Текст книги "Песня Северного ветра"

– Мечеть? – неуверенно предположил Железяка.

– Мечеть? Что ж можно и мечеть, хотя тут слишком много трудностей для исполнения… Не так-то просто туда проникнуть со славянскими-то рожами… Вот если рынок… Да, именно рынок! Драгомиловский! Его азербайджанцы держат, и торгуют там только свои, остальных и близко не пускают. Отличная цель! К тому же и у нас будет лишняя возможность этих деятелей тряхнуть, а то последнее время что-то слишком много гонору у них стало…

– Опасно, Александр Сергеевич… Рынок, это же целые толпы людей… Покупатели там, продавцы, еще народ всякий… А если у нас накладка какая выйдет и эти вправду успеют рвануть. Там же сотни трупов будут…

– А кто тебе сказал, что взрыв вообще будет?

– Ну, мало ли, вдруг…

– Вдруг, бывает в другом месте, Лымарь, не в нашей конторе! Запомни, а лучше запиши, пригодится! С чего ты взял, что взрывчатка и впрямь будет боевая? Кто мешает им обычное мыло подсунуть, а?

– Мыло?

– А что? Для лохов вполне за тротил проканает.

– И что же тогда это за теракт будет? Что мы им потом предъявим?

– Узко мыслишь! Положим, группа готовит масштабный взрыв. Делает несколько мощных закладок тротила в разных местах, так?

– Так…

– А для того, чтобы гарантированно подорвать большую массу тротила, не имея штатных армейских детонаторов, делают что?

– Навеску инициирующего ВВ, вроде… Не знаю, я не сапер…

– Само собой не сапер! Был бы ты сапером, цены бы тебе не было! Но в общем правильно, для надежности в закладку помещают что-нибудь вроде обычного аммонала, нитроглицирина, или гексогена… Немного… Только чтобы общая масса тротила смогла детонировать. Но, взрыва этой навески вполне хватит, чтобы создать нужный состав преступления, врубаешься?

– Все равно лажа, – упрямо склонил голову Железяка. – Все вроде гладко, но не пройдет. Не знаю, что уж у них там за подрывник в группе, но сам Мещеряков на мыло вместо тротила точно не купится. Он-то уж никак не лох…

– Не лох, и то правда, – вздохнул полковник. – Ты бы лучше об этом помнил, когда пытался его под пьянку на признание развести, а не сейчас начальству диспозицию портил…

– Лучше уж я диспозицию испорчу сейчас, чем он потом…

– Да понятное дело… Но тут вот еще какой вопрос… Что с самим Мещеряковым делать прикажешь?

– А что с ним делать? То же, что и с остальными…

– Эх, Лымарь, Лымарь, – с почти отеческой грустью вздохнул Залесский. – Вот не зря тебя Железякой кличут… Гибкости в тебе нет ни на грамм, все бы только по прямой, по сторонам не глядя…

Железяка непонимающе взглянул на укоризненно качающего головой полковника.

– И не гляди ты на меня, ради бога, своими честными глазами… Скажи лучше, как ты себе представляешь реакцию наверху, – для пущей убедительности полковник даже ткнул в потолок указательным пальцем. – Реакцию наверху на известие о том, что офицер ФСБ, пусть даже бывший, организовал экстремистскую группу, ставящую себе целью ни много, ни мало насильственное свержение законно избранной власти. А, как тебе?

– Да уж, не здорово… – невольно поежился Железяка.

– Вот, то-то… Поэтому Мещерякова надо из дела выводить, выводить по-любому…

– И как мы это сделаем?

– Классически, дорогой мой, классически… Прямой перевербовкой…

– То есть?

– То есть, ты с ним встретишься и выложишь на стол все карты. С умом разумеется. Пояснишь, что он у нас на крючке, что мы готовы его арестовать и предъявить ему обвинение в организации взрывов. Потянет, как минимум на пожизненное…

– У нас же ничего реального на него нет?

