Текст книги "Мечтатели Бродвея. Том 3. Чай с Грейс Келли"
Автор книги: Малика Ферджух
Жанр: Историческая литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Джей Джей не знал и никогда не узнал, что он был первым человеком, видевшим слезы Артемисии, но в эту минуту, несмотря на свою молодость, он ощущал, как и старая дама, которую он никогда не видел до сегодняшнего дня, скорбь по безвозвратно упущенному вальсу, острое лезвие непоправимого абсурда.
Он отмахнулся от богатого выбора мысленных формулировок, чтобы тактично проститься.
Она утерла слезы, погладив большим пальцем под глазами, незабытым жестом юной кокетки. И заговорила первой:
– Джей Джей, не испортите все, как Нельсон и я… Жизнь может быть такой глупой. Давайте не будем создавать ей конкуренцию.
– Я постараюсь, – ответил он с чуть натужной веселостью.
Она удерживала его, ее костлявые руки были уже сухи.
– Мой мальчик, я стара и серьезна. Время, о… Оно наш главный противник. Не верьте ему, когда оно нашептывает вам: ждите, – это уловка. Уловка, из которой можно извлечь урок.
Теперь она сжимала его запястья, серьезно, пылко.
– Молчать – вот смертный грех. Поговорите с ней, не медлите.
Их взгляды встретились.
– Я видела ваше лицо, когда вы провожали ее сегодня утром. Поговорите с ней. Поговорите!
– Хэдли?.. – удивленно пробормотал он.
Она молча закусила губу.
– Хэдли не питает ко мне любви.
– Откуда вам знать? Вы ее спрашивали? Говорили ей о своей, о той, что я прочла в ваших глазах, когда она появилась?
Зеленые радужки заглядывали ему прямо в душу.
– Вас останавливает ребенок? – спросила она, вдруг выставив вперед подбородок чуточку свирепо. – Он вас удерживает? Или… генеалогия Тайлер Тейлора?
– Что? Да ничего подобного.
Он сжал пальцами лоб, словно желая изгнать из головы бог весть какие мысли или страдания.
– Огден? Чем племянник Хэдли может мне…
– Ее племянник!
Он замолчал, не в силах проглотить ком в горле. Глаза Артемисии были пламенем, двойственным пламенем, от которого было и больно, и светло.
– Ох, – вздрогнул он после долгой игры в гляделки. – Я понял.
Его плечи ссутулились. Он надел шляпу, заметил, как дрожат руки, и остался стоять, точно пригвожденный.
– Такая мужественная малышка! Ребенок вас останавливает? – снова перешла она в наступление. – Он меняет ваши чувства?
Джей Джей наклонился, поднял Мэй Уэст с ее колен и почесал ей подбородок.
– Боюсь, абсолютно никак, – произнес он с расстановкой. – Просто я не догадывался и даже не представлял себе эту… ситуацию.
Он уткнулся носом в теплую шерстку кошки.
– А ведь я должен был понять. Как я мог быть так слеп… Трижды глупец.
Он положил кошку ей на колени и медленно пошел к двери.
– Я вернусь пешком через Центральный парк.
– Вы не слепы и не глупы, – сказала Артемисия. – Просто молоды. Как же вам повезло.
На пороге он обернулся.
– Спасибо, Митци.
– Вам спасибо, Джей Джей.
Уже на лестнице он уставился на носки своих ботинок.
– В конце концов, нет, вы на него не похожи… Джей Джей?
Кривая улыбка снова растянула деревянные губы Артемисии.
– Вы играете в покер?
– …
– В эту игру, в которой мышка воображает себя кошкой, а кошка тигром.
– Хм, иногда. Когда один из моих друзей устраивает мальчишник.
– Приходите на партию как-нибудь вечерком. С нами вы сделаете успехи. Кто-нибудь регулярно кладет в карман состояние Вандербильтов и Рокфеллеров… в шоколадках.
– Я обожаю шоколадки.
Поклонившись, он удалился.
– Спасибо, мой красавчик, – пробормотала она закрытой двери.
Взгляд ее скользнул по сафьяновым блокнотам, лежавшим далеко на круглом столике. Рядом открытая фетровая коробочка, останки перьев, жемчужин и клювиков.
Кольцо на белом атласе.
Она надолго залюбовалась им.
