Текст книги "Искушение"

       Вчерашний калека всерьез занялся восстановительной гимнастикой и через два года приобрел такую физическую форму, при которой любые предположения о возможной детской инвалидности казались просто абсурдными. Окончив школу, Миша не обнаружил в себе способности к получению высшего образования, а потому стал коммерсантом. Учитывая отсутствие соответствующих опыта и связей, а также достаточных средств – он не мог рассчитывать на успешную профессиональную деятельность в течение ближайшего времени. Не мог до того момента, пока мама не подарила ему на восемнадцатилетие сумму, сопоставимую с десятикратной стоимостью их квартиры. На справедливый вопрос сына о происхождении капитала, не последовало никакого ответа. Через несколько месяцев денег у Миши стало ровно в два раза меньше, но зато он надежно занял свою маленькую нишу в туристическом бизнесе украинской столицы, поступил-таки учиться, а также приобрел столь необходимый в работе, опыт. Дела медленно, но верно шли в гору и, хотя о своей фирме думать было рано, Миша был весьма доволен продвижением в определенных кругах.

       Шел 2000 год, когда Михаил Владимирович (а так молодого предпринимателя стали теперь называть все чаще) в очередной раз вылетел в Россию по делам. Подписание договоров и различных, сопутствующих им, документов – обычная для туристических фирм процедура, однако именно Кожевников обладал настолько безукоризненной деловой репутацией, что руководство поручало такие формальности ему, и только ему. Соблазн получить от контрагента деньги в конверте и залезть в абсолютную моральную зависимость от него – не был для Миши настолько притягательным, как для его менее обеспеченных коллег. Миша зарабатывал себе имя, а не состояние – и начальство знало это.

       II

       Весь день был необычайно жарким, и висящее в зените солнце прогревало краснодарскую землю достаточно серьезно для конца мая. К вечеру жара спала, и курортный городок стал медленно остывать.

       Ночь, пахнущая морем, сигаретами и шашлыками – наступила. Вадим предложил супруге провести время в одном из ресторанов под открытым небом, та охотно согласилась. Когда Оксана отправилась приводить себя в порядок и готовиться к романтическому ужину, Ковалев вышел на балкон и достал сигарету. Затянувшись, он взглянул на ночное небо.

       Вид черного пространства, усеянного звездами, впечатлял Вадима всегда. В такие минуты взгляд его как будто проваливался в космическую бесконечность и отделялся от глаз, устремляясь в самостоятельное путешествие сквозь вакуумную бездну. В сознании возникали неожиданные ассоциации, перетекающие одна в другую, рождались странные образы, не имевшие ничего общего со здравым смыслом. В такие минуты он был уверен, что истина находится где-то за пределами физического мира, что ответы на самые важные вопросы обременены миллионами световых лет пути, а человеческий век настолько короток и примитивен, что задумываться о его смысле просто глупо.

       Если бы кто-то сейчас мог видеть человека, стоящего с истлевшей до самого фильтра сигаретой на балконе шестнадцатого этажа, то подозрение о душевном расстройстве последнего было бы оправданно: вид замершего в немом восторге Вадима не оставлял никаких сомнений в странности происходящего. В течение уже десяти минут Оксана пыталась докричаться до мужа из-за запертой стеклянной двери и теперь, вконец отчаявшись, сидела на краю тахты и со страхом смотрела на балкон – с таким она сталкивалась впервые.

       Ковалев видел перед собой всплывшее в памяти изображение планет Солнечной системы из школьного учебника по астрономии, лежавшего на письменном столе старшей сестры в далеком детстве. Иллюстрация с расположенными в один ряд цветными шарами разного диаметра, а также пояснения сестры относительно происхождения планет – оставили в сознании ребенка живой след: Вадим стал с особым уважением относиться ко всему, что было связано с астрономией. Тогдашний ученик третьего класса Вадик Ковалев с трудом понимал, как можно было изобразить планеты на бумаге, не видя их перед собой. Ему представлялось чудовищных размеров существо, рисующее картинку для учебника, с натуры. Уже тогда Вадим был уверен, что пространство бесконечно, а в бесконечности возможно всё. Абсолютно всё – даже то, чего вовсе не бывает.

