Текст книги "Триумф юношеской воли, или Моя борьба с ресентиментом"

– Согласна. Так и думала, что победит Таня. Но а, собственно, в чем претензия к твоему сочинению?

– Секундочку. Талий пишет: «Я не аддекватен забери меня прошу Можешь с женщиной приходи». Тогда по пути расскажу.

– Мы не успели посмотреть «Зеркало»!

– Посмотрим! У нас будет целое лето. Поздно уже. Тебе точно стоит идти со мной? По кивку вижу. Закрывай дверку.

– Кстати говоря, все внимание на фонарь – его починили! Как и обещали, представляешь?

– До последнего не верил. СМИ не врут. Если на нас кто-то нападет, толкай меня в сторону агрессора, а сама беги, что есть ног.

– Что есть ног? Ты шутишь? А вообще, я сильная и буду тебя защищать, у меня нож с собой. Давай только дойдем поскорее. Через дворы можно мигом добраться до моста, а оттуда – сам знаешь.

– Виталик сопьется и умрет.

– Дай руку. Почему ты так думаешь?

– Ну нельзя же вести себя так: сколько раз его забирали, валяющегося где-нибудь. Сам рассказывал, дай вспомню. Канава, мост, «Пропасть», Рабочая площадь, кладбище, лес – это только те места, откуда его забирал ты. И о которых рассказал ты. Сколько было других?

– А других и не было вовсе. Виталика никто больше не забирает. Вру – однажды его отец увозил из Кургана. Успешно.

– Что?

– Лег в дурку. Но вскоре передумал, и захотел домой, а денег на обратный билет не нашлось – все проел, дармоед. Перед этим же потусил на панк-фестивале. Разгрузился до того, как столкнулся с психиатрической койкой. Давай постоим тут? Позволишь? Я счастлив.

(И какая же она восхитительно пленящая и кокетливая! Не могу удержаться.)

(Не выходят диалоги, увы – моя глубокая боль)

– Мне кажется, так нельзя себя вести. Я его, конечно, не знаю, но он какой-то ребенок. Не верю, что он вырастет в ближайшие годы. А поступление, а работа? А что ему? И куда? Он ужасно безответственный, меня это злит. А главное, он тебя спаивать пытается «Толь, хочешь сигареку? Может, тяпнем? Водочка, она так и просится» – малолетний алкаш.

(Мещаночка моя. Счастливая лыба сдавливает скулы.)

– Он научил меня рисовать. Подарил мне профессию.

– А где сам учился?

– У деда. А тот у прадеда. А прадеда после художественного училища забрали воевать.

– То есть Виталик тоже станет художником?

– Нет. Он планирует пойти в полицию, вслед за отцом. Тот ушел из семьи и едва скинет деньгу, но местечко сыну пригрел. Его отец хороший человек, но растяпа страшный и потомственный алкоголик, к тому же.

– Растяпа? Хи-хи-хи

– Растяпа! Повеса! Холуй! Я вижу проволочный забор. Мы почти пришли.

– А ничего, что у нас в городе нет полиции?

– Ничего. Секунду, проверю возможные сообщения и верну руку на место.

– И все же, ты преодолел своего учителя. Будь тут художественная школа, обязательно бы поступил. А Виталик так и остановился на небе с сионо-звездами, русской архитектуре и зарисовках с митингов.

– Советской архитектуре! Это принципиально. Ты несправедлива, у него неплохо выходят портреты.

– Я не видела.

– Сейчас поищу. Вот, благо, сфотографировал: «Групповой портрет бездомных в пейзаже». Он собрал всех бомжей в округе! Ты даже не представляешь, каких усилий это стоило. И затрат.

За металлическими ограды ехидно бегали туда-сюда зайцы-цвета разных мастей, освещавшие полудетские лица. Самый большой и яркий искусственный свет, так мне показалось с почтительного расстояния и наружной позиции, согревал чьего-то отца, тревожного в своем сне на пластиковом газоне. Его вежливо обступили те, кто еще не свалился, и учтиво танцевали около, в страхе потревожить мужчину, пожившего и знавшего жизнь. Наше поколение можно обвинить в любом из пороков, но уж точно не в безразличии к старшим: каждый в аду почитает предков, ведь это долг, коллективная скрепа, иначе и быть не может.

