Текст книги "Лес на карантине"

– А ты, Ричи? – спросил он. – Куда ты пойдешь?

– Точно не вернусь на ферму… Сомневаюсь, что отец меня примет с распростертыми объятьями. Даже если и примет, я не смогу… Думаю, пойду на восток.

– Там, насколько я знаю, стоит Империя и Проград. И кочевые племена еще.

– Вот где-то там и осяду.

Фугас перевернул и опростал трубку.

– А я, если вам интересно… сначала провожу Ричи, куда бы он ни пошел. Стоп, не спорь. Эдикт о расах пока на другие страны не распространился. В Империи у меня есть несколько…

Аарон резко поднялся.

– Тихо!

Все затаили дыхание. Мужчина повернулся в сторону леса и принюхался. Его лицо потемнело.

– Тот мужчина… Он идет в нашу сторону. Может, не просто так… Их двое. Нет, трое. Странно…

Он шагнул за деревья.

– Постой, – сказал Фугас. – Я с тобой.

– Элиника… – начал было Аарон.

– Ричи за ней присмотрит.

Мужчина коротко кивнул Фугасу и пристально посмотрел на Ричи.

Он увидел глаза юноши и что-то понял. Может, что тот боится за себя, но готов, если надо, умереть за Элинику. Принять удар, пожертвовать собой. В глубине души Аарон знал это. Ричи кивнул и принял от него охотничий нож, который тот носил за голенищем сапога.

– Потушите огонь… Элли… Уходите в поля, если мы не вернемся. Уходите.

Ричи опрокинул остатки воды в огонь и потоптался на угольках. Они протестующе зашипели и забрали с собой мягкий свет. На поляне стало темно.

Шаги постепенно стихли в отдалении.

Ричи поерзал, отметив про себя, что без огня он вновь видит яркую луну, источающую бледный свет. Этот свет был последним стражем перед лицом тьмы, пронеслось в голове Ричи. Элиника негромко произнесла, скрытая торжествующими тенями:

– Я надеюсь, что мы выберемся живыми.

Он повел плечами.

– Я знаю, что ты испытываешь ко мне, Ричи… Я благодарна тебе за это. Честно. Нет, не вздыхай. Я знаю, о чем говорю. – Она помолчала. – И я вижу твое будущее, Ричи. Не спрашивай, как. У тебя будет хорошая жизнь. Большая семья. Ты будешь отцом и дедушкой. Я верю в это.

Ричи сидел, боясь пошевелиться. Почему-то к горлу подкатил ком.

– И я рада, что наши пути пересеклись… Пусть и ненадолго… – Ее голос звучал мягко и нежно. – В твоем сердце есть место любви, Ричи. И добру. Просто я… не та, кого ты ищешь. Понимаешь? Мое сердце уже настрадалось, мой разум не хочет молодости, волнений. Я устала, Ричи.

Впервые юноша услышал горечь в ее голосе.

– Мы с Аароном устали… Мы хотим построить домик, где сможем жить. – Она внимательно смотрела на Ричи. – А тебе нужна настоящая любовь. Горячая, светлая, сильная. Девушка, достойная любви. А не раненая птица в клетке.

Ричи знал, что ее богатых родителей убили, а Элинику вытащили из кареты – совсем еще девочкой – и продали в рабство в Веселый Дом («они засунули пальцы мне в рот, посмотрели на зубы, потом потрогали мои ноги, а ведь мне и тринадцати не было»), где она зарабатывала, как могла. Потом ее выкупил Розенталь.

– Ну, не смотри на меня так… Я вижу твои глаза в темноте. Прости, если я обидела тебя. Я не хотела этого. И если дала ложную надежду… Прости, Ричи. Правда. Я всегда буду помнить твои цветы, это было так мило… «Погода для осени стоит теплая»! Глупее ничего ты не мог придумать… Ну-же, улыбнись, мальчишка-билетер. – В ее голосе звучала улыбка вперемешку со слезами. – Ты когда-нибудь танцевал под луной?

У Ричи давно глаза были мокрыми, но он отрицательно покачал головой, жалея, что тьма не скроет их от Элиники.

– На лучах луны. На ее дороге, где нет людей. – Она подняла изящную руку. – Танцевать и не думать ни о чем… Ни о сегодня, ни о завтра. А покажи рисунок, Ричи. Покажешь?

Он сглотнул, во рту мгновенно пересохло.

