Текст книги "Бунин и Набоков. История соперничества"

Роман «Машенька» был назван самым «бунинским» во всей прозе Набокова – и в этом есть доля истины[96]96
  См.: Каганская. Отречение. См. также: замечание Г. Струве о влиянии Бунина на описания в романе «Машенька»: Струве. Русская литература в изгнании. Париж – Москва, 1996. C. 192.


[Закрыть]. Вера Бунина, которая предпочитала «Машеньку» всем последующим романам Набокова, вспоминала уже после войны, что Бунину первый его роман понравился[97]97
  См.: письмо В. Н. Буниной Н. П. Смирнову от 14 января 1961 года: Письма В. Н. Буниной Н. П. Смирнову // Новый мир. 1969. 3. С. 228.


[Закрыть]. Это так и не так. «Машенька» не произвела на Бунина сильного впечатления, не взбудоражила Бунина – как, собственно, она не взбудоражила и ведущих критиков и литературоведов в эмиграции. Константин Мочульский, будущий биограф Достоевского и Блока, писал в рецензии: «В этих идиллических описаниях есть гладкость, даже умение. Читая их, припоминаешь и Тургенева, и Бунина. Здесь особенно чувствуется большая литературная культура автора, мешающая ему найти свой собственный стиль»[98]98
  Мочульский К. Роман В. Сирина // Звено. 1926. 18 апреля.


[Закрыть]. Только после публикации в парижских изданиях романов «Защита Лужина» (1929–1930) и «Подвиг» (1931–1932), а также таких первоклассных рассказов, как «Пильграм» (1930) и «Совершенство» (1932), Бунин стал проявлять к Набокову живой (и болезненный) интерес. Записи Веры Буниной, окрашенные ее собственным меняющимся отношением к Набокову, дополняют многое из того, что осталось за полями переписки писателей и их собственных воспоминаний и высказываний друг о друге. 17 сентября 1929 года Бунина замечает по поводу «Защиты Лужина»:

Ян читал главу из романа Сирина. <…> Сирин – человек культурный и серьезно относящийся к своим писаниям. Я еще не чувствую размаха его таланта, но мастерство уже большое. Он, конечно, читал и Пруста, и других современных писателей, я уже не говорю о классиках и все в подлиннике. Великое счастье быть как дома в 4 государствах[99]99
  Бунин РАЛ MS 1067/403. Ср.: Устами Буниных. Т. 2. С. 209.


[Закрыть].

На первом этапе отношений писателей интерес Бунина к Набокову нарастал по мере появления новых набоковских публикаций. Несколько раз в течение 1920-х годов произведения Бунина и Набокова публиковались бок о бок в различных изданиях. К примеру, в «Вестник главного правления общества галлиполийцев» (Белград, 1924 год) Бунин дал свою статью, а Набоков – стихотворение. В газете «Руль» от 27 апреля 1924 года опубликованы два стихотворения Бунина и рассказ Набокова «Благость»; в одной и той же книге «Современных записок» за 1927 год был напечатан рассказ Бунина и «Университетская поэма» Набокова, а в 1929-м были опубликованы фрагмент из «Жизни Арсеньева» Бунина и начало «Защиты Лужина» Набокова[100]100
  См.: «Вестник главного правления общества галлиполийцев». Белград, 1924. C. 6–7; Руль. 1924. 27 апреля; Современные записки. 1927. 33; Современные записки. 1929. 40.


[Закрыть]. 27 июля 1929 года Илья Фондаминский, литератор, меценат, общественный деятель и один из соредакторов «Современных записок», писал Бунину о «Защите Лужина»: «<…> Роман Сирина – настоящего “мастера”. Очень интересен, но бездушен. Жизнь шахматиста (Алехина?)». 1 августа 1929 года жена Бунина процитировала эти слова Фондаминского в дневниковой записи[101]101
  Цит. по: «Современные записки» (Париж, 1920–1940). Из архива редакции. Под. ред. Олега Коростелева и Манфреда Шрубы. В 3 тт. М., 2011–2012. Т. 2. С. 799. См.: Устами Буниных. Т. 2. С. 208.


[Закрыть]. В то время Фондаминский еще формировал свое мнение о Набокове, но уже был готов использовать свое влияние на политику редакции по отношению к Набокову. 7 мая 1929 года Фондаминский пишет соредактору Марку Вишняку:

Т.к. положение с беллетристикой у нас катастрофическое, то мне приходят в голову следующие меры: 1. Предложить Сирину начать печатание у нас романа со следую<щей кни>жки (прежде чем он сам <предлож>ит) <речь идет о будущей публикации романа «Защита Лужина» в «Современных записках»>. Для этого, конечн<о, надо взя>ть роман, не читая <Фондаминский ссылается на высокую оценку Бунина…> это большой писат<ель>… многими головами выше всех молодых)[102]102
  Цит. по: «Современные записки». Под. ред. Олега Коростелева и Манфреда Шрубы. Т. 1. С. 487.


[Закрыть].

В письме от 25 мая 1929 года Фондаминский убедительно просит Вишняка повысить гонорары Набокова: «Сирин выдвинулся в первые ряды заграничных писателей и стоит 500 фр. <за лист>»[103]103
  Фондаминский упоминает рецензию Набокова на «Избранные стихи» Бунина (1929) и то, что Бунин «уже работает над “Арсеньевым”».


[Закрыть]. В течение года Фондаминский, который близко связан с Буниным узами дружеских и литературно-общественных отношений, превратится в главного парижского глашатая таланта Набокова.

Письма Набокова к Бунину, отправленные в 1929–1931 годах, полны нежности и почтения. В декабре 1929 года Набоков посылает Бунину экземпляр книги «Возвращение Чорба: Рассказы и стихи» (илл. 2). Надпись Набокова, сделанная в декабре 1929 года в Берлине на экземпляре «Возвращения Чорба», отчасти обманчива. К концу 1929-го уже публиковался третий роман Набокова «Защита Лужина», прославивший писателя и сразу выдвинувший его в первый ряд русских писателей эмиграции.

Ивану Бунину

Великому мастеру

от прилежного ученика

В. Набоков

Берлин XII. 29[104]104
  Публикуется по автографу: дарственная надпись в кн.: Сирин В. Возвращение Чорба: Рассказы и стихи. Берлин: Слово, 1930 (Набоков Берг); см. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 196.