Розу Генриховну видно всюду – руководителя, изъедавшего долгие 7 лет подвластный класс, теперь же радующегося окончанию правления над этими школьниками и приходу последующих. Она добьет бедных детей. А пока мирно покачивается под «стингеров», пародируя скромный танец, громко аплодирует перехваленным музыкантам и лебезит перед выпускниками, которых ненавидит всем ханжеством больше десятилетия. Она оставила надежду, когда вступала в КПСС, и сейчас методично отбирает ее у всякого, вошедшего в кабинет. Такие люди уничтожили все, что было дорого нам. Однако свою роль исполняют. Присутствие учителей сглаживает сейчас углы, в иных же случаях их обостряет.

Вход не охранялся, а значит, мероприятие подходит к концу, и билетеру незачем впредь занимать свое место. Перейдя ограждение, я столкнулся со звонким непристойным приветствием, брошенным в мой адрес юношей казахских кровей. Ощущалась потребность в незамедлительной реакции, я, пораскинув коробочкой, приложил запястье к плечу, показав ладонь и, вместе с тем, превосходство. Конечно, дурак ничего не понял. Но Вика зато, получив объяснение, оценила. За всем тем наблюдал стол довольных матерей и отцов, набитый едой, вином, с кальяном посередине и двумя по краям. Они будто не замечали абсурда и ужаса. Фруктовой тарелки грубо домогался тучный мужчина, пока жена безуспешно старалась впихнуть ему грудничка в руки. Младенец ей, очевидно, мешал. Апельсины смотрелись взаправду сочно и отчасти в диковинку, не знаю, смог бы я устоять на его месте. Хорошо им в углу: отдыхают, танцам не мешают и за детьми поглядывают.

Звук приглушили. Виталик Кольчуга затянул воодушевленную речь, что планировал, как возвышенное завершение сольного вечера, а слова нежно на ушко нашептывал юноша с черными сальными или залакированными волосами. Думаю, они были все-таки прилизаны воском первоначально, но кудри, как известно, примитивным косметическим штучкам поддаются едва, шуршат, капризничают и превращаются в грязный, на вид, комок. Я замечал его в школе, вероятно, одиннадцатиклассник. Ходит в одной и той же белой рубашке, под ней – брюки из вельвета древесного цвета. Ноги держит в кедах, то же вельветовых. В спорт-штанах не видел. Выделяется. На переменах сидит один, много болтает по телефону. Значит, есть женщина.

«Дорогие присутствующие на нашем белом празднике товарищи! Я и весь наш дружный, принципиально несменяемый коллектив, наша группа, поздравляем вас со светлым праздником окончания школы, с наступающей вам на пятки взрослой жизнью. Мы убеждены, она будет наполнена событиями, бурей, эмоциями. Отдельно хотелось бы поблагодарить владельца данного заведения, любезно предоставленного под честное слово – Андрея Андреевича, который не смог, к сожалению, приехать сегодня к нам из Москвы. Хотим поблагодарить официантов и барменов. Очень просим оставить им на чай. Также большое спасибо вашим родителям и учителям, которые пришли провести время с нами. Надеюсь, вам все понравилось.»

– Даааа – донеслось из-за стола в углу.

«Как вы знаете, мероприятие носит не только развлекательный, сверх того – культурный характер. Мы считаем, что только регулярной практикой борьбы, конкретными, последовательными, четко спланированными и обозначенными действиями можно добиться реалистических целей: справедливости, равенства, свободы. Мы призываем отбросить вредоносные предрассудки, касательно тех, кто на нас не похож. Мы разные, но равны, потому что мы русские! Так должно быть, так будет в раю – в прекрасной России, которую мы крепко ухватим своими сильными ручками. И только тогда злодеи, тираны перестанут сосать нашу кровь, кровь простого рабочего народа, который не успел даже пожить, но сразу, с рождения впал в крепостную зависимость от инородных властителей. Слава России! Русские вперед!»