Потом, не дрогнув, точным и решительным жестом женщины, которой кольца и другие украшения хорошо знакомы, Артемисия надела его на палец.
6. The donkey serenade[26]26
Ослиная серенада (англ.).
[Закрыть]
В зеркале своего лифта (№ 2, по прозвищу «Топаз») Джослин проверил, ладно ли сидит форма, чуть сдвинул набок опереточное синее кепи и нажал кнопку ноль. Менеджер, мистер Ван Киллерфилзее, требовал, чтобы его служащие заступали на нижнем этаже, подальше от глаз завсегдатаев Хаксо-билдинг. Главное, не смешивать божий дар с яичницей.
Что за утро! Джослин вышел очень рано, чтобы проводить Дидо в лицей. Он нес ее книги. Ему это нравилось.
– У меня две руки, как и у тебя, – протестовала она.
– Дело не столько в числе, сколько в массе, – отвечал он, улыбаясь уголком рта.
– Что ты имеешь против моей массы?
– О, только не меняй ее.
Она просунула руку под его локоть, и они сделали крюк мимо пруда с тюленями в Центральном парке.
– Скоро бейсбольный матч в Эббетс-Филдс. «Янкиз» – «Доджерс». Битва будет кровавая. Я за «Доджерс», – добавила она, показав свои красивые зубки. – Джо, ты должен непременно приобщиться к этой игре, пока… пока ты не…
Пока он не уедет во Францию. Они поклялись больше не говорить об отъезде. Ежемесячный шоколадный треугольник «Тоблерона» начал всерьез горчить, и Джослин запрещал себе об этом думать.
– Я порылся в теме, – поспешно ответил он. – Эти правила непонятнее квантовой физики. А ведь физику я обожаю.
– Я тебе объясню, Сверчок Джимини. Буду исходить из принципа, что у тебя мозг кузнечика, хоть ты и ас в физике. Имя Бейб Рут[27]27
Джордж Херман Бейб Рут-младший (George Herman «Babe» Ruth Jr., 1895–1948) – профессиональный американский бейсболист, выступавший 22 сезона в Главной лиге бейсбола с 1914 по 1935 год. Играл на позиции аутфилдера и питчера.
[Закрыть] тебе что-нибудь гово…?
Она вдруг резким жестом отстранила Джослина, вырвав у него сверток с книгами. И с решительным видом зашагала, устремилась, как будто мирная залитая солнцем аллея была Красным морем, воды которого расступились.
Враждебно вздернув подбородок, она обратилась к человеку в сером пальто и серой шляпе, которого Джослин совершенно не заметил.
– Вы знаете, какой фильм я видела вчера. Вы записали в своих досье, какие хлопья я ем на завтрак. И сколько носков я постирала на этой неделе. Вашему патрону, мистеру Дж. Эдгару Гуверу, интересно знать, какие книги я читаю?
Дидо освободила томики от ремешка и принялась перечислять названия, складывая книги стопкой в руки ошарашенному незнакомцу. Она провозглашала, как с трибуны:
– «Скотный двор» Джорджа Оруэлла! Притча против всякой диктатуры, особенно коммунистической! «Незримая стена», или как Америка умеет себя вести так же скверно, как нацисты! «Осквернитель», в котором мистер Фолкнер рассказывает нам, что можно быть черным и необязательно виновным! «Загнанных лошадей пристреливают»… А! Еще сказки Андерсена! «Девочка со спичками», не суд ли это над теми, кто слишком много ест под носом у тех, кто не ест ничего? Я делаю за вас вашу работу, господин из ФБР. Не благодарите меня! Я всего лишь американская гражданка, а книги еще в свободной продаже!
Мужчина стоял разинув рот. Но когда она пошла на него, скрестив на груди руки, точно горделивая Жанна на костре, он резко изменил поведение и холодно смерил ее взглядом из-под полей своей серой фетровой шляпы. Спокойно, как нечто само собой разумеющееся, он побросал книги одну за другой в урну для мусора и удалился без единого слова.
Она усмехнулась, чтобы подавить слезы, которые жгли ей грудь, грозя задушить.
– Скажите мистеру Гуверу, что, вместо того чтобы тратить наши налоги на шпионаж за Америкой, пусть лучше финансирует библиотеки для повышения культурного и духовного уровня своих агентов… Если они умеют читать!