– Ну это ты знаешь и я… А ему знать совсем не обязательно. Ну что мне тебя и этому учить? Блефанешь, покажешь намеками свою осведомленность и сообщишь, что зацепок у нас на три состава присяжных хватит, только и всего… У него же рыльце в пушку, так что поверит, не может не поверить… Ну а потом предложишь вариант сотрудничества в операции, и полный уход в сторону при ее успешном окончании. Как думаешь, согласится?

– Не знаю… Хотя деваться-то ему некуда… Вряд ли ему эти пацаны дороже собственной свободы окажутся…

– Вот и я так думаю, героизм сейчас как-то не в моде… Перевелись Александры Матросовы на Руси, некому больше амбразуры затыкать… Можешь, кстати, ему денег пообещать немного… Хотя, думаю, это уже лишнее… И вот тогда сама собой решается проблема поддельной взрывчатки. Она уже будет его головняком, пусть сам думает, как своим уродам ее впарить… Согласен?

– Согласен, – тяжело вздохнул Железяка, которого несмотря на уверенный тон полковника продолжали грызть сомнения.

Разговор намечался тяжелым. И это чувствовали все, кроме, пожалуй, самого «виновника торжества». Варяг в отличие от остальных вел себя совершенно непринужденно: свободно развалился в кресле и лениво перещелкивал пультом многочисленные телеканалы, думая о чем-то своем. Илья, тяжело вздыхая про себя, мерил комнату из угла в угол, откровенно не зная с чего бы начать беседу. Собственно говоря, и беседой-то предстоящее можно было назвать лишь с большой натяжкой, скорее всего это был самый настоящий ультиматум. Ультиматум, жестко поставить который сегодня стало насущной необходимостью. Дальше сложившееся положение дел становилось уже абсолютно нетерпимым. Причем время мягких уговоров и дружеских увещеваний однозначно прошло. Больше даром сотрясать воздух Илья был не намерен. Убийство профессора-эксперта переполнило, наконец, чашу терпения. Другое дело, что любой ультиматум, если он, конечно, хоть чего-нибудь стоит должен подкрепляться нешуточной угрозой на случай невыполнения предъявленных требований. А вот грозить Варягу было абсолютно нечем. Пропустили момент, бывший дворовый скинхед вырос, заматерел и научился убивать. Почуял вкус к человеческой крови и теперь лил ее ничего не боясь и особо не задумываясь направо-налево… Иди попробуй, напугай такого… Можно конечно пригрозить исключением из Братства, но испугает ли его всерьез такая угроза… Он и один проживет неплохо, а вот организация потеряет своего лучшего боевика… Да, дилемма, черт возьми… Илья оглянулся на ерзающего на стуле перед компьютером так, будто сидит на иголках, Андрея. Молод еще парнишка присутствовать при таких сценах. Не надо бы ему видеть, как собачатся между собой признанные авторитеты. Особенно авторитеты их с Варягом уровня… Ну да ничего не поделаешь… Теперь уже поздно выгонять его из комнаты, все равно уже понял, что сейчас будет происходить, так пусть уж увидит все сам… Так лучше, чем потом напридумывает семь верст до небес и все лесом…

– Знаешь, Варяг, настало время серьезно поговорить… – решился, наконец, Илья, и даже выдохнул с немалым облегчением, не зря говорят, что начало полдела.

– Валяй, – не отрываясь от экрана телевизора, где в десятый раз демонстрировалась одна и та же реклама, меланхолично разрешил Варяг. – Рассказывай…

– Да, нет! Мне как раз рассказывать нечего! – повысил тон, заводя сам себя Илья. – Лучше ты мне расскажи, что с тобой происходит! Что за кровожадность в тебе проснулась? Что ты себе позволяешь?! Почему опять не выполнил прямой приказ?!

– Это ты за яйцеголового еврея, что ли рубишься сейчас? – Варяг искоса глянул на разгневанного Илью, в очередной раз щелкнув пультом. – Тогда зря… Не я это…

– То есть как не ты? – от такой наглости Мещеряков даже опешил. – А кто же тогда?