       Сейчас, из девяти изображенных в том самом учебнике планет, память почему-то явила своему обладателю лишь пять протянувшихся в одну линию, небесных тел. Именно пять. Стало неприятно: он не любил это число.

       Подобно тому, как порыв ветра уносит дым, разгоняя завесу на горящем поле – яркий свет из номера проник на балкон и наполнил его особой живительной субстанцией. Ковалев мог бы поклясться, что до этого воздух на балконе был абсолютно темен и непрозрачен. Конечно, его супруга могла бы утверждать обратное, но спрашивать её об этом он не собирался. Вадим обернулся и увидел заплаканную Оксану. Открыв дверь, он вошел в комнату:

– Ксюш, ты чего?

– Вадик, милый, что с тобой?

– Ничего. Я курил на балконе. Ты чего плачешь-то, Ксюша?

– Да ты почти час там стоял и меня не слышал. Я уже не стала дверь разбивать, потому что вижу – живой. Что с тобой было-то, а?

       Единственным, пожалуй, что мог вспомнить Ковалев, было ощущение какой-то очень близкой неотвратимости: может быть, болезни, может – чего-то другого. И теперь ему казалось, что где-то совсем рядом вот-вот сложится ситуация, исход которой будет зависеть только от него, что ему предстоит реализовать нечто очень важное и, возможно, именно сегодня. Но, что самое удивительное – Вадим не знал, чем он занимался на балконе столько времени. Заметно смутившись, он произнес:

– Я курил, а потом задумался. Час, говоришь? Ну, Оксаночка, бывает такое – я от кого-то даже слышал о подобных вещах. Знаешь, давай не будем ерунду всякую обсуждать. Мы же в ресторан собирались – пошли. Наплевать на эти непонятки дурацкие.

– Ну, идём. Слушай, миленький, я так за тебя испугалась. Думала, что ты с ума сошёл, – супруги покинули номер и, взявшись за руки, бодро зашагали по ковровой дорожке к лифту. – Слава богу, что всё обошлось. Как хорошо-то теперь!

– Всё. Мы же договорились.

– Ладно, ладно. Ты со мной танцевать сегодня будешь?

– Конечно, буду.

– А по пляжу гулять босиком ночью будем?

– Вообще всё будем делать!

– И когда в номер вернемся – тоже будем всё делать?

– Тоже… и на балконе будем, и по пути в номер – в лифте, в коридоре…

– Дурачок ты мой ненаглядный. Не кричи так – что люди подумают?

       Ресторан располагался метрах в тридцати от пляжа, на небольшом возвышении. Роскошная сервировка и шикарный интерьер говорили о солидном статусе заведения, и, разумеется, о соответствующих дорогой обстановке, ценах. Ковалев знал об этом, но данное обстоятельство ничуть его не смущало – он был готов. Вадим вообще любил время от времени приятно удивлять жену, а потому всегда имел финансовый резерв «на всякий случай».

       Официант проводил их к стоящему в глубине зала столику и вручил два экземпляра меню в тисненых кожаных папках. Пробежав глазами по столбикам цен и, подобно знаменитому Кисе Воробьянинову из «Двенадцати стульев» произнеся про себя: «Однако…», Ковалев захлопнул меню. Ослепительно белая скатерть настолько резко контрастировала со смуглой кожей Оксаны, что он, подперев голову руками, уставился на жену и улыбнулся:

– Ксюшенька! Я говорил, что самый идеальный загар на Черном море – у тебя?

– Нет, не говорил…

– Не обманывай меня, я же тебе только что об этом сказал.

– Ах ты, обольститель скромных женщин!

– Не женщин, а девушек. Женщины – это после… – Вадим на мгновение задумался и, подсчитав что-то, попытался закончить фразу наиболее корректно, но, так и не придумав ничего подходящего, начал следующую. – Я думаю, что даже в сорок лет некоторые женщины, то есть девушки… Короче, Ксюша, ты очень молодо выглядишь – я тебе, вообще, больше двадцати трех и не дал бы.

