Текст книги "Глубина: Прыгун"

Она пожала плечами.

– Привет, Принц, – ответила она, стараясь придать голосу слегка насмешливый тон. – Идешь в школу?

– Не совсем, – он покачал головой.

– Неудивительно, – усмехнулась Пин. – Наверняка образование тебя не касается, раз ты стер себя из всех реестров.

Он засмеялся, что застигло ее врасплох и едва не сбило с толку, но, несмотря на это, она решила пойти дальше. Они стояли у большой насыпи, школьный барак находился метрах в двухстах. Пин решила, что не станет замедлять шаг, проходя мимо парня, но он внезапно попытался схватить ее за руку, и она попятилась.

– Я хотел тебе кое-что показать, – сказал он. – Если ты не против. Это недалеко, – добавил он, видя, что она молча смотрит на него. – Всего в нескольких метрах, – улыбнулся он. – Ну, идем, Вайз. Будет забавно.

Пин решительно последовала за ним, словно хотела скрыть прежнюю неуверенность. Он двигался быстро и ловко, не задевая ни единой ветки. Они поднялись почти на вершину тянувшейся на километр насыпи, внизу образовывавшей широкую дорожку, по которой они шли до этого. А потом, когда они уже оказались наверху, Принц начал быстро спускаться вниз, на другую сторону насыпи.

В какой-то момент Пинслип пошатнулась и едва не упала, но в последний миг схватилась за трухлявый корень, удержавшись, чтобы не вскрикнуть, – почему-то ей показалось, что именно так поступила бы ее мать. Не так ли она погибла? Молча? Пин не сомневалась, что именно так.

– Он упал, – сказал Арсид. Отпустив корень, Пин сошла ниже. Из земли торчал ракушечный валун, как называли особенные скалы, напоминавшие формой раковины терранских моллюсков. От остальных этот камень отличали покрывавшие его красные брызги, отчетливо видимые в струйках евромского тумана.

Тело Клаба – ибо она чувствовала, что это наверняка всегда крутившийся поблизости от нее Мурд, – лежало частью на скале, частью на серой земле, с неестественно вывернутой головой и вытаращенными в ужасе глазами, уставившимися в серо-голубое небо планеты, уже постепенно клонившееся к Закатной поре. Арсид присел возле трупа, с интересом вглядываясь в лицо.

– Интересно, – проговорил он, и от одного этого слова Пин пробрало холодом. – Наверняка он просто упал, – повторил он. – Смотри, у него глаза совсем остекленели. Интересно.

Пинслип не могла сдвинуться с места. Смерть Клаба, его придавленное вечностью неподвижное и пустое тело – все это повергло ее в необъяснимый ужас, сковав параличом. Она никогда прежде не видела мертвецов, но теперь увидела его во всем смертельном кошмаре, словно перед ней сорвали некий невидимый занавес.

Какое-то мгновение она чувствовала себя так же, как тогда, когда няня впервые рассказала ей сказку про Бледного короля и его кошмарные корабли, утаскивавшие людей в черную дыру где-то глубоко в ядре Выжженной Галактики. Арсид взглянул на нее, подперев подбородок ладонью и все еще склонившись над Мурдом.

– Ты очень красивая, Вайз, – сказал он, и, похоже, именно эти его слова заставили ее вскочить и броситься бежать обратно вверх по насыпи, не желая слышать, что он еще скажет, не желая ничего знать, хотя она чувствовала, что голос его все равно ее настигнет, и тогда она начнет кричать. – Намного красивее, чем он.

Несколько дней спустя отец, явно раздосадованный упрямством дочери, прислал к ней Филипа Гарма, исследователя евромской фауны. Пин ждала его в своей комнате, которую ей не хотелось покидать даже после разговора с главным психологом поселения, костлявой и докучливой Фебой Вильямс, постоянно задававшей ей одни и те же вопросы насчет случившегося с Клабом Мурдом.

Сперва Пин отвечала ей мертвым, прерывающимся голосом, но, поняв, что психолога не интересуют факты, впала в некое подобие апатии. В конце концов она довольно оскорбительно обозвала ее «продолжением „ПсихоЦифра“», и на этом визит закончился. С Филипом все было иначе.

Старый биолог поначалу стонал и бродил по всей комнате, прежде чем с явным трудом присел на край ее кровати. Он не сводил с нее своих водянистых глаз, пока она наконец не отвернулась от окна и не посмотрела на него – маленького иссохшего карлика, чью жизнь, похоже, поддерживал лишь персональ.