– Да хрен его знает… Я до этого пидора даже дойти не успел. Шел, радовался, вот, думаю, сейчас как пугану жидяру, чтобы надолго запомнил. Ан нет, не вышло, только во двор к нему завернул, а там уже мусора толпой толкутся, и санитары в труповозку клиента пакуют. Совсем чуть-чуть не успел… Обидно, блин…

– Ах ты! – Илья буквально задыхался от злости.

Варяг лгал ему в лицо, причем делал это откровенно и нагло, ничуть даже не пытаясь сыграть хоть малейшее правдоподобие, словно бы бросая тем самым вызов старшему наставнику. Однако уличить его во лжи не представлялось возможным. Действительно, кроме самого боевика никто из братьев на месте событий не был, а значит, то, что рассказывает Варяг и есть истина, как бы неправдоподобно она ни звучала.

– Ладно, пусть так… – взяв себя в руки, Илья ядовито осведомился: – Тогда откуда у ментов твой фоторобот?

– Мой? Да ты что? – в голосе Варяга мелькнула явственная издевка. – Чего же в нем моего?

Действительно, фоторобот предполагаемого убийцы, составленный со слов старшей дочери профессора, то и дело показывали по местным телеканалам. И сейчас он как раз красовался на мерцающем экране телевизора. Набросанный скупыми штрихами эскиз изображал молодого человека с квадратным волевым подбородком, туго обтянутыми кожей острыми скулами и слегка прищуренными глазами. Определенное сходство с Варягом при очень большом желании в рисунке проглядывало, но с равной долей вероятности, можно было считать его похожим еще на десяток тысяч парней. Не улика, абсолютно…

– Ладно, положим… Не хочу с тобой спорить… Но в любом случае ты отстраняешься от активных действий, для начала на месяц. Это мое решение, и оно не обсуждается. Ясно?

– Ого! – теперь Варяг уже точно издевался и вовсе не думал это хоть как-то маскировать. – Целый месяц! А если на меня в подворотне какие-нибудь хачи прыгнут? Что тогда делать? Ноги рисовать, или можно все-таки пару-тройку челюстей на сторону вывернуть? А, начальник? Чего молчишь-то?

– Как я устал от тебя… – Илья с тяжелым вздохом опустился в кресло, стоящее напротив того, в котором развалился Варяг. – Ну ты что, в натуре не врубаешься, что своими художествами ты всех нас подставляешь, а? Ведь влетишь рано, или поздно… А тогда уже мало никому не покажется… Через тебя всю цепочку менты вытянут. Понимаешь, нет?

– А, бог не выдаст, свинья не съест, – пренебрежительно махнул рукой Варяг. – К тому же мент есть мент, он за баксы мать родную продаст, не то, что преступника на свободу выпустит. Так что выкупите меня вовремя и все дела…

– Как же… Выкупишь тебя… Они за русских экстремистов деньги особо не берут… Боятся… Вон 18-ый как прочно приземлился… Не вытянуть… Хотя уже на какие только рычаги не пытался давить…

– Это точно, – неожиданно вмешался в разговор старших, молчавший до сих пор Андрей. – Вон азербоны, что Пашку Сергеева искалечили, того и гляди на условные сроки соскочат…

Сказал и тут же пожалел об этом, смутился, пряча глаза, под пытливым взглядом Ильи и нарочито равнодушным, а на самом деле предельно внимательным Варяговским.

– Ну-ка, ну-ка поподробнее о Сергееве. Что там за история? – на самом деле Илья и сам был рад переменить скользкую и неприятную тему разговора, как раз вовремя ученик выручил.

Получалось очень даже удобно, вроде и Варягу внушение сделал, и до серьезных разборок с непредсказуемыми последствиями не дошло. К тому же о происшедшем с учеником их школы уже гуляли какие-то невнятные глухие слухи среди педагогов, так что невредно было разобраться в них поточнее.