– Сейчас застесняюсь и убегу отсюда. Вадик, а почему в меню нет цен?

– Это прикол такой заграничный: даме дают меню просто с названиями, а ее кавалеру – с ценами.

– Ничего себе! Дай-ка мне твой экземплярчик.

– Не дам. Кстати, ты – не только самая молодая, но и самая красивая!

 Получив в награду за комплимент страстный поцелуй и признательный взгляд, Вадим сразу же заказал коньяк и углубился в чтение кулинарных названий, время от времени сверяя свои, все же небезграничные, финансовые возможности с цифрами в крайней правой колонке листа.

       III

       Михаил Владимирович Кожевников вышел из отеля в приподнятом настроении: полчаса назад он добился подписания самого крупного, за всю недолгую его трудовую биографию, контракта. Руководство компании, которую Михаил представлял в России, получило информацию о заключении сделки сразу же, и теперь он, довольный и гордый, шагал по тротуару вдоль набережной и тихонько напевал простенькую песенку. Мысль зайти в какое-нибудь заведение, пришла в голову неожиданно, тем более что Михаил не очень-то любил выпивать и только что даже отказался о т фуршета, посвященного подписанию сегодняшнего договора. Для того чтобы оправдать свой отказ, ему пришлось сослаться на индивидуальную непереносимость к алкоголю, а также серьезные проблемы с желудком. Это, конечно же – было неправдой, и Михаилу пришлось выслушать массу абсолютно напрасных медицинских советов, зато позволило оградить себя от еще более напрасных и пьяных разговоров за столом.

       Будучи человеком, для своих лет достаточно состоятельным, он не стал заходить в первую попавшуюся шашлычную, а выбрал тихий ресторанчик недалеко от моря. Тот самый ресторан, в котором за дальним столиком Вадим и Оксана ждали свой заказ и тихо разговаривали, неторопливо потягивая принесенные официантом, коньяк и вино. Вадим безразлично проводил взглядом молодого парня, усевшегося за предложенный официантом столик возле самой сцены, и продолжил слушать начатый Оксаной разговор о какой-то ерунде:

– Вот я и говорю, что главное – это отношения между мужем и женой, а не то, сколько он денег в дом приносит. Я никогда не буду такой же, как она. Ведь это правильно, Вадик? Любимый, ты меня не слушаешь?

– Слушаю-слушаю, дорогая.

– И что – правильно я говорю?

– Наверное, правильно… а ты про кого говоришь-то? Кто «она»?

– Ты что, Вадик? Может у тебя сегодня, действительно, кризис какой-нибудь? Мы с тобой уже полчаса про Веру говорим. Ну, миленький, прекрати, я же тебя люблю.

– И я тебя люблю, однако Вера здесь не причем. Между прочим, я твоих родственников не обсуждаю, а у тебя только и разговоров, что про Веру, да про Люду. Они мои сестры, Оксана, так что не надо.

– Но я так не хочу портить сегодняшний вечер, милый мой… Сладенький мой, хорошенький. Что мне сделать, чтобы ты не злился?

– Да ничего особенного, в общем-то: всего лишь не говорить о моей семье. Я и сам догадываюсь, что мои родственники – странные люди, однако обсуждать это каждый день – еще большая паранойя.

– Ладно-ладно, милый, я не буду больше. Хороший коньяк?

– На, попробуй…

       Молодой человек, сидевший у сцены, тоже заказал коньяк. Пригубив, он стал понемногу осматриваться в полупустом зале и встретился взглядом с Вадимом. Ни тот, ни другой не обратили на это никакого внимания. Тихий свет, восемь лет и ничтожная вероятность такой встречи – явились достаточными причинами для того, чтобы продолжить общение с напитком и не слишком обращать внимание на окружающих. Тем более, что коньяк, предложенный официантом, оказался на удивление хорошим.

