Текст книги "Триумф юношеской воли, или Моя борьба с ресентиментом"

Мы неплохо так сблизились за период и решили увидеться. Было ли это свиданием? Формально, нет, но фактически – да, конечно. Осмыслялась значимость встречи. Не могу сказать, что грудную клетку переполняло волнение, но я определенно боялся не найти общих тем. Что же, узнаю завтра. Выяснить, не прервемся ли неловкой паузой, заранее никак невозможно.

Между прочим, я хотел, было, заканчивать главу, но не могу не упомянуть этого: Вика мастерски для школьницы, разумеется, владеет русским языком, что дает мне надежду на попадание в яблочко. Я удивляюсь, откуда на краю пропасти может найтись столько приличных и умных людей, и почему, главное, их сознание принимает столько извращенные формы у нас. Даже в общественном туалете можно найти цитаты из Ницше, исковерканные, может, ну, и пусть. Это цитаты из Ницше в общественном туалете! Кто посмеет требовать от них большего? Получается, здешние жители ловят из воздуха осколки самой элитарной культуры, впитывают, что немало важно, но потом извращают и переворачивают, сводя высокое в сюр, экспаты идей.

 
7
 

Она прекрасно себя проявила. Мы гуляли семь часов к ряду, и за все время ни разу не наступила та жуткая игра в «Угадай уместное слово и заполни тишину», которой все так боятся, особенно когда речь идет о свидании. Снова потянуло перевести диалог с ней на лист, но я вовремя остановился, не успев притронуться к неудовлетворительному занятию. Опишу события как бы снаружи. Мы чудесно провели время, и пускай я обычно не отличаюсь решительностью, ее легкая манера раскрепостила. Как засиял я, когда Вика взяла мою руку.

Сумбурный текст получается, и нет совершенно никакого желания его обрабатывать (точнее есть, но не буду). Хочу запечатлеть эмоцию в первозданном виде.

Прошлись по речной окаемине, спустились в сторону ее дома. Простая хрущевка-трехэтажка – обыденность. Она пообещала сводить меня как-нибудь в гости. Попробуем на неделе.

Как много тем успели затронуть! Не обошли жизнь: у нее же (пока) есть молодой человек, наш одноклассник. Вернее будет сказать, парень, ведь он никогда не был любим, Вика подобрала лишь по надобности, да и побаивается с каждым днем его больше. Мол, в субъекте стремительно прорастают «пугающие черты маньяка».

Я бы не назвал ее королевой лиц, но могучая пассивная харизма! Под напором плавлюсь. Да и формы, в конце концов (неловко об этом писать, но формы!). Таких женщин нет, она уникальна в фигуре. В голове засел нездоровый пункт: а вдруг у меня никогда больше не будет с девушкой с такой большой грудью? Не знаю, почему, но это вызывает страх. Никто не будоражил никогда так, как она.

Вика хотела тут же на улице меня раздеть, но не дался – комплексы. Тогда она предложила начать отношения, а я отказался, посчитав, что нужно погулять хотя бы дважды (до жути боялся, что станет не о чем поболтать, и придется выкручиваться, чтобы расторгнуть договор об общности; по итогу, правда, хитрюга так выкрутила, что мне пришлось согласиться: иначе парень ее, становящийся с днем все злее, может совсем озвереть).

Мы неподсчитанно долго стояли в станочно-тисковых объятиях на ступеньке из кафеля, у лужи, в которой из года в год в этот день отражается луна, дышали на волосы, дышали дыханием, я уперся носом ей в клетку сердца и вдыхал ароматы кожи. Но всему приходит время кончаться. Как и терпению ее отца, тревожного торгоша – он любит дочь, волнуется и ждет дома.

По какой-то причине я шел с прогулки, будто бы не касаясь своих эмоций. Как тяжело передать! Они есть, должны быть, вижу и чувствую их, но они, складывается ощущение, находятся за непробиваемой стеклянной стеной, которую я не способен преодолеть. Буря кипит, но дистанцировавшись в герметичный сосуд (подобные размышления вызывают иногда сухоцветы). Я не обратил на то должного внимания, не заметил опасности в бесчувствии, хотя, может, и стоило. Сама же проблема напугала малость. Это первые отношения, их возникновение должно быть наитием, но от мурашек меня отделяет описанная невидимая пленка. Странно.