[Закрыть]

24 декабря 1929 года Вера Бунина отреагировала на книгу и на надпись: «Книга Яну от Сирина. Мне понравилась надпись: “Великому мастеру от прилежного ученика”, он не боится быть учеником Яна, и, видимо, даже считает это достоинством, – вот что значит хорошо воспитан»[105]105
  Бунин РАЛ MS. 1067/395; см.: выдержки из дневниковых записей Буниной за 1929 год в кн.: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 205–207.


[Закрыть]. В декабре 1929 года близкий друг Бунина, писательница Галина Кузнецова, записывает в дневнике: «Сирин прислал книжку только что вышедших рассказов. Читаем ее вслух. Очень талантлив, но чересчур много мелочей и кроме того есть кое-что неприятное. А все-таки никого из молодых с ним и сравнивать нельзя!»[106]106
  Кузнецова Г. Грасский дневник. Вашингтон, 1967. С. 124.


[Закрыть] 25 декабря 1929 года в дневнике Буниной появляется такая запись:

Вчера прочли 2 рассказа Сирина. «Возвращение Чорба» – заглавие хуже всего. Рассказ жуткий, много нового, острого, но с какой-то мертвечинкой, и как он не любит женщин. «Порт» – много хуже и о русских пишет почти как иностранец. Хорош Марсель. А сегодня «Звонок» – очень хорошо! Но жестоко и беспощадно. Он умеет заинтересовывать и держать внимание. Фокусник сидит в нем, недаром так хорошо он изобразил его в «Карт<офельном> Эльфе». Второй рассказ «Письмо в Россию» – хорошо, но пишет он о пустяках. Мы попросили потом прочитать Яна «Несрочную весну». – Нет, Сирину еще далеко до него, не тот тон, да и не та душа[107]107
  Бунин РАЛ MS. 1067/395.


[Закрыть].

Каждый день в последних числах декабря 1929 года Бунина отмечает в дневнике реакции на чтение рассказов из книги Набокова. Вот несколько фрагментов:

26 декабря 1929 г. Читали два рассказа Сирина, «Сказка» и «Рождество». «Сказка» – написанный очень давно, поражает своей взрослостью. И как чудесно выдумал он чорта, – стареющая толстая женщина. Как он все завернул, смел очень. А ведь почти мальчишкой писал. Да уж очень много ему давалось с детства: языки к его услугам, музыка, спорт, художество, все, все, все. О чем бы ни хотелось писать, все к его услугам, все знает. Не знает одного – России, но при его культурности, европеизме, он и без нее станет большим писателем. «Рождество» – лиричнее, и потому слабее, не в лирике у него дело, но бабочк<а> написана превосходна, молодец!

27 декабря 1929 г. Два рассказа Сирина. «Гроза» – слаб, а «Бахман» очень хорошо! Сирин тонко знает музыку.

28 декабря 1929 г. Вечером обычное чтение. «Подлец».

29 декабря 1929 г. Вечером опять Сирин. «Пассажир» и «Катастрофа». Как у него всегда работает воображение, и как он всегда и все высматривает со всех сторон и старается <…> подать самое простое блюдо, приготовленное по-новому. Это вечное искание и интересно. «Сквозь Proust’а он прошел», да я думаю не только сквозь Proust’а, а сквозь многих и многих, даже утерял от этого некоторую непосредственность, заменяя ее искусностью, а иногда фокусом.

30 декабря 1929 г. Кончили Сирина и жаль последние рассказы «Благодать» и «Ужас» – очень противоположны, но оба хороши. В «Благодати» даже новая нота – примирение с миром. Что это – случайность? Или он поедет когда-нибудь по этому пути? Во всяком случае – писатель он крайне интересный, сочетавший все последние достижения культуры запада с традицией русской литературы и даже с âme slave <славянская душа (фр.)>. Он войдет в европейскую литературу и там не будет чужд. <…> А Сирин, мне кажется, не имеет этой чуждости, Россия у него на втором плане, на первом общечеловечность. «<Картофельного> Эльфа» пропустили, т<ак> к<ак> уже читали[108]108
  Бунин РАЛ MS. 1067/395.


[Закрыть].

25 января 1930 года Фондаминский писал Бунину: «Все очень хвалят Сирина»[109]109
  Цит. по: «Современные записки»/Под. ред. Коростелева и Шрубы. Т. 2. С. 815.


[Закрыть]. Меньше чем два месяца спустя, 14 марта 1930 года, Фондаминский обратился к Бунину с настоятельной просьбой: «Я Вас очень прошу написать одну страничку (или даже меньше) для “С<овременных> з<аписок>” (до 28-го) о Сирине “Возвращение Чорба”. Я считаю, что это Ваш долг обратить на Сирина внимание публики. Прошу Вас это сделать»[110]110
  Цит. по: «Современные записки»/Под. ред. Коростелева и Шрубы. Т. 2. С. 817.


[Закрыть]. Уже на следующий день, 15 марта 1930 года, Фондаминский сообщал Марку Вишняку: «Я просил Ивана Алексеевича написать страничку для “СЗ” о “Возвращении Чорба” Сирина. Это надо обязательно, ибо Сирина совсем замалчивают или несправедливо ругают (Адамович). Если ИА <Бунин> не согласится, попроси Осоргина. Обязательно сделай это»[111]111
  Цит. по: «Современные записки»/Под. ред. Коростелева и Шрубы. Т. 1. С. 511.


[Закрыть]. Бунин не согласился. Рецензию на книгу рассказов и стихов Набокова «Возвращение Чорба» написал для «Современных записок» Марк Цетлин (Амари). В ответ на экземпляр сборника «Возвращение Чорба» в феврале 1930 года Бунин прислал Набокову экземпляр только что изданной книги «Жизнь Арсеньева: Истоки дней» (1930) – первые четыре части своего единственного, незавершенного романа – с дарственной надписью. Незадолго до этого Набоков с энтузиазмом отозвался на журнальный вариант романа в обзорной рецензии[112]112
  Сирин В. «Современные записки» ХХХVII // Руль. 1929. 30 января. С. 2. В архиве Бунина хранится машинописная копия выдержки из рецензии Набокова (Бунин РАЛ MS. 1066/9025).