Зал около восьми раз проскандировал сказанное, дирижируемый кулаком Владислава Кольчуги, и смолк взбудораженный.

Небогато, но со вкусом одетый брюнет снова прильнул к уху ведущего – речь продолжается.

«Наш праздник подошел к концу формально еще в 23:30, то есть 40 минут назад. Но перед уходом, я попрошу вас послушать то, что подготовил наш пианист Тихон.»

Последний перехватил стойку с микрофоном и вышел в центр сцены.

«Знаете, эм, я увлекаюсь музыкой Вагнера. Был такой композитор. В XVIII веке. Немецкий. И хочу впервые представить вам свое исполнение егонного опуса магнума. Сольно.»

Виталик быстро нашелся, он топтал ногами и тряс ладонями, сложенными в «трубки» в кругу со случайными ребятами, двое из которых были побриты, а третий – тот казах.

Приблизившись, я заметил и про себя ужаснулся: «О нет! Снова жвачка». Попытки поговорить не увенчались успехом, он лишь просил дать «доденсить до финиша». Пожалуй, так делать и нужно, не выдергивать человека насильно, когда он сам того не хочет. Я стал оглядываться по сторонам, пытаясь найти зацепку, способную дать хоть малейшее представление о происходившем здесь до моего появления. В паре метров стояла барная стойка, за которой на высоком стуле пил загадочный концертный предиктор. Пока моя шея совершала круговые движения телом, а глаза осматривали всю «Пропасть», наши взгляды случайно встретились, и он пригласил жестом присоединиться. Я не был против и осел рядом, Вику оставил следить за пройдохой Ахенбахом, дай Бог ему здоровья.

Пришлось познакомиться, ведь я Толя, а он Елисей (как бы не так!). Далее Елисей внезапно перевел русло речи, обратив мое и развесивших уши взрослых внимание на плакат у бара, на котором, как принтером, напечатана кошкодевочка, мечта педофилов и анимешников, в школьной форме и с полураздвинутыми, прости Господи, ножнами (я специально). Отсюда мы вывернули на тему возможности политических свобод кошкодевочек в современном нашему обществе, но так и не пришли к выводу и не выяснили, ждет ли их таки эмансипация. Но а далее: «Равными были бы неандертальцы, не перебей их наши прапредки?» Зато согласились в уверенности в оружии, как надежном средстве защиты базовых прав. Полагаю, будь пушка у горного джигита и русского пахаря, не пришлось бы обоим терпеть семь кровавых мытарств и вдобавок неисчислимую по высоте кипу прочих до этого.

Кстати, о крови. Мой собеседник заявил, что она от жары портится, а еще хвастал, мол, даже девочек-одноклассниц приучил кричать, кого «Русские вперед!», кого «Лусские впелед!», и добавил, что в половине случаев хотел при том следом закончить: «На завод! На велфи!». Да, он глубоко увлечен политикой, что меня подкупило. И не ею одной, ведь Йося также любит смотреть и читать всячину про маньяков. Говорит, один и в наших краях завелся (неуместная стилизация, знаю): насилует, убивает, оставляет за собой только след и листок из своего дневника, дневника «К.», где корявым русским (от деревенской простоты) были написаны всякие мерзости. Напоследок собеседник уговорил попробовать его пиво и отметил общую «шлюшность» моей «бабы», обосновал которую ad hominem, ссылаясь за столичного «адвоката душ» (слово оковычено пальцами говорящего непосредственно) одного, друга, очевидно, семьи, по имени Адольф, тот, мол, людей повидал и женщин тоже – знает немало и с детства предостерегал Йосю с братьями от конкретного типажа пышных дам: «Настрадаешься с ней». Что немаловажно: Елисей назвался коммунистом-лимоновцем, завтра, сказал, в Москву уезжает учиться. Больше не встречу ни его, ни других. Так жаль, человек-то умеренно интеллектуальный, с изюмом. Не знаю больше таких.

