Текст книги "Кровавые легенды. Русь"

– Знаете историю про Садко? – спросил он внезапно.

– Конечно. Купеческая новгородская былина.

– Верно, про музыканта, который заключил сделку с речным царем. Там для него все хорошо кончилось, потому что это была выдумка купцов, обеляющая их профессию. Говорят, дело происходило не в Новгороде, а где-то в этих краях.

– У каждого города есть похожие легенды.

– И речной царь везде свой. Местный. Не царь даже, а князь, но кого это волнует?

Моренко остановился у высохшего дерева, склонившегося над рекой так, что корни наполовину вывалились из земли.

– Где-то здесь была мель… Эх, память. Кажется, что помнишь все в мельчайших подробностях, а на деле…

– Зачем нам на другую сторону? От кого вы бежите?

– От него самого, от царя, – пробормотал Моренко и зашагал дальше, разглядывая воду. – Я вот подумал ночью, что если удастся сбежать из города, то, может, он меня и не вернет больше? Мне терять некого, царь всех забрал. Смотаюсь за границу, там свои цари и султаны, может, и не дотянется проклятый. По-хорошему, и приезжать не нужно было. Но они меня заставили.

Голос Моренко сорвался до невнятного бубнежа. Надя заметила, что он сильно вспотел и сгорбился. От утренней ухоженности и бодрости ничего не осталось. Скорее вернулся тот Моренко, ночной, сумасшедший.

Точно, сумасшедший. И она одна тут с ним. Замечательно.

На реке вдалеке показался белый теплоход.

Надя достала телефон, благо сеть ловила, уверенные три палочки. Набрала Ранникову сообщение и скинула геолокацию. Пусть или сам приезжает, или вызовет кого-нибудь, пока не поздно. Ранникова не было в сети уже час, и Надя хотела было позвонить, но тут увидела людей.

Невысокие тени отделились от зарослей неподалеку и направились к ним. Моренко остановился, поднеся ладонь к глазам. Солнце было за спинами людей, поэтому Надя не сразу разглядела, что это четверо мужчин, всем лет под тридцать, короткостриженые, спортивные, в «адидасах» и кроссовках. Такие прикиды она видела разве что в фильмах про бандитов девяностых. И еще странное: одежда висела на них не по размеру, была мокрая, а обувь громко хлюпала при шагах. Будто эти люди только что купались прямо так, не раздеваясь.

– Куда путь держите? – спросил один из мужчин, коренастый, с золотым зубом спереди.

Они остановились метрах в двух, разом запустив руки в карманы спортивных штанов, будто нарочно показывали расслабленность и дружелюбие. Но у Нади это вызвало обратный эффект. Ей захотелось броситься бежать, как можно быстрее, к цивилизации и людям.

Запахло водорослями и тиной, ветер швырнул в лицо запахи с Волги.

– Нам бы на ту сторону реки, – сказал Моренко негромко.

Золотозубый коротко мотнул головой.

– Не выйдет, товарищ музыкант. Вам выступать. Репетиции, все такое. Оставайтесь в Бореево, как положено.

– Воротитеся домой, – добавил другой мужчина тихим водянистым голосом.

Моренко качнул головой. Надя сообразила, что крепко держит его за локоть. Ветер взвыл сильнее, из-за холмов показались тяжелые грозовые тучи. С теплохода донеслись обрывки веселенькой музыки, что-то из Юры Шатунова.

– Мель вон там, – сказал Моренко и сделал шаг к мужчинам. – Метров десять, я вспомнил. Узкая полоса такая, в полметра шириной.

Мужчины напряглись. Лица у них были мокрые, как и волосы. Из ушей и носа текла вода.

– Нельзя! – сказал один из них. – Сказано же, ну. Товарищ музыкант, не грешите.

– Кто бы говорил, – ухмыльнулся Моренко.

Он неожиданно резко подался вперед, выдернул левую руку из кармана, и Надя разглядела зажатый в кулаке кухонный нож. Быстрый удар наотмашь – лезвие рассекло мужчине с золотым зубом щеку, от глаза до скулы. Надя закричала, отпрянув. Мужчина вскрикнул тоже, попятился.