Возвращаясь домой, думал об этом. Не об отношениях, – о мистической жуткой оградке. Неужели так будет и дальше? не лишен ли я способности наслаждаться романтикой? не психопат?

Путь лежал через весь город, благо, совсем небольшой. Ее дом, расположенный на севере, – простая хрущевочка, стандартная, привычная, такая же, как и соседние, как и те, что на юге, на западе, на востоке. Оттуда я пошо-шагал в центр, где живу сам, в условный «хороший район». Туда, где гостиница, в местечке, где не так стыдно поселять прибывающих, на удивление, часто гостей.

По дороге встретилась известная фура – «Монумент толерантности», памятник и табличка, посвященные женщине-герою, еврейке по происхождению, отправившей Сталину много тому лет назад коллективное письмо немцев, освобожденных из плена и просивших права остаться здесь, на земле, к которой они так привыкли, в городе, который собственноручно возвели. И вождь позволил! Все прочие отправились на Родину, в освобожденную от нацизма Германию, а краснознаменогорские немцы остались благодаря этой женщине, руководившей масштабным строительством, где поверженные трудились, будучи в плену. Эти люди были удостоены советского гражданства, ассимилировались, а их потомки, включая меня, обитают тут и поныне. Восхитительная история, выдающаяся в своем роде. Ни в одном другом уголке Союза подобного не случалось.

Приблизившись к месту назначения, я, так повезло, столкнулся с коммуной отцов-одиночек во главе с Миколой-Акакием. Мужчины, очевидно, подвыпившие, пуще подняли мне настроение байками и кричалками, даже пытались угостись самовыгнанным самогоном. С довольным скалом поделились идеей наладить выпуск продукции и отправлять товар на локальный рынок, во всех смыслах этого слова. Сравнимые с актерами, персонажи подобного темперамента, талантливо отыгрывая пьесу, поставленную как по одному из романов Достоевского, делают жизнь ярче. Исчезни с улиц порок и пьянство, жизнь в момент станет тусклой. Они, вместе взятые, направлялись на вечернюю рыбалку, и, удаляясь от шумной возрастной компании, я услышал от одного фразу «Ловись хорошо, рыбка-бананка». Вряд ли этот человек когда-нибудь читал Сэлинджрера. Он вбросил ее вскользь, явно не задумываясь над содержанием, но тем не менее, проза проникла сюда, за Уральские горы, через Уй, слегка отравленную речку-вонючку, туда, где нет ни библиотеки, ни книжного магазина – в Краснознаменогорск.

 
8
 

В последний учебный день Виталик вел себя по-особенному. Вопреки привычке носить одежду, отдельные элементы которой напоминают отголоски классического стиля, в день, когда такой образ наиболее уместен, мой друг пришел в длинном худи, уверенно стремящимся к коленям. Зеленая кофта не по размеру явно резонировала с широкими джинсами, заметно сужающимися в талии и надетыми под ними матово-белыми мартенсами на неприлично (относительно понятий, конечно) высокой подошве – модник. Левый ботинок подвязан красным шнурком, правый – желтым. Волосы были растрепаны, лицо уставшим, но в целом, оно улыбалось. Снова же, для него нетипичен отказ от душа и гребешка. Как бы там ни было, от человека можно ожидать чего-угодно, когда его зовут «Хара́ктерный». Припоминаю, как он бандеролью заказывал у нашего общего знакомого, спекулянта Бори Качинского из областного центра патчи для глаз и был так доволен, что прекратил пользование только тогда, когда закончились деньги, и встал выбор «красота или курево»?

