хватило, чтобы перезарядить арбалет.

– Лучше не надо, – посоветовал я им негромко.

Но они, конечно, не послушались. Рыжий заорал уже понукательно. Дикие разбежались и прыгнули гроздью.

Одного я встретил прямо в воздухе. Стрелой.

Дикий не долетел. Хлопнулся о стену дома – и вниз. Брякнул чем-то громко, наверное, тоже лбом. Сам виноват.

Двое оставшихся долетели. Ну, тут уж я ничего совсем не успел, пришлось арбалет отбросить и выхватить из-за спины огнестрел. Эти двое покатились как резиновые шары, затем, не теряя времени, кинулись ко мне. Я поднял огнестрел.

Что такое огнестрел, эти дичары не знали, поэтому не испугались совершенно, наверное, решили, что это палка.

Так вот, неслись они на меня. А я даже не целился – чего тут целиться, – стрелял почти в упор. Вообще, я из огнестрела по диким никогда не стрелял еще. Не люблю я огнестрел, шумное оружие, стрельнешь – и все вокруг знают, что ты тут. А лучше, когда никто про тебя не знает, так спокойнее.

Приберегал я огнестрел на крайний случай. И вот этот крайний случай и подоспел, видно.

Здорово получилось.

Дикие неслись на меня, я пальнул сначала в левого. Он будто лопнул – такое красное облако возникло вокруг, его отшвырнуло к краю крыши, он не удержался и посвистел к своему товарищу, к тому, что уже расплющился. Правда, как бумкнул он, я не услышал.

Второй не остановился, так и летел на меня, дичара. Ну, я и его. Все то же самое получилось – этот тоже лопнул, отлетел, подкатился к краю крыши, но вниз не свалился, остался лежать.

Не шевелился.

Так им. Нечего было Волка убивать. Теперь мне придется нового Волка искать, воспитывать, выкармливать, учить, это долго и мучительно…

Остался рыжий. Вожак. Он уже поднялся на ноги и теперь в ярости носился по крыше, а зубами скрипел так, что даже мне слышно было, просто парадонтист какой-то. Я преспокойно зарядил арбалет. Рыжий увидел это и рванул прочь, к двери. Хромая, вернее, прыгая на одной ноге.

Я выстрелил ему вдогонку. Царапнул плечо стрелой – вжильк. Рыжий даже не заметил, скрылся, исчез.

Все. Прошло два года с того, как умер Хромой. И теперь у меня ничего не осталось. Даже Волка теперь у меня нет.

Я проверил снаряжение. Стрелы. Пять штук. А патронов десять. Плохо.

Солнце опустилось до крыш далеких домов.

Надо добить этого рыжего. Если не добить, начнет за мной охотиться. Эти дикие мстительные, покоя мне не дадут. Я зарядил в огнестрел три патрона и отправился с ними разбираться.

Вспомнил. Если уж я оказался на крыше, то эту возможность надо использовать, когда еще занесет. А крыша тут удобная, хорошо ее сверху видать.

Снял рюкзак, распустил ворот. Достал краску. Белая, искал ее чуть ли не полгода, потом переваривать пришлось, потом, чтобы не загустевала, еще придумывать. Получилось хорошо, в общем-то. Здоровенный такой человечек, даже не человечек, человечище настоящий, в три моих роста. Раскинул руки, улыбается, ну чтобы видно было, что это существо дружелюбное, а не дичара какой.

Человечков рисовать это я сам придумал. Сначала просто их рисовал, потом понял, что это ведь очень удобно и правильно. Прилетят люди, и что? Как они будут нас искать? Вряд ли они со своего Меркурия прямо на меня попадут, особенно сейчас, когда я бродяжу. А обозначить себя как-то надо. Поэтому я и стал рисовать везде, особенно в удобных для обозрения местах. Да и на стенах тоже, люди с Меркурия обязательно опустятся в города, станут бродить по улицам и увидят моих человечков, тогда они поймут, что здесь кто-то есть.

Я два года рисовал этих человечков. На крышах, стенах, мостах, везде, где только мог, иногда, если было настроение, я их даже на деревьях вырезал. И только потом понял, что надо было вырезать знак меркурианской базы. Тогда бы они лучше поняли. Это даже меня расстроило немного, однако, поразмыслив получше, я понял, что на самом деле человечек лучше.

Человечка рисовать проще. Пока ты все это нарисуешь – букву, солнце, полчаса пройдет, а человечек – раз-два, и готово несколько палочек, кружочек, улыбка. Их можно много нарисовать. Так что я бросил мучиться и дальше рисовал только человечков. Всегда. В конце концов, я человек, я могу рисовать все, что хочу.

Человечков тоже.

В этот раз получилось неплохо, как всегда, у меня уже опыт большой появился, я уже почти эксперт.

– Блеск-дизайн, – сказал я сам себе.