Тут случилось странное. Кожа на месте пореза разошлась в стороны, будто раскрываясь, но вместо крови оттуда хлынула мутная серая вода с примесью красного. Она выходила толчками, залила мужчине лицо, грудь.

– Ну что ты, сука, делаешь! – как-то жалобно и с укоризной крикнул мужчина, развернулся, в два прыжка оказался на краю берега и сиганул в Волгу ласточкой. Тяжелые волны скрыли его целиком.

Несколько секунд Надя стояла, вытянув шею, следила за водой в надежде, что мужчина вынырнет, но нет – никого.

– Пустите, молодые люди, или как? – вкрадчиво поинтересовался Моренко между тем.

На него напала хищная ярость, искажающая черты лица. Моренко поигрывал ножом, будто заправский бандит. Еще одна личина гения.

Трое мужчин отступили, но не отошли. Один торопливо что-то вынул из кармана спортивной куртки, стал разматывать старую потемневшую от влаги сеть. Она оказалась большой, хватило всем троим. На сети густо налипли водоросли, болтались дохлые мелкие рыбешки и пустые раковины.

– Не нужно, не делайте глупостей, – пробормотал один из мужчин.

– И что вы мне сделаете?

– Ничего. Но…

Прошло несколько молчаливых секунд. Надя попятилась. Моренко долго смотрел на реку, на удаляющийся теплоход. Тучи набежали стремительно, будто специально. Загромыхало прямо над головой, ветер сделался прохладный и свежий.

– Я сейчас полицию вызову, – сказала Надя. – Вы что тут, девяностые решили вернуть? Наряд быстро разберется, а потом каждого минимум на пятнадцать суток усадят.

Надя сделала шаг к мужчинам, отметила, что лица у них не злые, не бандиты это. Как минимум – не настоящие. Ей и раньше доводилось прикрикивать на таких вот антисоциальных товарищей, а на практике в Ярославле вообще два месяца отработала в СИЗО, непонятно зачем. Нагляделась всякого. Старый майор, седой насквозь, учил ее, как себя вести, если нападет насильник или из подворотни вдруг выползет гопота. Он говорил: «Ты мелкая и красивая, все думают, что пищать будешь, как мышка, поэтому работать нужно на противоходе. Прикрикни, да чтобы голос был твердый, как будто приказы отдаешь. Андэстэнд?»

Она андэстэнд и потом практиковала, с удовольствием отмечая, как гопники или пьяницы превращаются перед ней в покорных ягнят.

– Вы меня слышали? – прикрикнула Надя, хотя сама все еще крепко сжимала локоть Моренко. – Быстро ушли отсюда, чтоб душ ваших не видела.

– Так и не увидите, мадмуазель, – натужно улыбнулся один. Двое других сплюнули густой слюной в траву. – Душ-то наших давно нет.

– Пойдемте, Надя, – велел Моренко и потащил ее за собой. – Вы женщина бойкая, это отрадно, но не перегибайте. Зла на них не держу.

Нож исчез в кармане джинсов. Они возвращались к облагороженной набережной.

– Постойте! – буркнула Надя. Она только вошла в раж. Хотелось действительно вызвать наряд, наорать на этих наглых мужиков. – Что тут произошло? Объясните мне? Кто эти люди?

Снова загрохотало. Волны на реке сделались беспокойными, пенистыми, вода потемнела. Шагов через двадцать Надя обернулась и обнаружила, что мужчины исчезли. Остались поле, холмы и редкие деревья. Сухая ива тяжело скрипела под напором ветра.

– Я вам объясню, – внезапно сказал Моренко. – Обязательно объясню. Вы мне нравитесь. Кто-нибудь другой уже бы давно перестал со мной общаться, а вы вон заступаетесь… Верите в сказки?

– Что?.. – Она почувствовала себя глупо.

– Вот про Садко разговаривали. Старинная былина, помните? Музыкант с гуслями пришел на берег Ильмень-озера и начал играть, от тоски, значит. Привлек внимание дочери речного царя, и тот самый царь ему за прекрасную игру подарил богатство. Я не дословно сейчас, но суть вы уловили. Помните, чем закончилось?

– Он потом попал в подводное царство.

– Именно. И выбрался оттуда благодаря находчивости и смекалке. Как в любой сказке или былине.

– Хорошо. И при чем тут эти… братки?

