Текст книги "Лес на карантине"

Луна и угли

Старик начал, когда дети сели вокруг костра:

– Сегодня я расскажу историю… На этот раз не про драконов и падение империй. И не про неусидчивого ворона, что нырнул на дно Синего Моря и вытащил песчинку, из которой вырос мир… Это будет рассказ про уход с известного пути. Про молодость и любовь. И свободу.

Он закашлялся. Глядя на старика – изрытое морщинами и следами от давно пережитой оспы лицо, загорелые руки со вздутыми венами и густые седые брови, которым мог бы позавидовать филин, – сложно было поверить, что он когда-то был молод.

– К тому времени я видел семнадцать зим. Разумеется, я был глуп, самонадеян и влюбчив… – Он усмехнулся. – Как все в этом возрасте.

Пожалуй, все началось в то лето, когда я сбежал из дома и устроился работать в «Волшебный и загадочный цирк мастера Розенталя». Конечно, я не должен был оставлять родителей, но… Так хотелось чего-то нового. Приключений. Любви. Сейчас я считаю, что мы жили прекрасно по сравнению с другими людьми в стране. Понимаю, как родители нуждались во мне… Старый ум понимает, но не молодое сердце. Отец мой был фермер и хотел, чтобы я тоже стал им. В то время я места себе не находил, страсть как хотелось повидать мир, а не коров и амбары с пшеницей.

«Мы катарейцы, сын, – говаривал мой отец. – А катарейцы понимают значимость земли. Все мы из земли вышли и в землю вернемся».

Помню его лицо. Уставшее, черное от постоянной работы, но всегда способное на улыбку.

«Ты – мой листок. Наша семья – одна ветка. Весь род – одно дерево». Он потрепал меня по волосам. От него густо пахло хлебом. «То, что ты рисуешь углем, это не что иное как тяга познать историю деревьев… Историю всего живого».

Философ был мой отец. Мои рисунки – ранние, бесталанные, детские – лично покрывал лаком и показывал с гордостью на летней ярмарке всем желающим.

Шла война. Со Старой Империей на востоке и с Севером. Был голод и были болезни. А там, где война и голод, где одни экономят и берут в руки меч, а другие прячутся по лесам, там найдется место нелогичной роскоши. Люди всегда будут искать причину улыбнуться даже в такие времена… К нам в поселок приехал цирк. Все мои сбережения за работу на соседской ферме ушли на один билет и большую горсть орешков, но это того стоило. Цирк был и правда чудесный. Как раз для бедных и уставших. Тех, кто не разгибает спины неделями. Много позолоты и красного… Силачи, жонглеры, пироман, дикие животные, гадалка. Играла музыка. Взрывались хлопушки. Я ходил, как дурак, с открытым ртом, стараясь запечатлеть в памяти все, что было в цирке. Однако меня поразил не полувеликан Смех, бородатый и огромный, или Дикий Аарон, не человек и не волк. Меня поразила она. Элиника, девушка в золотой клетке…

Его старческий сухой голос смягчился, словно от теплого вина.

Дети устроились поудобнее, взяли в руки горячие глиняные кружки с какао и приготовились слушать. Йорик, самый старший из ребят (ему было уже тринадцать), с серьезным видом поворошил поленья.

– Увидев ее, я окончательно убедился, что к прежней жизни хода нет. Не видеть ее стало практически физической болью… Это как бодрствование и сон. До нее я спал безмятежным сном. Увидев ее, проснулся. Впервые я ощутил ту странную истому, которая исходит откуда-то из низа живота, проходит через сердце, сжимает грудь и покалывает руки.

Я бросил шелуху от орехов на землю и двинулся за толпой сразу после шоу Клайва Попрыгунчика. Мимо Огненного Томми, выступающего под открытым небом, и Предсказательницы, которая лукаво улыбалась всем. Зазывала рвал горло возле шатра: «Вы такого никогда не увидите! Невероятная Элиника! Красота и грация, воплощение всего женственного!»

Отдал последнюю монетку при входе в высокий шатер. Дым сразу ожег горло, а запах стоял как в конюшне. Все курили и отпускали сальные шутки.