К тому моменту как раз настроили оборудование, Тихон навострил пальцы, а следом ударил ими смело по клавишам, тем самым привлек внимание зала. Зазвучала наэлектризованная переработка фрагмента из «Гибель Богов», уж чего я не ожидал. Слушатели взбудоражились, подтанцовывали. Попытки носили хаотичный характер до тех пор, пока тон не был задан озорным юношеством, подарившим действу уместную упорядоченность: они двигались четко регламентировано, воспроизводя кругом в последовательности подергивания руками, где ладони были скручены в «трубку», и притопывания ногами, чей стук басил и придавал Вагнеру недостающий ритм. Вскоре за ними последовала вся «Пропасть», за исключением утомленного молодежными развлечениями взрослого стола, который, впрочем, пытался сделать хоть что-то из желания не выделяться особенно.

 
11
 

Официальное лето вступило в силу в сопровождении скандала всешкольного уровня. Начнем с того, что глаз не подвел, и на дискотеке действительно обнаружились вещества. Общество забугуртело, бабки вышли в пикет, бравые пограничники стали вылавливать казахов с пакетами, запрятанными глубоко внутрь. Однако, расследование, вроде как проведенное, не принесло плодов. Да, очередной труп был найден в лесу, но он, говоря по правде, не волнует ни полицию, ни Виталика, с которым мы успели обсудить новость вскользь. По телевидению даже выступил с народным обращением мужичек, где сверху пагоны, и убедительно уверил не волноваться: «Подснежники имеют свойство случаться» – сказал он – «особенно по весне».

Страсти страстями, в очередной раз на повестке вопрос о пересмотре традиционной организации выпускного. Я будто бы и не против, выглядела вакханалия всегда вопиюще, волнуюсь только, что мы, Краснознаменогорцы, вне зависимости от взглядов, национальности и религиозных предпочтений, лишим себя идентичности, пусть даже она эманирует в грязные локально-провинциальные сатурналии (пожалуй, наш город – ярчайшая уральская снежинка, магии в мире мало). Схожее не так давно стало с Воронежем, произволом изгнавшим вовне – в остракизм самозародившийся зачаток творческого порыва, наследовавшего венскому акционизму.

И если судьба праздника еще не выбрана, то школьно-директорская детерминирована, как конец педагогической карьеры. Государственное бюджетное образовательное учреждения города Краснознаменогорск на данный момент стоит без управы, которую в скором времени необходимо сыскать. В первую очередь, за полномочия боролись члены учительского состава, громче всех топала ножками, бахвальствуя, Роза Генриховна, человек непорядочный, полагаю: маленький лоб, нос с граблю, уши хамоватого выскочки-хулигана, подбородок насильника. Ее кандидатура, не стану врать, популярна. Вторая – Акакий Алексеевич (Микола).

Он бы так и сидел в своей коммуне отцов до тестостеронового скончания, если б не эпизод с разгромом абортария «Солнышко». Не буду вдаваться в многочисленные живописные подробности случая, аки пеший марш «За жизнь» (у нас любят марши), детали захвата здания и выведения из строя медицинского оборудования, обойдусь лишь последствием. В общем, прерывать материнство там и вокруг стало непросто, а потому возник резонный вопрос, куда же отдать ненужных детей. На попечение их готова была взять церковь, в чем ее справедливо поддержали. Аналогичное предложение высказал Микола и встретил сочувствия больше, чем православный приют. Граждане решили, что «Кто, как не простой русский мужик, знающий жизнь, на горбу вырастивший нескольких сыновей, может правильно воспитать детей. В коммуне сиротам будет семейней что ли, уютней, чем в любом детском доме» (цитата из какого-то там СМИ).

Первые трое нашли свой приют, въехали гордо в крытой деревянной карете-прицепе, привязанной к ВАЗу какой-то конструкцией из цепей и существенного шурупа, и торжественно, на глазах ликующей публики награждены были главным отцом первыми в жизни именами, характерными сугубо и исключительно удобоваримыми в данной местности: очаровательный зеленоглазый пухляш назван Андреевым Владимиром Акакиевичем, прелестная и спокойная девочка-кроха татарских кровей зовется теперь Андреевой Ренатой Акакиевной, высоколобый, с избытком для младенца статный брюнетик, появившийся на свет с густой шевелюрой, будет отныне Андреевым Карлом Акакиевичем, а коммуна отцов получила социально значимый статус общественной организации «Частный приют семейного типа имени А. А. Андреева»!