Дрожа с головы до ног, она достала книги из урны, а серый человек между тем скрылся за деревьями.
– Чертовски смело, мисс, – шепнул ей один из зевак, наблюдавших за сценой. – Но вы все-таки осторожней.
Она медленно вернулась к Джослину и довольно долго не могла произнести ни слова. Он обнял ее, и она позволила себе разрыдаться.
– Мерзавцы. Но я тоже не прячусь.
Джослин чувствовал гордость. Гордость и бессилие.
– Чудеса, – шмыгнула она носом. – Теперь мне страшно.
Ему тоже.
У ограды школы «Тойфелл» она оставила его, коротко чмокнув в щеку. В Америке можно было нарваться на штраф за french kiss[28]28
Французский поцелуй (англ.).
[Закрыть] на людях. Он впервые пожалел, что не находится с ней в Париже.
– Пока, Сверчок Джимини! – крикнула Дидо, направляясь к группе учениц.
Несмотря на еще влажный нос, она заметно взбодрилась. Или очень хорошо притворялась.
Автобус в обратном направлении еле тащился по пробкам 31-й улицы, так как весна выпустила в город всю свою фауну, и отнюдь не только типов в серых шляпах и пальто. Все же Джослину удалось явиться точно вовремя на рабочее место.
В Хаксо на двадцать втором этаже ждала группа: четыре юриста из адвокатской конторы «Томпсон, Андрасси, Джарвис & Боллбуш», чьи кабинеты располагались справа по коридору. Джослин уже научился различать некоторые лица в Хаксо-билдинг, хотя пятьдесят восемь этажей еще скрывали множество тайн.
– Hi, Джо! – поздоровался мистер Андрасси, сорокалетний мужчина, носивший (и с трудом выносивший) парик.
Часто мистер Андрасси, пользуясь тем, что был один в кабине (с Джослином, но лифтер не в счет), без стеснения приподнимал его и с наслаждением чесал голову, лишенную волосяного покрова.
Сегодня мистер Андрасси был не один. Парик крепко сидел на голове.
– Подпишите этот чек, – советовал он своему коллеге мистеру Боллбушу. – Оставьте мне черную работу, я сам впишу цифру и мое имя.
Мистер Джарвис, мужчина лет шестидесяти, которого Джослин однажды застал боксирующим с воображаемым противником перед зеркалом «Топаза», туманно проронил:
– Бог дает нам горести и трудности. Дьявол – бренди и French fries[29]29
Картофель фри (англ.).
[Закрыть].
Они вышли на первом этаже. Джослин успел помахать своей коллеге Слим, которая управляла лифтом № 3 (по имени «Рубин»). В проеме закрывающейся двери ее губы беззвучно выговорили: «Привет, Джо!»
Новый поток пассажиров взял штурмом кабину Джослина.
Восьмой. Двенадцатый. Тринадцатый. Двадцать первый. Потом прямиком на сорок третий. Рабочий день закончится в три, и он помчится отсиживать свои четыре часа на занятиях в Пенхалигон-колледже.
Нью-йоркские лифты не переставали его ошеломлять. Во Франции, как правило, надо было потянуть тяжелую решетку, которая отъезжала с оглушительным лязгом, и толкнуть скрипучие деревянные створки. Видимые провода вибрировали, как струны виолончели. Поднимаясь, можно было успеть поболтать с консьержкой, натиравшей пол на лестнице.
Здесь – ничего подобного. Кабина в Хаксо-билдинг едва слышно шипела, размером была в три раза больше ванной в «Джибуле» и комфортна до роскоши. Она походила на шикарную кондитерскую, с двумя скамейками, обитыми миндально-зеленой кожей (на которых регулярно разваливался мистер Стронджер, мастер педикюра с семнадцатого; он страдал от косточки на ноге), пышным ковром заманчивого лакричного цвета и почти богемским зеркалом.
Ее стены, атласно поблескивающие, как слоновая кость, предлагали вам две картины. Две возможности счастья в серебряных рамах: на одной вы участвовали в регате в Нантукете; на другой Ван Гог дарил вам свои ирисы. В центре коврового покрытия лежал маленький круглый коврик, которого, по необъяснимой причине, все избегали.
Алтея Хатчесон вышла из кафетерия на седьмом этаже. Она загасила сигарету (да, в кабине были и три пепельницы, все из оникса).