На небольшом постаменте в золотой клетке спиной к зрителям сидела она. Элиника. Гладкая красивая спина. Магическая лампа Розенталя бросала на нее холодный свет. Заиграла где-то арфа, ей фальшиво вторил худой флейтист. Элиника поднялась, взмахнула руками. И обернулась.

Многие замолчали на полуслове. Она была прекрасна, как весна. Серебряные волосы, белая ровная кожа, яркие, большие-пребольшие глаза. Все ее тело – от кончиков пальцев на ногах до темных породистых бровей – отличалось каким-то неземным изяществом. Я, мальчик с фермы, влюбился с первого взгляда.

В книжках брата про богов я читал о светлых вотчах, народе, который был уничтожен в древней войне темными братьями с Острова – уничтожен за свободолюбие и красоту. Светлые долго прятались в лесах и горах, маскируясь и сливаясь с природой. Наверное, Элиника была человеком, но кто знает, кем были ее предки?..

Сходство, по задумке, должно было подчеркнуть сине-зеленое платье, которое, на мой взгляд, было пошлым и ей не шло. Она сделала первое па, сосредоточив взгляд где-то над головами зрителей. И негромко запела. Я затаил дыхание. Старик рядом снял шляпу.

И я устроился в цирк. Тогда-то я и понял смысл поговорки: «Хочешь узнать театр – окажись по ту сторону занавеса». К цирку это тоже относилось. Даже слишком.

Когда все разошлись, я не знал, к кому обратиться. Мимо проходили захмелевшие клоуны, грустно уставившись в пустоту, шальные акробаты с бутылками «вспышки» в руках. У некоторых циркачей были синие губы от «снега демонов», который делает человека в десять раз веселее, но в сто раз хуже… Несколько охранников подозрительно посмеивались, когда горлик Фугас, главный в охране, указал на фургон владельца цирка. Я, преодолев себя, битый час упрашивал Розенталя, доказывал, что грамотный. Наверное, я был под впечатлением, я не мог получить отказ, ведь перед глазами стояла Элиника.

Он смеялся надо мной, глядя темно-зелеными глазами. Глядя прямо в мое нутро. Томми, который играл с ним в «Приблуду», отложил карты и грубо вытолкал меня наружу. Харизматичный и смелый в своем выступлении для зрителя, в жизни он оказался насмешливым и вонял спиртом (на улице не так чувствовалось).

Поднявшись с земли, я вскочил и вернулся в фургон. Я был упрям и самонадеян:

– Покажите мне ваши книги по доходу, и я найду в них ошибку!

Жадность победила в Розентале, и он пустил меня к книгам, обещая, что, если я лгу относительно своих знаний, Томми поджарит меня. Эта мысль весьма понравилась пироману.

Признаться, я вспотел под взглядом Томми, но без труда нашел сразу несколько ошибок. В сельской школе я был одним из лучших, а от брата, который уехал в большой город, осталось десятка два книг. Томми разочарованно вздохнул. Розенталь, в чьих глазах плескалось зеленое неистовое море, отложил тяжелую трость и похлопал меня по плечу.

«Будешь продавать билеты, мой мальчик! А по вечерам вести эту книгу».

Он встал ближе, до меня дошло зловонное, как из могилы, дыхание. Я увидел дряблую кожу, кривые зубы и безумный огонь в глазах. «Если ты вздумаешь обмануть меня, я лично займусь твоим будущим. Лично! И даже перспектива быть поджаренным покажется тебе наслаждением». Томми злорадно улыбался за его спиной.

Два месяца я путешествовал с цирком по маленьким городам и деревням. В столицу и Город Лордов нас не пускали… Кормили плохо, платили мало, но зато я бесплатно ел, научился готовить, немного драться (клоуны – лучшие учителя по нечестной драке, скажу вам), собирать и разбирать шатры, считать монеты в уме… И я мог быть рядом с Элиникой, наблюдая и иногда разговаривая с ней.

Нет, я ни с кем не сдружился. Все казались весьма замкнутыми личностями, со своими тайнами и проблемами. В основном, с проблемами. Некоторые сбивались в кучки, держались стороной, но все одинаково боялись Розенталя и Томми. С Фугасом мы неплохо общались, пожалуй. Этот горлик был жестким, строгим, но честным и незаносчивым.

Старик протянул руку, и ему предоставили кружку с какао.