       На сцену поднялись трое мужчин, и расселись по местам. Высокий худой армянин вынул из футляра дудук, а двое других положили на колени некие подобия барабанов, немного вытянутой формы. Виртуозно аккомпанируя зазвучавшей в колонках красивой национальной мелодии, музыканты привлекли внимание – как Вадима, так и Миши. Оба отвели взгляд на сцену и, что называется, растворились в музыке. Теплый и нежный тембр изумительного по звучанию инструмента, устлавший пространство над столами подобием дрожащего бархата, наполнил воздух магической аурой и буквально вытолкнул Ковалева за пределы диалога с женой. Через пару минут Оксана коснулась руки мужа и спросила:

– Вадик, ты опять меня не слушаешь, да? А хочешь моего вина попробовать?

– Ты, Оксаночка, сегодня тоже не в лучшей форме. У меня, если тебе верить, прямо в номере крышу сорвало, а у тебя, вообще – за столом…. Так что я не один такой убогий. Благодарю за компанию, любимая!

– Ты о чем это? Обидеть меня хочешь?

– Я же не пью вино – и ты прекрасно знаешь об этом. Я же его вообще никогда не пью. И не пил, и не собираюсь делать это в ближайшие восемьсот пятьдесят лет. С таким же успехом ты могла подсунуть мне керосина, или воды из лужи. Какого хрена предлагаешь всякую чушь? Бред какой-то…

       Ковалев привстал и развернул свой стул по направлению к сцене. Обернувшись через несколько секунд, он увидел, что Оксана, опустив голову, плачет. Тонкие пальчики её, влажные от слез, сжимали скомканную ресторанную салфетку, и сейчас именно они – эти пальчики, заставили его тут же оторваться от музыки и заняться искуплением вины. Вадим, остыв от внезапно нахлынувшей, прямо-таки дьявольской, агрессивности по отношению к Оксане, пододвинулся к ней и прижал её голову к своей груди. Немного помолчав, он сказал:

– Ничего не понимаю, милая моя, родная. Чувствую – сегодня что-то со мной творится не то. Ты только не обижайся ни на что, ладно? Мне, наверное, выспаться надо будет. Ну, Ксюша! Я тебя люблю, но вот нашло что-то непонятное,… как будто черт меня за язык тянет.

– Хорошо, милый. Я и сама вижу, что ты какой-то не такой с этого балкона вернулся. Я не обижаюсь,… то есть, это не обида, а…. Да, Вадичек, я обиделась на тебя! Надо всё забыть поскорее, как будто ничего и не было.

– Да ты знаешь – балкон, собственно, тут не причем. Одно из двух: или всё гораздо сложнее, или проще. Ерунду я какую-то сейчас сказал…. Точно не будешь обижаться?

– Нет, не буду. Смотри-ка, милый: официант нам что-то несет.

       К столу подошел молодой человек в ослепительно белой сорочке с бабочкой и аккуратно расставил блюда. Вадим принялся за шницель с овощным гарниром, Оксана – за форель. Свежий воздух, красивая музыка и немного спиртного вознесли аппетит супругов на весьма приличный уровень, поэтому за столом воцарилось долгожданное молчание.

       Первой его снова нарушила Оксана:

– А как ты думаешь: если я опять порошу то же самое – официант удивится? Я бы хотела заказать эту удивительную и нежную рыбу еще раз. А ты наелся?

– Давай, я закажу себе форель и тебе отдам, если стесняешься. Хочешь?

– Хочу. А я тебе – шницель.

– Спасибо. И так будем до утра делать, да? А утром – в дурдом! Может, после каждой смены блюд будем еще местами меняться, и переодеваться под залихватские аплодисменты зрителей? Я устал, Оксана, от твоих глупых предложений. Если я захочу съесть шницель – скажу об этом официанту, но никак не тебе. Бред, бред и еще раз бред!