– Да его азербайджанцы толпой чуть насмерть не забили. Приняли за скинхеда…

– Кого? Сергеева? – Мещеряков невольно хохотнул. – С чего это? Он же у нас всегда был болен толерантностью в прогрессирующей и весьма тяжелой форме…

– Вот именно, что был… Однако, это не помогло, даже наоборот. Там целая история была, – заторопился, гордый вниманием старших Андрей. – Короче чуркобесы объединились и решили по интернету скинов вылавливать на живца…

– Скинов на живца? – ухмыльнулся одними губами Варяг. – Это как, например?

– Ну, писали на студенческих форумах, что их притесняют кавказцы, просили помощи. А тех, кто откликался, выдергивали на стрелку и там уже толпой месили…

– Во как! Молодцы, хорошо придумали, – скривился Варяг. – А если те, кто откликался, оказывались не скинхедами?

– Да им по фигу было, кто там особо разбираться станет? Если очень хочется кого-то отпинать, повод всегда найдется, доказывай потом, что не скин… Вот и Пашка так влетел, он же вечно в каждой бочке затычка. Вот и тут начал умничать, советы давать, потом и на стрелку приехал. Ну а там уже ждали… Короче, несколько раз из травматика словил в башку и пару ножевых, почти в сердце. Чудом жив остался.

– И дальше что?

– А дальше, азербонов повязали прямо тут же. Это все в метро было, и кто-то из пассажиров милицию вызвал прямо из вагона по кнопке. Машинист передал ментам, на той станции, с которой отъехали, они выходы перекрыли, и давай всех похожих грести. Ну и зацепили того, у которого травматик был. Скинуть-то пожадничал. А дальше просто. Раны от пистолета у Пашки, и этот тип на той же станции со стволом из которого свежей гарью несет. Что еще надо? Ну а через него на остальных вышли. Их там всего четверо было. Один русским представлялся, а трое уже потом подошли. Ну а после, конечно, разбежались в разные стороны, но тот, что вляпался, один хрен всех сдал.

– Ладно, с этим понятно более менее, – задумчиво прокомментировал Илья. – Влипли джигиты по полной. Тяжкие телесные и так статья не подарок, а тут еще организованная группа, по мотивам национальной нетерпимости, да еще с применением оружия… Не слабо огребутся ребятишки, лет на десять потянет, если не больше…

– А вот и нет, – Андрей грустно усмехнулся. – Наши на суд ходили. Там открытые заседания, всем можно присутствовать. Говорят, родители азеров судьям и прокурорским от души денег заслали. И теперь чуть ли не условные сроки получить хотят. А самих этих уродов даже не закрыли, все под подпиской дома сидят, на заседания на крутых тачках приезжают. Шутят, смеются, смотрят свысока. Как же, герои, блин…

– Да ладно, – махнул рукой Илья. – Там статьи слишком тяжкие, сколько денег не засылай, а даже по нижнему пределу будут только реальные сроки и не маленькие.

– Да в том-то и дело, что они все по хулиганке идут. Представляете?! Чуть пацана толпой не убили, а их судят за хулиганство в общественном месте!

– Вот как? – задумчиво, будто про себя повторил Варяг. – Да, несправедливо как-то получается… Если кто из наших чурбана завалит, так чуть не пожизненное отхватывает… А эти, значит, просто пошалили… А где их судят-то? Сходил бы глянул на цирк, раз вход свободный…

– Да в Михайловском суде, по месту преступления. Там как раз завтра заседание, на двенадцать дня по-моему… Наши ребята тоже идти хотели, послушать, чего из этого выйдет…

Варяг молча покивал головой, запоминая…

Судебное заседание произвело на него тяжелое впечатление, подготовленный эмоциональным рассказом младшего брата он ожидал увидеть нечто подобное, но действительность, как это не редко бывает, превзошла даже самые неприятные предположения. Внутрь Варяг просочился сравнительно легко, несмотря на дюжих молодцев в камуфляже ненавязчиво отсекавших еще на входе всех лиц мужского пола и славянской внешности. На сутулого паренька с толстенными линзами очков в пол лица стражи порядка просто не обратили внимания. Указания им были даны четкие: по возможности не пропускать в зал заседания молодых крепких парней с короткими стрижками. Под данное описание сгорбленный в три погибели «ботаник» явно не подходил, так что и задерживать не стали, бросив мимоходом в спину что-то едко-презрительное. Впрочем, сарказм охранников в данном случае пропал даром, Варягу было абсолютно наплевать на то, как его воспринимают окружающие. Если маскировка помогает проникнуть туда, куда требуется, то почему бы ей не воспользоваться? А на общественное мнение плевать с высокой башни. Если будет нужно он и в говночиста переоденется, и в пидора, лишь бы дело сделать.