Классы прошли с задором, и ученики, и преподаватели ждали ухода в лето. Неизвестно, на самом деле, для кого это в большей степени освобождение. Казалось бы, все так чудно близится к финалу, формально отмечаемому линейкой, после которой одиннадцатиклассники сбросят в глубины подъездов сумки и шопперы и умчатся на свой концерт. Сбор во дворе школы посетит сам мэр! Других дворов в городе нет. Учителя, не желая портить себе и ему праздник, становятся в этот день добрыми и не вылавливают пьяненьких (по поводу!) детей. Так было, но в этот раз всех учебников средней школы решили проверить в мед пункте на наличие паразитов. «Уйдете от нас чистыми!» – так я понимаю логику школьной администрации. Мне, приличному мальчику, бояться нечего, пусть паразиты боятся. А вот Виталя, вынужденный снять у врача кофту, не сумел скрыть от санитара рук – отсюда проблемы.

В медицинский кабинет вызвали директора и классного руководителя. Позже толпа конвоем направилась в секретариат. Скопилась администрация целиком, поприсутствовали все: учителя, бухгалтер, недоставало только уборщицы, разве что, и физрука, пожалуй, но тот почти наверняка, к этому времени ушел в разнос.

«Да нет у меня никаких наклонностей. Я не суицидник, не г (цензура) ст и не позер – второе предположение пошло от „врача“, в последнем Хара́ктерного упрекнул молодой „математик“, а первый тезис отстаивали оставшиеся – меня, быть честным, поймали казахи и стали мучить. И уголовку чтобы не заводил, угрожали, мать убьют, говорили.»

В байку никто не поверил, но родителей (мать и бабушку) вызвать не получилось: они попросту не приехали, так как были расчётливо предупреждены сыном в перерывах меж объяснениями «о лютой чуши», ему вменяемой. В завершение, старушка-терапевт, служившая медсестрой, надела маску специалиста-психолога и попыталась провести окончательный профилактический разговор с грустным и потенциально опасным восьмиклассником. По итогу, случай замяли, праздник как-никак, и каждый его заслужил, даже такой маргинал, как Ахенбах. Вообще, его предок был Аахенбах, но советская транскрипция обожает отыгрываться на фамилиях, что поставило его в один ряд с Хессе, Фройдом и многочисленными другими.

Он волновался, но, в то же время, осознавал, что последствий не будет. Для успокоения, за пять минут до линейки пошел дымить за компанию со старшеклассниками, взяв огоньку у Уробороса-гиганта, охранявшего выход из здания. Со сторожем Виталик давно дружил на почве мелкой коррупции, целью которой было и остается незначительное нарушение мелко-этатистского школьного устава. Я планировал постоять сбоку, чтобы никто ничего не дай Бог не подумал. Они болтали минуту, четыре, восемь, до тех пор, пока терпение мое не лопнуло. Пришлось приблизиться – в стороне быть неловко.

Группа осмеивала бюрократов, жалела оплеванного. Но как возник я, Виталик начал про веру. Компания вторила каждому слову.

– Толик, а ты чего не крестишься? – поинтересовалась девочка с красным каре.

– А я и так.

– Так ты не молишься. Снова надо.

– Я и не верующий.

Конфессионально разные, они заспешили. Едва Виталик успел нарисовать каждому по бабочке на руке на прощание, иначе бы очень расстроился.

По мере людей удаления складывалась дорожка из земли, песка и камней. Подошвы были забиты почти уральским песком, и он сыпался с галькой вместе. Идущие не знали о грязи в обуви, хотя зачем-то стряхивали ее, видимо, чувствуя. Пыль падала – липкое основание оставалось. Духовный ретритизм невольно случился, чего уж, выбора нет. Я, наверное, маленький, ничего не знаю и не умею.

Пока мы, стоя, кружились в веселье, подтягивались другие. Нас поделили на прямоугольной формы группы, выставили квадратами в ряд лицом к спонтанно оборудованной на плоском мощеном грунте сцене и включили поочередно несколько гимнов: школьный, городской, государственный. В пробелах директор, с приложенным к легкому пальцем, поздравила горе-выпускников. Им вручили голубые книжечки с оценками, пара светловолосых девочек также толкнула благодарственную речь, а в окончании на сцену вышел Чингиз Ауфройман.

Он еще раз похвалил одиннадцатиклассников, назвал их «нашим красивым будующим» и пожелал удачи на предстоящем вечером выпускном. По традиции он проходит в «Пропасти» в формате «Ежегодного молодежного white power фестиваля „Прощай, школа!“». Обычай сложился случайным образом в середине десятых, и чтобы разобраться, придется зайти издали.