[Закрыть]. В 1930-м Бунин и Набоков обменялись фотографиями. Прозвучала ли дарственная надпись Бунина, сделанная 6 февраля 1930 года на изданной в Париже книге «Жизнь Арсеньева: Истоки дней» (илл. 3), как признание набоковского таланта?

В. Сирину

Дорогой Владимир Владимирович,

от всей души и с большой любовью к Вашему прекрасному таланту желаю Вам долгого, счастливого и славного пути.

Ив. Бунин

6. II. 1930

Париж[113]113
  Публикуется по ксерокопии с автографа (дарственная надпись в кн.: Бунин Ив. Жизнь Арсеньева: Истоки дней. Париж: «Современные записки», 1930) (Собрание Владимира Почечикина, Орел). Дарственная надпись воспроизведена факсимильно в журнале «Форум» (Москва) (1999. 21. С. 153). См. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 195.


[Закрыть].

Примерно в феврале 1930 года Набоков ответил письмом, отправленным с берлинского адреса, Люитпольдштрассе, 27, в районе Шонеберг. Здесь Набоковы жили в 1929–1932 годах[114]114
  См.: полезную информацию об адресах Набокова в публ. Zimmer, Dieter E. Nabokov’s Whereabouts // http://www.dezimmer.net/HTML/whereabouts. htm. Просмотр 25 сентября 2013 года.


[Закрыть].

27, Luitpold str<aße> b<ei>/v<on> Bardeleben Berlin W. 30

Дорогой и глубокоуважаемый Иван Алексеевич,

спасибо за дивную книгу и за надпись, глубоко тронувшую меня своей сердечностью. Наслаждаюсь сейчас «Жизнью Арсеньева», нахожу в ней все новые и новые чудеса, – ноги в Берлине, а все остальное в арсеньевской России.

Боже мой, как я жалею, что не удалось летом повидать вас. Сейчас мне приходится туговато, но я много пишу и во всех смыслах, кроме финансового, счастлив. В свое время Гессен мне передавал ваш отзыв о «Чорбе», – я всегда чувствую ваше доброе расположенье ко мне.

Крепко жму вашу руку, очень вас люблю.

В. Набоков[115]115
  Публикуется по автографу (Бунин РАЛ MS. 1066/3948); см. также: Набоков и Бунин. Переписка. С. 195. Датируется предположительно по дарственной надписи Бунина Набокову в кн.: Бунин Ив. Жизнь Арсеньева: Истоки дней. Париж: «Современные записки», 1930.


[Закрыть]

Диалог Набокова с бунинским романом «Жизнь Арсеньева», который достигнет своего апогея в последнем длинном романе русского периода «Дар», требует детального исследования, и Александр Долинин, Анна Лушенкова и другие литературоведы уже проделали важную работу в этом направлении. Особый интерес представляет сравнительный анализ темы отца и темы детских воспоминаний в романах Набокова и Бунина. От «Дара» бунинская ниточка тянется к американскому роману Набокова «Ада, или Страсть: Семейная хроника» (1969).

Разумеется, в сохранившихся надписях на дарственных экземплярах книг Набокова и Бунина немало общих мест и любезностей. Но тем не менее эти строки помогают воссоздать штрихи меняющихся отношений между писателями. В сентябре 1930 года в Берлине Набоков сделал на книжном издании «Защиты Лужина» следующую надпись:

Дорогому и глубокоуважаемому Ивану Алексеевичу Бунину в знак восхищения

от автора

Берлин IX. 30[116]116
  Публикуется по автографу (дарственная надпись в кн.: Сирин В. Защита Лужина: Берлин: Слово, 1930) (Набоков Берг); см. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 195.


[Закрыть].

Осенью 1930 года писатели обменялись фотографиями, которые, увы, не сохранились среди их бумаг:

8. X. 30 27, Luitpoldstr<aße>, Berlin W. 30

Дорогой и глубокоуважаемый Иван Алексеевич,

позвольте вас от всей души поблагодарить за фотографию, которую вы мне прислали, и за чудесные ваши строки. Я так долго не отвечал оттого, что думал пойти сняться, дабы явиться к вам в приличном виде, но из этого намеренья ничего не вышло, и не знаю, когда выйдет, так что осмеливаюсь послать вам дрянную, пашпортную, карточку. Простите!

Желаю вам всего доброго и крепко жму вашу руку.

В. Набоков[117]117
  Публикуется по автографу (Бунин РАЛ MS. 1066/3949); см. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 195.


[Закрыть]

19 января 1930 года Вера Бунина вносит в дневник очередную запись, навеянную чтением «Защиты Лужина» в «Современных записках»: «Вечером читали “Защиту Лужина”. Местами хорошо, а местами шарж, фарс и т. д. Фокусник он ужасный, но интересен, ничего не скажешь. Но мрачно и безысходно. Но Лужин < – > это будет тип. В каждом писателе, артисте, музыканте, художнике сидит Лужин»[118]118
  РАЛ МS 1067/398.


[Закрыть]. В этих суждениях угадывается амплитуда отношения к творчеству Набокова, хотя во многом жена Бунина тиражирует свои прежние оценки, повторяя слова «фокус» и «фокусник».

Растущее восхищение Набоковым становится фоном письма Фондаминского Бунину от 22 октября 1930: «Был в Софье <так> Праге, Дрездене, Берлине и Данциге. <…> Ближе познакомился с Сириным. У него интересная жена – евреечка. Очень мне оба понравились. Написал новый большой роман – надеюсь, что отдаст нам <…>»[119]119
  Цит. по: «Современные записки»/Под. ред. Коростелева и Шрубы. Т. 2. С. 826.


[Закрыть]. А всего через две недели, 2 ноября 1930 года, Г. Кузнецова вносит в дневник такую заметку: «Мы всю дорогу говорили о Сирине, о том роде искусства, с которым он первый осмелился выступить в русской литературе, и И. А. <Иван Алексеевич> говорил, что он открыл целый мир, за который нужно быть благодарным ему»[120]120
  Галина Кузнецова. Грасский дневник. 1967. С. 184.


