Текст книги "Немцы в России. Мятежный род Баллодов между немцами, евреями и русскими"

Оглядываясь назад на то далекое время, следует признать, что Давыд Баллод принес страдания, но и большую пользу латышскому народу. Наряду с устройством православных храмов открывались приходские школы. Например, в истории ляудонской средней школы упоминается, что в 1870 году (т. е. 6 лет спустя после смерти Давыда Баллода) православную приходскую школу посещало около 90 детей, в то время как лютеранскую волостную – только 11. Приходские школы строились при всех православных церквах. Еще важнее, была основана Рижская духовная семинария, где учились не только будущие священники. В ее стенах можно было получить среднее образование, обучали там и латышскому языку.

Православная семинария стала первым учебным заведением и Петра Баллода. Поминал ли он ее добрым словом? Этого мы не знаем. Никаких воспоминаний о детстве и юности Баллод не оставил. Все, что мы о нем читали, связано с Петербургом и Сибирью.

Не исключено, что неудачу православного движения в Латвии воспитанники Рижской семинарии обсуждали и переживали раньше, чем в народе. И не случайно. Русское духовенство свысока глядело на священников и семинаристов – выходцев из коренного, «природного» населения. Эта надменность зиждилась не столько на почве национальной, сколько на том, что русские священники, а также их дети и родня буквально заполняли Рижскую епархию, где жизнь казалась им слаще, чем в российской глубинке. Хотели даже закрыть семинарию, эту мысль активно поддерживали остзейцы. В архиве сохранился написанный в 1852 году коллективный протест семи преподавателей латышского происхождения против замышлявшегося перевода семинарии во Псков. Надо полагать, что борьба против существования семинарии началась с первых дней ее основания, а может быть и раньше.

Изменения в семинарии, касающиеся приема латышей, наступили после поездки графа Бобринского в 1864 году по Лифляндии, когда гласность получили сведения о провале православного движения. Точнее, затем в 1865 году ревизию семинарии провел ректор Петербургской академии Иоанн. Он пользовался справкой ректора Рижской духовной семинарии архимандрита Ефрема от 31 декабря 1865 года об успехах семинарии с момента ее основания в 1846 году. Полный курс семинарии кончили 30 русских, 16 эстов и 25 латышей, в настоящее время обучаются 125 воспитанников, в том числе на шестом, последнем, – 9 человек, из них двое латышей, а в первом – 22 человека, все русские. Немецкая партия добилась своего – латыши перестали отдавать своих детей в православную семинарию.

Иоанн указал на необходимость «приближения обучения к местным нуждам», считал важным «усилить преподавание языков латышского и эстонского», отметил, что их «подавляет немецкий; в разговорах и даже переводах знание этих языков слабее немецкого»[40]40
  Пятидесятилетний юбилей Рижской духовной семинарии (1851–1901), Рига, 1902, с. 5.


[Закрыть]. Иоанн рекомендовал «допустить по-прежнему прием в семинарию природных латышей и эстов в известном, определенном и довольно значительном количестве».

Но уже было поздно. По крайней мере, многое было упущено. Остзейцы переориентировались и вместо того, чтобы игнорировать туземных юношей, рвущихся к знаниям и склонных к духовному званию, стали их поощрять. Во второй половине XIX века появились первые пасторы из латышей и их руками остзейцы повели борьбу с православием.

Архивные материалы, связанные с празднованием 50-летия Рижской православной семинарии в 1901 году, позволяют судить о том духе, который с самого начала царил в ее стенах. В нем отразился неколебимый дух империи, для которой полвека – небольшой период. Самое яркое свидетельство высокомерия русского духовенства оставил писатель Н. С. Лесков[41]41
  «Исторический вестник», 1893, том 14, № 11.


[Закрыть]:

«Преосвященный Платон был недоволен «набором» духовенства из туземцев: люди эти, выросшие среди немцев, отличались от духовных «русской натуры» (…) В 1857 году он написал в синод, что «необходимо сократить набор воспитанников в Рижскую семинарию из местных крестьянских детей – ибо они сохраняют в себе грубость и наклонность к порокам, свойственным латышам и эстам». Представление… встретило, однако, поддержку, и с 1859 по 1867 год… в Рижскую семинарию повалил люд излишний, не нашедший дела в других епархиях, не знакомый с языками и жизнью Остзейского края, не потрудившийся в новом крае отрешиться от нежелательных особенностей своего быта, образовавшихся при неблагоприятных условиях жизни русского духовенства (…) Эти поповские выкормки навязывались быть духовными вождями людей, языка которых они не знали (…) Они скоро совсем оттолкнули прихожан разными пороками».

