Текст книги "Крым 1917–1920. Революция и Гражданская война"

Неудивительно после этого и то, что советы признали смертную казнь мерой, недопустимой в свободной стране, и тем не менее сочли невозможным предъявление каких бы то ни было требований правительству.

Заслуживают интереса решения советов о представительстве в советах и его исполнительном комитете.

Было признано за правило, что социал-демократы, социалисты-революционеры и бундовцы имеют своих представителей в совете и исполкоме. Допущено представительство в совете менонитов, но отказано рабочим из военнопленных, организации врачей. От Поалей-Цион требовали представления 150 подписей членов партии, серповцев (Социалистическая рабочая еврейская партия) просто не допустили, то же решено было о Дашнакцутюн и народных социалистах.

В оживлении и связи советской работы сыграл роль губернский съезд советов рабочих и солдатских депутатов. Губернский съезд наряду с другими вопросами обсуждал вопрос о запрещении въезда в Крым Ленину. Докладчик по этому вопросу, один из активных меньшевиков, долго убеждал делегатов в том, что он не ленинец, а самый ярый враг Ленина, но, по его мнению, со свободной революционной мыслью нельзя бороться теми мерами, «к которым прибегли некоторые советы в отношении Ленина». Съезд согласился с докладчиком и выразил «сожаление по поводу принятых в некоторых местах антиреволюционных резолюций».

По вопросу об отношении к Временному правительству съезд нашел, что правительство весьма ясно и определенно поставило «своей целью борьбу за международный мир и решительные меры экономического и политического порядка», что оно «стоит на почве требований революционной демократии как во внешней, так и во внутренней политике».

Такая оценка правительства, кстати сказать, после апрельских событий и милюковской ноты дала съезду право считать обязательным «долгом политической необходимости активно и определенно поддерживать всеми способами революционное правительство в его творческой революционной работе и сказать его деятелям, что поддержка революционной демократии в их борьбе с опасностями, угрожающими революции ее врагами, им обеспечена».

Подвергся обсуждению на съезде и злободневный продовольственный вопрос, обострившийся настолько, что в некоторых городах со стороны населения имели место попытки разгромить продовольственные склады и торговые предприятия или реквизиции съестных продуктов и промышленных изделий по довоенным ценам.

Крестьяне более решительно выносили постановления с требованием не повышать твердых цен на хлеб, так как повышение пойдет в карман крупным землевладельцам и спекулянтам. Вывоз хлеба приостановился до того, что продовольственная управа признала необходимым заинтересовать продовольственные органы выдачей удвоенного вознаграждения за успешное продвижение хлебных грузов.

Съезд советов счел нужным рекомендовать местам создание продовольственных организаций, в которых было бы обеспечено руководство совета, создание закупочно-распределительного кооператива и ряд других мелких мер, ни в какой мере не обеспечивающих нормализацию продовольственного дела, не гарантирующих рабочих от голода.

Создание кооператива в условиях абсолютного расстройства экономической жизни страны при условии, что спекулянт продолжает свое дело, при отсутствии строжайшего регулирования распределения не являлось не только панацеей от всех зол, но сколько-нибудь серьезным шагом, тем более что организации даже одной губернии из местнических уездных побуждений шли на задержку продовольствия и товаров, предназначенных для другого соседнего города или уезда.

Во всей деятельности советов нужно отметить основную линию, совпадающую с желаниями и тактикой буржуазии, – задержать развитие классовых противоречий, не допускать массовых рабочих выступлений, сглаживать углы экономических противоречий рабочих и буржуазии.

Советы, призванные к объединению, революционизированию масс, к тому, чтобы на том этапе борьбы заставлять буржуазию идти на последовательное проведение начал буржуазно-демократической революции, – эти советы превратились в органы революционного торможения, отвлекающие внимание масс от решения непосредственных задач революции.

На первом этапе борьбы советам, руководимым меньшевиками или социал-революционерами, удавалось усыпить бдительность рабочих. Это было тем более легко сделать с таким организационно и политически отсталым рабочим, как в Крыму, при отсутствии организации революционной партии.

На примерах соглашательства или прямого предательства со стороны с.-д. (меньшевиков) и с.-р. рабочие учились революционно мыслить и действовать.

Стихийные или весьма малоорганизованные стачки, при условии, что тут же появился и профсоюз, толкали рабочих к организации и более крепкой спаянности.