Краснознаменогорцы привыкли наслаждаться музыкой и, в особенности, шансоном. Местные власти, горячо желая доставить горожанам высокое удовольствие (пишу без иронии!), потратили ощутимые средства из казны на приглашение бельгийского коллектива, поющего на французском, на юбилейный день города. А повод какой – семьдесят лет с основания! Западная группа не без передряг добралась до пункта назначения, но выступила с классическим репертуаром в центре, на площади Революции, что на пересечении Московской и Ленинского проспекта. Однако, теплым приемом их не встретили. Люди хотели блатных сибаритов, ощутить лирику шконки, а заместо того получили романсы о любви. Музыкантов освистывали:

– Педики!

– Le то, le сё – противно!

– Нацисты!

– Ща отхватите, чмошники! Позор вам!

Эти и многие другие реплики смешивались воедино в недовольном вое общественности.

В надежде смягчить массы бельгийцы продолжали стараться ровно до тех пор, пока на сцену не ворвалась пятерка наголо бритых подростков. У одного к штанам была приделана червевидная цепь, какую можно приобрести в хозяйственном магазине. На вид десятиклассник, он размахивал ею перед собой во все стороны, пугая артистов и раззадоривая соратников. Выступающие были слегка избиты, инструменты унесены, а концерт, в свою очередь, оказался удачным. Цель выполнена – как-никак, зрители получили заряд эмоций и вернулись домой удовлетворенные.

Вскоре же обнаружилось, что сталось с оборудованием униженных шансонье: парни установили его у себя дома и с тех пор упорно репетировали, сочиняя композиции себе по вкусу. Так, спустя месяцы возникла первая в истории города музыкальная группа – «Сталинские стингеры». Их оппозиционные тексты, идеологически наполненные идеями стал (цензура), монархизма и национал– (цензура), воспевающие расизм, радикальный го (цензура) зм и равенство (среди белых, разумеется), явились настоящим открытием на безрыбье окрестных подмостков. А тот, кто появился впервые на сцене с цепью в руках, стал фронтменом, назвавшись Владиславом Кольчугой. В состав вошел каждый участник погрома: Матвей Скандинав – электрогитарист, Ваня Белый – басист и, по случаю, бэк-вокал, Серега Молот взялся за барабаны, Тихон, толстый и низкий громила, Каратель орудует с тех пор синтезатором. Быть честным, им не нужны клавишные, посторонние звуки только мешают, членя ритм лишними нотами, но как признавались исполнители сами: «Чего добру пропадать? Сгодится все, что найдется. И Тихону прикольно. А че ему, как лоху сидеть? Чувак и так в музучилище зря торчал. Когда оно еще не закрылось. Хе-хе-хе».

На выпускной, пока еще не отличимый от обычной дискотеки в «Пропасти», они пришли с уверенным провокативным намерением. В одно мгновение, уже под закат, «Сталинские стингеры» вскарабкались с танцевальной площадки прямиком на сцену. Несколько следующих секунд им понадобилось на организацию пространства, и только тогда заструились рифы. Женственный тенор центрального вокалиста вместе с его жеманными движениями и фоновым грубым басом Белого, под сопровождение беспорядочно стучащих и скрипящих инструментов, вызвали у наблюдателей сущий восторг. В помещении столпились даже те, для кого праздник не предназначен: друзья окончивших школу, родители, братья и сестры, даже студенты профтехучилища.

Появление «стингеров» вызвало фурор. Хозяин клуба счел мероприятие выгодным и решил устраивать тематический выпускной регулярно. Общественность, узнав новости, разделилась надвое: одни сказали, что «второго такого не будет, пускай отрываются, как хотят», другие посчитали окрас выпускного бала «неуместным и вопиющим». Точку в дискуссии поставил мэр: «Я удивлен тому, чем сейчас увлекается молодежь. Для нас это странно и непонятно, но вспомните себя в детстве. Я вот был хулиганом. И на митинги демократические ходил, и с друзьями в походы ходил. Мы там пели, с девочками там. Гуляли, в общем. Это нормально, они вырастут, и пройдет. Пусть делают, что хотят. Я, как отец, знаю, важно дать оторваться.»