– Помню день, когда впервые увидел, как Розенталь и Томми потащили в фургон Элинику. Это было… сложно для меня. Я понимал, что надо вмешаться, но ничего сделать не мог, потому что владелец цирка недавно повесил акробата возле дороги за кражу. Он был скор на руку, этот Розенталь.

Я видел, как они вошли в фургон, который Элиника делила с Предсказательницей. Видел, как Томми бесцеремонно вытолкал старуху наружу. Та прошепелявила «Ох, что делается…», но не вмешалась. Своя рубашка ближе к телу, как говорится. И на секунду видел глаза Элиники. Грустные и пустые.

У меня хватило ума на то, чтобы побежать – я летел как угорелый, расталкивая циркачей, – и сообщить Фугасу, что заметил в подлеске пару волков. Мы стояли возле старого леса, так что это было возможно… Фугас кинулся окрикивать охрану. Завелась шумиха, и Розенталь, чертыхаясь и шипя от злобы, вышел вперед всех. За ним шел по пятам злой Томми, застегивая ремень на штанах. Фугас не упоминал моего имени, сказал, что волков видел он сам. Цирк увели подальше от леса. Розенталь не хотел рисковать.

Но это был лишь один случай. Были и другие, где мне не хватало ума.

Однажды мы с Элиникой встретились у ручья. Я набирал воду в два больших котелка. Она гуляла, иногда останавливаясь в поисках ракушек и красивых камней.

«Я знаю, что ты помог мне тогда… Фугас все сказал. – Она посмотрела на меня исподлобья. – Спасибо тебе».

Я сглотнул и ответил, что не за что, мол, благодарить. Я сделал то, что должен был.

Она внимательно смотрела на меня всего мгновенье. Как же было прекрасно это мгновенье! Ее большие глаза, в которых мне хотелось утонуть, и солнце, заходящее за реку.

Я бы все отдал тогда, чтобы ее обнять, запустить пальцы в волосы…

«О чем ты думаешь?» – спросила она.

«О том, что погода для осени стоит теплая», – соврал я, краснея.

Пару раз я оставлял венок полевых цветов у двери ее фургона. Она знала, что это я. Предсказательница поймала меня разок и улыбнулась беззубо. «Элиника просит передать, что ей никогда прежде не дарили цветов от всего сердца. Спасибо… – Старуха склонилась ниже ко мне. – Но она боится, как бы про это не узнал Томми».

Во рту у меня пересохло. Томми… хотел сделать ее своей собственностью. Только Розенталь останавливал его. Однажды я просунул под дверь фургона рисунок углем. Я часто наблюдал за Элиникой, поэтому уж ее-то я мог нарисовать хоть с закрытыми глазами. И сейчас могу.

Рассказчик сделал глубокий вдох.

– Томми поймал меня за ворот, когда я шел обратно, и бросил на землю, тряся перед лицом листком. «Рисунок? Да, Ричи? Рисунок? Щенок, не путайся у меня под ногами!» Он долго пинал меня, неумело (по сравнению с клоунами), но сильно. Я боялся, что встану и он сожжет меня, поэтому лежал и терпел, защищая внутренности и голову.

Было жаль, что рисунок она не увидит. Но она носила на голове мои венки.

Потом она вдруг сошлась с Аароном. Вот так. Не знаю, как могли сойтись самая красивая девушка мира и дикарь с Севера. Но, по крайней мере, Томми перестал ходить к ней. Аарон одним свои лицом – сплошные шрамы, ожоги и жуткие темные глаза на бледном лице – отпугивал всех вокруг.

Я продолжал дарить цветы. Аарон однажды увидел меня и подозвал к себе. Сидел он на ступеньке фургона и чинил толстую цепь (на ней его выводили во время выступления). Внутренне содрогаясь, я подошел. Он вообще молчаливый был, Аарон, два слова из него не вытащишь. Лишь однажды я услышал от пьяного клоуна, что Аарон, когда приходит к Элинике, тихо так поет… Поет! На диком языке северян.

«Она любит меня, я – ее», – только и сказал он мне тогда. Взгляд холодный и непроницаемый, как сугроб. Голос хриплый и колючий. Как он им поет? Но он не ударил меня. Не толкнул. Лишь молчал и наблюдал, как я повернулся и ушел.