Сегодня на голове миссис Хатчесон красовалась шляпка из бархата и соломки, плоская, как камбала, украшенная мини-вуалеткой, которая не скрывала ее глаз, голубых, как у Елены Рубинштейн. Она каждый день меняла шляпки и работала на пятнадцатом в «Нью-Комет», где сочиняла рекламные слоганы для кукурузы в банках и мясных консервов, пластмассовых зонтиков, зажигалок с защитой от ветра и лака для ногтей.
– Кё понсе ву дё моу нуво шапо?[30]30
Как вам моя новая шляпа? (искаж. фр.)
[Закрыть] – с трудом выговорила она. Эту фразу она наверняка разучивала несколько часов.
– Никогда не видел ничего симпатичнее, – ответил он по-французски (и нажал кнопку 15). – Ставлю ужин с Кэри Грантом, если ваш голос так же красив, как ваши перья, то вы – Феникс наших дубрав.
Она на всякий случай прыснула, очень мало зная французский и совсем ничего о Лафонтене. Джослин оценил шляпку с усиленной эзотерической мимикой, подергивая себя за ухо.
– Нет, – заключил он.
– Нет? – переспросила миссис Хатчесон, готовая встревожиться.
– Нет. Не меняйте ни перышка. Эта bibi[31]31
Женская шляпка (фр.).
[Закрыть] превосходна.
Миссис Хатчесон повела носом, похожим на редиску формой, влажностью и цветом, и вышла из прибывшего по назначению лифта.
– Bon voyage![32]32
Счастливого пути (фр.).
[Закрыть] – бросила она, семеня по коридору напротив.
Джослин нажал кнопку, удерживающую двери открытыми. Он любовался ее быстрой походкой, хотя двигалась она почему-то медленно, и узкой юбкой, позволяющей ей только очень-очень-очень мелкие шажки.
Она скрылась. И тут он увидел Алисиного Кролика.
Он удержал дверь, оторопев. В Хаксо-билдинг Кролик появлялся только на этом этаже. На пятнадцатом. Странно, не правда ли? Джослин осторожно высунул одну ногу из кабины.
Обычно Кролик являлся ему с идеей или вертевшимся на языке словом. Или с образом, воспоминанием… Короче говоря, что-то знакомое, принесенное ветром с Дальнего Запада его подсознания, мелькало в голове так мимолетно, что мозг не мог его удержать. В точности как Алиса на берегу реки видела убегающего Белого Кролика.
Кролика придумала его мать для семейного пользования. Бруйяры единственные на свете могли видеть его, говорить с ним и о нем – о Кролике.
Джослин огляделся. Он видел только Кролика. Конторы, кабинеты, офисы сдерживали за закрытыми дверьми глухой гомон трудящегося человечества.
Где-то играли на пианино, ноты были приглушены стенами и тройной толщиной ковра. Табличка в холле указывала, что в Хаксо-билдинг среди тысячи видов деятельности есть и музыкальная школа, но Джослин еще не встречал ни учителей, ни учеников, их расписания не совпадали.
Кролик насмешливо помахал ему лапкой и скрылся за поворотом.
Опытные пальцы исполняли сонату К. 263 Скарлатти. Джослин хорошо знал эту сонату. В последний раз он играл ее в шале в Вермонте, в свою зимнюю эскападу с Дидо и Космо.
Но что этот музыкальный фрагмент должен был ему напомнить? Как он ни ломал голову, не мог понять, откуда взялся Кролик. Он помнил, как неустанно сражался со стаккато диминуэндо на пианино бабушки с дедушкой в Сент-Ильё, во время войны. Вой на…
При чем тут она? Он задумался. Кролик исчез, оставив ему эту загадку.
Лифт вызвали с шестнадцатого. Джослин вяло вернулся в кабину, и металлические двери заглушили Скарлатти с его пресловутой сонатой К. 263.
На площадке шестнадцатого мисс Шаумшлагер, секретарша патрона, раздраженно постукивала ногтем по круглому воротничку.
– Проблема с управлением, Джо?
– Нет, мисс Шаумшлагер. Я… я только видел, как по коридору бегал кролик.
Она искоса взглянула на него.
– Вы пьете, надеюсь, только пепси-колу?
Он весело и виновато вспомнил волшебный томатный сок, который разделил с Билли Холидэй однажды вечером в «Боп-Ча».