Лесков осуждает как генерал-губернатора Суворова, который, поддерживая светскую немецкую власть, разорял лифляндских крестьян, так и архиепископа Платона, лишившего их душевного спокойствия.

Роль Рижской православной духовной семинарии в латышской культуре до сих пор мало исследована и не оценена по достоинству. Осталась неоцененной по достоинству ее роль в национальном пробуждении.

Давыд Баллод является ярчайшей личностью в латышской истории середины XIX века. К сожалению, в силу многих причин для имени Давыда Баллода практически не оказалось места в латышской культуре. Похвалу в его адрес удалось найти только у латышского публициста А. Биркерта: «Пepexoд Баллода в православие есть событие исторического значения, так как его примеру последовали тысячи, порождая исторические осложнения, которые принадлежат к наиболее значительным в этот период. Д. Баллод был первым латышским интеллигентом, который имел ориентацию на Россию и, используя государственный аппарат, боролся за духовное и материальное благополучие своего народа»[42]42
  A.Birkerts. Kopoti raksti, 9.sej., Riga, 1928, 196.lapp.


[Закрыть].

Смерть Давыда Баллода в 1864 году подвела черту под очень своеобразным народным движением в Латвии. Это движение имело два крайне существенных следствия. Первое и весьма неприятное для судеб латышского народа, – появление людей, жаждущих переселения: православные крестьяне могли надеяться на улучшение своего положения только при уходе из родных мест. Второе следствие – положительного свойства, это опыт борьбы за освобождение от многовекового немецкого ига, грозившего латышам вырождением, полной ассимиляцией.

Своеобразие рассматриваемого движения заключалось в средстве борьбы с немецким господством – им стала опора на государственный аппарат Российской империи, а точнее, на официальную, государственную религию – православие. Жизнь показала, что этот путь был ошибочным. Но ведь православием самодержавие не исчерпывалось. Можно было бороться за суды, школы, полицию, газеты – все эти институты также находились в сфере влияния остзейства.

«Суды! Так ведь мы и дороги не ведали в высшие судебные инстанции, и если уж случалось бывать там, то не по собственной воле, а связанными и в сопровождении охраны. Обращаться в суд означало жаловаться на помещика самому помещику. Лучше уж сразу лечь ничком. Получи пятнадцать палок, уплати 15 копеек серебром, поцелуй руку – и кончено дело, впредь станешь умнее, будешь держать язык за зубами», – с горечью писал Индрикис Страумите.

За суд праведный еще предстояло бороться – за такой суд, куда крестьянин мог бы обращаться за правдой, будучи уверенным, что правду найдет. Борьба тяжелая, но для формирования национального самоуважения необходимая. Противником в этой схватке вновь было прибалтийское немечество, а естественными союзниками – антинемецкие, то есть в русском духе настроенные круги. То же касается школ, газет и т. п.

Политическими особенностями ситуации в Прибалтийском крае обусловлен и следующий всплеск народного движения – движение младолатышей. На сцену общественной жизни вышли первые представители национальной интеллигенции, в основном учителя и чиновники. Сегодня деятельность старшего поколения младолатышей мы классифицируем как национально-освободительное движение. В его основе лежал, конечно же, земельный, то есть аграрный, вопрос. Смысл движения за переход в православие тоже состоял в борьбе за земельные права. Давид Баллод представлял интересы мелких землевладельцев. Когда крестьяне поняли, что цели перекрещения достигнуты не будут, они от него отвернулись. И не будь закона, запрещавшего крестьянам свободно отступаться от веры, особых последствий движение за переход в православие не имело бы (и не появились бы люди без родины).

Переход лифляндских крестьян в православие подробно описан в немецкой теологической литературе, где анализируются корни этого крупнейшего поражения лютеранства. Дерптский теолог профессор Теодор Харнак[43]43
  Harnack T. Die lutherischen Kirche Livlands und die Herrnhuter Brüder-gemeine, Erlangen, 1860.


[Закрыть] (1817, С.-Петербург, – 1889, Дерпт) написал подробную историю лютеранской церкви в противостоянии гернгутерам братских общин и православию, а теолог мировой известности Готлиб Харлес (1806–1879)[44]44
  Harless A. Geschichtsbilder aus der luterischen Kirche Livlands, Leipzig, 1971.