       На этот раз девушка, даже вопреки своим собственным ожиданиям, повела себя иначе: она сверкнула глазами, выпрямилась в спине и, приготовившись к серьезному выяснению отношений, строго начала:

– Ты опять? Сегодня я смогу игнорировать твое хамство лишь при одном условии: завтра с утра ты отправляешься в город и снимаешь себе жилье, причем до самого окончания нашего необыкновенно романтичного, равно как и идиотского, отпуска. Если согласен на такое условие, то можешь снова сказать мне еще что-нибудь грубое, а я сделаю вид, что всё нормально. Начинай, но перед этим пообещай, что завтра же поселишься в другом месте…. Извини, я забыла предложить второй, альтернативный вариант поведения: ты можешь просто заткнуться. А вообще-то, есть и третий: отнестись ко мне, как к любимой женщине…. Ну, или как к девушке… сам же говорил…

       Ковалев выслушал монолог жены, не произнеся ни слова. На протяжении всего её выступления он с восхищением смотрел в лицо супруги, затаив дыхание и не меняя позы. За всю их совместную жизнь такого не происходило ни разу: были, конечно, и серьезные конфликтные ситуации, и жесткие выговоры в его адрес – но настолько лаконичное и аргументированное заявление он принимал от жены впервые. Лишь только она закончила, он по-детски стеснительно опустил голову и тихо произнес:

– Извини меня. Тысячу раз извини. У меня олигофрения в стадии дебильности, как минимум. Я – самый тупой и недальновидный мужчина на этом побережье, беспардонный и самовлюбленный хам, эгоист и нытик, тормоз, баран и так далее…. Извинишь?

– А вот у меня трех вариантов, в отличие от тебя, нет: конечно, извиню. Хорошо я тебя отделала? Будешь знать, как… ну, ты понял.

– Ты сегодня – просто супер. Чем тебе поклясться, что такого с моей стороны больше не повторится? Согласен на всё, даже на прыжок с балкона!

– Вадик, я тебя без шуток, то есть совершенно серьезно предупреждаю: моя безграничная любовь, не дает тебе права постоянно её испытывать. Я ведь тоже могу наделать глупостей.

– Всё-всё, милая. Я, на самом деле, всё понял.

– С тебя тост. На дежурные реплики и банальные пожелания здоровья можешь не рассчитывать – говорить придется долго, оригинально и романтично.

       Выступление Ковалева, последовавшее незамедлительно, заняло минут пять. Пару раз за это время тостующий чуть было не прослезился сам, что тронуло Оксану до глубины души. Ничего подобного она не слышала и не видела в его исполнении ни разу.

       IV

       Вадим улыбнулся, сложил вдвое салфетку и, опустив ее на край стола, шутливо обратился к Оксане:

– Я – в туалет. Будешь меня ждать?

– Нет, загуляю тут без тебя.

– А что, может и загуляешь, ты же у меня красавица. Я бы и сам за тобой приударил, если б не женился в своё время. Послушай, Ксюша, иногда мне кажется, что я любил тебя с детства, – щедрый на комплименты муж облокотился обеими руками на стол и, с трудом сдерживая улыбку, продолжил с серьезным выражением лица. – Ты мне в детстве не изменяла с… педофилами?

– Дурак! Ну, надо же – какой дурак, а? Возвращайся, давай быстрее, а не то и вправду изменю – назло.

       Голос Оксаны потерялся в шуме – ресторан уже был заполнен посетителями до отказа. Немного пошатываясь, Ковалев отправился приводить себя в порядок. Проходя мимо столика с Мишей, он обратил внимание на подсевшую к молодому человеку дамочку. Сам молодой человек казался немного знакомым, а симпатичная девушка как-то странно улыбнулась Вадиму, и глаза её блеснули, отразив свет висящего в середине зала зеркального шара.

«Нормально я выпил, твою мать… обратно пойду – надо будет с женой её не перепутать, то есть не то, что не перепутать, а… ну, в смысле – не начать бы приставать…» – непроизвольно поправил собственный ход мыслей Ковалев и продолжил движение сторону туалета.

       Ополоснув лицо холодной водой, Вадим почувствовал прилив сил, определенную ясность ума и некоторое умиротворение, однако перед самым входом вновь увидел того самого молодого человека, смотревшего теперь на него в упор. Взгляд Ковалева машинально устремился в глубину зала, где за столиком с Оксаной сидел какой-то толстый мужик и что-то ей говорил. Сосредоточившись, он уверенно подошел к уставившемуся на него парню и резко сказал:

– Я только что с ним говорил. Всё пришлось переиграть. Он велел сказать, что ждет тебя на улице, давай быстрее. Ну, живенько, а то все засветимся, к чертовой матери! Давай-давай, брат.