– Я не выбрался, Надя, – сказал Моренко, усмехнувшись. – Оказался у речного царя и не выбрался.

Глава пятая

Уже в кабинете администрации Надя сообразила, что порезала правую пятку. Хорошо так порезала, глубоко. А еще и шла разутая все это время, потому что туфли забыла где-то в траве у Волги. От набережной, должно быть, теперь тянулись кровавые следы, как в фильме ужасов.

Стыдоба.

Она сходила в туалет, быстро промыла рану, заклеила пластырем и на цыпочках вернулась в кабинет. Там сидел встревоженный Ранников.

– Что случилось? – спросил он тут же. – Твои сообщения. Я как прочитал, сразу рванул к реке, а тебя там нет. Потом пишешь эти странные голосовые про Моренко и бандитов. А тут еще следы на полу. Сейчас вся администрация на уши поднимется.

– Вызови уборщицу, – пробормотала Надя, падая в кресло и ногами нащупывая тапочки. – Мне уже все равно, честно. Дай выдохнуть. С этим твоим музыкантом с ума сойду.

Она быстро пересказала произошедшее на берегу, закончила тем, как вдвоем с Моренко вышли обратно к ухоженной набережной, как он снова купил Наде мороженого, усадил на скамейку и травил какую-то дикую, полусумасшедшую историю про речного царя.

– Представляешь, он придумал байку, будто в семнадцать лет заключил договор с местным речным царем. Ну, как сделку. Моренко думает, что утонул, а царь вернул его к жизни, взяв зарок: жениться на его старшей дочери. Но не сразу. У подводных жителей якобы метаболизм медленнее, и нужно подождать, пока невеста вырастет. Короче, вот он сейчас и приехал на свадьбу. Такая чепуха, представляешь?

– Жениться на дочери речного царя? – уточнил Ранников, улыбнувшись. – Нет, дорогая, больше я тебя с ним один на один не оставлю. У музыканта совсем крыша потекла, кажется.

– Ага. Но есть пара моментов, которые я не поняла. Кручу в голове уже час. Когда он мужику щеку ножом порезал, оттуда не кровь полилась, а какая-то жижа грязная.

– Это тебе от шока могло так показаться.

– Этот мужик потом в воду прыгнул и не всплыл.

– Опять же, откуда такая уверенность? Может, выбрался где-нибудь под берегом, где тебе не видно было. Мало ли. – Ранников погладил Надю по волосам. – Согласен, странная херня, но не в речного же царя верить, честное слово. Какие-то долги старые у этого чудика. Мало ли что он там кому должен. Братки из столицы его вычислили, приехали, а он тебе наплел с три короба, чтобы не пугать особо.

– Не пугать… – хмыкнула Надя. – Я к нему на километр больше не подойду с такими загонами. Но вот еще что странно. Братки эти ничего у него не требовали. Только хотели, чтобы он в Бореево остался и никуда не уезжал. Якобы запрещено.

– Ждут какого-нибудь босса. Мелкие сошки, сами ничего не решают. Я с такими общался, еще когда на рынке работал.

– На все у тебя есть логичные ответы.

– А как иначе, Надьк? Опыт – дело наживное. А ты у меня молодая, наивная.

– Не наивная, – ответила Надя. – Конечно, про речного царя не поверю. А вот в то, что Моренко не в себе, – это стопроцентно. Видимо, его ночной мандраж был связан с этими братками. Он знал, что их встретит.

– Конечно знал. Конечно. Но давай, милая, я пару звонков сделаю, назначим ему другого помощника. Ты все-таки мой человек, а не жабий. Пусть она из своего штата кого-нибудь пихает.

Ранников бегло поцеловал ее, косясь на дверь, потом выскочил из кабинета, делать звонки. Надя вытянулась в кресле, закрыв глаза. Не шла из головы сцена, в которой нож рассекал мужское лицо, а вместо крови хлынула грязная речная вода. И ведь Моренко подготовился, взял с собой нож. Где только раздобыл в отеле. Или с собой привез?

– Как у вас дела?

Внезапный женский голос заставил Надю вздрогнуть. Перед столом стояла Галина Сергеевна собственной персоной. Одной рукой прижимала к груди толстую папку серого цвета, а второй облокотилась о спинку стула.