[Закрыть] изложил детали перехода в православие.

2.4. Борьба «партий» за Остзейский край

«Остзейский край» – Прибалтийский край – включал в себя три губернии – Лифляндию, Эстляндию и Курляндию, которые были объединены в отдельное генерал-губернаторство Российской империи. В этом крае существовал «особый режим», отличный от системы общероссийской государственности и характеризовавшийся господством немецкого языка, лютеранства, особым сводом законов, судопроизводством, управлением и т. д. Даже официальным языком в Прибалтийском крае был признан немецкий, и переписка губернских учреждений с коллегиями велась обычно на немецком языке. Лютеранская церковь и школа превратились в часть сословной организации дворянства, а пастор обязан был помогать вотчинной полиции в установлении личности беглых крепостных. Только в пределах городской черты Ревеля кончалась власть барона, но там господствовал магистрат – городское дворянство. Все это делало край, по выражению славянофила И. С. Аксакова, «музеем исторических редкостей социального и общественного устройства».

В своих «Письмах из Риги» Ю. Ф. Самарин первым обратил внимание на то, что рыцарство и магистрат городов как подданные России более не правомочны вступать в договорные отношения с царем – носителем государственного суверенитета, следовательно, договоры 1710 года надо рассматривать теперь как обыкновенные жалованные грамоты, юридическая сила которых зависит от волеизъявления монарха: все привилегии имели законную силу лишь до тех пор, пока они признавались русскими царями. Такая постановка вопроса вызвала напряженную борьбу за и против остзейских привилегий, которые в правовом отношении обоснованы актами 1710–1712 годов. Остзейские политические деятели, историки и правоведы, отстаивая договорный характер капитуляций 1710 года с последующим подтверждением их Петром I, делали вывод, что русское правительство не правомочно их расторгнуть односторонним актом без согласия магистратов Риги и Ревеля и не может осуществить реформы, затрагивающие остзейские привилегии. До появления книги Ю. Ф. Самарина «Окраины России» привилегии лифляндского дворянства считались закрепленными двухсторонними договорами 1710 года после шведской капитуляции[45]45
  Немцы в истории России. 1652–1917 www.alexanderyakovlev.org/ fond/issues/62154
  Жалованная грамота Петра I Лифляндскому дворянству 29.09.1710
  Мы, Петр Первый, Божиею милостию, Царь и Император Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая.
  Объявляем чрез сие, что понеже Нам благородное Рыцарство и Земство Княжества Лифляндского, со всею тою Провинциею, по Божию милостивому управлению, Нашим справедливым и победоносным оружием, по капитуляции от Нас прежде позволенной, Нам сдались и подданными учинились, и Нам и Нашим законным Наследникам торжественную присягу в верности учинили и потом чрез Нашего любезноверного Тайного Советника Барона фон Левенвальда всеподданнейше просили, дабы Мы, все их древние и по сие время благоприобретенные и содержанные привилегии, особливо же привилегию Сигизмунда Августа, данную в Вильде 1561 года, рыцарские права, статуты, вольности и принадлежности, праведные владения, и как имеющие, так и у них неправедно отнятые собственности, им и их наследникам милостиво подтвердили и отдать повелели. Того ради приемля в милостивейшее рассуждение, что помянутое Рыцарство и Земство Княжества Лифляндского, прежним Государям к великой Их пользе и к своей вечной славе, всегда усердную верность и добрые услуги оказывали, и Нам и Нашим законным Наследникам оные также при всяких случаях оказывать и долг верных подданных всегда честию сохранять, по силе помянутой присяги, верно обещали, Мы справедливо рассудили, на их покорнейшее справедливое прошение Императорскою милостию позволить, дабы тем помянутое Рыцарство и Земство и оных потомство таким образом толь паче побуждены были присяжную подданническую верность, усердными добрыми услугами и по требованию времени и кровию и животом своим утвердить, чрез сие помянутому верному Нашему Рыцарству и Земству в Лифляндии и их наследникам все их напред сего благоприобретенные привилегии, с которыми Нам уже поддались, а особливо привилегию Сигизмунда Августа, данную в Вильде 1561 года, статуты, рыцарские права, вольности, принадлежности (елико оные к нынешнему Правительству и времени приличаются) праведные владения и собственности, как те, которыми они действительно владеют и пользуются, так и оные, на которые они от своих предков по своим правам и принадлежностям притязание имеют, за Нас и за Наших законных Наследников, сим и силою сего Милостивейше подтверждаем и укрепляем и обещаем, что они и их наследники, как прямо и справедливо есть, при всем том совершенно и непрестанно содержаны и охранены будут; однакож Наше и Наших Государств Высочество и права предоставляя без предосуждения и вреда, по чему все и каждые поступати и содержать имеют, яко же Мы, Нашим высоким и нижним в тех местах команду имеющим и тем, которые Нам послушанием и присягою обязаны, чрез сие именно повелеваем, дабы они Нашему верному Рыцарству и Земству в Лифляндии противу их привилегий, прав Рыцарских, статутов, вольностей и принадлежностей никакого помешательства или предосуждения не чинили и чинить не допущали, но паче бы они, где случай востребовать может, их в том обороняли и охраняли. Подлинное сие Мы, к вящему безопасению и содержанию, собственноручно подписали, и Нашею Императорскою печатью укрепить повелели. – ПСЗРИ. Собр. 1. Т. IV. С. 575–577.