Попав в зал, Варяг занял удобную для наблюдения позицию в самом дальнем углу, еще сильнее сгорбился для верности и постарался стать как можно более незаметным для окружающих, сам все видя и все замечая. Раствориться в набившейся в зал заседания толпе было не трудно, в основном все собрание состояло из кавказцев, слишком гордых и увлеченных собственной мужественной самостью, чтобы замечать вокруг кого-то еще кроме самих себя. Тут же присутствовали и несколько женщин той же национальности, вопреки мусульманским традициям одетые довольно смело и с вызывающей роскошью. Похоже, подсудимые были отнюдь не из семей бедных гастарбайтеров, по крайней мере, внешний вид их родных и знакомых свидетельствовал именно об этом. Самих «виновников торжества» Варяг тоже внимательно рассмотрел. Они заходили в зал совершенно самостоятельно без милицейского сопровождения, сами проходили в отгороженный решетками закуток, дверь в который была гостеприимно распахнута и удобно устраивались на скамье подсудимых. Держались они свободно и расковано, много шутили, смеялись, перебрасывались бодрыми репликами с отделенными от них символической решеткой родными. Ни страха, ни раскаяния на лицах несостоявшихся убийц Варяг не заметил. Хотя он и не ожидал от них подобных чувств, но веселый и горделивый настрой подсудимых его все же несколько покоробил и даже возмутил, слегка выведя из привычного бесстрастного равновесия. Хотя, наверное, правильнее будет сказать, что Варяг не возмутился, а просто добавил лишнюю гирьку на чашу своих личных весов воздаяния и справедливости, и как знать, не эта ли именно маленькая гирька в итоге помогла ему принять решение.

Судья молодящаяся ярко накрашенная блондинка постоянно стучала молотком по столу и сорванным голосом призывала весело гомонящих южан к порядку. Впрочем, особого успеха у зрителей разыгрываемой в зале комедии она не имела. Никакого уважения к суду гости с юга не проявляли и даже не пытались его имитировать, выкрики с места, образные комментарии, щедро сдобренные исковерканным акцентом матом, были в порядке вещей. Особенно бравые горцы разошлись когда для допроса вызвали одного из свидетелей обвинения – молодую девчонку едва восемнадцати лет. Варяг от всей души сочувствовал бедной девушке. Чего она только не наслушалась и о себе, и обо всей своей родне, пока отвечала на вопросы адвокатов. Лишь когда выкрики с места становились уже явно угрожающими, судья лениво тянулась к молотку и грозила вывести бузотеров из зала. Но даже эта угроза действовала не больше, чем на несколько минут, и вскоре все начиналось сначала. Старания адвоката потерпевшего хоть как-то протестовать полностью блокировались вялым равнодушием судьи, отклонявшей один протест за другим. Вообще весь процесс до нельзя походил на комедийный фарс с неохотой разыгрываемый донельзя утомленными актерами третьесортного провинциального театра, уже уставшими раз за разом играть одну и ту же пьесу.

Единственной живой фигурой, выделяющейся на фоне всех остальных, был адвокат одного из обвиняемых, высокий, похожий на чеченского принца кавказец. Его благородный профиль дышал искренним негодованием, глаза метали молнии, речи были обличительны и страстны, наполнены настоящими, а не наигранными эмоциями. Сразу чувствовалось, что этот человек, чуть ли ни единственный здесь, кто верит в то, что говорит. Он нередко прерывал судью и других участников процесса язвительными репликами с места, нервно тискал длинные тонкие пальцы и буквально не мог усидеть на месте. В коротком перерыве он даже произнес самую настоящую обличительную речь, обращенную к родителям потерпевшего и немногочисленным родственникам и без того подавленным напором заполнивших зал кавказцев. Однако этого адвокату показалось мало, и он отчаянно жестикулируя, обрушился на несчастных, с праведным гневом рассказывая об ужасных русских фашистах, прямых наследниках идей Гитлера, предающих память своих же дедов, что полегли во множестве на полях сражений великой войны.