– Что, простите? – Надя неосознанно выпрямилась, как солдат перед командиром. – Работаю. Дел невпроворот. Вот, только освободилась, отвезла вашего музыканта в отель. Он изволил поплавать в бассейне и побыть наедине с собой.

– Не гримасничайте. Я видела, когда вы пришли. Слышала, ногу поранили? Теперь все ковры на первом этаже в крови. В Ярославле так принято? – Жаба рассмеялась, громко и скрипуче. – Шучу, конечно. Дуйте-ка домой, нечего с такой раной сидеть, не мучайте себя.

– Да какая там рана…

– Если господин Моренко захочет что-нибудь еще, вы должны быть в полном порядке и боеготовности, а не хромать на правую ногу. Поэтому живее, отдыхайте, набирайтесь сил.

– Но я…

В дверях возник раскрасневшийся и вспотевший Ранников. Неловко протиснувшись между Галиной Сергеевной и столом, он умоляюще посмотрел на Надю и пробормотал:

– Отправлю немедленно, Галин Сергеевна. Отдохнет, придет в себя, продолжит работу. Все в наилучшем виде устрою. Прямо сейчас на такси.

Галина Сергеевна улыбнулась, так сухо, как только можно, и вышла из кабинета. Ранников тут же обратил к Наде вспотевшее лицо.

– Прости, милая. Я сейчас общался, хотел пробить, ну, по штатке перевод, но эта жаба… – Он перешел на шепот. – Эта жаба сказала, что ей звонил Моренко вот буквально десять минут назад и попросил, чтобы его вела лично ты и никто другой. Даже денег предложил на лечение твоей ноги, представляешь?

– Он пиявка, а не музыкальный гений.

– Согласен, пиявка. Но жаба теперь никого другого не согласует. Два денька потерпишь, хорошо?

– И что мне с ним делать? Таскаться по полям, отбиваться от мужиков каких-то с сетями и ножи ему подавать, когда он снова в драку полезет?

– Можно и так, но лучше не пускай его никуда за пределы цивилизации, а? В лес не надо. На реку, за холмы тоже. Пусть кружится вокруг отеля, а еще лучше – внутри. Напои его как следует. Пьяные люди легко внушаемы.

– В могилу меня сведете…

Настроение, и без этого паршивое, сделалось еще хуже. Ранников украдкой, глядя на дверь, поцеловал Надю в щеку, потом в лоб.

– Такси вызову, организую. Ты там у музыканта поспрашивай, может, он таблетки какие-то пьет, я не знаю. И наблюдай.

– Бегаете вокруг него, как вокруг губернатора. Я никуда не поеду, мне тут спокойнее.

Ранников снова виновато повздыхал, опять поцеловал и выскочил вон из кабинета. Знает, когда виноват. Вечером привезет букет цветов, брют, будет замаливать вину. Надя уже привыкла, но лучше от этого, конечно, не становилось. Снова подумала, на кой черт вообще поперлась за Ранниковым в эту глушь. Неужели такая сильная любовь и надежды? Или просто падать дальше некуда, а дна не видно?

Сквозь приоткрытую дверь слышались привычные звуки администрации. Бюрократы, политики, кабинетные крысы размешивали чаи в кружках, шелестели документами, щелкали печатями. Надя глубоко вздохнула и влилась в этот поток, сортируя указы и приказы по фестивалю.

Успокаивает.

Она возилась с документами до конца рабочего дня. Вечная бюрократия была сродни мытью посуды или стирке: отключался мозг, руки работали на автомате, а монотонность затягивала. Воткнув в ухо наушник, Надя отстраненно переслушивала второй альбом Моренко, акустический. В записи участвовали все звезды советской эстрады, несколько песен давно стали классикой, и их исполняли в разных аранжировках на всех новогодних «огоньках» до сих пор. Но здесь звучали только гитара и голос. Прекрасное и убаюкивающее.

Надя даже словила ностальгию по детству, словно снова встречала праздники с родителями, украшала елку под звуки работающего телевизора, разворачивала подарки и объедалась конфетами от пуза. Хорошее было время, семейное.

Около шести заглянул Ранников. Цветы и брют не принес, зато огорошил.