– Откуда… – голос его не слушался.

– Цирк слухами полнится, – весело ответила она. – У тебя сохранился черновик?

– Я нарисовал заново.

Ричи вынул записную книжку, нашел закладку за обложкой и протянул ей. Элиника встала рядом и молча смотрела на изображение.

– Ого… Ричи… – Она вздохнула, прикоснулась пальцами к бумаге. – Это так… волшебно.

– Это углем, – объяснил он.

– Сохрани его, ага? На память обо мне… – ее голос чуть дрогнул. – И еще кое-что.

Она вернула ему рисунок и взяла за руку. От прикосновения ее к нежной коже Ричи мгновенно окаменел.

– Вставай.

Он перевел взгляд на нее. Руки взмокли от волнения.

– Чего?

Бледный свет придавал ей какую-то неземную красоту. Стало очевидно, что нечеловеческая кровь в ней все-таки была. Длинные ресницы и фантастические глаза, в которых сияло нечто волшебное. Волосы спадали свободно на открытую шею. Она была так близко, что до него донесся легкий запах фиалок и розового масла.

– Когда у тебя еще будет шанс потанцевать под луной? Со мной. Может, завтра. А может, никогда.

Он поднялся на нетвердых ногах.

Лунный свет стал необычайно ярок в те минуты, заливал всю поляну. Ричи осторожно обнимал ее за талию, ощущая тепло ее тела, а девушка напевала под нос какую-то легкую песню. Было хорошо. Ричи часто заморгал. Голова шла кругом от прикосновения к ней. От ее запаха. От ее голоса. В голове было ясно и туманно одновременно.

– Посмотри.

Луна сияла. Серебристая тропа словно вела от них к луне. И он увидел, что при желании можно было подняться по ней. К Стражу, как ее называли мидане. К Любовнице, как ее именовали горлики. К Оку, как к ней обращались катарейцы, в том числе родители Ричи.

– Дорога к луне, – кивнула Элиника, словно понимая его мысли. – Мой народ верит, что луна видит все. Помнит первого человека и запомнит последнего. Не будет ни нас, ни этого леса, а она будет светить и помнить.

Ричи показалось, что вдалеке прозвучал короткий крик. Но он думал только о ней. Он понимал, что потерял ее навсегда. Уже… Свою большую любовь.

Он собирался поцеловать ее. Губы были совсем рядом, приоткрыты. Казалось, весь мир сузился до этих губ. Просто взять и поцеловать… Возможно, он помедлил. Всего мгновенье. Дурак, как же сильно он винил себя за это годы спустя. Как был бы он счастлив, украв у нее тот поцелуй. О многом в жизни он не сожалел, но вот этот неслучившийся поцелуй…

Резкий треск сучьев невдалеке, стоны. Ругань Фугаса. Звук удара металла о металл.

Элиника мягко отстранилась от него и опустила глаза. Больше он никогда ее не обнимал.

– Ричи! Элиника!

Аарон вывалился из-за деревьев. Глаза шальные. На плече у него обессиленно повис Фугас.

Элиника ахнула.

– В чем дело?! – вырвалось у Ричи. Неужели их нагнали циркачи?

– Засада, – ответил северянин. – Деревенские… Сучьи Полосатики. Девять. Может, больше… Обмазались грязью, обложились ветками. Я не смог почуять. Из-за награды явились…

Мужчина опустил Фугаса на землю. Ричи присел рядом с ним.

Фугас был очень бледен. Вся его одежда пропиталась кровью. Из груди косо торчала стрела. Ручьи крови вытекали из колотых ран на животе, боец зажимал их одной рукой. Топора он не выпустил.

– Парень! – Фугас схватил Ричи за руку. Глаза его бегали, словно он не мог сфокусировать взгляд на Ричи. – Возьми его… Возьми. Пусть хоть он следует за тобой.

– Береги силы, Фугас.

– Генри… Меня зовут Генри. – Он попытался улыбнуться. – Жаль… жаль, что не смогли мы отправиться в путь, а? Можно было… бы… очень многое сделать. Да?..

Ричи не успел открыть рот, как тяжелый топор, скользкий от крови, оказался у него.

– Когда выберешься, старина, выпей… за меня бочку эля… Понял? Бочку.

Аарон порывисто поцеловал Элинику. Мгновенье нежности, тихие слова, сказанные ею.