       Миша остановился у самой двери, пытаясь переварить услышанную фразу. Потом вышел на улицу и стал озираться вокруг, в поисках кого-то или чего-то. В это время Вадим подошел к своему столику и, остановившись за спиной незваного визитера, резко произнес:

– Мы уже обо всем договорились, так что ты свободен. Давай-давай, он тебя на улице ждет. Только в темпе, а то уйти не получится.

       Мужик поднялся из-за стола и, обернувшись, увидел Ковалева. Попятившись, он споткнулся и присел на отодвинутый от соседнего столика, стул. Вадим притянул жену под локоть и, оказавшись с противоположной от мужика стороны столика, протащил её за собой метра три. Оксана резко оттолкнула руку мужа и, развернувшись к нему лицом, сказала:

– Вадик! Успокойся немедленно, ничего страшного не произошло. Этот человек – наш земляк, и ему шестьдесят пять лет вообще-то. Сейчас его инфаркт хватит – и ты в тюрьму сядешь… Миленький, ну что опять?

– Точно всё нормально?

– Да точно, точно.

– Я из туалета выходил, а там парень молодой стоит и на меня смотрит. Ну, я вижу, что с тобой за столом ещё кто-то… Ничего, главное – всё нормально. Пошли обратно? Официант подумает, наверное, что мы решили свалить, не заплатив.

– Ты только извинись перед дедом, а то напугал его до смерти… вот муж – прямо Отелло какой-то. Ну, нельзя же так, в самом деле.

       Справа от них пировали две семейные пары, из состава которых выделился крепкий мужик лет сорока пяти, раздосадованный быстрой и мирной развязкой назревавшего было конфликта. Оторвавшись от овощного салата, который, судя по всему, служил ему единственной закуской на протяжении последнего часа, любитель зрелищ по-свойски обратился к Ковалеву:

– Слушай, братан! Врежь этому старому жирному уроду в табло. Если что – я подпишусь…

– Спасибо, друг, я сам разберусь.

– Припух, что ли? Ай да молодежь нынче пошла – одни голуби недоделанные. В натуре, что ли, не опустишь деда? Тогда я сам тебя сейчас урою, щенок. – Он встал из-за стола и обнаружил перед Вадимом свое атлетическое сложение.

– Сиди на месте, я – капитан милиции. – Ковалев до последнего мгновения был уверен в миролюбивости своего случайного собеседника, однако степень опьянения последнего превратила сознание мужика в нечто глухое и агрессивное, он замотал головой и по-бойцовски встряхнул плечами. Вадим продолжал. – Тебе что, удостоверение показать?

       Никак не отреагировав на предложение «милиционера», мужик взял что-то со стола и двинулся на него. Оксана, предчувствуя начало пьяной драки, ухватила мужа за руку и попыталась оттащить в сторону. Тот ласково взглянул на неё и тихо сказал:

– Ксюшенька, да я по-хорошему договорюсь.

– Как это: по-хорошему? Я боюсь за тебя…

       Она, действительна, переживала за мужа, однако со словом «боюсь» – явно перестаралась. В таких ситуациях Оксана перестала бояться за него давно: лет пять назад девушка уже явилась свидетелем любопытного эпизода, в котором супруг показал ей своё умение «договариваться»… И случилось это тоже в ресторане:

       «Вадим пригласил её на ужин, посвященный двухлетней годовщине их знакомства. Они находились в фойе заведения и уже подходили к гардеробу, когда Оксана услышала, как к мужу, державшему на руке её плащ, кто-то нахально обратился:

– О, Ковалев. Ты чего сюда приперся, мальчик, а? Я ж тебя еще в школе гонял…

       Она обернулась и увидела слева от Вадима коротко остриженного мужика в черной футболке и светлых брюках. Мускулистая шея его была украшена по окружности татуировкой в виде колючей проволоки, во рту дымила гигантская сигара. Неподалеку стояли еще двое: маленький толстяк в длинном красном свитере и совсем молодой парнишка в спортивном костюме. Было заметно, что они пришли вместе с ним. Мужик ухмыльнулся и перевел мутный взгляд на Оксану:

– А это кто у нас – Ковалевская девочка? Ничего себе красотка,… что за неё хочешь?