Имена Андреев подобрал сам в совете с новоиспеченными воспитателями и друзьями: «Они отражают дух детей и твердо согласуются с диалектической сущностью нашей страны, ее эволюцией и историей, местом и ролью в миро-системе» – ответил на вопрос журналиста. Все, полагаю, довольны.

Он также прокомментировал ситуацию в общем:

«

Нерожденные дети. Нерожденные дети. Упущенный хор.

Список мертвых людей. Я собирал лично. Это они:

Владимир Барац

Виктор Берг

Болеслав Волфф

Оттилия Фишер

И Йоханн Барманн

Эрнст Гелевитш

Йоханна Юнкер

с мужем Эрнстом

Карл Карлович Рейер

И Оскар Зеланд

Карл Петерсон

И Эмма Файзер

Максимилиан Гаугер (не забыть «фон»)

Антон Нахт

Виктор Берг

Владимир Цим

И другие.

А дети. А дети даже пожить *всхлипывая* не успели. Люди уходят впустяк просто так а это неправильно. Кому страну отстраивать? Кому защищать нас когда нападут бесы?

«

В будущем, как по плану, приют обзаведется другими воспитанниками и детьми главы соответственно, помимо, конечно, имеющихся. По такому поводу муниципалитет даже выделил снизу организованному учреждению землю в безвозмездное пользование и небольшую финансовую помощь.

После скандала родители учеников предложили Миколе стать директором школы. Тот согласился, однако отметил, возможное назначение никак не отразится на детях, что в попечении, и даже работа в такси, прибыльная и полюбившаяся, не будет оставлена.

Что до меня? Я искренне жду нового директора, а пока продолжаю встречаться с Викой. Наедине она романтичная, привлекательная, возбуждающая, будоражащая и все вот это, но в компании ведет себя вызывающе. Как-то мы гуляли втроем: я, она, Виталя, и мы оба с ним заметили с ее стороны активный флирт в его сторону, который у меня не хватило смелости полно пресечь. То же она проделывает примерно со всеми лицами мужского и женского пола, что я наглядно наблюдаю из переписок, что она сама же, не скрывая и без запроса на то, демонстрирует. Попытки поговорить кончаются обидами и слезами. Пытаюсь повлиять – не выходит. Пока измены нет, дальше – посмотрим. Ночными прогулками представляю, что смог перевоспитать ее, и мы оба счастливы.

 
12
 

На заводе, ходит весть, заслучалось чего. Мини-авария, в этом роде, не смутила ничуть рабочих мужиков, те продолжили, кроме двух пострадавших, мне не известных, исполнять в привычном режиме обязанности. Что-то с химией вроде, не могу быть уверен. Сообщили также, из аж Москвы приедет инженерная группа, станет конструкцию не только чинить целиком, модернизировать. К приезду гостей местные власти решили приготовиться и силами, какими располагают, на пределе их, понавести немного порядку. За механизмы и технику, ясное дело, не возьмутся – сложно, но косметический ремонт предприятию обеспечен – облик города. Инженеры, что показательно, прибудут надолго и с семьями, вот оно как.

(Отрывистые цитаты со встречи, беспорядочные, хаотичные):

Я считаю таки, художник – для государства стихийное бедствие, если это не охранитель. Охранитель в полной мере художником назван быть не должен.

Ну ты сам посуди. Что такое икона? Это типа замутненного окна на полке в углу тотально или почти темной комнаты, через которое можно догадаться о существовании другого мира. Я такие окна повесил прямо напротив стандартных, дабы свет отражался. Они, правда, подкосились чутка, но я поправлять устал. Да, еще бывает свет с кухни, но там алкаши орут и хрючевом пахнет. Зову это наукой. с

Я похож на идиота, чтобы верить в глобальное потепление? Я по черепу анти-микроцефал.

Тот ироничный слабый адвокатишка пусть чухни не несет. Мне на убивца плевать, внатуре. И тебе плевать? Вот и мне плевать, по́барабану.