[Закрыть].

В «Письмах из Риги» Самарин указывал, что задача заключается в поднятии и укреплении тех общественных элементов, которые дружественно расположены к основному населению государства, а такими элементами в Прибалтийском крае являются латыши и эсты, которые должны быть освобождены от немецкого влияния. Но «Письма из Риги», как известно, распространения не получили, и только через 20 лет, с появлением первого выпуска «Окраин России» Самарина (1868, Берлин), остзейский вопрос стал наиболее обсуждаемым вопросом в российской прессе. И не только – остзейских немцев активно поддерживала пресса Германии (точнее, Пруссии, как в то время называлась страна). Как метко замечает философ Ф. Гиренок[46]46
  Гиренок Ф. Патология русского ума. Картография дословности. М.: Аграф. – 1998. www.phys.msu.ru/rus/about/sovphys/ISSUES– 2007/1(54)– 2007/54– 12/


[Закрыть]:

«Интересно провести параллели между судьбой немецкого философа Фихте (о нем еще мы будем говорить) и русского философа Самарина. Но если «Речи к немецкой нации» Фихте создали национальное сознание немцев, то «Письма из Риги» не стали речью к русской нации[47]47
  Заметим, что у этих двух великих людей – Фихте и Самарина – были разные исторические предпосылки. Фихте писал в условиях поражения германских княжеств от Наполеона, германский дух требовал поддержки, и слова философа в ту пору нашли горячий отклик. Россия же во время юного Самарина не была готова к борьбе за укрепление империи, унизительная Крымская война была еще впереди.


[Закрыть]. Они привели к движению два десятка человек в Москве и Петербурге, и на этом все закончилось. «Письма из Риги» существуют только как факт литературы. Чтобы не стать немцем, Самарин бросил пить. Отрастил себе бороду и тем самым выразил протест против порабощения имперского народа окраинными племенами. Конечно, это мужественный шаг. По указу царя дворянам запретили носить бороду, считая это подражанием Западу и неуважением к русской одежде. Бородатый дворянин должен был явиться в полицию и дать подписку о сбритии бороды. Самарин носил бороду до смерти». Все же «Письма» Ю. Самарина имели некоторые последствия: Законом 1850 г. Николай I обязал всех служащих в остзейских провинциях знать русский язык. Однако реализация этого закона отложилась. Лет на тридцать.

В 60-е годы активными сторонниками русификации края выступили младолатыши, прежде всего Х. Валдемар. Основным свидетельством направления мысли является меморандум Х. Валдемара[48]48
  Latvijas vēstures avoti. V. Sēj. Dokumenti раг tautas atmodas laikmetu 1856–1867. Rīgа, 1939, 156–223. Полный текст хранится в отделе рукописей Гocyдaрственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ф. 208, д. 32). См. также: Духанов М. М. Новые материалы о меморандуме Кришьяна Валдемара. – Вопросы историографии Латвийской ССР. Рига, 1967.


[Закрыть], представленный в 1862 году министру народного просвещения Л. В. Головнину. Это обширный документ на 103 страницах немецкого рукописного текста, целая программа русификации Прибалтийского края, венец творчества Х. Валдемара, умнейшего среди латышей в XIX веке. Заметим, что в историографии Латвии эту сторону его деятельности пытаются умалчивать или, по крайней мере, затушевать. Сам же Валдемар этим гордился, в 1888 году, на исходе жизни, писал, что «25 лет работал на русификацию латышей». (Сегодня об этом «заблуждении» Валдемара вообще вспоминать не принято. Не принято вспоминать и о прорусской ориентации издаваемой им в 1862–1865 гг. в Петербурге на латышском языке газеты «Peterburgas Avizes», закрытия которой добились остзейцы, а самого Валдемара пытались сослать в Сибирь.)