[Закрыть]. И снова Набоков становится темой разговора Буниных с Мережковским и Гиппиус (14–15 ноября 1930 года): «Говорили о Сирине. Д. С. <Мережковский> сказал: “Боюсь, что все это мимикрия… Евреи все – мимикрия. Алданов – первосортный журналист и в Англии он был бы богат и славен, а романист – поддельный. Нужен только тот писатель, который вносит что-то новое, хоть маленькое”…»[121]121
  РАЛ MS. 1067/398. Ср.: Устами Буниных. Т. 2. С. 233. Ср. иное переложение высказываний Мережковского в передаче этого же разговора в дневнике Кузнецовой: «Надо принести в мир что-то новое, хотя бы крупицу нового в какой бы то ни было области <…> Иначе получаются только имитаторы, повторители, подлинно никому не нужные <…> Алданов, если бы занялся только журналистикой, мог бы занимать место в первом ряду журналистов. <…> А романы – эрзацы… Сирин… знаете, есть такая мимикрия таланта. <…> Может быть очень тонкая мимикрия! И это уже талант…» (Кузнецова. Грасский дневник. 1967. С. 186–187).


[Закрыть] В репликах Мережковского характерны ассоциативные вспышки расового-религиозных предрассудков: сначала по отношению к Набокову, человеку дворянско-аристократического происхождения, который был женат на еврейке, а потом уже по отношению к еврею Алданову.

15 декабря 1930 года Фондаминский в письме Бунину из Парижа сообщает о готовящейся журнальной публикации романа «Подвиг» в «Современных записках»: «…в янв<арской> книжке большой роман Сирина: “Романтический век” <раннее название романа>»[122]122
  Цит. по: «Современные записки»/Под ред. Коростелева и Шрубы. Т. 2. С. 830.


[Закрыть]. Отмечен роман «Подвиг», принятый к публикации «Современными записками», и в дневнике Веры Буниной: «<…> в нем описан путь молодого человека по всей Европе: романтическое отношение к миру, к аэропланам и всякой технике. Остро. Конечно, автобиографично»[123]123
  РАЛ MS. 1067/403.


[Закрыть].

Дневники Веры Буниной помогают воссоздать динамику меняющегося отношения старого мастера к молодому современнику. 10 октября 1931 года, после прочтения «Подвига» в «Современных записках», она записывает: «Прочла Сирина. Какая у него легкость и как он современен. Он современнее многих иностранных писателей, и вот у кого, не у Берберовой, есть “ироническое отношение к жизни”. Вот кто скоро будет кандидатом на Нобелевскую премию!»[124]124
  РАЛ MS. 1067/403; ср.: Устами Буниных, 2: 253. Об отношениях Бунина и Берберовой см.: Переписка И. А. Бунина и Н. Н. Берберовой (1927–1946)/Вступительная статья Максима Д. Шраера. В кн.: И. А. Бунин. Новые материалы/Под. ред. О. Коростелева и Р. Дэвиса. Т. 2. М., 2010. С. 11–12.


[Закрыть] То, что еще недавно, в 1930-м, говорилось в шутку, внезапно показалось реальной возможностью, особенно в свете тогдашнего провала бунинской номинации[125]125
  РАЛ MS. 1067/403; ср.: Устами Буниных, 2: 252.


[Закрыть]. 1 января 1931 года Бунина описывает мучительный разговор о перспективах получения Нобелевской премии: «Говорили о премии. Зайцев не понимает, как может речь идти о Мережковском, как о писателе<->художнике! Можно выставлять кандидатуру Сирина, но Мережковского не понимаю»[126]126
  РАЛ MS 1067/405. В машинописи дневника Буниной ошибочно напечатано «1930» вместо «1931».


[Закрыть]. 4 января 1931 года, на следующий день после визита Фондаминского, прибывшего из Берлина, где он купил «на корню» рукопись нового романа Набокова для «Современных записок», Вера Бунина воспроизводит его рассказ, вторя словам Фондаминского из недавнего письма к Бунину:

О Сирине: – Очень приятный и жена его евреечка, образованная, знает языки, дактилографка, очень мила, тонкое еврейское лицо. Но мне кажется, он весь тут, а что за талантом, неизвестно… и есть ли что-нибудь за ним? <…> Немецкого языка не знает, не любит и немецкой литературы, не любит и немцев. Хочется переехать в Париж. <…> И подумайте, ведь его отец спас Милюкова, а «Последние новости» не могут дать ему тысячу франков фиксу или печатать ежемесячно на эту сумму. – А какой у него вид? – спросил Ян. – На отца не похож. Тот был барин, а здесь очень чувствуется вырождение… – Это Рукавишниковская кровь подпортила, – заметила я, – ведь мать его <Е. И. Набокова> рожденная Рукавишникова, очень нервная истерическая женщина, как говорят. – А долго ли вы у него сидели? – спросила Галя <Г. Кузнецова>, – и чем он угощал вас. – Сидел я у него долго. Пришел часов в пять и ушел в десять. Ужинал с ними. Яйца, ветчина, по-студенчески. Пил чай. – А что он говорил о литературе? – Хвалил <Антония> Ладинского… – Это дурно, – заметил Ян. – Вас, Иван Алексеевич, обожает. Провели мы вечер очень приятно. Показывал и бабочек. Он влюблен в них[127]127
  РАЛ MS. 1067/403. Ср.: Устами Буниных. Т. 2. С. 236.


[Закрыть].

20 марта 1931 года Бунина делится впечатлениями о разговоре с философом и литературным критиком Федором Степуном: «Как-то вечером у нас был Степун, много говорил, как всегда. <…> Очень хвалил Андрея Белого. <…> Хвалил очень “Тургенева” Зайцева… да еще Сирина. Опять бранил Алданова. <…> Зато Гиппиус – “очень талантлива в стихах”. Ян почти все время ему возражал»[128]128
  Устами Буниных. Т. 2. С. 240.


[Закрыть]. 27 мая 1931 года Фондаминский писал Вишняку: «Сирин превосходен (Ив. Ал. находит его роман первоклассным), но недостаточно занятен»[129]129
  Цит. по: «Современные записки»/Под. ред. Коростелева и Шрубы. Т. 1. С. 608. См. также: письмо Фондаминского Бунину от 16 октября 1931 года: «Вообще сейчас всем всюду плохо – получил от Сирина отчаянное письмо: умоляет перевести его в Париж»; см.: кн. «Современные записки»/Под ред. Коростелева и Шрубы. Т. 2. С. 839.