– Правильно, что наша молодежь поднимается на борьбу с такими, как ваш сын. Этих ублюдков, мечтающих о возрождении газовых камер и концентрационных лагерей, надо уничтожать! Я сам готов взять в руки оружие! Я готов ногами топтать эту мразь! Слышите? Ногами!

Почерневшая, высохшая от горя мать потерпевшего пыталась что-то отвечать, доказывать, что ее сын вовсе не имеет отношения к тем, о ком говорит молодой, модно одетый юрист. Но ее слабый голос мгновенно заглушили гортанными криками и матерной руганью столпившиеся вокруг кавказские борцы с фашизмом. Сутулый, испуганно озирающийся по сторонам муж никак не мог помочь женщине в этой перепалке, а несколько вжавших головы в плечи и постаравшихся сделать вид, что их тут вообще нет друзей сына и подавно.

– Ногами топтать! Размазывать эту мразь по асфальту! – хрипел прямо в лицо закрывающейся руками матери вошедший в раж юрист, брызгал слюной, наливался свекольным соком праведного гнева.

Варяг молча наблюдал из своего угла. Сузившимися в узкие щелки глазами всматривался в лицо адвоката, старался запомнить. Нехороший у него был взгляд, прицеливающийся, словно у выбирающего мишень для очередного смертельного выстрела снайпера, и встреться юрист с ним в тот момент глазами, может и подумал бы лишний раз о необходимости кого-то топтать. Но увлеченный собственным красноречьем адвокат не смотрел по сторонам, да и какую угрозу, в самом деле, мог для него представлять какой-то ободранный русский очкарик, сутулый и нескладный. Смешно, право слово…

Все было ясно, и сразу же, после того, как судья вернулась в зал после перерыва, Варяг, втиснув голову в плечи, начал пробираться к выходу, старясь не обращать внимания на несшиеся в спину обидные комментарии о нем самом и обо всех славянах вообще. Один раз, кто-то из особо расшалившихся черноусых молодцев даже попытался подставить ему подножку, но встретившись случайно глазами с комичным уродцем, над которым решил поиздеваться, отчего-то передумал и поспешно убрал ступню с прохода, даже сдвинувшись чуть в сторону, чтобы Варягу было удобнее пройти.

На крыльце курили, лениво перебрасываясь пустыми необязательными фразами двое камуфляжных.

– Что, паря, насмотрелся на суд?

– Чего там смотреть? – пожал плечами Варяг, тоже закуривая.

– И то верно… – неспешно согласился с ним охранник. – Видал, на каких тачках азербы прикатили?

Он широким жестом обвел видный отсюда угол стоянки, где рядками приткнулись мощные джипы с запредельной тонировкой, сверкающие на солнце черным лаком.

– Так чего, в тачках дело?

– Да не…, – не повелся на явную подначку расслабленный припекающим солнышком охранник. – Не в тачках, конечно… В бабках, родной, в бабульках…

– Че, хочешь сказать судья купленная?

– Не… Кто тебе такое скажет? Вот только я здесь уже пять лет в охране и всегда у кого круче тачки, тот и дело выигрывает… Понял? Типа примета такая, вот…

– Примета, говоришь, – хмыкнул Варяг. – Не верь в приметы, дядя. Суеверия до добра не доводят.

И вдруг по-настоящему жутко, до мерзкой внутренней дрожи, стало камуфляжному от мертвой улыбки, что расплылась на губах сутулого нескладного очкарика. Неуютно и знобливо… Словно вдруг набежавшая туча закрыла черным своим телом ласковое весеннее солнышко. Было уже с ним такое. Давно, еще на срочке, в далекой горной Чечне, когда вдруг глянула на него из сочной травы альпийского луга взведенная противопехотка. Просто ветер удачно подул, шевельнул заросли, обнажив на мгновение зеленый бок мины. Вот так же тогда его продрало.