– Навсегда, – ответил северянин. В его голосе было что-то страшное, отчего Ричи похолодел.

Элиника обняла Аарона. Он зажмурился и сделал пару шагов назад.

Фугас… Генри напоследок сумел посмотреть на Ричи, потом захрипел и обмяк. Ричи дрожащей рукой закрыл его веки. По его щекам ползли дорожки слез.

– Бегите в поля, – сказал Аарон жестко, глядя на Ричи.

Его глаза – обычно холодные и колючие – заставили появиться ком в горле у Ричи. В них застыла боль. Аарон скинул лохмотья рубахи, опустился на колени и часто задышал.

– Нет… – Элиника поднесла руки ко рту, ее глаза расширились от ужаса. – У тебя же нет амулета, он остался в цирке у Розенталя. Ты не сможешь стать человеком!

– Значит, обратной дороги нет, – с грустью ответил Аарон.

Его голос начинал меняться вместе с телом.

Из леса донеслась перекличка мужчин. Вдалеке мелькали огни факелов.

Ричи посмотрел на оборотня. Его челюсть выступила вперед, лицо покрылось короткой шерстью, грудная клетка начала расти. Все это сопровождалось противным звуком лопающихся связок и ломающихся костей.

«Это всегда больно», – однажды сказала ему Элиника в цирке.

– Бегите! – прорычал Аарон. В его голосе еще было много от человека.

Глаза его хищно вспыхнули желтым.

– Береги ее, – сказало чудовище. В голосе последний раз прозвучала нежность. – Она – лучшее, что у меня когда-либо было!

– «Маэдр», – девушка стояла как вкопанная и задыхалась от слез.

Она хотела подойти к нему, но боялась. Ричи сделал пару шагов назад, поближе к ней.

– Прощайте… Прощай… «Лар шотрис, маэдис».

Аарон пружинисто прыгнул в лес и растворился.

Ричи схватил Элинику и побежал. Она вырывалась. Она тянула назад. Пыталась сесть на землю. Ричи упрямо тащил ее за собой.

– Надо идти! Даже если ты найдешь его, он не узнает нас!

Они услышали позади крики, полные ужаса. И жуткий протяжный вой, что разносился по всему лесу. Ричи бежал и тянул ее за собой. Элиника едва поспевала за ним. Он отпустил ее. Они бежали. Не оглядываясь.

«Аарона больше нет. Есть только оборотень… Надеюсь, она понимает это».

Он отгонял крамольные мысли о том, что теперь у него есть шанс с ней. Ричи бежал. Тяжелый топор выскальзывал, рукоять все еще была липкой от крови. Ветер больше не доносил до них крики или вой. Ричи увидел просвет вдалеке.

– Кажется, там выход! Поля! Мы почти выбрались!

Девушка закивала, тяжело дыша.

Среагировать не успел бы никто. Когда раздался звук лопнувшей струны, земля ушла из-под Ричи. Инстинктивно он раскинул руки в стороны. Левая ухватилась за корень на краю ямы. Правой мешал топор, и Ричи откинул его.

Это была ловушка – яма с кольями. В голове у Ричи пронеслись слова Аарона про волков. Он боялся подумать, что с Элиникой. От одной мысли холодели пальцы.

Он висел, хватаясь за край ямы. Плечо горело от натуги. Сердце бешено колотилось. Ноги уперлись в стенку, и он смог подтянуться и вылезти. Затем оглянулся. От увиденного потемнело в глазах. Рот пересох. Он упал на колени, не способный сделать даже вдох.

Элиника лежала лицом к небу. Ее тело пробило в двух местах насквозь. Еще один кол торчал из бедра, другой – из груди. Она дрожала и кашляла, кровавые пузыри надувались и лопались. Голова ее мелко тряслась.

– Погоди, я сейчас спущусь.

Он не узнал своего голоса. Слезы застилали глаза. Опустился на корточки, думая, как лучше спуститься.

– Ричи, не надо… Ричи… Проклятье, больно… – Она закашлялась, часто задышала. – Ричи, ты… Вот ведь как… Найди жену. Заведи детей… Не тоскуй по мне… Люби. Люби и позволяй любить… обещай мне… Обещай… Вот и она… Вот она. Дорога… Может, я там найду покой. Ты видишь?

Она смотрела остекленевшими глазами за спину Ричи. Высоко в небе горела белая луна.

Элиника дрогнула всем телом и затихла.