– Меня сегодня вечером не жди. – Он виновато всплеснул руками. – Жена взяла билеты в новый театр. Какая-то опера, что ли. Идем семьей. Не расстраивайся, ладно? Ситуация такая.

Можно подумать, человек умеет не расстраиваться по желанию. Надя шевельнула плечом. В ухе пела Пугачева. Что-то про хрусталики льда в забытом сердце. Очень в тему.

Ранников то ли не сообразил, то ли виду не подал. Добавил:

– Надьк, они сейчас подойдут к администрации. Вызови такси на всех, пожалуйста. И мне нужно еще договоры по конкурсу подписать, тоже подготовь. Минут через десять, хорошо?

Он успел исчезнуть в коридоре, прежде чем Надя буркнула:

– Тебе надо, ты и делай.

Впрочем, а чего она ожидает? Помощница депутата. Таскать документы, вызывать такси – это ее работа, вообще-то. И все равно на душе заскребли кошки. Дурацкое выражение, но очень точное.

Через десять минут Надя вышла на крыльцо администрации. Небо хмурилось еще с утра, а сейчас и вовсе затянулось плотными лиловыми тучами. То и дело грохотало, сверкали молнии. Женщина в дежурной комнате от грохота и молний крестилась и опасливо косилась в полумрак коридора.

У крыльца, на скамейке сидели жена и дочь Ранникова. Марта нафуфырилась, будто ехала не в театр, а как минимум на церемонию награждения «Оскар». Провинциальная напыщенность, как ее называла Надя. Безвкусица. Яркая помада, грубые тени, жирные веки, дорогие одежды. Дочь Лена, в противовес, натянула черную футболку с «Королем и Шутом», которая болталась на тощем теле, воткнула кольцо в нос, крестики в уши и повесила огромную серебряную цепочку на шею. Дочь у Ранникова, с его слов, совсем от рук отбилась, но Надя не видела ничего такого, обычный подростковый протест. Переживет через несколько лет. Главное, чтобы не превратилась потом в маму… и чего в ней Ранников нашел?..

– Такси будет через три минуты. – Надя сухо улыбнулась, подойдя к жене Ранникова.

– Семушка снова опаздывает, – проскрипела Марта, бегло глянув на Надю. – Что он там возится?

– Дела.

– Ага. На жену времени нет, зато на работу полно.

Надя отвела взгляд, прижимая к груди папку с приказами на подпись. Подъехало такси, Марта и Лена загрузились на заднее сиденье. Марта продолжала ворчать на Ранникова, а он не знал, что на него ворчат, и опаздывал. Надя занервничала тоже, необъяснимо. Потом Ранников все же обнаружился. Он выскочил из дверей администрации, заторопился по ступенькам, подбежал к такси. Лицо было красное, уставшее. Поймав Надин взгляд, Ранников сконфузился, пробормотал что-то невнятное и неразборчивое, выхватил у нее из рук папку и прыгнул на переднее сиденье. До Нади донесся голос Марты: «Явился – не запылился…»

Такси умчало через площадь в сторону театра, и Наде потребовалось несколько минут, чтобы привести мысли в порядок. Снова все забушевало в груди, никак не желало успокаиваться.

Вот Ранников с женой и дочкой будут смотреть оперу, потом наверняка выпьют вина, отправятся домой. У них будет семейный ужин, что-то еще. Главное – в кругу семьи, а не в одиночестве.

А Наде это все на кой черт?..

Она вернулась в кабинет за сумочкой, после чего вышла на набережную и долго гуляла вдоль реки, ни о чем особо не думая и заглушая непутевые мысли музыкой. Тучи бежали быстрые и бесноватые, несколько раз капал редкий дождь, но до настоящего летнего ливня дело пока не доходило.

Ноги сами привели ее к зданию театра, где проходила репетиция Моренко, и она зашла внутрь, мимо гардеробной, к залу, уже издалека расслышав звуки музыки.

Моренко был на сцене вместе с другими музыкантами. В зале сидело человек десять, в основном старики и старушки. Музыка грохотала под пустыми сводами, наваливаясь акустикой на редкие уши.

Надя села где-то с краю. Моренко, снова совсем на себя не похожий, бесновался, нервничал, то и дело перебегал от одного музыканта к другому, настраивал инструменты, извлекал звуки, кричал: «Не то!», или «Здесь пунктирным заходи!», или «Вступаешь на три!» и еще что-то, Наде непонятное.