Я все гадал, зачем школа дает детям бесполезные знания. Не усваиваются же. И вот! Нашелся ответ, понимаешь? Зубрежка безынтересных формул, текстов и стихотворений, механизированная писанина, график и звоночки на переменах готовят пролетария к заводу. И как только высокие немецкие лбы, внатуре, дошли до этого?!

Да не поддается познанию, о чем ты. Отдельные фрагменты и склонности – наверное. Но сам разум? Ты как его потрогаешь, увидишь, братан, как оценить, следовательно-то? Значит ли, что он не познаваем? А че, может, потом оценим, как и все материальное. Да, речь о теоретической возможности, да. Зависит от сущности разума: физичен ли он?

Я вот представил, как дальнобойщик в проезде по лесополосе членом по рулю стучит, хе-хе-хе-хе-хе-хе.

Касаться себя – это как трогать опредмеченную пустоту. Тело нереально. Его нет. Идеализм, знаю, но я так чувствую.

Нам свойственно приписывать вещам метафизическую силу, мы верим: музыка Шопена ведет мир к красоте, посылает нам секретные знаки, книжка в руках у незнакомца подсказывает свойства его характера; и все были бы глупые домыслы, не верь тот второй в магию Шопена, подобно тебе.

Не понял, что плохого в нагромождении бессвязных образов.

Завтра, кстати, крещение, я назначил. Приходи, погляди. Не-а, без крестных на этот раз. Блин, в храм служить пойду, базарю.

Первого сына назову Осипом, второго – Коловратом. Чудно?

Как ей, собственно, оно могло не понравиться? Это, блин, гирлянда из шприцов. Жизнь о таком мечтал.

Объясню на примере дореволюционной орфографии. Допустим, государство взяло за цель ее всюду ввести. Зачем, не знаю, просто по условию оно так. Выхода два: запретительно-ограничительный и «путь пряника». В первом случае граждане будут испытывать неудобства при переходе на новый стиль, а предприятия – терпеть финансовые издержки. Никому это не выгодно, по обществу пройдет раздражение, и авторитет власти будет хоть чуть-чуть, но оплеван. Ничего, кроме недоумения дополнительные налоги не вызовут. Во втором случае население получит возможность использовать оба стиля, в зависимости от прихоти отдельного человека, а бизнес – налоговые послабления на выпуск товаров, содержащих текст на царском русском. К примеру, на книги с ять в конце каждого слова перестанет распространяться НДС. В таком случае они подешевеют на 20% и станут пользоваться дополнительным спросом у потребителей. Книжные же предпочтут закупать то, что популярней, а издатели – печатать продукцию, себестоимость которой ниже.

Ты революционер, Толик, в будущем осознаешь это. Я – нет. Я, скорее, расширяю окно Увертона, а потом такие, как ты приходят и, аки Ленин, написав пару умных книжек, рушат все до основания. Надеюсь, ты разовьешь в себе интеллигентного монстра. А я воспою твои труды из своей квартиры в Петербурге, будучи весь забитый и с железом по телу. Такого рода я человек.

Я, кстати, песню написал. Меня вдохновило, сам сейчас поймешь, что. Есть пока только текст, для исполнения нужны скрипка и, там, духовые. И рояль, желательно. Там, в общем, еврейская шлюха, позор семьи, уверовала в коммунизм и стала бороться против царя, и темных сил, древней магии, и традиционной морали, общины. Со всем борется короче, как шило в жопе. И гремит революция, она из воинствующей давалки переходит в главу наркомата. Годы спустя социализм шагает по миру, вперед в Варшаву, Берлин, Пекин, но белые возвращаются в лице совы и коня барона Унгерна-фон-Штенберга, занимавшегося до поражения черной магией. И все бы ничего, но сова посеяла раздор лукавством в Третьем Интернационале, поделив рабочих мира на ортодоксальных марксистов, выступающих за повсеместный рай, по своей сути двуединых монотеистов, и марксистов-ленинистов-политеистов, решивших отвергнуть движение к большему. Между ними вспыхивает война на десятки лет. Монотеисты научились воскрешать мертвых, собирать из покойников големов-зомби кроваво-красного цвета, кривых, корявых, по природе – конструктор. Ленинисты со Сталиным во главе пошли по пути создания гигантских человекоподобных роботов. О, также у Сталина была ферма по выращиванию детей. Их рожали из семени Ленина и употребляли в пищу, когда его собственный мозг был полностью съеден номенклатурой. Таки детоубой прекратился, когда Павлов доказал сущностную бессмысленность органов Ильича в качестве допинга. Чем все кончилось, я не придумал, поэтому в финале Чапаев, переодетый в поручика Ржевского, трахает мистическую лошадь. Фух. Я придумал! Пускай еврейка родит сынка, он войну закончит и займет место вождя мира. Теперь я не понимаю, кто главный герой, и в какой степени. Как тебе? Толь?