[Закрыть].

В мае 1931 года в благодарственном письме Набокова в ответ на присланные Буниным недавно вышедшие книги – «Божье древо» и «Тень птицы» – к радости примешивается сожаление:

Дорогой Иван Алексеевич,

сердечно благодарю вас за обе ваши книг – «Божье Древо»[130]130
  Бунин. Божье древо. Париж, 1931.


[Закрыть] и «Тень Птицы»[131]131
  Бунин. Тень птицы. Париж, 1931.


[Закрыть]. Прочитал первую с тем особенным, трудно определимым наслажденьем, которое вы один умеете так щедро давать читателю, и только что приступил ко второй – сулящей не меньшую радость. Позвольте мне посетовать лишь на то, что ни на той, ни на другой не было надписи – живого следа вашей руки.

Примите уверения в искреннем моем уважении и любви

В. Набоков[132]132
  Публикуется по автографу (Бунин РАЛ MS. 1066/3950); см. также: Набоков и Бунин. Переписка. С. 195. Датируется предположительно по дате выхода книги Бунина «Тень птицы» (в экземпляре в РАЛ вписана рукой Бунина дата «26. IV. 1931»).


[Закрыть]

На конец 1931 года писатели намечали встречу в Париже. В письме от 30 октября 1931 года Набоков уверял Бунина:

30-X-31 Берлин

Дорогой Иван Алексеевич,

я кажется так и сделаю! Надеюсь, что через месяц буду уже набивать чемодан.

Меня очень тронуло и оживило ваше прелестное письмо; жена благодарит вас за милые слова о ней.

Мне страшно и весело будет встретиться с вами.

Крепко жму вашу руку душевно вам преданный

В. Набоков[133]133
  Публикуется по автографу (Бунин РАЛ MS. 1066/3951). См. также: Набоков и Бунин. Переписка. С. 195.


[Закрыть]

Поездка Набокова в Париж была отложена до 1932 года, Бунин уехал на юг, и в этот раз в Париже писатели не увиделись. В Париже они увидятся лишь в 1936 году, а первая их встреча произойдет в Берлине в 1933-м.

Глава 2
«Обида»

Поздней осенью 1931 года Набоков трижды писал Бунину по литературным делам, связанным с переводами Бунина на английский язык. По поручению Бунина Набоков занимался розыском Макса Истмана (Max Eastman), переводчика с русского на английский и популяризатора Троцкого:

18-XI-31 27, Luitpoldstr<aße>, Berlin W. 30

Дорогой и глубокоуважаемый Иван Алексеевич,

получив письмо ваше, я немедленно позвонил нескольким лицам, у которых мог надеяться достать какие-нибудь сведения о Максе Истмане[134]134
  Интерес к русско-американскому публицисту-социалисту и пропагандисту учения Л. Д. Троцкого Максу Истману (Max Eastman) возник у Бунина в середине ноября 1931 года после получения письма от сотрудника лондонского издательства The Hogarth Press Дж. Ф. Леманна (J. F. Lehmann). Леманн положительно отозвался о присланной Буниным «Жизни Арсеньева» и попросил его разыскать Истмана в качестве потенциального переводчика «Жизни Арсеньева» на английский язык (РАЛ MS. 1066/3613). Это поставило его в неловкое положение, потому что он уже договаривался о переводе с Глебом Струве и Хеймишем Майлзом (Hamish Miles) и даже называл их в своих письмах в лондонское издательство. К концу ноября 1931 года вопрос был решен в пользу Струве и Майлза, и их непрекрасный перевод вышел в марте 1933 года: Bunin I. The Well of Days. London, 1933. Этот эпизод подробно освещается в публикации Г. П. Струве. «Из переписки с И. А. Буниным» <…> // Annali dell’Istituto Universitario Orientale, Sezione Slava (Неаполь). 1968. 11. С. 3–19. См. также: Андрей Рогачевский. И. А. Бунин и «Хогарт Пресс». В кн.: И. А. Бунин. Новые материалы. Т. 1. С. 346. 8 ноября 1932 года Набоков напишет жене из Парижа: «<…> познакомился с Макс<sic> Истманом. Это очень известный американский поэт и переводчик. Помнишь, Бунин просил его разыскать?»; Набоков Берг; цит. по: Набоков В. В. Письма к Вере: 1923–1976 гг. СПб., 2015 (готовится к печати).


[Закрыть], но никто о нем ничего не знает. Сегодня здесь праздник[135]135
  По лютеранскому церковному календарю 18 ноября 1931 года (среда перед Днем всех мертвых, Totensonntag, 22 ноября) являлось днем покаяния и молитвы и отмечалось как выходной.


[Закрыть], все закрыто, так что только завтра будет возможно обратиться к двум книжным фирмам, имеющим дела с Англией. Если завтра узнаю адрес, напишу вам опять экспрессом. Боюсь, все же, что у немцев может и не быть адреса русско-английского переводчика (мне его имя как будто знакомо – но ломаю себе голову и не могу вспомнить откуда). Обращались ли вы к Ариадне Влад<имировне> Тырковой?[136]136
  Об общественно-политической деятельности А. В. Тырковой-Вильямс в Лондоне начиная с 1918 года и о совместной работе с В. Д. Набоковым см.: в кн.: Казнина О. Русские в Англии: Русская эмиграция в контексте русско-английских литературных связей в первой половине ХХ века. М., 1997.


[Закрыть] Она живет в Лондоне и прикосновенна к англо-русским литературным делам. Я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы Истмана разыскать, я был бы очень счастлив вам услужить. Главное: если б знать, какие книги он переводил и в каком издательстве они вышли. Простите, отвратительное почтамтское перо, трещит и плюется.

Крепко жму вашу руку,

искренне вам преданный

В. Набоков[137]137
  Публикуется по автографу (Бунин РАЛ MS. 1066/3952); см. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 197–198.