Я потратил недельный заработок и неумело напился кислого пива, потом водки, снова пива. Пил я с Фугасом, который… отечески потом держал меня за волосы (я носил тогда по плечо – по старильской моде), пока я опустошал желудок за одним из фургонов. «Ну, не держи в себе. Говорил я тебе: мешать вредно», – бормотал он беззлобно, пока клоуны допивали мою водку.

Так и шла наша жизнь. Элиника смотрела на меня с трогательной улыбкой. Но рядом с ней всегда был Аарон. Стоял, как столб. Даже за руку ее не держал. Розенталь прощал ему это, боясь, что тот рассвирепеет, если отобрать у него Элинику, и… Что тогда? Аарона бы убили, конечно. Он бы прихватил с собой многих, этот дикий зверь, это да. Но Розенталь потерял бы часть шоу – богатые купчихи обожали смотреть на то, как Аарон сражается с рысью или тигром. Сражается и всегда побеждает. Если он терял контроль над собой, Розенталь читал заклинание и звал на помощь полувеликана. Теперь же он просто кивал на Элинику, рядом с которой оказывался Томми.

Старик пожевал губами.

– Ничто так не лишает мужчину свободы, как любовь. Можете запомнить эту фразу, хотя в таком возрасте вы ее не поймете, наверное… Аарон понял, что теперь из цирка не сбежать.

Как раз в те дни я случайно подслушал, как Розенталь торгуется с одним банкиром, тучным и наглым, обвешанным серебром и изумрудами. Банкиру пришлась по вкусу Элиника, он хотел выкупить ее. Розенталь назвал несусветную цену (я таких денег даже не видел), но банкир лишь хмыкнул и согласился.

Элинику должны были продать через три дня. За пару недель до этого вышел эдикт «О человеке», в котором вампиры, оборотни, горлики, лорпы, змеелюди и тритоны определялись как «нежелательные элементы» и «враги людей». И по закону Старила любого, кто скрывал их, могли приговорить к каторге.

Пришла власть Судей по всей стране. На долгие годы.

Для Розенталя все сложилось как нельзя лучше. План был таков: он отдает Элинику банкиру, предварительно избавившись от Аарона в его истинном виде и получив за его голову немного денег. При этом остается чист перед законом.

Я убежал в свою каморку. Было над чем подумать.

Великанов в том списке не было, что неудивительно. Ни великанов, ни полувеликанов я больше не видел. Не знаю, где Розенталь откопал его… В горы сбежало пару клоунов-горликов, которые учили меня драться, а бедный силач-лорп, добрый, но недалекий умом и наивный, по подсказке Томми сдался властям. Наверное, его отправили в шахты.

Остался вопрос с Фугасом. Охранник верил, что Розенталь поможет в память о старых заслугах. Но тот лишь выдал: «Деньги получил? Иди домой!» – и закрыл дверь.

Его отпускали, в этом был весь подарок Розенталя за годы верной службы. Жаль, что я был недалеко (чистил клетку Апельсинки, старой львицы) и видел лицо Фугаса. Сначала старик потемнел лицом. Брови сошлись на переносице. Он сжал кулаки… Потом вздохнул и опустил их. Плечи безвольно опали. Горлик поплелся к себе. На следующий вечер цирк прибывал в городишко, где его хотели оставить. Замену уже подобрали из его подручных – грубого мужчину с военным прошлым.

«Кажется, из цирка пора сбегать, – подумал я тогда. – Пока не поздно».

Старик щербато улыбнулся, медленно опустив кружку на землю.

– В том городишке, когда пришла очередь Аарона (его последнее шоу), никто не вышел перед зрителем. Не досчитались и Элиники с Фугасом. О мальчике-билетере вспомнили в последний момент. Я могу предполагать, что началась шумиха с возвратом билетов, злые фермеры и купцы требовали денег. Я так и видел, как Розенталь лезет в мою каморку с билетами. Касса пуста (книгу расчетов я забрал с собой и бросил потом в огонь). Мы были уже далеко…

Кряхтя, старик вытянул руки к костру.