 
13
 

Эклектика во мне меня пугает,

 
14
12 июня 2019 года. Мой День Рождения
 

Празднование не запланировано. Утро надумал провести с Викой, а после отправиться в маргинальный творческий скит, писать небо, еще вчера – серое от тумана, а сегодня – желтое от песка. Солнышко подарила подарок, накатала красивое поздравление, зарядила олимп-пенной эмоцией. Мы элегически провели время, а перед самым прощанием я семь раз в сумме пролепетал, как люблю ее. Проводив Вику и направившись на завод, я по пути выкинул остатки праздничного пакета в высокий бак, стоящий у нее под окном.

(Силуэт большой скрипки, бедра арфы. Не думать о ней – терять время. Она проскрипела на память в угад стишок. «Рабочих ты не поругай, как скушал сладко – то потоп, и под углом идет наклон, придет тогда моя родня, не сможет выпить за тебя, там все в дерьме, там попугай, клюет рабочих наугад. Ты гад! Хи-хи-хи!» Все слова напутала, дурочка. Оно кончалось так: «И близ колон он пьет тройной о-де-колон». И начиналось: «Он водяной, он леший дня, подруга, не бросай меня!»)

В пустыне не слышны шумы городов. Если город становится полем с горами и б (о) уераками на солнцепеке – слышен бешеный крик. Это девушка в черном стоит возле меня, раскинув руки. Она то встает на восток и орет в стену, уткнувшись носом, то обождет, разворачивается и орет туда, на дома, на неуверенные балконы – на запад. Женская компания меня не смущает.

Зря я робел и не просил орать громче. Ее присутствие давало настрой на работу, которой был занят тут. Бурепесчаный пейзаж, лужи, в которых могу утонуть, жилье и люди в жилье – образы для искусства. Незыблемо орущая девушка с глазами навыкате к миру – его высший вечный символ. На примере видно, как искусство отказалось от зрителя, оставив за надобностью художника и объект. Жаль, Виталика нет. Влюбился бы. Мы декаденты и по-другому не можем. Бодлерово счастье.

Он как чувствовал – пишет! Ментальное обострение – суть. Виталий отягощен набором больших страшных букв: РПП, ТДР и др. Все обострились незадачливым разом, предварительно сговорившись. Триггеры: религиозное смятение, суицидальное волнение, нелюбовь к женщине, страх стать отцом, в той самой стадии встав.

Еду.

Я старался все вразумить: «Не станешь – твои бессознательные, твои вторичные процессы, инстинкты жизни – они здоровы. Ты достиг, чувак, генитальной стадии, я полагаю. Не переживай, ради Бога! Знаю, он для тебя важен. Борись с волей к смерти, с катексисами – со всем борись. Изгони телос зла с организма, так надо! Ради Бога, чувак!»

Но Виталик тревожился, как студентка перед зачетом, когда все анальники-одногруппники уже заблокировали ее, научились либо, наконец, наливать, негодники-черти!

«Хорош ныть, я записан на дырокол. На этом остром во всех углах ухе будет висеть серебряный крест! Такая мелочь, но как к лицу: будь у человека сильно выпирающая челюсть, вперед торчащий нос, маленькие, спрятанные глубоко вподлобье глаза или хотя бы воздух на месте скул, там, где они таки есть, декор смотрелся бы плохо. Но все в целом, наоборот. Спасибо, Толь! Я пошел.»