Музыка возникала нескладно, то и дело обрывалась. Не выстраивалось единой мелодии, которая бы повела Надю в глубины эмоционального кайфа. По залу растеклось напряжение, что-то не ладилось.

В конце концов Моренко устало упал на стул, уронил гитару, закричал:

– Все, хватит на сегодня! Не нужно пытать себя. Отдохнем, и завтра будет окей.

Люди стали расходиться. Моренко остался на сцене один, раскинувши ноги и растирая виски. Взгляд его упал на Надю, и он вдруг улыбнулся.

– Вас-то мне и надо! Поднимайтесь.

– На сцену?

– А куда же еще.

Зал со сцены казался чудовищно огромным. Представить только, что все эти кресла заняты людьми, которые смотрят на тебя одного… сотни пар глаз из темноты. И человек на сцене – как пригвожденная булавкой бабочка, на потеху публике.

– Есть два типа людей. Одни боятся сцены, а другие ее обожают, – сказал Моренко, заметив Надин взгляд. – Кого-то сцена сжирает, а кого-то питает энергией.

– Вы, очевидно, за второй вариант.

– Ага. Энергетический вампир предпенсионного возраста. Как ваша нога? Съездили в больницу?

– До свадьбы заживет. Но пообещайте мне, что больше не полезете в такие передряги.

Надя посмотрела на сидящего Моренко сверху вниз. Ничего гениального в этом седом старом человеке не проглядывалось. Усталость, да и только. А еще, возможно, безумие.

– Ничего не могу обещать! – произнес он с некоторой печалью в голосе. – А вдруг мне снова захочется сбежать из этого городишки?

– И вас будет удерживать речной царь? – Надя изобразила деланую улыбку. – Вы как ребенок, честное слово. Еще и попросили, чтобы я за вами приглядывала. Нашли няньку.

– Не обижайтесь, Надя. Я не со зла. Как вы ловко за меня заступились перед заложными, а? Никто бы так не смог. Это потому, что вы понимаете мои одиночество и боль. Мне хочется, без шуток, провести с вами остатки отведенного мне времени.

Надя глубоко вздохнула. День выходил слишком тяжелым – и эмоционально, и физически.

– Давайте так. Вы больше ни слова при мне не говорите про этих своих царей, Садко и тому подобное, а я делаю вид, что мы с вами друзья-товарищи, хорошо? Отвезу вас в кафе поужинать. Потом сразу в отель, и вы выспитесь как надо, без ночных звонков и страшных историй.

– Вы мудрая женщина. Но у меня есть одно условие. – Он встал со стула, поглаживая щетину. – Давайте отужинаем не в Бореево. Здесь есть туристическая деревня, пятьдесят километров вдоль Волги. В декорациях дореволюционной Руси, под звуки народной музыки вас накормят ухой, красной икрой, борщом и прочими яствами. Медовуха, пиво и самогон – все, что нужно счастливому человеку. Это я в Интернете прочитал, звучит здорово.

– Только без алкоголя, – ответила Надя.

– Помилуйте. Два одиноких человека не могут без алкоголя хмурым летним вечером. Поехали прямо сейчас. – Моренко оживился. – Живем один раз, и умирать нужно счастливыми.

И она вдруг решилась: поехали! Ранников с семьей, ему хорошо, а она что, должна страдать в одиночестве?

На улице моросил мелкий теплый дождь. Гулять под ним – одно удовольствие, если потом тебя ждут теплое место, плед, глинтвейн и кальян. Надя почувствовала приятное воодушевление, впервые с приезда в Бореево. Удивительно, ехала к Ранникову, а радуется жизни совсем с другим человеком.

– Если я поеду на своей машине, то придется пить безалкогольное, – сказала она, останавливаясь на крыльце.

Сквозь небо цвета перезрелой сливы сочились желтые подтеки солнечного света, окрашивая площадь перед театром в радужные тона. Казалось, капли дождя падают мелкими серебристыми снарядами и тут же взрываются в лужах на асфальте.

– Мы что-нибудь придумаем. Я богатый гость, везде договорюсь! – Моренко хитро подмигнул.