– План был не очень. Однако ночь побега я помню лучше, чем вчерашний день… Из цирка мы бежали относительно тихо. Одному охраннику дали взятку, другого крепко обнял Фугас («Прощай, братец, не поминай лихом»). Я, как сказал, прихватил мешок серебра и с десяток золотых – основная выручка за день. «Хуже не будет, – вертелось к моем мозгу. – Поймают – смерть. Так почему бы не взять денег для всех четверых? Как премию за работу…» Смех спал богатырским сном, я заранее кое-что подсыпал ему в похлебку. А Томми, должно быть, удивился, куда подевался весь его спирт. Их могли послать за нами сразу же, вот я и позаботился…

Много раз я возвращался к моменту, когда все пошло не так, и всякий раз задаюсь вопросом, что можно было изменить.

Рассказчик вздохнул, неспешно поднялся, подошел к огню. Все взгляды были прикованы к нему. Наконец, он бросил в огонь горсть сухих трав из мешочка на поясе. Зеленоватые искры с шипением заплясали в ночном воздухе.

Искры от костра взмывали в темное небо. Высоко висела луна, бледная и одинокая в беззвездном пространстве.

– Его нет уже больше часа, – осторожно протянул Ричи.

Юноша всматривался в неверные тени в лесу. Лунный свет, который дружелюбно сопровождал их от цирка до деревни, застенчиво терялся среди стволов и не мог прорваться сквозь черные кроны деревьев.

– Ричи, пожалуйста, помолчи, – сказала Элиника.

Ее прекрасные глаза вспыхнули в отсветах пламени, когда она глянула на парнишку.

Юноша окинул ее быстрым взглядом. Она была стройной и складной, к тому же Розенталь не поскупился на зеленый шелк, который обтягивал ее тело. Ноги она накрыла курткой Фугаса, потому что платье было возмутительно коротким. Серебристые волосы свободно лежали на плечах, кожа казалась мраморной. «Такая гладкая и мягкая», – подумал Ричи и устыдился.

– Я ничего такого не имел в виду. – Парень смутился и отвел глаза.

– Просто помолчи. Он вернется, и мы подумаем, что делать дальше. Без Аарона мы никуда не… я никуда не пойду.

Ричи дернулся, как от удара. Одна сторона его лица освещалась теплыми бликами неровного огня. Другая оставалась в прохладной тени.

– Спокойнее, девочка, – мягко сказал Фугас. – Мы все напряжены и устали. Не надо срываться на Ричи. Аарон просто проверяет, нет ли за нами хвоста. Вышел на дорогу… наверное, принюхивается. Скоро вернется, надо полагать.

Элиника бросила на горлика признательный взгляд.

Тихо бурлила вода в чайнике, низко подвешенном над огнем.

Юноша поерзал, вынул из кармана маленькую записную книжку и с сосредоточенным видом что-то записал карандашом.

– Прости, Ричи, – сказала Элиника негромко. – Не хотела… Я ведь даже не сказала спасибо, что ты рассказал нам про план Розенталя и придумал, как бежать от него и Томми. Ты спас меня и Аарона. Всех нас. Если бы не ты, сидеть мне сейчас в ненавистной клетке и петь для богачей. А потом… к тому банкиру. – Она дрогнула.

– Я тоже шибко благодарен тебе, старина, – голос Фугаса, бывшего моряка, бывшего вышибалы, бывшего пропойцы и теперь бывшего охранника, шел как будто из глубокой бочки. – После того закона… я мог уйти один в горы или же меня бы вздернули.

– Ты всегда относился ко мне хорошо, – ответил Ричи и повел плечами. – Не задирал, как другие. Как со взрослым разговаривал.

– Ба! Да ты ведь уже взрослый, не? Кто ж еще мог так долго устоять в драке с клоуном, а?

Ричи улыбнулся, закончил запись и убрал книжку.

– Многие так не думают. – Он скользнул взглядом по Элинике, которая не заметила этого. – Думают, что мне не место в бродячем цирке.

В лесу кто-то резко и протяжно закричал. Элиника дернулась. Ричи схватил полено из костра.

– Успокойтесь, – осадил их Фугас, усмехнувшись в бороду. – Это ночные птицы. Порой кажется, что кричат они как человек. Но это не так… Парень, опусти ты эту палку, а? Помню, в одном походе против Красной Горы мы все как один обделались в дремучем лесу. Там такие птицы кричали! А мы думали, люди или бесы…

Ричи вынул из мешочка на поясе горсть сушеных трав и бросил в воду. Затем обернул руку платком, снял с треноги видавший виды чайник и разлил чай в походные металлические кружки. Фугас плеснул себе что-то из фляжки.