По задумке, серьга свиснет далеко вниз, почти касаясь левого плеча, на котором на несчастной случайной пьянке было вырезано слегка что-то невнятное. Узор, планируется, будет забит чем-то живым и не вечным – к примеру, полем с посевами, чей урожай поджигается в момент запечатления молниями, посылаемыми круглыми многокрылыми ангелами. На перспективу предстоит накопить – подождет. Позднее, возможно, портрет природы охватят колосья, переплетенные со шнурком.

Пока не ушел, вручил, раскидывая врозь руки вразрез вразнобой, мне книгу «Ленин – хорошо!». Пособие для иностранных граждан, изучавших русский тогда, и подарок мне. С радостью принял, но не пустил: «Провожу».

Мы не заметили на кухне тихую мать. Одинокую и уставшую, работающую в посуде. Обычно она предлагает мне чай. Сегодня не предлагает, ошарашена нашими темами. Сидит себе на стульчике, закинув ноги на дощатый ящик, утащенный сыном с улицы, разукрашенный – «утилитарно полезная вещь, внутри мы храним сервиз».

– Про твой подарок: интересно тут со знаком и выражением подано заглавие, и все-таки автор петух, мое глубокое убеждение.

– Прозвался коммунистом – езжай к куропатам. Но нет. Люди, как он, устраивали турне по лагерям, оправдывать злыдней – работа, а потом сами стрелялись, не произведя родине ни грамма натурпродукта. Лентяй-холуев тогда не любили, не то сейчас, внатуре. Однако же, жили они, прикрываясь рабочим кооперативом писателей или художников, в зависимости от рода образцово (й) прибыльной бездеятельности. Я стал бы таким, но независимым и полезным. Объяснять не стану – не забуду наверняка. А что могу назвать – тики. У меня они откуда-то образовались – дело обычное, волнообразное. Только на этот раз ярче и малость меня смущают, внатуре. Мои проблемы.

Я проводил его и держал вещь особенным образом, пытался не тыкнуть ее лишним пальцем, тронуть лишний раз нужным, потом случайно касался тем первым и снова, и снова, и снова. Поставил на полку, оценил фото серьги. Лег. Бросил взгляд – «Ленин хорошо». Отвел, снова – «Ленин – хорошо». Успокоился.

 
15
 

Северное Возрождение такое славное! Внатуре, Ганс Гольбейн на пару с Босхом приоткрыли смрадную дверь постмодерна в XVI веке (как умудрились?), не вступив при этом на простой и оттого привлекательный обратно-дедуктивный путь разложения целого на удобные к верстке частности, с которыми запросто можно расправиться по-отдельности – порок многих авторов. Особенно этим, говорят, грешил Джойс. Пускай, каждый абзац у него насильственно переполнен образами, с соседними он не связан совершенно, что говорит о полном отсутствии таланта, разумеется. Гольбейн был другой! Мастер, следуя вкусу и правилам времени, не чурался желаний, и попросту всунул в трехмерный правдоподобный мир «Купцов» искаженное плоское изображение, пространственно, стилистически и логически выбивающееся из заданной действительности, чем въявь мне сделал однажды очень неуютно непосредственно перед сном.

Увлекают работы ван дер Гейна, скрупулезно прорисовывающего женские лбы, делающего акцент на их форме, наклоне и высоте, демонстрирующего интеллектуальный потенциал изображенной. Даже если голова дамы одета в ткань, материал, как правило, прозрачен, прилегает к поверхности кости вплотную. В мужчинах же лоб его будто вовсе не интересует, будто то – ржавая крышка-покрышка, прикрывающая по нужде мягкий, ранимый мозг и не несущая в собственных очертаниях ни смысла, ни красоты. Он либо одет убором для головы, либо спрятан за волосами, пускай одной нелепой, бесхозной, давно не чищенной прядью. Не согласились бы с ним античные греки, для которых лоб был мерилом изящества очертаний на статуе. Выражу солидарность – не приму гладкий скат, лесенку или гармошку на вертикали достоинством.