– Нет… еще кока-колу.
– Кролик, говорите?
– Весенние соблазны, мисс Шаумшлагер.
Девятый. Восьмой.
– Кролик или… э-э… крольчиха? – осведомилась она.
– Ни брюк, ни платья, ни даже купальника, так что с уверенностью не скажешь. Он был голый.
– Голый кролик? – повторила она, поморщившись.
На седьмом, где помещался ресторан самообслуживания, он обменял мисс Шаумшлагер на толчею машинисток, ассистентов и секретарей. На первом этаже его лифт открылся одновременно с лифтом Слим.
– Ну и лицо у тебя, – сказала она, пока людской хаос растекался по просторному холлу.
– Знаешь… про Кролика? Я снова его видел.
– Опять на пятнадцатом?
– Опять на пятнадцатом.
– Попроси морковку у Хильды в кухне. Это задобрит твоего грызуна, и он, может быть, расскажет тебе свои мемуары.
Он помчался на третий, где ждал мистер Альбадилья, местный пожарный.
– Hi, Джо! Как дела? Все еще влюблен? Меньше, чем вчера, и больше, чем завтра, а?
Он раскатисто рассмеялся и откусил кончик сигариллы.
– Мне звонят с двадцать девятого. Вероятно, кто-то не потушил окурок.
Джерри Альбадилья был отцом девяти детей и ждал десятого (может быть, и одиннадцатого, у него часто рождались близнецы). Это вкупе с сапогами пожарного придавало ему вид людоеда.
Секретарша патрона вновь появилась на седьмом, возвращаясь из ресторана с картонным стаканчиком чая в руке.
– Мисс Галлахер! – воскликнул людоед Альбадилья. – Какой у вас сегодня красивый воротничок.
– Не Галлахер. Шаумшлагер, – поправила она, отпив глоток. – Спасибо за комплимент, мистер Альбадилья.
Альбадилья подмигнул Джослину. Она носила только круглые воротнички, которые во Франции называют «Клодина».
– Это что-то значит? Ваша фамилия?
– Я не знаю, мистер Альбадилья, – ответила она, чуть зардевшись. – Она швейцарская.
Ей не хотелось, чтобы ее считали немкой. В конце концов, на дворе был 1949 год.
– Фанфарон, – прошептал Джослин, когда она вышла на шестнадцатом.
– Что?
– Шаумшлагер значит по-немецки «фанфарон».
– Фанфарон? Вау… Мисс Фанфарон, а?
Джерри Альбадилья громко заржал, суча ногами и хлопая себя по ляжкам, отчего кабина сотрясалась до двадцать девятого этажа.
7. Diamonds are girl’s best friend[33]33
Бриллианты – лучшие друзья девушек (англ.).
[Закрыть]
Они столкнулись в холле студии Эн-би-си, Пейдж – потому что пришла раньше, Шик – потому что опаздывала.
– Я не знала, что ты…
– Ты мне не говорила, что…
– Я иду что-нибудь съесть в кофешопе. У меня всего двадцать минут, – предупредила Пейдж.
– Хватит на листик латука. Даже с капелькой майонеза. Я умираю с голоду.
Они нашли свободную банкетку у большого окна, выходившего на статую Атланта перед Рокфеллер-центром.
– Я провела два часа в обществе тираннозавра в родах, утыканного булавками, – сказала Шик. – Фотосессия для «Дэйли-Бэби» с супер витаминизированной кашей. Пытка за сорок пять долларов с младенцем, которому вообще не нужны витамины.
– Что ты делаешь на фотографии?
Лицо Шик осунулось, макияж расплылся бурыми потеками под глазами.
– Я засовывала ему в рот ложки каши, а он выплевывал ее на меня и фотографа. Пришлось бежать под душ.
Они принялись за сандвичи с холодным ростбифом, которые когда-то заливали горчицей, кетчупом и соусом барбекю.
– А ты? – спросила Шик с полным ртом. – Ты никому не говорила, что работаешь на Эн-би-си, скрытница.
Покосившись на часы, Пейдж поспешила проглотить кусок.
– Я ничего не скрываю. Меня взяли час назад.
И добавила тихо, словно исповедуясь в грехе:
– Роль в сериале на радио.
– Фантастика! Это значит регулярный заработок много недель, детка. Если только ты не умрешь на первой серии.