В салоне он сел на переднее пассажирское, тут же приоткрыл окно и, не спрашивая, закурил. Дождь барабанил по крыше.

– Зачем я все это делаю? – спросил Моренко, указывая на театр. – И люди не мои, плохо понимают, чего я хочу добиться. И трачу попусту время.

– А чего вы хотите? – Надя завела мотор. Автомобиль мягко тронулся через площадь, на трассу, к выезду из города. Навигатор показывал чуть меньше часа дороги вдоль реки.

– Я хочу, чтобы музыка брала за нервы, вытаскивала душу. Без оговорок и искусственности. Знаете, иногда слушаешь мелодию и сразу можешь разобрать ее по нотам, по инструментам. Сразу ясно, что и где хотел сказать автор. Вот тут сейчас вступит бас, вот здесь мы виолончель прикрутим, а тут скрипка, чтобы усилить эффект. Пропадает магия. Это уже не искусство, а работа. Мне же нужно, чтобы никто из слушателей никогда не задумывался, из чего происходит моя музыка. Она как будто изнутри, необъяснимая, гениальная.

Моренко прикрыл глаза, откинувшись на спинке сиденья.

– У вас тридцать минут концерта на открытом воздухе, – сказала Надя. – Перед сценой будут либо пьяные, либо люди с детьми, которые больше увлечены сладкой ватой, попкорном и чтобы малышня не путалась под ногами. Вряд ли кто-то из них вообще задумывался о гениальности музыки.

– Вы меня утешили.

– Простите, я имела в виду, что вы принимаете все слишком близко к сердцу. Репетируете, нервничаете. Никто не оценит. Тем более в Бореево. Ценители давно разъехались, в этом все провинциальные городки.

– Это ошибочное рассуждение, – ответил Моренко. Капли дождя залетали через приоткрытое окно и падали ему на лицо. – Неважно, оценит ли кто-нибудь. Важно, как ты сам себя оценишь. Люди чувствуют магию, даже если в ней не разбираются. Если я буду играть говно, то любой человек это поймет рано или поздно. А если моя музыка вытаскивает душу, то не имеет значения, из провинциала или столичного ценителя.

Город быстро закончился. Сначала потекли одноэтажные домики частного сектора, потом шиномонтажки и магазинчики с материалами для строительства, затем с обеих сторон дороги началось холмистое поле. Слева виднелась Волга, то и дело исчезающая за деревьями. Дождь полил сильнее, стало темнеть.

– Такие, как вы, и становятся гениями, – пробормотала Надя, чтобы поддержать разговор. – Одержимые и сумасшедшие.

– Одержимые? Смешное слово. Одной одержимости мало. Нужен талант, помноженный на многолетний труд, плюс удача и договор с дьяволом.

Моренко рассмеялся, но как-то невесело. Убрал электронную сигарету в карман рубашки, закрыл окно. Капли дождя теперь особенно четко барабанили по крыше и лобовому стеклу. Дворники еще справлялись, но Надя уже чувствовала, что подбирается настоящий летний ливень – короткий и безжалостный, готовый в пару минут залить все вокруг, будто кто-то на небе перевернул бак с водой на головы грешников. Словно в подтверждение ее слов, взвыл ветер.

– А еще все гении – эгоисты, – внезапно сказал Моренко. – Поэтому они одинокие. Чтобы стать великим, нужно идти по головам, никого не слушать и ни с кем не считаться. Тем более нельзя никого любить. Знаете почему? Любовь выжигает талант. У любви то же самое начинание, что у любого искусства, она требует времени, внимания, эмоционального заряда и постоянной подпитки. Полюбить человека – это как написать новую музыку. Поэтому творческий человек должен выбирать, любит ли он или занимается творчеством.

– Разве нельзя совместить?

– Можно. Но тогда придется чем-то жертвовать. Тут не долюбить, тут не дописать мелодию. Энергии и запала на все сразу не хватит. В том объеме, в котором нужно. Поэтому я эгоист. С самого начала. Выбрал этот путь, чтобы добиться всего на свете.

– Вы добились.

– Как видите. Когда-нибудь моим именем назовут какую-нибудь улицу или музыкальную школу.

– Но вы же этого и хотели, если я правильно понимаю?