Отклоненное советом требование о создании Красной гвардии вызвало оппозицию совету со стороны революционных групп (завод Анатра и др.). Затяжка в решении ряда требований, направленных к улучшению экономического положения рабочих, а иногда открытый переход совета на сторону предпринимателя, создавали трещину между советом и выбиравшими его рабочими. Пропасть между советами и массами населения вырастала с каждым месяцем не только под влиянием местных условий, но и по ряду внешних, не крымских причин.

События на фронте, общая хозяйственная разруха, отражающаяся на местном хозяйстве, затягивание войны, рост влияния большевиков и полевение, приближение к большевикам ряда эсеровских и меньшевистских групп, влияние настроений в промышленных районах и армии на Крым – все это создавало почву для массового движения и полевения масс, переход их к лозунгам, требующим конца войны, передачи земли крестьянам, а фабрик и заводов – рабочим.

Армия и флот. Особенного внимания заслуживает совет Черноморского флота, который играл колоссальную роль не только во флоте и армии в Крыму, но определял своей позицией и деятельность гражданских организаций и оказывал на них влияние. Флот, его совет и исполком имели далеко не местное значение. Их роль не ограничивается Крымом и Черным морем. Флот был организацией общероссийского характера. Однако, прежде чем разобрать работу исполкома флота, надо остановиться на состоянии настроений армии и флота в Крыму.

Революция пришла в армию и флот по «приказу» высших начальников. Революционных выступлений, выхода на улицу не было до тех пор, пока не поступили приказы о смене власти, приведении к присяге Временному правительству.

В Симферополе после чтения манифеста об отречении Николая II от престола было приказано петь «Боже, царя храни» и кричать здравицу дому Романовых.

Севастопольские моряки вышли на улицу после выступления Колчака, заявившего о своей готовности служить новому правительству.

Выборы в судовые советы, исполком флота регламентированы во времени и количестве представителей приказом Колчака.

Комендант Керченской крепости сообщил о полном спокойствии в частях крепости.

В Евпаторию как спокойный пункт, где могут сохраниться дисциплинированные части, были переброшены в первые дни после революции некоторые гвардейские части.

Первыми ласточками выступлений можно считать отказ крепостной артиллерии в Севастополе принять присягу Временному правительству, отказ 52-го Виленского полка, расположенного в Феодосии, выступить на фронт и выступление симферопольских солдат против офицеров.

Артиллеристы заявили, что они не примут присяги до тех пор, пока жандармы останутся в крепости, и только после заверения высшего командования о том, что жандармов не будет, что они будут привлечены к отбыванию воинской повинности, присяга Временному правительству была принята.

В Симферопольском гарнизоне с первых же дней установились натянутые отношения с офицерством. Солдаты предъявили требования об отмене дисциплины в том виде, как она была до революции. Кроме того, солдаты присоединились к требованию рабочих ряда предприятий о проверке всех освобожденных от призыва и работающих на оборону. Солдаты одного из полков вооруженной группой двинулись производить проверку. Из одного из домов на окраине города вышел офицер, вообразивший, что солдаты пришли отобрать у него казенные деньги, «в целях самоохраны», как сообщили на другой день «Южные ведомости», «поручик Н. выстрелил и убил одного из солдат». Возмущенные зверством офицера, солдаты бросились на него, но он не пожелал сдаться, побежал и был убит выстрелом из винтовки. Случай этот возмутил весь гарнизон.

Солдаты не доверяли офицерам. Обострению отношений между солдатами и офицерами немало содействовала тактика пользующегося популярностью в солдатских массах капитана Замятина, который после ареста и увольнения бывшего начальника гарнизона занял его пост. Выступления нового начальника гарнизона, содействие солдатам в произведении обысков и арестов подозреваемых ими лиц и, наконец, арест начгара генерала Радовского восстановили против Замятина офицеров. Общественный комитет Симферополя просил о высылке нового начальника гарнизона, до назначения же нового общественный комитет и Совет рабочих и солдатских депутатов предъявили начальнику гарнизона следующие требования: «Просить капитана Замятина издать приказ по войскам гарнизона о недопустимости самостоятельного выступления как частей войск, так и отдельных лиц гарнизона при охране порядка в городе (аресты, обыски и т. п.); производство арестов и конфискаций допускать исключительно по письменным ордерам начальника милиции, о каковом распоряжении ходатайствовать перед губ. комиссариатом.

Признать желательным, с согласия капитана Замятина, заблаговременное оповещение общественного комитета и совета о всех серьезных мероприятиях в военной среде в целях объединения действий военной и гражданской власти[36]36
  Протоколы Симферопольского Совдепа. Материал Истпарта ОК ВКП(б).