Пейдж уставилась на сандвич, съеденный на три четверти, и по ее лицу можно было подумать, что он, в свою очередь, может ее укусить.
– От всей души надеюсь, что Эддисон не узнает мой голос на радио волнах.
– Я думала, что ты с ним больше не встречаешься.
– Я с ним больше не встречаюсь.
Она не сводила глаз с сандвича. Шик подумала, что он и вправду ее укусит.
– У него такое высокое понятие о профессии актера. Я бы ужасно его разочаровала.
– Но вы ведь больше не встречаетесь! Ты не будешь доедать?
Шик доела и сандвич Пейдж.
– Я не думала, что ты еще по нему сохнешь. Мне казалось, что тот молодой преподаватель из Актерской студии заставил тебя его забыть.
Проигнорировав упор на слове «молодой», Пейдж встала.
– Пойду принесу кофе.
Она пробралась сквозь толпу к стойке. Белокурая девушка, которую барменша только что обслужила, развернулась с подносом в руках и толкнула Пейдж, искавшую в кошельке мелочь.
– Извините… Боже милостивый, да это вы, Пейдж! Как я рада вас видеть…
Они регулярно встречались на прослушиваниях, часто бывали конкурентками на одну и ту же роль, но мисс Келли обрадовалась ей так, будто они были школьными подругами.
Между тем целый океан разделял шикарный квартал в Филадельфии, где мисс Грейс Келли растили няни и бонны, и Путнамс-Лэндинг, где Пейдж росла как трава с мамой и папой, которые гнали ячменный самогон в сарае.
Воздушная, пленительная, с ослепительной прозрачной кожей, со строго горизонтальными плечами над подносом, на котором она несла веселенький салат и стакан воды, мисс Келли была само совершенство.
– Репетируем телевизионную постановку к сегодняшнему вечеру, – сказала она, когда Пейдж осведомилась, каким ветром ее занесло сюда, в студию Эн-би-си. – Диалоги – это еще ничего, повсюду шпаргалки. Даже в компотнице под персиками. Но знать наизусть все передвижения, боже мой! Тысячи отметок на полу…
Она поставила поднос и стакан на столик напротив собора Святого Патрика в раме французского окна. Пейдж отодвинула в сторону забытую кем-то газету. Сгиб не давал разглядеть нижнюю часть портрета – угрюмый молодой человек с запавшими глазами – и подпись, от которой было видно лишь несколько букв: …рце в Монт…
Окропив салат капельками уксуса, мелкими, как роса, Грейс продолжала:
– Камеры будут снимать нас в прямом эфире и на публике. Без права на ошибку. Хотите посмотреть? – пригласила она радушно. – Сегодня мало зрителей, а нам нужны аплодисменты.
– Никак не могу. Через шестнадцать минут начинаю запись на радио.
– Поздравляю! Реклама?
– Сериал.
…рце в Монт…? Пейдж ненавидела загадки. Она перевернула газету и прочла заголовок: Скоро у Монако будет новый принц. Будущий правитель Ренье III в своем дворце в Монте-Карло. Она представила себе какого-нибудь Эддисона де Витта в казино на Ривьере…
– Реклама, похоже, работает на вас, Грейс. Вы во всех журналах, и я видела вас в новостях, в кино, в вашем последнем fashion film[34]34
Модный фильм (англ.), имеется в виду рекламный ролик.
[Закрыть].
– Fashion Honeymoon?[35]35
Модный медовый месяц (англ.).
[Закрыть] Новобрачные на Бермудах? С моей стрижкой под мальчика? Фу. Снимали на Лонг-Айленде… А я-то надеялась побывать на островах!
Пейдж скользнула мечтательным взглядом по газете.
– Монте-Карло, Канны, Французская Ривьера… Нам и правда тренируют воображение.
Грейс рассмеялась, не взглянув на ненужную газету, решительно смяла ее и столь же изящным, сколь и точным броском отправила в корзину.
– Ваши костюмы в Fashion Honeymoon один другого восхитительнее, и вы были ангелом с короткими волосами, – продолжала Пейдж. – А теперь телевидение… Вы бросили театр?
Грейс выдержала паузу, чтобы опустить монетку в музыкальный автомат. Ее изысканный ноготок выбрал Mañana[36]36
Завтра (исп.).
[Закрыть] Пегги Ли.