В меморандуме обоснована необходимость реформ в балтийских губерниях. Прежде всего Валдемар выступил с инициативой распространения аграрной реформы 1861 года и на Лифляндию и обосновывал это весьма обстоятельно, указывая на интересы России в Прибалтийском крае, в том числе не только внутригосударственные интересы развития мореходства, но и на международную обстановку – на ожидаемое объединение Германии, что должно породить новые вызовы в будущем. Предупреждал о возможном кровопролитии в будущем, когда оба народа – латыши и эсты – увидят, что крестьяне в других провинциях России живут лучше. Тут Валдемар выступал пророком, но в 1862 году об этом говорить было рано. Власти Петербурга еще не были готовы «ущемлять привилегии» остзейцев.

Основные предложения и практические шаги Валдемара касаются образования. Он решил взять в союзники русский язык и Российскую империю! Он издал в России книгу «Об учебных заведениях Прибалтийского края в отношении к русскому языку», сам подготовил и издал русско-латышский словарь. Призывал российские власти открывать в Балтии русские начальные школы и гимназии, вводить стипендии для молодых способных латышей, обучавшихся на русском языке, переводить на латышский язык книги русских писателей и научно-популярную литературу. Он уверял, что «большая часть латышского и эстского народонаселения готова с величайшею охотою изучать русский язык и часто жалуются на то, что… нет ни одной школы, в которой можно было бы выучиться русскому языку».

Валдемар призывал латышей отправлять своих детей на учебу в русские университеты, что позволит им впоследствии вытеснить немцев с административных постов, будет способствовать развитию региона в интересах латышей. Валдемар мыслил по-государственному: «Огромная железнодорожная сеть в скором времени доставит на наше побережье продукты обширного развивающегося государства и сделает их доступными Западной Европе и Северной Америке».

И вот наиболее удачная мысль Валдемара – развитие мореходства и судостроения. «Море – это самая лучшая почва для обработки при наличии нужных способностей и навыков, так как именно оно сможет принести свет и свободу», – писал Валдемар.

Предложения по мореходству, благодаря поддержке великого князя Константина Николаевича, были претворены в жизнь: к середине 1870-х годов в России было открыто 29 мореходных училищ, восемь из них в Курляндии.

Валдемар призывал к реформам на селе, выступал за создание крупных хозяйств. Согласно его концепции в латышской деревне должны существовать три типа взаимосвязанных хозяйств. Первый тип составляли крупные хозяйства размером от 1000 до 100 тысяч пурных мест (одно пурное место равнялось 1/3 гектара), второй тип – средние хозяйства от 60 до 300 пурных мест (то есть от 20 до 1000 гектар) и третий – мелкие, равные от 1 до 10 пурных мест (0,3–3 гектара). Причем владельцы третьего типа могли являться потенциальной рабочей силой для крупных и средних хозяйств.

Практические эксперименты по сельскому хозяйству кончились для Валдемара роковым образом. Он попытался создать колонию латышей в Новгородской губернии. Дело началось с того, что в Новгородскую губернию (об этом есть распоряжение Валуева) выслали трех курляндских крестьян-бунтарей (из Дундаги, из родных мест Валдемара). Тем самым у него тут появились свои представители. В 1863 году Валдемар приобретает 500 десятин (150 гектаров) земли в Новгородской губернии и продает их переселенцам по 15 рублей за десятину. При этом он изначально рассчитывал лишь на тех крестьян, которые были способны вложить в переселение от 1000 до 1500 рублей. Однако число желающих переселиться было настолько велико, что в 1865 году Валдемар был вынужден купить еще 5600 десятин земли, приобретя деревни Дерево и Ульяново. Однако и этого оказалось мало. Из Остзейского края в Россию прибыло слишком много народу, подогреваемого слухами о бесплатной раздаче земель. Земельные наделы смогли приобрести далеко не все, да и денег у них на покупку земли не было.

В итоге разразился скандал: бедные крестьяне добрались до Петербурга, толпились на набережной Невы у Зимнего дворца. Это было в дни каких-то празднеств. Дело дошло до петербургского генерал-губернатора А. А. Суворова: он приказал крестьян сажать в лодки и отправлять домой. Тем самым Валдемар стал опасным не только для остзейцев.