[Закрыть].

Замятин на все эти требования согласился.

Делегация общественного комитета и совета, бывшая в Петрограде, выступила в вопросе о начальнике гарнизона несогласованно. Представитель общественного комитета говорил о замене Замятина, его нераспорядительности, представитель же совета считал, что Замятин установил дисциплину, что он «успокоитель-организатор гарнизона». Солдаты тоже стояли за оставление Замятина на посту начальника гарнизона[37]37
  Протоколы Симферопольского Совдепа. Заседание 25 марта. Доклад Захарова о поездке в Петроград.


[Закрыть].

Реакционное офицерство вело агитацию против Замятина, отношения с каждым днем обострялись, и вот тут-то на помощь симферопольцам явилась делегация Севастопольского исполкома.

Выступая в полках, на митингах, делегация доказывала необходимость единства офицеров и солдат, примером единения выставляли севастопольцев.

Агитация, затем замена некоторых явно реакционных офицеров, создание гарнизонных и других военных организаций и незначительное увеличение числа солдатских представителей в организациях сделали свое дело. Спокойствие временно было водворено. На фронт стали отправлять маршевые роты. Проводы были организованы весьма торжественно, с расчетом на то, чтобы поднять настроение, укрепить оборонческую позицию.

Отказ виленцев выйти на фронт вызвал взрыв возмущения в рядах соглашателей и буржуазии. Кончилось все это тем, что полк из Феодосии был все же отправлен. Здесь нужно еще коснуться вопроса о дезертирах. По донесении уездных комиссаров, дезертирство, бывшее единичным в марте, в апреле и мае возрастает, на станции Сарабуз и в окрестностях Симферополя к 10 мая задержано до 200 человек. Агитация, приказы о явке в части не помогали. Комиссары вместе с советами прибегали к высылке вооруженных отрядов для вылавливания дезертиров. В Крыму были дезертиры не только из числа местных жителей, но и других губерний, т. к. климатические условия Крыма способствовали этому.

Имели место столкновения дезертиров со старостами.

Но участие населения в борьбе с дезертирством не было массовым. Ловили дезертиров крестьяне не потому, что были за продолжение войны, а «коли мой сын служит, зачем же ты убежал».

А вот агитация дезертиров оказывала влияние на настроения крестьян и их отношение к войне, усиливая число противников войны.

Севастопольский Центральный военный исполнительный комитет заседал первый раз 9 марта 1917 года. По своему составу комитет был больше офицерский, на 50 %. Роль руководителя в исполкоме принадлежала Верховскому[38]38
  Начальник штаба ударной дивизии готовящегося в Турцию десанта, впоследствии ком. войск Московск. округа и воен. министр при Керенском.


[Закрыть].

Настроение матросов в первые недели и месяцы было спокойное. Чтобы демонстрировать готовность флота к боям, был организован выход в море к Босфору.

На одном из флотских праздников матросы подводных лодок выступили с лозунгами завоевания Дарданелл и Босфора. Отдельные недовольства офицерами не получали, однако, широкого развития до тех пор, пока офицерство в своей обособленности, стремлении сохранить старые порядки, создать свою организацию не зашло слишком далеко и пока в Севастополь не приехала делегация Балтийского флота. Делегация выступала во флоте с протестом против займа свободы и за опубликование тайных договоров. Одновременно делегация сообщала о жизни в Балтике, о роли офицеров там. Вокруг делегации и ее лозунгов был поднят большой шум. Делегацию обвиняли в измене, предательстве, продажности, создавались невероятные условия, тормозившие выступления делегации. С.-р. развили бешеную агитацию, причем им помогали в этом оборончески и воинственно настроенные рабочие. Как бы то ни было, а делегация балтийцев поставила перед матросами основные вопросы, заставив их искать прямого и точного ответа. Настроение «война до победы» начало убывать, облегчилась пропагандистская работа для местных одиночек-большевиков и близких к ним групп.

Здесь необходимо отметить еще одно событие, имевшее не только местное значение. Колчак, выезжавший с докладом о флоте в Петроград, по возвращении оттуда в первых числах мая повел агитацию за создание группы черноморских матросов, которая выедет на фронт и там будет участвовать в боях, вести агитацию за продолжение войны и немедленное наступление. С помощью Исполкома Совета удалось собрать до 300 человек матросов, которые выехали на фронт и там в ряде участков сыграли роль уговаривающих, задерживая этим процесс полевения частей армии.