– Это театр бросил меня! – вздохнула она, смеясь. – И ведь не потому, что я не коллекционирую прослушивания. А как вы?
– То же самое, – уклонилась Пейдж. – Моя подруга Фелисити ждет меня там. Рада была снова увидеться. Удачи.
– Кто эта блондинистая фифочка? – поинтересовалась Шик с подковыркой и ноткой зависти, когда Пейдж вернулась с кофе. – Я уверена, что где-то ее видела.
– «Редбук». «Вуманс Мансли». «Лук»…[37]37
Американские журналы.
[Закрыть] Ее зовут Грейс Келли.
– А, ясно! Наш пострел везде поспел. Снотворная мордашка девушки по соседству. Все равно, я бы так хотела попасть в fashion films… Тебе платят восемьсот долларов за кукольный обед на Бермудах в платьях и с прическами королевы. А я получаю семьдесят в год за «Дэйлиз Дог». Чем эта карамелька лучше меня?
– Она похожа на американский идеал, которым ты никогда не будешь, Шик. Ты не карамелька. Ты… Несмотря на свой голосок-колокольчик, она выйдет в звезды, это уж как пить дать.
– Угу. В этом восхитительном квадратном подбородке решимости как в танковой дивизии вермахта. Ты заметила, какая вереница рубинчиков журчит на ее браслете? Я да. О, еще как да.
Пейдж не обратила никакого внимания на журчащие рубинчики.
– Я не мечтаю ни о ее белокурых волосах, ни о ее подбородке, ни об ее осанке принцессы, – продолжала Шик. – Только о ее браслете. Она сама себе его позволила? Или ей подарил мужчина? Хотела бы я знать.
– Фиалки? – предложила старушка, устроившаяся на соседней банкетке.
Ни Пейдж, ни Шик не заметили, как она села. Она приподняла шарф в зеленых ракушках, которым была накрыта ее корзина с цветами, напевая не в лад с музыкальным автоматом:
Улыбаясь с доброй насмешкой, Пейдж купила букетик и преподнесла его Шик.
– Пока не хлынул поток бриллиантов, рубинов, топазов…
Тронутая сильнее, чем готова была признать, Шик приколола фиалки к воротнику.
– Спасибо, детка, ты просто прелесть… Но, в конце концов, ты-то получила орхидеи, – добавила она почти невольно.
– Я отдала бы все орхидеи мира за звонок от Эддисона, – тихо сказала Пейдж.
Шик задумчиво погладила букетик. Да, верно, она не получила орхидей. Зато звонок она получила! Уайти ей позвонил! Ни за что на свете она не променяла бы этот звонок ни на какие орхидеи.
Шик тронула ее за руку. Она могла позволить себе быть великодушной.
– Ты слишком робкая, Пейдж. Если он тебе нужен, твой Эддисон, бегай за ним, схвати его за шиворот и не выпускай.
Пейдж засмеялась, с тем же успехом она могла бы пожать плечами.
– Это не прокатит. Не с Эддисоном Де Виттом.
Старушка с фиалками покачивала шляпкой в такт музыке, потягивая вермут с черносмородиновым ликером.
– В сущности, лучше всего сейчас тебе подходит слово… грустная. Ты гордишься своей грустью, Шик. Нет, не отрицай, не притворяйся. Не со мной.
Шик похлопала ресницами. Она ухватила кубик сахара большим и указательным пальцами, подержала его на весу над своим кофе. Подумала и отложила. Она выпьет горького.
– Я подсела на контрастный душ, – признала она. – Сегодня утром вода чудесным образом стала горячей. В последние недели это был… лед.
Улыбка ее стала кривой.
– А ведь я любила только душистые ванны комнатной температуры.
– Как правило, контрастный душ – это ты, – сказала Пейдж. – Ты окатываешь мужчин то жаром, то холодом.
– Ты хочешь сказать, что я пожинаю то, что заслужила?
– Конечно, нет. Это так, вот и все.
– А у тебя с Эддисоном тоже так?
Она не смогла удержаться.
– И у меня с Эддисоном, – согласилась Пейдж. – А теперь мне пора. До вечера?
Шик проводила ее глазами. До вечера, да. Она сегодня свободна. И завтра вечером тоже свободна. Но послезавтра… послезавтра… о, послезавтра…
Она выпила кофе, закрыв глаза. Он не был горьким.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