Ричи не помнил, что делал. Перед глазами стоял туман, в ушах стучало. Возможно, он рыдал. Кричал. Рвал на себе волосы. Катался по траве и бил по земле. Никто не гнался за ним. Да ему было все равно, даже если бы вышел кто-то и убил его… Он не мог оставить ее тело. Юноша представил, что это делает не он. Действовал бессознательно и сделал все, что нужно. Унес Элинику как можно дальше от леса и предал огню.

Ричи помнил, что Элиника рассказывала, что делают уртагане (а она считала себя человеком из народа уртаган) с мертвыми. Они сжигают их ночью, чтобы те могли попасть на луну, к родным. Там всегда можно быть свободным и наблюдать за жизнью друзей и родных с высоты.

– Разумеется, я выпил бочонок эля. И не один… Спустя шесть лет и много разных профессий я явился туда, в Полосатики, в качестве молодого сержанта регулярной армии. Со мной был отряд. Верные мне воины, молодые и готовые убивать, сжигать, грабить по моей указке. Мы тогда… боролись с врагом за каждый кусок земли.

Старик замолчал, катая во рту слова. Костер догорал.

– «Давай сожжем эту поганую деревню», – говорили мои воины. «Отомстим за ту девушку, сержант»… Время было тогда военное, мы делали вещи и пострашнее. Во имя короны и не только. Но я понимал, что это не вернет их. Аарона. Генри-Фугаса. Элинику… Я лишь нашел ту самую поляну. Я ее узнаю хоть в полной темноте, как бы она ни заросла. Оттуда прекрасно видно луну. И есть поваленное дерево, где мы все сидели… «Лар шотрис, маэдис». Это переводится с уртаганского как «навсегда в сердце, любимая».

Старик – водянистые глаза, глубокие морщины и вялый рот – запрокинул голову и посмотрел на луну. Через все годы он пронес милый образ. Элиника в свете луны. Молодая и полная надежд на новую жизнь.

– Иногда у нас остаются лишь воспоминания. Они кажутся ненастоящими. Будто не мы прожили те жизни…

– Деда Ричард, – спросил Йозеф, – а как потом сложилась твоя жизнь?

Он посмотрел на внука, улыбнулся широко. Довольной улыбкой счастливого старика.

– После войны я встретил вашу бабушку. И все было хорошо. Потому что у каждого своя судьба… И луна знает о нас все. А небо и звезды все видят. От них ничего не скрыть. И любой путь – правильный. – Он осторожно вынул из костра теплый уголек. – Катарейцы думают, что человек после смерти превращается в дерево. Когда мы сжигаем дерево, мы заставляем цикл начаться опять. Но мне хочется верить, в том числе и после Элиники, что мы попадаем на луну… Все, идите спать, а то бабушка будет ругаться.

Детишки – те, что не уснули – поднялись, растолкали остальных и разбрелись по постелям. А старик еще посидел немного у затухающего костра.

Кто-то из ребят рассказал, что видел потрепанный блокнот у него в руках. А в блокноте – рисунок углем, покрытый лаком.

– Может, они там? – бормотал старик. – Ждут, чтобы я рассказал им, как прошла жизнь? Скоро, друзья. Хочется думать, что я не просто так прожил эти годы…

Куда они денут кролика?

Он щелкнул выключателем. Свет погас. Затем он отодвинул занавеску и осторожно выглянул в окно.

– На улице совсем тихо, – его голос слегка дрожал. – Успеет до комендантского часа?

– Думаю, да, – спокойно сказала девушка позади. – Зачем ты выключил свет?

Мужчина оглянулся, нервно облизнул губы. Затем отошел от окна.

– Ты понимаешь, что дознаватель может явиться в любую минуту? На прошлой неделе одного прямо с работы забрали только из-за рыбьего жира. Рыбий жир! В итоге – понижение ранга! Троюродного брата отправили в ссылку, потому что, видите ли, картины у него слишком «современные»! Им уже… не нужен закон, они могут придумать новый. Сегодня одно напишут в новостях, завтра – другое. С каждым днем мне все больше кажется, что они окончательно победили…

– Скажи, М-2507, а ты знаешь, как этого избежать?

Вопрос поразил его, хотя она и говорила мягко, держа на коленях старого кролика. Кролик дремал.

Мужчина нахмурился и прикусил губу.

– Не называй меня так. Я же не говорю тебе… Ю-2312.