       Ковалев вернул плащ супруге и жестом отправил её в гардероб – та ничего не возразила и оставила мужчин в фойе. В гардеробе Оксана сдала одежду и отчего-то задержалась минут на десять у зеркала, словно забыв о том, что муж остался разговаривать с хамом в футболке. Как оказалось – в тот момент это и вправду вылетело у неё из головы. Опомнившись, она выскочила наружу, но никого там не застала. Добежав до выхода, Оксана схватилась за большую дубовую ручку и с силой распахнула дверь.… На пороге возник улыбающийся Ковалев:

– Ксюшенька. Ты меня, что ли, ищешь?

– Тебя, милый. Даже не поняла – как оставила тебя с этими бандитами,… а где они?

– Ушли. Пошутили еще немножко – и свалили. Со здоровяком этим мы в одной школе учились: вечно ссорились, потом мирились. В-общем, сплошное ребячество. Давай-давай, пошли уже, а то прохладно здесь. – Вадим коснулся талии супруги и легким движением направил её в сторону зала. – Я тебя люблю…

– Ты мне говоришь об этом раз по сорок в день. Вот привыкну – а потом неинтересно будет.

– Ну, хорошо: я тебя не люблю. Так лучше?

– Нет, не лучше.

– Значит: я тебя люблю…

       Только спустя две недели она случайно услышала от одной своей знакомой, что того самого мужика и двух его товарищей нашли в сквере возле заведения. Все трое были серьезно избиты, а одного даже пришлось везти в приемный покой городской больницы. Любопытно, что никаких разборок впоследствии не произошло – во всяком случае, она в это искренне верила. В любом случае, всегда вспоминала об этом с особой гордостью, хотя у мужа так ни разу и не спросила…».

– Сейчас увидишь. Иди-иди, не волнуйся.

       Оксана послушалась супруга, безропотно развернулась и успела сделать всего один шаг в сторону своего стола – когда пьяный дебошир, угрожающе покачивая зажатой в руке бутылкой, вплотную приблизился к Ковалеву. Сделав пол-оборота в сторону мужика, Вадим в одно мгновение схватил его за средний палец свободной руки и, отведя его наверх, резко дернул вниз всю конечность. Одновременно с этим другой рукой он едва заметно толкнул противника в плечо и тут же отпустил. По прошествии не более чем половины секунды, Ковалев повернулся к скандалисту спиной и улыбнулся навстречу жене. Закончив второй шаг, Оксана действительно, обернулась в сторону мужа и увидела упавшего на спину скандалиста: тот уже выронил бутылку и теперь корчился на полу в позе зародыша.

       Подскочив к супругу, девушка потащила его прочь, а сердобольные собутыльники принялись поднимать своего вмиг протрезвевшего товарища с выдернутым из сустава пальцем. Ни он сам, ни тем более они – находившиеся ранее на некотором отдалении – так ничего и не поняли, однако, решив более не засиживаться, поспешно расплатились с официантом и отправились врачевать страдальца.

– Милый, а что с ним было? – Оксана, довольная безобидным для них окончанием разборок, держалась бодро и жизнерадостно. – Он чего упал-то?

– Я помог ему это сделать. У шаманов, в Сибири вроде бы, есть… я читал где-то…

– Муж! Давай, ты всё-таки с нашим уважаемым пенсионером познакомишься, а потом расскажешь. Мне, на самом деле, интересно очень. Хорошо?

       Вернувшись за столик, Вадим извинился, успокоил нового знакомого и даже выпил с ним коньяка. Потом расслабился, откинулся на спинку стула и закурил сигару:

– Ну, так вот, Оксана, – сказал он самодовольно и, из вежливости к соседу, добавил. – Меня, знаете ли, Оксана просила рассказать про то, что у нас с пьяным мужичком произошло.