[Закрыть]

В ответном письме, отправленном после 18 ноября 1931 года, Набоков сообщал Бунину:

Дорогой и глубокоуважаемый Иван Алексеевич,

я обратился к двум книжным фирмам, они попытались разузнать что-нибудь, но тщетно. Спрашивал я всех, кто мог бы помочь, но тоже тщетно. Мне кажется, что единственный путь – это написать к какому-нибудь английскому издательству, выпускающему переводы с русского, например: Humphrey Milford, Oxford University Press (издавало Толстого)[138]138
  Хэмфри Милфорд (Humphrey Milford) заведовал издательством Оксфордского университета (Oxford University Press) в 1913–1945 годах. Переводы на английский язык произведений Л. Н. Толстого, выполненные Луизой и Эйльмером Моодами (Louise и Aylmer Maude), выходили в издательстве Оксфордского университета в 1918–1940 годах и переиздаются до сих пор в исправленных редакциях.


[Закрыть], – может быть, оно найдет Eastman’a? Здешний книжный магазин Asher[139]139
  Ашер и Ко (Asher & Co) – книготорговля, основанная в Берлине в 1830 году Адольфом Ашером (Adolf Asher).


[Закрыть] мне сказал, что если можно было бы выяснить, какие книги вышли в переводе Eastman’a, то была бы надежда его разыскать. Меня очень волнует мысль, что из-за такого пустяка может расстроиться такое важное дело.

Жму вашу руку,

душевно вам преданный

В. Набоков[140]140
  Публикуется по автографу (Бунин РАЛ MS. 1066/3953); см. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 198. Датируется по сопоставлению с письмом Набокова к Бунину 18 ноября 1931 года.


[Закрыть]

Наконец, 6 декабря 1931 года Набоков пишет Бунину:

Дорогой Иван Алексеевич,

кое-что выяснил: в Editions de la Nouvelle Revue Française вышли (кажется в 1929 г.) три книжки Max Eastman’a о русской революции (перевод с английского)[141]141
  Книги Истмана, выпущенные в 1929 году издательством ведущего парижского журнала La Nouvelle Revue Française: Depuis la mort de Lénine (После смерти Ленина) (в оригинале: Since Lenin Died), La Jeunesse de Trotsky (Молодость Троцкого) (в оригинале: Leon Trotsky: The Portrait of a Youth), La Science de la Révolution (Наука революции) (в оригинале: Marx and Lenin: The Science of Revolution). В 1932–1933 годах в переводе Истмана вышел труд Троцкого «История русской революции» (1931–1933): The History of the Russian Revolution.


[Закрыть]. Вероятно, N. R. F. знает его адрес.

Крепко жму вашу руку

В. Набоков[142]142
  Публикуется по автографу (открытка, изданная Общиной св. Евгении с репродукцией картины М. В. Добужинского «Великий четверг») (Бунин РАЛ MS. 1066/3954); см. также: Шраер. Набоков и Бунин. Переписка. С. 198–199. Датируется по почтовому штемпелю. Адрес: Villa Belvédère, Grasse (A<lpes> M<aritimes>), Frankreich.


[Закрыть]

Ответными посланиями мы не располагаем, так как письма Бунина за тот период не сохранились. В ноябре 1932 года Набоков приехал в Париж с выступлениями и не застал Бунина. В то время широко обсуждались шансы получения Буниным Нобелевской премии по литературе. 3 ноября 1932-го Набоков пишет Вере Набоковой из Парижа в Берлин:

У Алданова дома: <…> сперва рассуждали о том, получит ли Бунин Нобелевскую премию, а потом, и до самого конца вечера, завелся жаркий спор о современности и молодежи, причем <Борис> Зайцев говорил христианские пошлости, Ходасевич пошлости литературные, а мой милейший и святой Фондик <Фондаминский> очень трогательные вещи общественного характера, Вишняк изредка вставлял словцо, проникнутое здоровым материализмом, Алданов же и его родственник молчали[143]143
  Набоков Берг; цит. по: Набоков В. В. Письма к Вере: 1923–1976 гг. СПб., 2015 (готовится к печати).


[Закрыть].

Вести о триумфе Набокова в Париже, о том незабываемом впечатлении, которое его чтение произвело как на поклонников, так и на злопыхателей, докатились до Грасса. Три года прошло с осени 1929-го, когда Кузнецова привела в дневнике слова Бунина о том, что критики и читатели «просмотрели писателя»: «Пишет лет 10 и ни здешняя <парижская> критика, ни публика его не знает»[144]144
  Кузнецова. Грасский дневник. 1967. С. 124, 184.


[Закрыть]. Теперь, осенью 1932 года, Набоков очаровал парижскую эмигрантскую публику. 28 октября 1932 года Фондаминский пишет Бунину из Парижа: «С Алдановым видимся почти каждый день, устраиваем вечер Сирину (он очень милый), и даже Бор. Конст. <Зайцев> не очень жалуется»[145]145
  Цит. по: «Современные записки»/Ред. Коростелев и Шруба. Т. 2. С. 925.


[Закрыть]. А вот выдержка из заметки о вечере Набокова в Salle du Musée Social 15 ноября 1932 года, опубликованной в газете «Последние новости»:

Полный зал, общее оживление, внимание к каждому слову лектора… Редко когда литературный вечер проходил так удачно, как вечер В. Сирина. Русский Париж проявил исключительное внимание к молодому писателю, в короткое время составившему себе крупное имя. В. Сирин читал в первом отделении стихи и небольшой рассказ «Музыка». Во втором – интереснейший отрывок из нового романа «Отчаяние». <…> Публика шумно аплодировала в начале вечера, еще горячее благодарила Сирина по его окончании[146]146
  Вечер В. В. Сирина // Последние новости. 1932. 17 ноября. С. 30. О поездке Набокова в Париж см.: Boyd, Nabokov: The Russian Years. P. 390–397.


[Закрыть].

В период с 1929 по 1932 год Набоков стал литературной звездой «Современных записок». Здесь уместно вспомнить, что как прозаик он дебютировал с рассказом «Ужас» в 1927 году[147]147
  До публикации рассказа «Ужас» «Современные записки» дважды печатали стихи Набокова в № 7 (1921) и № 11 (1922).