– Ричи? – Он встряхнул фляжкой. – Элиника? Гранатовый сок с ромом.

Оба отрицательно помотали головой. Горлик отпил варево и причмокнул.

– Эх, Ричи, план твой мне нравится, но не надо было задирать тех деревенщин в поселке. Мало нам проблем с Розенталем.

– Но я ведь заступился за тебя, – сказал Ричи, нахмурившись. – Мы все должны были встать спиной… Ты же видел того бондаря с клепкой на улице? Видел, как он плюнул на землю, когда ты проходил…

Он замолчал, бросил взгляд на девушку. Она не ответила.

Горлик сделал внушительный глоток.

– Погоди, старина. Конечно, я благодарен, что за меня… заступаются друзья. Однако, поверь мне, я могу постоять за себя сам. А те деревенщины просто давно никому не пускали кровь и только и ждут, как бы кого вздернуть. Тяжелые времена порождают тяжелых людей.

Полено к костре громко треснуло, сноп искр взвился в небо.

– Прошел всего лишь месяц с того дня, как Империя оттяпала кусок королевства, – размышлял горлик. – В стране нет денег, еды, только ненависть и оружие. Посевы погублены. Бандиты отобрали последнее у селян. Я их не виню… К власти… должен был прийти кто-то наподобие Судьи.

– Но те люди хотели судить тебя за то…

Ричи закрыл рот и насупился.

– За то, что я не человек, – кивнул Фугас. – Ничего страшного.

– Этот эдикт Высшего Судьи – полная ерунда! – воскликнул парень, стараясь получить поддержку у Элиники. Та слабо кивнула. – Это изменит весь мир!

Фугас усмехнулся и запустил ладонь в рыжую с проседью бороду.

– Радуйся, что нас окружает лес, а не городские стены. Я ручаюсь, что даже в той деревне ты бы не рискнул говорить этого.

Ричи вспыхнул, чувствуя, как заалели уши.

– Да не боюсь я… Пусть слышат! Мое право иметь мнение, и я говорю: эдикт о преимуществе человека перед другими расами – полная чепуха!

– Твой отец – свободный гражданин, Ричи? – спросил Фугас негромко.

– Он свободный фермер. Прадед выкупил нас. У нас своя земля. А при чем здесь это?

Фугас развел руками.

– Не все могут позволить себе осуждать власть, старина. Нынче новое время: не высовывайся и проживешь дольше остальных. Все горлики совсем недавно были законопослушными гражданами, платили налоги, знаешь ли… А теперь, получается, надо еще глубже зарыться в свои шахты, а?

– Но любой может иметь свое мнение!

Элиника хмыкнула и посмотрела в глаза юноше.

– Ты бы сказал это защитникам? Пошел бы прямо из своей будки с билетами и сказал бы: «Я не принимаю закон Судьи»? – Она сделала паузу. – «Не понимаю, в чем виновны те, кто отличается от нас»? Черные мундиры выслушали бы тебя, как считаешь, мальчик?

Юноша вскочил. Лицо его пылало в отсветах огня.

– Я… пойду за дровами. – По голосу было слышно, что он хочет сказать совсем другое.

Когда его шаги стихли в густом лесу, горлик негромко произнес:

– Ты бы не задевала его. Все-таки он единственный, кто не должен был бежать с нами. Аарона хотели казнить и продать. Ты бежала от… неприятного будущего. Я – потому что вышел эдикт о расах, мне идти некуда. Ричи, свободный гражданин, бежал с нами, потому что…

Ричи, затаив дыхание, стоял, прижавшись к дереву спиной, и внимательно слушал.

– Почему?

– Потому что он без ума от тебя. И давно. Не называй, будь любезна, его мальчиком.

Она что-то ответила, но игривый ветер вызвал шепот между деревьями и унес ее слова.

Гулко треснули сучья. Не в том направлении, куда ушел юноша. Ричи выглянул.

Горлик вскочил. В руках сверкнул топор. Элиника встала немного позади.

– Кто там? – грозно спросил Фугас.