Моренко кивнул.

– Именно. Хотел сломать этот мир – и сломал. Жаль, времени не осталось.

– Вы еще не настолько старый, – произнесла Надя, неловко пытаясь утешить. – У вас много лет впереди. Я ночью слышала вашу мелодию, она прекрасная. Напишете еще таких же сто штук, не переживайте.

Он промолчал, глядя в окно. Темнело быстро, и минут через пять на улице наступил мрак, а в окне стало отражаться лицо Моренко с кляксами вместо глаз и уголков губ.

– А если по-честному, кто были те братки на берегу реки? – спросила Надя, не удержавшись. – Без сказок и легенд?

– По-честному? Братки и были, бандиты из девяностых. Хорошо сохранились, да?

Навигатор показал съезд с федеральной трассы на узкую петляющую дорогу к лесу. Под колесами захрустела галька, дождь обернулся ливнем. Свет фар выхватывал мечущиеся на ветру ветви деревьев и иногда черноту Волги метрах в пятидесяти от дороги. Машину затрясло. Продираться в мелкие туристические поселки всегда почему-то очень сложно.

– Сорок лет назад мне казалось, что жизнь будет длиться вечно, а на самом деле… – пробормотал Моренко. – Не успеешь моргнуть, и все осталось в прошлом. Выступления на стадионах, заграничные поездки, открытие Олимпиады, награды и съемки в фильмах. Остались воспоминания, помноженные на эмоции. Так неохота это все терять, если бы вы знали, Надя.

Она сосредоточилась на поездке, крепко вцепившись в руль. Пять километров тянулась грунтовка, и ее быстро размыло ливнем. Машина снова подпрыгнула на какой-то кочке. Моренко рассмеялся.

– Меня терзали сомнения, – сказал он громко. – Потом в обед мне позвонили, объяснили, что да как. Чтобы не рыпался. И я придумал кое-что. Вы хорошая женщина, сразу пришлись мне по душе. Заступились за меня утром. Мне захотелось вас спасти.

Ей показалось, что в зеркальце заднего вида мигнули фары чужого автомобиля. Снова вспомнила про мужчин в спортивных костюмах. Неужели они и сейчас здесь? Не дадут выехать за пределы Бореево? Догонят, подрежут, вытащат в темном лесу под дождем? Впервые Надя подумала о том, что ввязалась в игру, в которую ввязываться не стоило.

Снова мигнули огни.

– Но есть одна деталь! – крикнул Моренко, выстукивая тонкими музыкальными пальцами по пластиковой панели. – Я не умею водить машину. Так глупо. Никогда не любил. Мне дарили еще в Советском Союзе, сначала «Москвич», потом «Жигули» какие-то. Стояли в гараже, а потом я продал.

– Вы это к чему? – Надя прибавила скорость.

Через два километра снова подъем на нормальную трассу, и там можно будет разглядеть путников сзади.

– Простите меня, я бездушная эгоистичная сволочь и всегда ею был! – крикнул Моренко. – Но вас хочу вытащить. Сразу понял, что вы со мной на одной волне. Только у меня уже нет будущего, а у вас есть!

– Что?

– Меня заставляют, понимаете? Вляпался. Увяз коготок – всей птичке конец! И вас хотят тоже утащить. Потому что вы исполнительная, таких любят везде, хоть под водой, хоть у черта на куличиках. Давайте так, Надежда… какое правильное все же у вас имя… Давайте так: как только выживете, сразу бегите из этих краев. Бегите, пока не выдохнетесь. Про меня забудьте, я человек конченый. Бегите!

Моренко метнулся к Наде, ухватился за руль и неожиданно резко вывернул его вправо. Надя закричала, но крик застрял в горле от первого же сильного удара. Автомобиль на полном ходу сорвался с трассы, его подбросило вверх и в сторону. Фары выхватили стремительно приблизившиеся стволы деревьев, а потом лобовое стекло как будто вспухло и разлетелось на сотни мелких осколков. Ремень безопасности сдавил грудь, голова болезненно дернулась, где-то в шее будто порвали нить, и огромная раскрывшаяся подушка заполонила перед Надей взор, ударила по носу, перекрыла кислород.

Из Нади вышел воздух, из каждой клеточки, и она потеряла сознание.