– А ты говори. – Ее голос вмиг стал холодным. – Говори. Все говорят уже вокруг, и ты говори. В новостях вот стали использовать такую аббревиатуру, в аптеке, в Сети… Ведь теперь нет никакого смысла бороться. Последнюю партию упразднили год назад. – Она замолчала, погладила встревоженного громкой речью кролика. – И ведь ты совсем не борец, Максим. Не в обиду, ты учитель. А я – библиотекарь. Никто из нас не борец.

Он молча включил газ, чиркнул спичкой и поставил чайник.

– Вчера ночью забрали К-0211, – сказала она тихо. – С конфискацией и понижением ранга.

Его спина дрогнула, плечи безвольно опустились.

– Что у нее нашли? – хрипло спросил он, но тут же ответил сам. – Книги, конечно…

– Книги. Мелочь. Но были и второй категории.

Он резко обернулся.

– Это… невозможно! Откуда у нее вторая категория сейчас? Она же не дура, все уничтожила или спрятала глубоко!

Ю-2312 задумчиво покрутила пальцами правой руки фенечку на левой.

– Возможно, из дней до Раскола, до войны… она ведь разное читала, как и мы, а потом рука не поднялась сжигать. Возможно, А-0902 подкинула, – почти безразлично сказала она, глядя на огонь под чайником. – Она же теперь с эмблемой на руке. Это ее работа, за которую, кстати, сейчас хорошо платят. Плюс дополнительный консервный паек и синтетики.

Мужчина остервенело потер глаза.

– Как быстро все изменилось! Синтетики! Если бы мы только могли… Как-то повлиять на ситуацию…

– Не говори того, чего не должен. – Она закусила губу. – Лучше не говори.

Он сжал кулак.

– Это пока я могу. Они не прослушивают жилые дома, которые не подключены к ЕС. И мысли не умеют читать, чтобы там на работе не болтали в курилке. И вообще…

В дверь постучали. Она поднялась, нервно сцепив руки. Кролик неловко спрыгнул на пол с мягким стуком. М нетерпеливо махнул. Это был мирный стук уставшего человека, который хочет попасть домой – так не стучат агенты и дознаватели. На всякий случай он положил что-то из ящика стола себе в карман. Ю-2312 открыла рот, но он поднес палец к губам. Мужчина бесшумно встал у двери и спросил строго:

– Кто?

– Н-0506. Свои! Открывай. Тут мочой воняет.

– Что… что ты танцевал в 2007 году? Как назывался танец?

– Что я?.. Ну, тектоник. Лучше всех в городе танцевал.

Дверь жалобно скрипнула, в квартиру ввалился крупный, неопрятный человек в медицинской маске и с пышными бакенбардами. Он бегло огляделся, снял маску и кивнул девушке. М быстро выглянул в коридор и закрыл дверь на все засовы. На двери светился ламинированный Обязательный Плакат: «У нас один путь».

– Проходи. Иди руки помой. Чай будешь? – спросила Ю-2312 и включила свет.

– Не до чая… Хотя, давай, ваш вкусный. Где Андрей? – громко пробубнил он уже из ванной.

– Его вчера забрали строить Щит. Всех инженеров, компьютерщиков и техников туда повезли.

М-2507 хлопнул гостя по плечу, когда тот вышел из ванной.

– Новости? Сплетни? Инфоповоды?

– Новости есть, – кивнул он. – А еще есть хлеб и печенье.

Он снял рюкзак, вытащил две буханки серого хлеба и печенье в бумажной упаковке с надписью «Родина». М-2507 убрал хлеб, выключил засвистевший чайник. Кролик с любопытством нюхал на полу рюкзак, который был едва ли не старше его самого.

Ю-2312 протянула И-карточку, но Н-0506 отрицательно покачал головой.

– Не надо. Вчера музыку чиновникам 3 ранга ставил, они мне хлеба отвалили достаточно и пачек десять этого долбаного печенья, которое на вкус как бумага… Новую пропу видели?

М и Ю удивленно переглянулись.

– Эх, ничего вы не знаете, дремучие… сидите тут, как в бункере. Работа, дом, работа… По Единой Сети распространили, жесть. Погодите. Сейчас…

Он засунул руку в карман джинсов и вытащил матово блестящий гаджет.

– Даже не думай запускать его здесь, – отрезал М, вдруг встав вплотную к нему.

– Боишься подхватить чего? – кисло спросил Н, но убрал гаджет.