В конце концов, за мероприятием закрепилось новое официальное название «Ежегодный молодежный white power фестиваль „Прощай, школа!“». И ничего тут не попишешь. Не нравится – не ходи. Так, собственно, и делают выпускники с левыми взглядами: антифа, коммунисты, махновщина. Аналогично поступают школьники южного происхождения, но стоит заметить, не все. За концертом наблюдают старшие, поэтому ничего потенциально угрожающего жизни и здоровью там не происходит, в отличие от остальных дней в заведении. Ни одной драки, ни одного изнасилования, ни одного заплаканного лица за три года.

Мы пришли в частный двухэтажный каменный дом, где сидела одна его семилетняя сестра Лиза. До мероприятия оставалось чуть-чуть, он имел часа два от силы на сборы. Виталику, коли намерен, необходимо было помыться, очистить рот, подобрать образ и раздобыть «выпивонюхи» (сл. сл. из «Харатерного словаря»). Непросто же! Я этим временем подбадривал, как мог, шутя и зачитывая новости с анекдотами вперемешку. Не всегда поймешь даже, что тут есть что. «Заголовок – золото. «НА УЛИЦЕ ГЕРОЕВ ТРУДА ПОЧИНИЛИ ФОНАРЬ» – любопытно. “ «Изнасилований больше не будет» – похвастался мэр, комментируя событие.» Ох, вот еще один «КРАСНОЗНАМЕНОГОРЦЫ ТРЕБУЮТ ЗАКРЫТИЯ «РИМСКОГО ЛУПАНАРИЯ» По мнению активистов, заведение развращает старость и молодость: «Такой античности нам не надо» – высказался один из неравнодушных граждан. Протестующие предлагают передать здание массажного салона, где фактически расположен бордель, в муниципальное управление, в котором оно находилось до приватизации. «Вот тут, прямо на этом месте, психиатрический диспансер находился. И хорошо было, люди лечились. А сейчас что? Только болеют, и телом, и душой. Мы конкретно предлагаем вернуть общественно полезную организацию. Не ту, так другую, например» – заявил пенсионер, вышедший в одиночный пикет.» Такс, еще один «ИСТОРИЯ ШНУРКОВ: РАДИКАЛЬНАЯ ОППОЗИЦИЯ УСТРОИЛА МАССОВУЮ ПОТАСОВКУ НА ПАРКОВКЕ. 24-го мая утром молодые анархисты напали на подростков-нео (цензура), не найдя свободного места под свой автомобиль. Юные скинхэды были жестоко избиты под крики «Пусть страну наполнят люди всех оттенков и цветов!» и «Уберите ваше корыто!». Потерпевшие обвинили нападающую сторону в гомофобии и отсутствии гражданского самосознания: «это все из-за нашего яркого лука. Мы пугаем ханжей и быдло» – сказал в интервью пострадавший. Трое участников драки в данный момент находятся в областной больнице.» В совершении противоправного деяния подозреваются участники запрещенной на территории РФ организации «Гуляйгород».»

«Гляди-ка, информация посвежее. „АУФРОЙМАН ОЗВУЧИЛ ОФИЦИАЛЬНУЮ ПОЗИЦИЮ ВЛАСТИ ПО „УЗАКОНЕННОМУ БОРДЕЛЮ“. „Никаких так называемых девушек легкого поведения в „Римском лупанарии“ нет. Исключительно массаж и СПА-услуги. Я лично был там с официальной проверкой. Горожан смущает провокативное название, но оно – пиар-ход, и не более. Говорю же, лично проверил: простой массажный салон, сдекорированный под античную баню. Все это реклама. Расшатывать спокойствие не надо. Ни одной такой девушки в Краснознаменогорске нет, не было и не будет. Обещаю.“ – заявил градоначальник.“»

«КРОВЬ И МОЧА. В окрестностях города находят все новые трупы. Активисты гадают о наличии серийного убийцы.»