Первым серьезным столкновением Колчака с массами нужно, видимо, считать требование об аресте генерал-майора Петрова. Отказ матросов миноносца «Жаркий» выйти в море и требование смены командира миноносца нельзя отнести к разряду серьезных столкновений, это событие являлось доказательством начавшегося распада старого флота, и кончилось оно выведением из строя миноносца.

Инцидент с Петровым заключался в том, что генерал занялся спекуляцией с кожами поставляемого для флота скота. Кожи, оцененные в 80 рублей, генерал отдавал одному из поставщиков по 200–240 рублей. Он же выдавал документы на вывоз кож под видом использования их на нужды обороны. В самом же деле они поступали на рынок, откуда часто поступали опять во флот уже по значительно более высокой цене.

Комиссия совета потребовала ареста Петрова. Колчак отказал в аресте, ссылаясь на то, что арестовать может прокурор, которому комиссия должна передать все материалы. Вместо передачи материалов генерал Петров был арестован. Возмущенный «вмешательством в управление флотом», Колчак попросил освободить его от должности командующего флотом. В ответ на это Керенский сообщил, что он едет в Севастополь. В конце мая «главноуговаривающий» Керенский явился в Севастополь в расчете на то, что ему удастся своим присутствием и разговорами удержать массы под влиянием Колчака и черносотенно-соглашательского совета.

Спекулируя в своих выступлениях на революционном прошлом Севастополя, Керенский все сводил к тому, что он требует, «как представитель народа», железной дисциплины, готовности вести войну под руководством Временного правительства. Он посетил порт, корабли «Свободная Россия», «Петр Великий» и ряд других, кроме того, выступал на Каменной, Графской пристани и т. д. Упоенный собственными выступлениями, Керенский вообразил, что он укрепил флот, но оказалось, что его выступления ничего нового не дали. Колчак считал, что приезд и выступления Керенского ничего не изменили, «разложение флота» продолжалось тем же темпом.

Керенский, которого встречали весьма торжественно, убеждал массы только в тот момент, когда он выступал, – стоило ему сойти с трибуны и уехать, солдаты и матросы под влиянием местных и общероссийских причин продолжали пересмотр своей позиции, переоценку ценностей «медового месяца» революции. Этот пересмотр приводил их к лозунгам, прямо противоположным призывам Керенского. Деятельность местных «революционных» организаций уже не удовлетворяла массы матросов и особенно солдат.

Совет к этому времени (конец мая) потерявши авторитет в массах населения, должен был уйти, уступив место новому составу, резко отличавшемуся от старого. В новом составе совета наиболее полно оказались представленными солдаты местного гарнизона, процент офицеров значительно сократился. Новый состав совета с первых же дней взял курс на независимое от Колчака существование. Командование флотом на этот раз Колчак не передал другому, но он уже, по его собственному признанию и свидетельству документов того времени, не только не имел былого влияния на решения совета, но часто не знал, что происходит в подчиненном ему флоте. Так, например, если раньше о всяких собраниях совет и судовые комитеты сообщали Колчаку, то после перевыборов совета о собрании во дворе Черноморского экипажа, на котором присутствовало до 15 тысяч человек, Колчак узнал совершенно случайно. На этом собрании стоял вопрос о действиях Колчака, направленных к ослаблению флота, о содействии с его стороны офицерским организациям. Выступавшие на митинге-собрании обсуждали вопросы о целях империалистической войны, каких-нибудь определенных решений принято не было, но чувствовалось, что почва под ногами Колчака накаливается, массы уже не доверяли Колчаку, как раньше, враждебные настроения по отношению к офицерству росли с каждым днем. Причины враждебного отношения к офицерам со стороны одних и весьма подозрительное со стороны других были налицо. Офицеры начали устраивать закрытые собрания отдельно от матросов. На этих собраниях присутствовал и Колчак. После отправки черноморской делегации на фронт Колчаку из всех уголков страны летели телеграммы с выражением патриотических чувств, в телеграммах Колчак назывался героем, спасителем родины и проч. Колчак этого периода являлся лицом, вокруг которого собираются реакционеры, ищущие военной диктатуры, и стоило только несколько задержать рост массового недовольства, как Колчак превратился бы в своего рода Корнилова. Однако это не удалось. Реакционность была настолько прямой, ничем не покрытой, что ее мог видеть каждый. Так, например, капитан одного из кораблей, убирая с корабля одного из офицеров, на вопрос о причинах откомандирования отвечает: «Убеждения не сходятся с моими… Совместная служба затруднительна»[39]39
  Цитирую по газете «Революционный Севастополь», орган комитета партии с.-р.