– Да-да, Вадик, продолжай про шаманов своих… – супруга уставилась на него и приготовилась внимательно слушать, то же самое сделал и дед.

– Все мы знаем, что шаманы – даже чукотские – занимаются преимущественно избавлением от недугов. Лечат, снимают порчу, заговаривают…. Они же считают, между прочим, что все болезни происходят оттого, что в человеке поселяются злые духи, которых необходимо либо испугать, либо задобрить. Ну, для того, чтобы они оставили этого больного. Огонь, крики, грохот бубна – как раз направлены на то, чтобы испугать. А вот какие-нибудь жертвоприношения должны, по смыслу действий шамана, задобрить злого духа – ну, чтобы он взял душу жертвы и, довольный, ушел. Шаманство – культ, и шаманы – его жрецы, подчиняющиеся всем тем законам мироздания, которые существовали за тысячи лет до их рождения. В действиях жреца не может быть ничего принципиально нового. Потому, что ни в Верхнем, ни в Нижнем мирах не бывает перестроек и, соответственно, плюрализма. Ясно?

       Оксана с тревогой взглянула в лицо мужа и робко спросила:

– Вадик! Я, конечно, поняла все про шаманов твоих, но… хотела спросить: ты к чему все это нам рассказываешь?

– Ага! Вот сейчас ты и узнаешь, что случилось с моим оппонентом: я его, можно сказать, испугал. Причем сделал это приблизительно так же, как делали наши предки задолго до меня. – Ковалев замолчал и наполнил бокал супруги вином, после чего налил коньяк себе и пенсионеру.

       В разговор вступил новый знакомый, смущенный рассказом даже более чем случаем с пьяным задирой. Заворожено слушая Вадима, он никак не мог понять: что именно тот сделал для задабривания злого духа – коль скоро ни огня, ни крика не было? Крайне возбудившись от переполнивших его сознание предположений, он залпом опорожнил бокал и выпалил:

– И что же вы успели сказать злому духу за столь краткий промежуток времени?

       Ковалев медленно допил коньяк, отломил кусочек шоколада и уставился на спросившего:

– А вы о ком?

– Ну, чтобы выгнать из мужичка злого духа, надо же было чем-то его задобрить или испугать – вы же сами говорили. Мужик ведь отказался от продолжения конфликта – не так ли?

– Конечно, отказался: я ж ему палец на руке вывихнул. Между прочим, боль – адская, уверяю вас. Может – и сломал даже, вторую фалангу… К тому же, у него сейчас спина очень болит – позвоночник потянул, бедняга…

       Оксана захихикала и принялась рассказывать деду о странной манере своего мужа шутить над собеседниками. Вадим отвернулся к сцене: было легко и приятно ни о чем не думать, а лишь смотреть по сторонам и слушать живую музыку. Ресторан кипел народом, люди куда-то уходили-приходили, официанты юрко сновали меж столов, а он сидел и наслаждался тишиной собственного сознания. Сейчас он был свободен даже от обязанности развлекать супругу – этим занимался (правда, в качестве слушателя) их новый пожилой знакомый. Извинившись перед пьяненьким уже соседом и объяснив жене свою временную потребность в одиночестве, Ковалев решил минут десять посидеть на берегу моря. Оксана не хотела сегодня перечить мужу, а потому улыбнулась и сказала:

– Только поцелуй сначала. И не задерживайся, а то пойду тебя искать.

       Вадим вышел из ресторана и, пройдя еще метров двадцать, остановился как вкопанный. Кто-то за спиной произнес слова голосом, швырнувшим его прямо к развалившемуся на поляне житомирского леса, дому. Тембр был недетский, но какой-то необъяснимый мотив точь-в-точь соответствовал тому самому голосу:

– Вадим! Меня зовут Миша, я из Киева. Скажите, пожалуйста, вы – Вадим? Я не мог ошибиться.

– Да, я – Вадим. Да разве может такое быть? Теперь и я вижу, что ты, точно – Миша, да ещё и здоровый совсем. Вон большой какой! Вот так встреча… Ты один здесь или с мамой?