Он ушел купаться. Пришлось веселиться самостоятельно. Интернет-приколы быстро наскучили, я бросил телефон в тигровое одеяло и оставил агрегат валяться на нем, а сам занялся осмотром каждой детали товарищеского жилища, что впивалась ржавым двойным шурупом мне в правый глаз. Так или иначе, все здесь я уже видел в прошлые посиделки, надежно войти в форму шероховатым взглядом, однако, не доводилось.

Не могу сказать, что мы находились сегодня в какой-то определенной точке, и это обстоятельство весомо усложняет задачу точного описания. Напротив, он бегал из кухни к дивану, оттуда падал на коврик, потом снова оказывался у холодильника, носил что-то из разрозненной ванной, оттуда кричал про «Украденных детей» и, в целом, успел с ног сбить наземь. Я тогда же бессуетно занял бабушкину кушетку, Валерии Павловны, стараясь только лишний раз не коснуться пледа, пропитанного, возможно, доброй пожилой женщиной. Наверняка, оно так и есть, но в конце концов, чистоплотность подняла белое знамя, и я с удовольствием сменил вымпел в меру теплым, но никак не жарким, к моему счастью, полусинтетическим одеялом.

Моя дерганая нога то и дело билась о нерабочую лестницу. Скотч на ступеньках указывал на попытки спасти оборудование. Она будто вела на иконостас, что в углу. Среди прочих, на нем стоял лик Матроны Московской. Очевидно, владелец сведущ в вопросе и бывает в столице. Или общается с теми, кто туда заезжал. Другие изображения я не узнал, да и не требовал от себя этого. Никогда, кроме позднего детства, православным себя не считал, хотя и боялся до ужаса и дрожи в темечке грешить где-то с десяти до тринадцати лет. Совсем недавно, если подумать.

К стене напротив прибита репродукция Босха, прямиком из Прадо. Название не вспомню, боюсь. Очень странное решение для жилого помещения – бюргерское (извините, я не со зла). Под картиной – стол, усеян носками, парой подтяжек, белых и красных, тремя ремнями разных материалов и цветов, баночками с масками, на краю, чуть не падая, держались солнечные очки. Восхищаюсь тому, как внимательно он следит за внешностью.

Также успел рассмотреть кухню, там ничего выделяющегося, только холодильник – современный. На нем, по традиции, держатся магниты. Их немало: Москва, Ярославль, Череповец, Великий Новгород, Псков, Смоленск, снова Москва, Владимир, Тамбов, Воронеж, Белгород, Брянск, и снова Москва (любят Москву), Ярославль опять (прелестный город, видать), на этот раз Нижний Новгород, Чебоксары, Уфа, Самара, Уфа (вау), Магнитогорск (кто берет там магниты?), Оренбург, Самара, Пенза, Рязань. И календарик, с медведями, очень милый. Могу лишь восхититься тому, как часто они путешествуют, как любят Россию. И чувством юмора. Иначе не будь он Хара́ктерный.

«Эээээ, халат неси» – громко крикнул мне он, гротескно пародируя грубый кавказский говор. В ответ я в схожей манере спросил, где вещь искать, а получив указания и все равно не найдя его, принялся свистеть и подзывать: «кыс-кыс-кыс». О да, нашелся. Лежит себе преспокойно, скрученный в подобие голубого пиона. Я взял его, не став расправлять, и понес в ванну, где меня у приоткрытой двери уже ждал Виталик, напевая хриплым, искусственно заниженным голосом что-то нечленораздельное. Он скрючился за стеной, вытащив за косяк зеленую (когда успел?) голову, и жадно схватил, что хотел, как только я в достаточной степени подошел. Потом закрыл дверь, прожужжал внутри минут 10 и вышел, напевая: «Как Х… она рожала и кончала ли сначала от кого и почему ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту Oi! Oi! Oi!». Довольный какой.

«Могу себе позволить шорты, погода теплая. Толик-католик, а где мои масочки? Вот где? Намажу, смою, останется только одеться. И пойдем.»

«Дебилистическая глина. Снимайся-снимайся. Ну что это за крошки на футболке! Теперь ее надо менять… Ну зашибись! Пойду в нуаровой рубашке. А где она? Ничего не вижу и не понимаю. Сейчас закричу!»