[Закрыть]. Уволенный не был, конечно, большевиком, – он позволил себе иметь «социалистические» убеждения. Полковник Грубер, несмотря на давно опубликованный приказ, отменяющий отдание чести, настойчиво и грубо требовал отдания ему чести. Один из таких случаев переполнил чашу терпения, массы выступили с требованием арестовать офицеров. Обновленный в своем составе совет не мог, однако, рискнуть на решительные действия и организованное выступление, он заседал, говорил о контрреволюции, реакции, пригласил даже на свое заседание Колчака. Усыпить массы было нельзя, начался уже неорганизованный арест офицеров и их обезоруживание.

«…С одного из кораблей было дано распоряжение разоружить всех офицеров, произвести обыск в квартирах». Попытки Колчака помешать этому ни к чему не привели, распоряжение было выполнено. «Оскорбленный» адмирал Колчак перед собранной им командой «Георгия Победоносца» сказал речь, в которой убеждал матросов, что он верен Временному правительству. Не желая сдавать саблю, он бросил ее в море на глазах всей команды. В этот же день Колчак, послав о собраниях телеграмму Керенскому, сказал пришедшей к нему делегации, которая требовала его ухода с поста командующего, что он сдал командование флотом адмиралу Лукину. Ряд офицеров, не желая подчиняться требованию разоружаться, застрелились.

На этом дело, однако, не кончилось. Местные социал-соглашательские группы, втянутые в развернувшиеся события, сами потом перепугались и начали бешеную агитацию за то, чтобы задержать развертывание событий, удержать флот и армию в подчинении Временному правительству. Эсеровская газетка «Революционный Севастополь» дошла до того, что поместила по поводу ухода Колчака следующие замечательные строки: «Не оценили богом данный талант, не сохранили того, кто шел впереди всех».

Правительство телеграммой совету и Колчаку требовало возвращения оружия офицерам, называло события анархией, грозящей гибелью революции. Для расследования была назначена комиссия под председательством Зарудного[40]40
  Зарудный – известный адвокат, товарищ министра юстиции при Керенском.


[Закрыть] и Бунакова[41]41
  Фундаминский-Бунаков – с.-p., впоследствии был комиссаром Черноморского флота после Борисова.


[Закрыть]. В ответ на телеграмму правительства 8 июня правительственный комиссар гор. Севастополя послал следующее сообщение:

«Полученная утром телеграмма Правительства обсуждалась всеми судовыми комитетами и командами. Делегатское собрание постановило подчиниться приказаниям Правительства освободить всех арестованных офицеров, выдать отобранное оружие, затем ходатайствовать перед правительством, чтобы оружие офицеров хранилось впредь в тех же условиях, как оружие солдат и матросов, выдавалось офицерам одновременно с раздачей солдатам; выражено неудовольствие, что волнение этих дней изображено в виде бунта, тогда как флот и армия лояльно поддерживают и подчиняются Правительству».

Выступление матросов, арест и разоружение оценивались как результат работы немецких шпионов. Правительственная комиссия по возвращении из Севастополя считала вполне возможным возвращение Колчака на пост командующего флотом. В оценке событий комиссия присоединилась к Колчаку. «Совершенно ясно, что эта работа немецкой агентуры»[42]42
  Допрос Колчака. ГИЗ, Ленинград, 1925 г., стр. 83.


[Закрыть], – заявляет один из членов комиссии. Ясно, конечно, и то, кто подразумевается под «немецкой агентурой». Реакционеры и социал-соглашатели приписывали руководство в этом выступлении большевикам. Легенда о «запломбированном вагоне» была и здесь использована. Надо, однако, с совершенной объективностью заметить, что роль, влияние большевиков во флоте было весьма невелико и приписывать руководящую роль в этих событиях большевикам было бы ошибкой. Количественно большевики насчитывали к этому времени несколько десятков человек, у них не было ни газеты, ни материальных средств на развертывание работы. Верно не то, что большевики организовали выступление, а то, что наступающая реакция, явное предательство меньшевиков и социалистов-революционеров ярко бросались в глаза масс и были весьма неприкрытыми. Массы чутьем и под влиянием пропаганды балтийцев поняли, что с реакционностью можно бороться решительными мерами. Верно, таким образом, то, что на этом этапе матросы и солдаты, бросающие иногда большевистских агитаторов в море, начали все же приближаться к основным лозунгам большевиков, появилась трещина, которая постепенно, под влиянием общих и местных событий, расширялась до того момента, когда массы открыто и прямо выступили против эсеров и меньшевиков.