[Закрыть]. Затем последовали публикации «Защиты Лужина» (1929–1930), рассказа «Пильграм» (1930), короткого романа «Соглядатай» (1930), «Подвига» (1931) и, наконец, романа «Камера обскура» (1932–1933). В 1931 году он впервые опубликовал рассказы в самой влиятельной из эмигрантских газет – «Последние новости». Литературная слава Набокова разрасталась по всей зарубежной России, от Лондона до Варшавы, от Белграда до Риги, от Шанхая до Сан-Франциско и Нью-Йорка. Он оказался в центре внимания эмигрантской публики[148]148
  О поездке Набокова в Париж см.: Берберова Н. Курсив мой: Автобиография. 2-е изд. В 2-х тт. New York, 1983. Т. 2. 367–374; см. также: Берберова Н. Курсив мой. М.: Согласие, 1996. С. 369–372.


[Закрыть].

Тщательное изучение дневников, писем и воспоминаний тех, кто окружал Бунина в начале 1930-х, позволяет установить, что нотки раздражения зазвучали в доме Бунина как раз в это время, после первого приезда Набокова в Париж и резкого взлета его популярности. 19 ноября 1932 года Вера Бунина записывает: «Его тут “принимают”. Больше всего с ним носятся И. И. <Фондаминский> и Алданов. И Сирин восхищается Алдановым, а Алданов Сириным»[149]149
  Бунин РАЛ MS. 1067/407.


[Закрыть]. Зерна неприязни к Набокову сеяли и некоторые из друзей и близких Бунина (Л. Зуров, Н. Рощин <«Капитан»>). Борис Зайцев и его жена Вера Зайцева, с которыми Бунины близко дружили, были с самого начала настроены против Набокова. Вторя типичным антинабоковским высказываниям, исходившим прежде всего от Гиппиус и Мережковского (среди писателей старшего поколения) и от Георгия Иванова (среди русских парижан среднего поколения эмиграции), Зайцевы обвиняли Набокова в отсутствии веры и гуманизма. Он представлялся им «нерусским» писателем. Вера Зайцева в письмах отпускает язвительные замечания по поводу «увлечени<я> Сириным» в русском Париже. 30 ноября 1932 года, откликаясь на письма подруги, Вера Бунина записывает:

Письмо от Верочки Зайцевой, очень талантливо и хорошо дала Сирина. Так его и чувствую, конечно, до конца не договаривает. Теперь все стали дипломатами. Пишет, что он «Новый град» <религиозно-философское издание И. Фондаминского, Ф. Степуна и Г. Федотова в 1931–1938 годах> без религии. <…> Глядя на него, не скажешь: «Братья писатели, в вашей судьбе что-то лежит роковое». <…> Илья Исидорович <Фондаминский> милейший смотрел на Сирина влюбленно…[150]150
  Бунин РАЛ MS. 1067/407. Сокращенный вариант см. также: Устами Буниных. Т. 2. С. 286. В «Повести о Вере» Борис Зайцев приводит цитаты из писем В. Буниной к своей жене Вере Зайцевой, повторяющие написанное в дневнике; см.: Зайцев Б. Золотой узор. М., 1992. С. 318. Кроме того, Зайцев опубликовал письма Буниной к своей жене в книге «Другая Вера. Повесть временных лет» (1968); см.: Зайцев. Золотой узор. С. 394–395.


[Закрыть]

Постепенно недоверие Веры Буниной к Набокову перерастет в открытую неприязнь. Под влиянием растущей славы Набокова, заворожившего эмигрантских критиков, и отчасти под влиянием друзей и близких Бунина, сеявших неприязнь к Набокову, менялось и отношение самого Бунина. Один из домочадцев Бунина, его «ученик» Леонид Зуров, к которому с материнской ревностью относилась Вера Бунина, откровенно завидовал Набокову и не скрывал своей враждебности. 11 февраля 1932 года Вера Бунина записала разговор, состоявшийся еще до триумфальной парижской поездки Набокова: «Леня рассказал, что Белинский говорил про некоторых писателей: “Бывают великолепно отделанные ножны, иссыпанные драгоценными камнями, а лезвия-то и нет, – так существуют и такие же писатели”. <…> – Вот и страшно за Сирина, – заметила я, – ножны удивительные, а вдруг окажется, что внутри ничего нет»[151]151
  Бунин РАЛ MS. 1067/407.


[Закрыть]. 30 декабря 1932 года Бунина вновь приводит в дневнике высказывания Зурова:

Потом мы всю дорогу говорили о Сирине. Он <Зуров> мне говорил: «Я не хочу разблестываться, как Сирин, я даже вычеркиваю очень удачные сравнения, я как комнату свою просто держу, так и писать хочу. В этом я и от И. А. <Бунина> отличаюсь. У него только этот блеск временами, а за ним есть что-то серьезное. А у Сирина только блеск. Он взял эту особенность у Бунина и разблистался. Теперь другие даже и сравнивают Сирина с И. А. И. А. это может быть неприятно. Раньше он один умел так, а теперь и Сирин стал тоже делать, да только еще чаще»[152]152
  Бунин РАЛ MS. 1067/407. В 1960 году, в письме к Н. П. Смирнову, Бунина повторит приведенные выше формулировки Зурова почти слово в слово: «блеск, сверкание и полное отсутствие души». См.: письмо Н. П. Смирнову от 14 января 1961 года в публ. Письма В. Н. Буниной Н. П. Смирнову.


[Закрыть].

А вот тревожная запись Буниной, судя по всему, относящаяся к 1 апреля 1933 года:

Сирин написал роман «Отчаяние» и хочет, чтобы «Последние новости» печатали его… на последней странице, а к августу он окончит еще роман для «С<овременных> з<аписок>». Не слишком ли? Мне как-то страшно за него, как за писателя. Правда, это современно, но ведь когда писатель очень современный, это очень опасно – выдержит ли он, когда эта современность пройдет? Если даже он все время будет идти в ногу с современностью, то как после смерти? <…> Но они Сириным восхищаются очень. «Он единственный, что может конкурировать с Буниным»[153]153
  Бунин РАЛ MS. 1067/452 (1). В рукописи дневника не указан год, только месяц и число: «1 апреля». Есть основания думать, что эта запись была внесена в дневник в 1933 году. C другой стороны, возможно, здесь описка и имеется в виду опубликованный в 1932 году роман Набокова «Камера обскура», а не законченный в сентябре 1932 году роман «Отчаяние».