Заглянем в архивные документы[49]49
  Latvijas vēstures avoti. V. Sēj. Dokumenti раг tautas atmodas laikmetu 1856–1867. Rīgа, 1939, 156–223. lpp.


[Закрыть]. 25 марта 1865 года остзейский генерал-губернатор Шувалов жалуется министру внутренних дел Валуеву и просит отгородить Валдемара от «…непосредственного сообщения с народом и достичь этого, мне кажется, успешнее всего можно административным образом. Привлекать Валдемара к суду неудобно: выше уже замечено, что он всем действиям своим придает такую внешность, которая в известной мере может отклонять обвинение… Поэтому желая отрезать зло в своем корне, я, на первый раз, полагал бы необходимым: вызвать Валдемара в III отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии для того, чтобы…

2. Взять у него подписку в том, что он прекратит всякие сношения, прямые или косвенные, с крестьянским населением Остзейского края и что со всеми предположениями и домогательствами, касающимися здешних губерний, он будет обращаться к Прибалтийскому генерал-губернатору, который по своему усмотрению даст им надлежащее направление.

3. Объявить ему, что если будет обнаружено какое-либо участие с его стороны в делах, подобных изложенным выше, то его немедленно вышлют на жительство в одну из отдаленных губерний России, до окончательного разрешения здесь крестьянского вопроса…

В заключение имею честь покорно просить Ваше Высокопревосходительство обратить внимание на то, что Валдемар, сам происходящий из сословия остзейских крестьян, сумел в продолжение нескольких лет приобрести такое влияние на многочисленное народонаселение, что теперь Правительству приходится бороться с ним для сохранения общественного спокойствия».

7 апреля 1865 года последовал ответ, что в связи с «продолжающимися волнениями между крестьянами из латышей Курляндской губернии, имею честь Вас, Милостивый Государь, уведомить, что основатель существующего в Санкт-Петербурге так называемого общества «Юное Латышество» коллежский секретарь Валдемар был вызываем в 3 отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, где от него отобрана подписка об обязательстве его не иметь никаких сношений с жителями латышского племени в Прибалтийском крае».

Так бесславно кончилась деятельность Валдемара по переселению безземельных латышей. К тому же он еще залез в долги – на грандиозную по тем временам сумму в 7000 руб., из-за которых пришлось жить в бедности долгие годы. Остзейцы ликовали.

Но остзейцам все же не до конца удалось расправиться с вождем младолатышей. Кто его уберег от ссылки в Сибирь? Об этом недавно поведал латвийский славист Борис Инфантьев[50]50
  Инфантьев Б. Ф. Кришьян Валдемар и остзейский вопрос//Труды семинара SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS. shh.neolain.lv/seminar23/ alm5.infvold.htm


[Закрыть], глубокий знаток русской культуры, из потомственных староверов:

«Выход из создавшегося трагического положения Валдемар нашел прежде всего в том, что стал действительным членом Императорского географического общества. Но не сам факт поступления в Географическое общество оказался спасительным и судьбоносным, а трехкратное блестящее и бескомпромиссное выступление по этому поводу широко известного и влиятельного панслависта и славянофила, председателя Этнографического отделения общества, профессора Петербургского университета Владимира Ломанского, призывавшего российскую общественность и науку обратить сугубое внимание на необходимость положить предел господствовавшему тогда и в Западной Европе, и в Турции, и в Остзейском крае угнетению славян и близко родственных к ним латышей. Эти статьи, перепечатываемые из газеты в газету и в Петербурге, и в Москве, и в влиятельном центре славянофилизма Вильне (здесь защита литовцев была направлена против их ополячивания). Это-то и доставило Валдемару новые возможности борьбы с остзейским «рыцарством» как сотруднику самой влиятельной в эти годы в России газеты, перед которой дрожали министры и сенаторы».

Каков итог деятельности младолатышей? Прибалтийским немцам удалось вогнать в отчаяние принявших православие крестьян. Это же удалось им и в отношении первого поколения младолатышей, которые ориентировались на Россию. Сегодняшний историк М. М. Духанов пишет[51]51
  Духанов М. М. Остзейцы, Рига, 1978.


[Закрыть]:

«Остзейцы были постоянно нацелены на то, чтобы при поддержке консервативных кругов Петербурга искоренить национальное движение, и эту свою нацеленность они воплощали в непрерывной и беспощадной борьбе. Осуществление репрессий находилось в руках администрации. Однако остзейцы инспирировали гонения и были их движущей силой».