И он закричал! Закричал на голодную Хунду, которую следовало бы по-хорошему покормить. Мне пришлось рыскать по двум этажам дома, разыскивая мешок с собачьей мордой на упаковке. «Белый такой, огромный, на нем псина напечатана, улыбающаяся такая, жизнерадостная. Он новый, запакованный, там 5 кг еды-еды» – какие признаки были известны.

Не мог не спросить, кто придумал животному кличку. Ответ – «я», то есть он, то есть Виталик. Пес в доме год. Мечтаю узнать, что повлияло на выбор: ирония или безразличие.

«Собака сыта, птица спокойна, я одет. Пошли? Ну чудно. Нет, стой! Какие духи выбрать? Вот: есть такие, а есть такие. Попробуй на нос. Да, я того же мнения. Ну славно. Выходи, я закрою дверь на ключ. Смотри, праздник кончится часа в 2 ночи или раньше. Ты ведь не спишь в такое время? Если что, заберешь меня мертвого? Спасибо, я это ценю. Кстати, что с Викой? Вы должны были встретиться сегодня, так»?

Он встал в ступоре оттого, что уже встречаемся и даже уточнил обстоятельства вопросом: «После первой прогулки-то»? Слова о том, что я сам удивлен, да и к тому же мы с ней до и после встречи десятки часов напролет переписывались, не сильно смягчили его озадаченность, но сошлись оба на следующем: «Авось будет прикольно».

«Стойте!» – заставила о себе вспомнить сестра – «Мама скоро придет?» Мы оба знали, что придет она поздно, и как ни было жаль расстраивать ребенка, пришлось сказать правду.

«Можно я вам стишок расскажу? Его подруга мамы мне написала, когда была в Краснознаменогорске.» (Бедный ребенок, она думает, что город – это мир, и человек, умирая, уезжает из города.)

«Дети радостно играли

Ихни пальчики плясали

Заходите ребятишки

Будем мы играть в картишки

И в глазишки

И в ручонки

У нас много работенки!»

 
10
 

Попробуем. У меня есть чувство и намерение. Но как перенесу на лист, снова засмущаюсь, и выйдет какая-нибудь чушь. Не походило бы только на дневники Толстого. Обойдусь без эротизма, где можно.

– Покушаешь?

– Нет, спасибо, я не голодный.

– Ты намекнул на то жуткое видео с деревцем?

– Ага. Ты узнала, это радует.

*Шлеп*

– Оно здорово напугало меня в детстве. До сих пор вспоминать не хочу. Может, кофею? Папа называет меня королевой турок, я с ними неплохо справляюсь. Несмотря даже на маленькие ладошки.

– Да, завари, пожалуйста. Так, на чем я остановился?

– На этой суке?

– Точно. Ты внимательно слушаешь, спасибо. Она…

*Кусь*

– Хи-хих…

– У нас с Талей были лучшие сочинения. Будь, кстати, ты в этот день, сделала бы не хуже. Понимаешь, вопрос стоял следующий: «Как вы провели лето?», и не важно, что задали нам работу в конце весны, это не имеет значения. Показать надо было, как владеем русским языком. А мы с Виталием в этом лучшие.

– Не скромно.

– Ну да.

– Ты заслужил, это объективно. Не иронизирую!

(И правда. Хара́ктерный набрался от меня литературного стиля, и очень неплохо пишет. Вопрос – о чем. Зачастую, о чем-то конвенционально маргинальном. Его не понимают и не пытаются, а он милый и чувственный. Из веры в добро, восторгается ранним Христианством, почем (у) и крестился. Он не как я, – не сильно боится быть грешным – руководствуется чистой любовью к людям и миру.)

– Так и подумал. Виталик, себе на зло, написал правдиво, но как романтично, зато! Я даже сфотографировал. «Из собранных шприцов хотел сделать гирлянду на подарок сестричке. Звучит опасно, но я, разумеется, отколупал бы штыки и продезинфицировал емкости в водке или хлоре. Они мило смотрелись бы с фонариками внутри. Сияли бы, почти как ее глаза. Но увы, я уронил все, разбил и почувствовал такое бессилие, что ничего в итоге дарить не стал. Она не обиделась. Она меня слишком хорошо знает и уверена, что я не со зла. А что более больно, хотелось помочь дворникам убрать территорию, но я лишь усложнил им работу.»