На поляну вышел мужчина с мечом в руке. Он был жилист и невысок. Темные, неровно остриженные волосы вместе с густой щетиной, белесыми шрамами и поломанным носом придавали ему диковатый вид. Белоснежная некогда рубаха испачкана и изорвана. Рукава отсутствовали, являя миру множественные следы от хлыста и огня. Бордовые шаровары с узорами по пятипрестольной моде явно знавали лучшие времена.

– Светоч Всемогущий, как я рад, парень, что мы с тобой на одной стороне, – протянул Фугас, опуская оружие. – Видел бы ты себя! Вылитый «шаэн», сорвиголова.

Элиника выбежала из-за спины горлика и бросилась Аарону на шею. Она припечатала его губы своими, прижалась к груди. Мужчина осторожно обнял ее левой рукой, а правую с мечом вытянул в сторону, чтобы она не порезалась. Горлик деликатно отвернулся.

– Элли, – только и произнес мужчина, когда она перестала его целовать. – Чего произошло-то?

– Тебя почти час не было, – сказал Фугас, пока Элиника что-то шептала на ухо любимому. – А места тут… опасные. Мы заволновались.

Мужчина воткнул в поваленное дерево короткий меч-палаш.

– Видел у дороги дальше на запад несколько повешенных с мешками Ангулемы на голове. Может, это была их поляна… А где мелкий?

– Я тоже рад тебя видеть, – хмуро сказал Ричи, подходя к костру и бросая рядом дрова, которые спешно собрал и принес на сгибе локтя.

Аарон внимательно посмотрел на него, но промолчал.

– Рассказывай, что там, – сказал Фугас.

Аарон кашлянул и присел у огня.

– Ходит там один пьяный у дороги… Вроде из деревни идет, если подойдет ближе, я почую. Может, охотник. В лесу полно ловушек-капканов, некоторые – на волков. Видимо, местные совсем изголодались без мяса… Либо не хотят видеть сборщиков налогов.

Фугас хмыкнул, доставая кожаный кисет с табаком и трубку.

– Полосатики стоят испокон веку на отшибе. До них редко доходят королевские службы, в том числе сборщики налогов.

– Службы Судьи, ты хотел сказать, – поправил Ричи.

Воцарилась тишина. Фугас поднес к трубке хворостинку, втянул огонь.

– Погань, – закашлявшись, выругался горлик. – Ты прав, старина, надо привыкать.

Элиника протянула Аарону свою кружку.

– А почему Полосатики? – спросила она.

– Здесь раньше добывали прекрасных перепелов с белой полоской на груди, – ответил Фугас. – Жирных, сочных. Мясистых.

Ричи вздохнул.

– Откуда ты все это знаешь?

– С мое поживешь – и не то увидишь… Как-то стояли мы отрядом в этих местах. Но не в лесу, а на болоте севернее. И перепелов было – хоть руками лови.

В животе у Ричи заурчало.

– Старина, что нам удалось прихватить? – спросил горлик.

– Пару картофелин, немного колбасы, каравай хлеба, соль, три фляги воды и узелок гречки, – ответил Ричи, покопавшись в мешке.

Аарон гневно сжали кулак.

– Эти сволочи не дали нам купить ничего в деревне!

Элиника положила голову ему на плечо. Этот жест всегда успокаивал воина.

Фугас задумчиво выпустил облако дыма и произнес глухо:

– Боюсь, тот мужик в лавке смотрел на меня как-то… жадно. Как бы чего не случилось.

– «Два золотых за живого или мертвого горлика», – процитировал Ричи и вздохнул. – Эти листовки висят при въезде в деревню и прибиты к таверне. «Три монеты за лорпа, пять серебряных за тритона».

– Хоть не самая дешевая моя голова! – Фугас позволил себе улыбку. – А русалов много развелось, так?

– Их сложно транспортировать, – произнес Ричи. – Мэтр хотел завести себе такого, но посчитал невыгодным. Они быстро умирают без чистой воды и водорослей.

«Мэтром» они называли Розенталя, поскольку он сам требовал этого, но циркачи вкладывали в это слово всю нелюбовь к нему.

В лесу громко заухал филин, удаляясь на охоту.

– Кого могут за нами послать? – спросила Элиника.

– Только бы не Смеха, – сказал Ричи, не раздумывая.