[Закрыть].

Такие отзывы все чаще и чаще звучали в доме Буниных. Тем не менее, невзирая на ядовитые выпады и колкости в семейном кругу, в 1932–1933 годах Бунин все еще был увлечен младшим современником. Оставались еще дружеские и преданные письма Набокова, а также его восторженная рецензия на стихи Бунина, к которым молодые поэты эмиграции не проявляли интереса[154]154
  Юрий Терапиано вспоминает, что молодые поэты были равнодушны к стихам Бунина; см.: его книгу «Литературная жизнь русского Парижа за полвека» (Париж, 1986. С. 278). Василий Яновский пишет о том, что поэты, близкие к «Парижской ноте», отрицательно относились к поэзии Набокова, сравнивая ее со стихами Бунина; см.: его книгу «Поля Елисейские. Книга памяти» (Нью-Йорк, 1983. С. 248).


[Закрыть]. Набокову дважды пришлось вступить в полемику о Бунине на страницах «Руля», яростно защищая его от нападок непочтительных молодых ниспровергателей (Вячеслав Лебедев, Алексей Эйснер)[155]155
  29 января 1930 года Набоков опубликовал в «Руле» статью под названием «На красных лапках» рядом с весьма благожелательной рецензией А. Савельева на рассказы Бунина о любви 1910–1920-х гг. Статья Набокова была направлена против дерзкой и резко отрицательной рецензии Алексея Эйснера на книгу Бунина «Избранные стихи» (Париж, 1929), опубликованной в пражском журнале «Воля России» (15 октября 1930 г.). Набоков продолжил полемику с критиками Бунина в статье «О восставших ангелах», представляющей собой ядовитый анализ эстетики пражского журнала и его авторов. Набокова подтолкнуло на написание второй статьи то, что Вячеслав Лебедев, пражский поэт, выступил в защиту Эйснера на страницах «Воли России» (№ 7–8). См.: статьи Набокова «На красных лапках» и «О восставших ангелах» в книге «Набоков. Рассказы. Приглашение на казнь. Эссе, интервью, рецензии» (с. 380–383).


[Закрыть]. И главное, были рассказы Набокова, которые теперь публиковались в Париже, выделяя их автора среди собратьев по русскому зарубежью уникальностью стиля, композиции и тематики. Бунин понимал, лучше, чем большинство из эмигрантских читателей и критиков того времени, что Набоков в рассказах продолжал традицию, заложенную Чеховым, ту традицию, которую сам Бунин развил и обогатил в 1910–20-х годах[156]156
  О Набокове и традиции «скрытого модернизма» см.: Шраер. Набоков и Чехов. В кн.: Набоков: темы и вариации. С. 62–116.


[Закрыть]. Но Бунин отмечал в набоковской прозе и новаторство в структуре повествования, и метафизическую ориентированность. Прослеживая качественный рост прозы Набокова от ранних рассказов, часть которых вошла в сборник «Возвращение Чорба» к рассказам начала 1930-х годов, Бунин размышлял о роли, которую его собственные рассказы сыграли в творческом пути Набокова. Именно тогда Бунин стал осознавать в Набокове и наследника, и – все больше и больше – соперника.

* * *

В июле 1931 года в парижских «Последних новостях» был опубликован рассказ Набокова «Обида» с посвящением Бунину. Этот тридцать пятый по счету рассказ Набокова стал, судя по всему, его первой публикацией в популярной и влиятельной русскоязычной газете, где постоянно печатали Бунина. С 1930 по 1935 год Набоков опубликует здесь еще четырнадцать рассказов. Почему же Набоков выбрал для посвящения Бунину именно «Обиду»? К тому времени у Набокова не раз была возможность выразить благодарность одному из величайших мастеров рассказа. К 1931 году Набоков уже успел опубликовать сборник с пятнадцатью рассказами, в которых прослеживалось влияние Бунина. (Вспомним дарственную надпись Набокова на сборнике «Возвращение Чорба: «Великому мастеру от прилежного ученика. В. Набокова. Берлин XII. 29».) Некоторые из них до того были напечатаны в эмигрантских изданиях, включая «Современные записки», в которых также печатались лучшие произведения Бунина 1920-х годов – «Митина любовь», «Солнечный удар» и другие. Почему Набокову было не посвятить Бунину первую свою публикацию в «Современных записках», рассказ «Ужас»? А почему не рассказ «Пильграм», главный герой которого чем-то напоминает героя бунинского «Господина из Сан-Франциско»?

Набокова, несомненно, занимал вопрос о степени влияния Бунина на его прозу. Посвящение в рассказе «Обида» явилось тщательно взвешенным жестом, данью тем чертам стилистики и тематики Бунина, которые Набоков был склонен признавать в своих рассказах. Тематически «Обида» связана с целым рядом произведений Бунина, в основном написанных в 1890–1900-е годы; их действие разворачивается в русской деревне, и рассказывают они о душевных переживаниях подростков. Главный герой «Обиды» – Путя (Петр) Шишков, образ которого отчасти питается автобиографическими реминисценциями Набокова. Болезненно-застенчивый подросток с обостренной чувствительностью к любой фальши, Путя вынужден ехать на детские именины в соседнее поместье. Он не в ладах с педантичной старшей сестрой и, возможно, страдает от пробуждающейся сексуальности (на что Набоков лишь намекает). Путе неуютно среди ровесников, и они, заметив это сразу после его появления в усадьбе, начинают Путю игнорировать. Кроме того, Путя очарован Таней, «миловидн<ой> девочк<ой> с прозрачной кожей, синевой под глазами и черной косой, схваченной над тонкой шеей белым бантом» (Набоков РСС 3:547; ср. Набоков, Правда 2: 348). Путя пытается завладеть ее вниманием, но, увы, другой подросток, крепкий и нахальный Вася Тучков, нравится ей больше. Финал рассказа – фраза, произнесенная соперником Пути, – являет собой приговор, вынесенный мальчику ровесниками: «А вот идет ломака» (Набоков РСС 3:553; ср. Набоков 1990 2: 354).