На самом деле хорошо получилось, ровно. В первый раз, пожалуй, ровно получилось, ну, если честно уж говорить. Как полетят со своего Меркурия, так и увидят, я читал, что у людей были такие специальные приборы, они прямо из космоса могли книжки читать. Полетят, увидят мой знак и поймут, что здесь кто-то есть, что не просто так все…

Я закрутил банку с краской, спрятал в пакет кисточку. Пора было заняться рыжим. Он, конечно, хромой теперь, но дикие даже в хромом положении весьма шустрые, бегают, скачут.

Отправился домой… то есть отсюда, спустился вниз как человек, спокойно, по лестнице.

На первом этаже дома, в котором вонючки добили моего Волка, разворачивался пожар. Горело хорошо, стекла трескались, над асфальтом ощутимо тянуло жаром. Ничего, погорит и перестанет. А если не перестанет, тоже ничего. Пусть тут вообще все сгорит, в память о моем Волке. Большой такой костер, индейцы, я читал, всех своих мертвых сжигали. И эти… викинги. Но о них я потом подумаю, сейчас надо диким заняться.

Я почти сразу нашел его следы. Во-первых, воздух сильно пах паленой шерстью и по этому запаху можно было двигаться как по ленте. Во-вторых, следы по асфальту. Отчетливые и заметные, я легко прошел по ним почти километр. А дальше и не понадобилось.

Дикий оказался совсем диким. А может, это у него сознание помутилось. От вида гибели диких соплеменников, вот как. Ошалел. А может, просто ходить он не мог – в ногу я ему все-таки хорошо попал. По всем правилам этот дикий должен был вовсю драпать в сторону леса, а там замаскироваться под какой-нибудь куст, или муравейник, или под кучу мусора, маскироваться они умеют, я бы его вообще не нашел тогда. А этот нет, в лес не побежал. Полез на столб.

Высоченный, метров, наверное, в тридцать, не знаю, для чего такие столбы нужны, нигде про них ничего не читал. Я так думаю, они погоду как-то регулировали, я их во многих городах замечал. Тучи разгоняли или, наоборот, притягивали, а может, когда надо разгоняли, а когда надо, притягивали. Сам столб гладкий, металлический, в два обхвата. А наверху кругляшка такая решетчатая, вроде как площадка зачем-то. Решето, вот как это называется, лапшу раньше через него делали.

Дикий сидел на земле и отдыхал, щупал простреленную ногу, дурак косматый. А как завидел меня, так подскочил к этому столбу, обнял его как маму дорогую и пополз вверх. Нога ему здорово мешала, он даже стрелу не догадался выдернуть, дубина. Но все равно лез. Силы много, много кореньев в этом году сожрал, дичара, лез почти на одних руках, акробат какой-то.

Я наблюдал. Дикий лез и лез, никак не мог свалиться. В одном месте, уже выше середины, оборвался было, задрыгал лапами в холодеющем вечернем воздухе, как лягушка-путешественница, но не упал. К сожалению, не упал, не сделал мне приятного, не сообщил сюрприза, собрался со своими дикими силами и докарабкался доверху. Перевалил свою рыжую тушу на эту решетчатую кругляшку, расплылся неопрятной бурой копной, сквозь решетку космы выставились. Задышал громко, как кабан-секач, обожравшийся желудей.

А я внизу стоял. Мне его прибить надо было, нечего после себя мстителей всяких оставлять. Может, там, на крыше, я его братиков прикончил любимых? Раньше вонючего дедушку, теперь вонючих братиков, и эта рыжая макака поклялась меня уничтожать всегда и везде.

Не, дикого надо пристреливать.

Я снял с плеча арбалет. Конечно, он высоко забрался, просто так не снять, придется кое-что придумать…

Достал ключ, подтянул лук помощнее. Теперь стрела пойдет метров на двадцать дальше. Натянул тетиву, положил стрелу в желоб.

– Эй, вонючка! – я задрал вверх голову. – Сейчас убивать тебя немножечко буду! Ай-ай-ай!

Но этот дикий никак на мои слова не прореагировал. Дикий, ничего не поделаешь.

Я сбросил рюкзак, лег на асфальт и стал целиться. Лежа стрелять вверх – самое что надо. Опора хорошая под спиной, руки не дрожат, дыхание спокойное. Целился в эту грязную тушу, куда конкретно, не видно было, в пятно грязное. Раньше у меня на арбалете оптический прицел стоял, сейчас нет, разбился. А найти не удается никак, редкое устройство. Нет, жить стало тяжелее.

Подумал я и нажал на курок.

Стрела ударила по решетке и застряла. В дикого не попала. Сам дикий не пошевелился, никак вообще не пошевелился, только сопел громко.

Я снова зарядил арбалет. Снова приспособился. Выстрелил. Вторая стрела тоже застряла.

Так…

Плохо. Осталось три стрелы и десять патронов. Стрелять по дикому из огнестрела бесполезно, дробь разлетится веером, и в лучшем случае по этой гадине она только щелкнет, припечет, прижжет. А патроны – вообще редкая вещь.