– Сейчас не только глупость можно подхватить. Рассказывай.

Н-0506 вяло протянул «ну-ну» и открыл шкафчик с кружками над мойкой. На всех кружках были лица первых министров (согласно эдикту №89 «О сохранении преемственности»).

– В общем так… – он налил себе кипятка, добавил крепкой заварки. – Объявили, что с завтрашнего дня в нашем городе всех рангом ниже пятого переведут в военные цеха.

– Гонишь! – выпалил М-2507.

– Чтоб мне больше электронную музыку не слушать, – ответил Н, дуя на чай.

– А с чем это связано? – спросила Ю, нервно крутя фенечку.

Мужчина повел плечами и сделал глоток.

– Китайский, убойный… Вот хорошо, что учителям хоть чай выдают, – сказал он. – Не так ведь и плохо жить… Связано с тем, что объявлена очередная мобилизация всех моложе сорока пяти и… Так как на строительстве корабля почти все дельные люди… я про техническое образование… теперь шестых, седьмых и восьмых берут в цех. Кроме исключений по стандартным политическим статьям.

– Против Американской Лиги? – М снова оттянул шторку и выглянул на улицу.

Фонари – в связи с последним эдиктом «об экономии» – светили совсем слабо, скорее кумулируя тьму в отдельные сгустки, чем разгоняя ее. Детская площадка, переоборудованная под Пункт агитации и приема, была пуста. У подъезда стояла тонированная машина без номеров. М почудилось, что прямо сейчас оттуда на него смотрят, удобно расположившись на кожаных сиденьях и попивая казенный кофе.

– Против Лиги и против Каганата, – ответил Н.

– Когда мы успели с Каганатом поссориться? – удивился М. – Мир же заключили.

– Три дня назад он ввел войска на нейтральную территорию…

Ю глубоко выдохнула:

– Какой бред… Какой бред творится! Просто абсурд, а не государство!

Н осторожно поставил кружку на стол и посмотрел на нее внимательно-колюче:

– В каком смысле?

– Ты не видишь? За пятнадцать лет они превратили страну в барак и научную базу – военную, заметь, научную базу. Нет школ – есть утилитарные училища. Все университеты работают под строгим надзором. Чтобы слишком умных не готовить! Нет библиотек – есть хранилища. От кого хранить, ответь мне? От народа? Нет продуктов, но говорят, что они и не нужны, потому что полезно голодать, и поэтому покупается все синтетическое. И меняется в Китае на лес! А хлеб и печенье делается почти что из опилок… Войны объявляют лишь номинально, чтобы закрыть дыры в бюджете. Не дыры уже, а пропасти. Бездны. А наш великий Отец…

– Ю, помолчи, – сказал вдруг М спокойно, опустив руку в карман. – Ты что, не поняла? Он сдал нас. На улице дознаватель. Их машина. Посмотри на него – он же старается каждое твое слово запомнить.

Мгновенье дрожала тишина. Ю подняла глаза. Н коротко ударил М, надеясь выгадать время, и бросился к двери, но М достал что-то на ходу и ударил его в затылок. Н коротко вскрикнул, но не потерял сознание. Они упали. «У меня дети!» – жалобно крикнул пинающийся Н и затих после очередного удара. Ю наконец схватила двумя руками пустую сковородку с плиты, но к этому моменту уже все закончилось.

– Торопись! – прошипел М, поднимаясь. – Времени нет.

Когда он подставил лицо и разбитую бровь под холодную воду и наблюдал за красными разводами в раковине, Ю выбежала из дальней комнаты с большим свертком.

– Быстрее, – обронил М тихо и встал возле двери, подперев ее плечом. – Я подержу, но, возможно, они будут стрелять. Мы не знаем, что он там наплел… Это все?

Ю судорожно кивнула и вытряхнула содержимое свертка в металлическую мусорную корзину.

– Не думал, что все-таки придется… как Гай Монтег… – усмехнулся невесело М и бросил ей спички.

– Куда они денут кролика, когда меня возьмут?

Ю встала над ведром и замерла, глядя на книги, на драгоценные, читаные-перечитанные, редкие теперь и опасные книги, лежащие поверх картофельных очисток, окурков и яичной скорлупы.

– Антиутопия какая-то, – пробормотала она и подожгла обложку верхней книги.

В дверь сильно, требовательно и уверенно забарабанили.