Так то мина была, смерть можно сказать из травы улыбнулась, а тут чего страшного? Очкарик сутулый, на голову ниже… Вот только было что-то в его лице неправильное, жесткое, даже жестокое, и смотрел он на здоровяка-охранника без привычного почтения и страха, равнодушно смотрел, как на предмет неодушевленный…

– Во сколько говоришь, дядя, следующий раз эта комедия будет?

Охранник ничего не говорил до этого ни о времени, ни о дате следующего заседания, и в принципе говорить не собирался, но тут вдруг дисциплинированно доложил и то и другое, даже не думая о том, что стоило бы поставить чересчур любознательного нахала на место.

– Ну ладно, бывай, служивый, может, еще загляну к вам…

Варяг легко сбежал по ступенькам на тротуар и скорым шагом направился к подворотне, ведущей во двор, где он припарковал свой скутер, предстояло еще проследить за разъезжающимися по домам азербайджанцами. Надо же узнать адреса обвиняемых. Он еще даже для себя не сформулировал точно для чего ему это, но был на сто процентов уверен, что не помешает.

»Мне отмщение и аз воздам!» – сказал когда-то Иисус. Что ж, не верить ему нет никаких оснований. Вот только божьи мельницы мелют хоть верно, но очень медленно, и когда справедливость оказывается все же восстановленной, а обиды отмщенными, как правило, мало кто, включая самих виновников, может вспомнить и сообразить за какие именно деяния их так покарали.

Государственная машина тоже, вслед за сыном божьим попыталась узурпировать для себя право на месть, объявив на весь мир, что лишь ее чиновники могут отличить правду и справедливость и адекватно наказать преступивших закон. Как они справляются с этим делом, Варяг только что наблюдал лично.

Ну что ж, кроме справедливости божьей и государственной, есть еще справедливость человеческая, и пока еще есть люди, не забывшие о ее существовании ни один негодяй не может чувствовать себя в безопасности. Другое дело, что в наше время людей готовых взять в свои руки возмездие осталось не так уж много. Да что там! Мало их, так мало, что человеческая мразь вообще перестала брать их в расчет, творя все что хочет, надеясь всегда откупиться деньгами от продажных слуг закона.

– Ну что, ребята. Вы думаете, что сделали нас? Считаете, если смогли купить несколько шестерок в погонах, так вы уже переиграли нас всех? Что ж, посмотрим, как у вас получится переиграть пулю…

Варяг нежным ласкающим жестом коснулся кончиками пальцев ребристой рукоятки пистолета Макарова, накрепко прижатого к телу брючным ремнем.

Молодого подающего надежды адвоката Аслана Сатуева нашли тем же вечером в подъезде его собственного дома. Обитал Аслан не в престижном жилом комплексе с консьержем и охраняемой территорией вокруг, а в обычной панельной многоэтажке, правда, в престижном центральном районе города. Планировал вскорости переехать в жилье поприличнее, гонорары от юридической деятельности вполне позволяли, вот только все никак не мог подобрать подходящий вариант. Вот и доперебирался. Время сейчас такое, всякое может случиться, особенно в едва освещенном подъезде многоквартирного дома, где кричи, не кричи, никто не поможет и не спасет. Даже милицию не вызовут, сволочи, только будут сидеть затаив дыхание под дверьми, прислушиваться и благодарить всех известных богов, что самих пронесло и это не они сейчас вопят о помощи в полумраке лестничных маршей. Сучье время. Каждый сам за себя, никому дела нет до чужой жизни. Зато многим дело есть до чужого добра… За обшарпанный старый мобильник кишки выпустят запросто, лишь бы потом сдать перекупщику, да на дозу хватило, или на бутылку паленой водки, тут уж кому что… Так что ничего странного нет в том, что дорого и модно одевавшийся чеченец, приезжавший домой на новенькой, блестящей темным лаком иномарке, стал объектом нападения, скорее уж странным можно посчитать то, что такого с ним не случилось раньше…