– Постой. Какие еще шприцы?

(А я – я да. С детства боюсь Бога. Главное – ада. Гневливой монады, так сказать. Старался не совершить ни одного греха, не ругался, был вынужден слушать маму с отцом, даже если был не согласен. И какое облегчение испытал, когда более разуверился – груз с плеч. Не нужно подчиняться сумасбродным указам родителей, что нелепо звучат. Впрочем, вера прошла, а уверенность не появилась. Страшно думать об этом, но без Бога мне было бы жить легче. Я бы не хотел, чтоб он был. Но если есть – то люблю и всячески буду повиноваться.)

– У его сестры День Рождения в августе. Он ходил по заводу ночью, во время, когда работы уже прекратились, и собирал шприцы, планируя смыть с них заразу, оборвать игры и соединить лентой с фонариками. Было бы очень мило.

– Как он мог написать такое? Это же безумие – в школе нельзя быть честным. Ему совсем плевать?

– Да, совсем.

Вика недовольно засопела.

– Если не нравится, скажи, и я прекращу.

– Не прекращай, я кокетничаю.

– Этот человек курит в школьном дворе, прямо под окном тиранши-математички. Еще более показательный отрывок: «Как подростки в шутку бьют бездомного палками, а он позволял бить себя, как птицы клюют мертвую собаку на пляже, как злобно бурлят котлы на производстве, выплескивая в Уй нечистоты – на все это довелось мне посмотреть п (р) ошлым летом. И смотреть было больно, но я смотрел через силу и снимал на свой телефон.»

– Безумие. Он очень наивен, если считает, что его честность не обернется в будущем боком.

– Как есть.

– Это все правда?

– Да.

– Он стоял и смотрел, как подростки бьют бомжа?

– Ну, как подростки – дети лет двенадцати.

– Он ведь мог отогнать их!

– Мог. Но ему было грустно.

(На самом деле, Виталик – человек добрейшей души. Он с теплом относится к каждому человеку – тех же бездомных подкармливает каждое воскресенье, если не пьет. Но он еще и художник, поэтому ну никак не мог помочь страдающему, так как хотел пережить и ощутить опыт наблюдения за ужасным, почувствовать себя бессильным.)

– Это не оправдание.

– Мне тоже так сначала казалось. Но Виталик такой человек, ему если печально, становится слабым, как Чебурашка, и оставляет все дорогое гореть огнем, пока не придет добрый Гена и не выручит слабого друга из беды.

– Ты про себя?

– Нет. Гена, как правило, не приходит. Но он надеется. Отдай!

– Пока рано, хи-хи, не все сразу!

– Я не буду наглеть, правда-правда!

– Ну хорошо.

(Ох уж эта улыбка. Вижу же, что играется. Ладно, я смиренно приму правила.)

– Чье вывесили-то в итоге?

– Танино. Конечно, я не рассчитывал на то, что у учителя русского и литературы есть вкус, кроме Стругацких ничего в жизни не читала. И все ж. Таня выдала унылейшую вещь про игры с собакой и отдых на Каспийском море. Уровень поста с фото в купальнике.

– Ой, она такая стерва. Вся из себя: «Я так много учусь, я поступлю в Чехию, и вообще, у меня ни на что времени нет. Поговорить с ней не о чем, пустая, как гнилой сруб.

– Гнилой сруб?

(Я ожидал от нее любой аллегории, но уж точно не этой.)

– Мы с отцом сами дачу строили, когда я маленькая была, так что не удивляйся.

(Мне с Викой не скучно. Но она не интеллектуал, явно. Прекрасная, совершенно прекрасная. Однако мне хотелось бы девушку с «великим» мозгом, чтобы возможность была обсудить не только одноклассников. Перемывать кости им можно долго, но недостаточно конструктивно это.)

– Она – типичная девочка-педантка. Такими набиты все ВУЗы, а толку от них никакого. Подобные люди не двинут науку и работать будут, в массе своей не по профессии. На что им сдалось высшее образование, я принципиально не понимаю.