Все заметно побледнели. Полувеликан, который выкорчевывал деревья голыми руками, рвал оленей пополам и безудержно хохотал при этом. Он не умел говорить, но понимал речь и весьма красноречиво орудовал кулаками.

– Или Томми, – Элиника тревожно оглянулась, произнося это имя.

Ричи представил себе, как падают деревья на пути у Смеха, а весь лес озаряется рваными всполохами пламени.

– Поганые мысли, – твердо произнес Фугас, попыхивая трубкой. – Он не пошлет их так рано. Наш пострел задержал их как минимум на пару часов. Может, больше. Сколько у нас времени, Ричи?

Юноша заглянул в записную книжку, задумчиво покусал карандаш.

– Так, Аарон выходит до Клайва Попрыгунчика, значит, потом еще три выступления. Мы сбежали, когда началась клоунада, потом идет Апельсинка… Элиника закрывает шоу. Выходит, у нас было около часа форы. До деревни мы шли недолго… Пойдут остальные охранники в погоню?

– Розенталь не оставит свой цирк без надзирателей, – отрицательно покачал головой горлик. – Тем более без меня. Ему проще отправить ту парочку.

– Нас уже хватились, скорее всего, – сказал Ричи. – Но точно не знают, куда мы пошли.

– Конечно, спросят в деревне. И даже если деревенские ответят Розенталю, то… Мы ведь могли пойти дальше, в Озград или Предел. Или по дороге. Ничего не указывает на лес.

– В любом случае, ночью лучше не ходить… В поле мы будем как на ладони. Значит, на рассвете выйдем на тракт, купим почтовых коней и перейдем границу государства. Смех проспит до утра, я надеюсь. А без спирта Томми не пойдет. Может, ему придется купить что-то в деревне.

Все были согласны с Ричи.

– Розенталь может пойти за нами сам, – сказала Элиника, опустив голову. – За меня обещали большие деньги. Да и Аарон…

Эта мысль приходила в голову всем членам отряда, но они прогоняли ее.

Розенталь. Маг-недоучка, который владел несколькими запретными заклятьями. Он может пуститься в путь и нагнать всех. В бою на кулаках он не опаснее Ричи, но его магия для всех обитателей цирка – зверь, которого лучше не выпускать.

«Его слушается ночной ветер. Ему нашептывают мертвецы», – так говорили в цирке. Старая Предсказательница, чье имя никому не известно, прошептала за кружкой теплого эля между выступлениями: «Он может не так много, как хочет показать. Но то, что он может, – уже больше, чем тебе хочется увидеть».

– Я попробую убить Розенталя, – заявил Аарон, глядя в темноту.

– Мы попробуем, – сказал Фугас, решительно кивая.

Элиника погладила Аарона по руке и сообщила всем, что ей нужно уединиться по зову природы. Северянин тоже поднялся, вынув меч из дерева.

Фугас проводил их взглядом.

– Старина, – обратился он к Ричи тихо. – Я знаю, о чем ты думаешь…

Ричи насторожился.

– Ты думаешь, что она лучше всех в мире. Я не собираюсь учить тебя жизни, сам был юн… Но знай одно: что бы ни случилось – твоя жизнь только в твоих руках… Она любит Аарона, и другого сейчас не дано.

Парень молчал.

– С другой стороны, ты волен любить… И волен… использовать свой шанс. Не бойся действовать. Иначе в моем возрасте ты пожалеешь, что потерял свою Марлу.

– Кого?

– Неважно. – Он посмотрел в глаза Ричи. – Тем не менее, Элиника сделала свой выбор – это Аарон. Прошу, запомни, старина: небо и звезды видят все наши деяния. И никогда не осудят. Они знают, что наша дорога всегда правильная… Иными словами, слушай сердце, но будь благоразумен.

– Я понимаю.

– Надеюсь, что так. Ты для меня – друг, и мой топор с тобой…

Аарон и Элиника вышли на поляну.

– Давайте представим, что никто за нами не погонится, – предложил горлик как ни в чем не бывало. – Все мы покинем этот лес. И те поля. И даже перейдем через границу… Что вы будете делать потом?

Аарон положил свою руку поверх руки девушки.

– Я хотел бы показать ей Север… Если захочет, разумеется. Там красиво.

Фугас медленно перевел взгляд на Ричи: «Вот видишь, старина».