Другое удивительно. То, что умер Аслан не от бандитской заточки, вспоровшей живот, не от удара бутылкой, или бейсбольной битой по голове. Пулю он получил, причем прямо в сердце. Даже не понял, наверное, что умирает. Так уж свезло убийце, или таким уж он был метким стрелком. Кто теперь скажет? Гильзы в подъезде не обнаружили, выходит стрелок был не только метким, но еще и далеко не глупым. Одного только не предусмотрел: пуля все равно в теле осталась, не прошла на вылет, не расплющилась о бетонные стены в бесформенную свинцовую лепешку, а значит, ее можно будет извлечь и привязать к конкретному пистолету. Нарезы в канале ствола всегда оставляют на прикрывающей пулевой сердечник биметаллической рубашке следы, такие же индивидуальные, как отпечатки пальцев. Так что, как пистолет найдут, убийца уже не отвертится, мог бы и не трудиться, гильзу разыскивая, улик и без нее хватит. Вот только пойди сначала найди тот стреляный ствол. Если киллер опытный, то давно уже паленый пистоль где-нибудь на дне речки плавает, разобранный по частям и протертый до зеркального блеска, чтоб не дай бог отпечатка пальцев где не осталось.

Ага, киллер, значит… Вот слово и сказано! Выходит не случайный гоп-стоп, или попадалово на агрессивную шпану под кайфом… Выходит так… Шпана все больше ножичками, или еще чем попроще… А тут пистолет, правда без классического контрольного в голову, ну да контроль при таком попадании без надобности… А если еще национальность вспомнить, только аккуратно, чтобы правозащитники вой не подняли… Нет, конечно, мы не утверждаем, что все чеченцы связаны с криминалом. Просто когда чеченца валят в подъезде из пистолета, очень часто оказывается что тут какие-то бандитские разборки. Натура у них такая, горячая, у чеченцев… Очень любят в разборки влипать… Юрист опять же, адвокат, значит по работе с теневым криминальным миром постоянно трется, а там, мало ли…

Выходит, бандитская заказуха?.. Выходит так…

Хотя еще одна деталь нашлась непонятная… Киллеры, они в основном народ маловпечатлительный, к эффектным жестам и лишней драматизации не склонный. И то, любое лишнее движение – лишняя зацепка для тех, кто потом будет преступление разматывать, лишний след. На хрена себе во вред делать? Так что их работа, как правило, образец эффективности и минимум театральных эффектов, в идеале вообще лучше всего под несчастный случай закосить. А тут…

Следователь оперативной бригады, сидевший на корточках перед трупом Аслана, подался в сторону, освобождая новый ракурс фотографу-криминалисту.

– Жека, морду его крупно сделай, чтобы отчетливо все было видно. Глядишь, пригодится…

– Не учи папу трахаться, – недовольно пробурчал похмельный и от того злой криминалист, щелкая стареньким фотоаппаратом.

На снимках в хорошем качестве и с явной претензией на художественное искусство навечно осталось искаженное агонией, застывшее в смертной маске, лицо Аслана Сатуева. А поверх его правильных аристократически тонких черт комьями налипшей грязи отпечаталась ребристая подошва тяжелого ботинка. Зачем убийце понадобилось так картинно наступить на лицо адвоката, следователь понять не мог.

Зато сразу поняла Людмила Викторовна, мать едва не убитого бандой азербайджанцев школьника Паши Сергеева. Она собиралась готовить ужин и щелкала каналами маленького телевизора на тесной кухне, пытаясь найти передачу, что послужит подходящим фоном ежедневному рутинному процессу. Криминальную хронику Людмила Викторовна никогда не смотрела, но сейчас задержала руку на переключателе, потому что в телевизоре вдруг мелькнуло знакомое лицо. Лицо с грязным следом чужой подошвы на холеной щеке.

– Ногами, говоришь, топтать собирался, – тихо произнесла женщина, всматриваясь в неровно мерцающий экран. – Выходит покруче топтуны выискались…