– Пинслип, – прохрипел Гарм, – может, тебе известно, на чем основано сканирование почвы? – Она медленно покачала головой. Ученый усмехнулся, и улыбка его словно утонула в море морщин. – Неудивительно. Судя по тому, что я вижу, – он неуклюже махнул рукой, показывая на светившуюся под потолком нечеткую голограмму Выжженной Галактики, – у тебя другие интересы. Но могу тебя заверить – на Евроме-7 поразительная фауна. Многие виды все еще от нас прячутся, будто инстинктивно, а другие странно напоминают уже известные формы жизни. Кто-то в свое время даже предположил, что планету заселили терранскими видами в процессе терраформирования в период Имперской эпохи и что они до сих пор борются за существование с естественными организмами планеты. – Пин невольно заинтересовали его слова, и он, похоже, это заметил, поскольку продолжил уже энергичнее: – Ты наверняка знаешь, что есть две разновидности населенных людьми планет. Одни из них приспосабливают к жизни как раз посредством терраформирования, к другим людям пришлось приспосабливаться самим. Старая Империя якобы не одобряла второй вариант, опасаясь чересчур большой дифференциации человечества. Но я не об этом… извини. Я уже стар, мысли путаются, – лицо его снова расплылось в улыбке. – Итак, сканирование почвы, – снова начал он. – Его используют, чтобы обнаружить следы фауны, даже самые древние. Это нечто вроде средневекового выслеживания дичи, но намного более действенное. В нашем распоряжении есть сканирующее оборудование высшей пробы. Территорию сканируют с помощью трех или четырех дронов на антигравитонах, отбрасывающих сканирующую сетку на интересующий нас квадрат или треугольник пространства. Радиус их действия составляет около километра, а затем можно сканировать следующий сектор. Ввиду серьезности случившегося мы просканировали окрестности дважды, благодаря чему увидели как на ладони все передвижения… Клаба, вместе с передвижениями евромских животных вплоть до лазурного месяца назад, а также людей, проходивших тем же путем как по насыпи, так и под ней, вместе с их весом, скоростью, размером ног, типом обуви и так далее. Не буду утомлять тебя подробностями, но, так или иначе, в критический момент там были только ты и Мурд – могу тебя заверить, что ничьих других следов мы там не нашли. – Гарм вздохнул так, будто испускал последний дух. – Приборы не могут ошибаться, Пинслип. Ты была там одна, не считая того несчастного мальчика.

Пинслип начала встречать его практически ежедневно.

Он постоянно находился рядом, словно следившая за ней кошмарная тень – неотступная и насмешливая. Порой Пин казалось, будто она ощущает на затылке его дыхание, но, когда она внезапно оборачивалась, там никого не было – призрак исчезал словно бестелесный дух. Иногда она не сомневалась, что слышит его голос, особенно бессонными ночами, видя под закрытыми веками исчезающий образ матери, а потом его лицо, мучительно прекрасное и потому нечеловеческое.

Пин никогда не отличалась общительностью, но теперь все поменялось. Она нуждалась в компании людей, она боялась остаться одна. Несколько раз ей казалось, будто Арсид преследует ее в школьном бараке EDU-3 и на учебной площадке. Она видела его в тени деревьев и вечном евромском тумане, слышала его шаги, пробираясь среди зданий поселения Тартмана или коридорами «миски», поднимаясь по лестнице в башне и закрывая за собой дверь. Но хуже всего было не это.

Больше всего ее приводили в ужас видения, противоречащие логике и здравому смыслу, когда Арсид, казалось, двигался слишком быстро, внезапно исчезал или взбирался на видневшийся вдали фрагмент руин, почти паря в воздухе.

– Может, это и посттравматический шок, но если только какая-то исключительно редкая и крайняя его форма, – говорила Феба Вильямс, поворачивая голограмму скана мозга Пин так, чтобы девочка могла увидеть разноцветные переливы, символизировавшие ее мысли. – Средневековая шизофрения и ее более поздние наномутации? Не факт. А даже если и так… психиатрия – всего лишь химический жонглер. Соответственно подобранное лекарство может излечить практически любое нарушение равновесия мозга. Разве что за исключением послеглубинной болезни, но при ней нейронные связи и сами синапсы изменяются и распадаются, как если бы мозг пытался формироваться заново, стремясь постичь увиденное в Глубине. Во всяком случае, даже если ты больна, дорогая, то система этого не видит. Естественно, существует определенный процент не поддающихся обнаружению нарушений, как у твоей тетки, – в подобной ситуации приходится блуждать на ощупь. К тому же некоторые болезни не удается вылечить, главным образом потому, что те слишком сильно укоренились в психике пациента, – голос психолога начал приобретать лекторский тон; казалось, будто она разговаривает не с Пин, а сама с собой. – Врач иногда оказывается перед дилеммой: не является ли лечение, по сути, насилием над неповторимостью данного мозга, его индивидуальностью? Что останется от человека, если психическая болезнь является стержнем его существования, неотъемлемым элементом его собственного «я»? Если она связана с его воспоминаниями, чувствами, решениями? – Вильямс убрала пальцы с голопроектора и посмотрела на Пинслип. – Могу прописать тебе стандартный набор лекарств, воспользовавшись помощью твоего персоналя. И, заодно… – она вывела очередную картинку, показывавшую тело Вайз в разрезе, вместе со светящимися ниточками персоналя. – У тебя он, похоже, чист. Никто его не взламывал, так что никто не внушает тебе образов и звуков извне. Я не специалист в данной области, но знаю, что персонали для таких вещей чересчур автономны и сложны. Можно, естественно, устроить атаку на систему, но ее быстро удалось бы обнаружить. Самое большее через несколько дней вирус начал бы деформироваться, не будучи в состоянии сгенерировать достаточно сложный ответ на растущий поток данных извне и изнутри организма, – она выключила голограмму.

Пин слушала ее и молчала.

Она быстро научилась слушать и молчать.

– Вайз?

– Убирайся, – прошипела она, направляясь к «тупаку» после прощания с отцом и немногочисленными друзьями.

– Что, учиться летишь? – усмехнулся он, ускоряя шаг. Теперь он шел совсем рядом с ней по потемневшей от выхлопных газов площадке порта. – Я бы помог тебе поднести твои шмотки, но не хочу вмешиваться.

– Убирайся. Тебя нет.

– Есть, есть. Думаешь, когда ты сядешь на этот дурацкий челнок и полетишь в Системную академию, то от меня освободишься? Не освободишься. Я не евром.

– Что, правда? – спросила она, пытаясь изобразить усмешку, но почувствовала, как у нее пересохло во рту. Он рассмеялся в ответ.

– Твоя последняя теория, да? Настоящий Иной, прикованный к несчастной Евроме-7? – он хихикнул. – Извини, но это очередная ошибка. Если очень хочешь знать, евромы все время здесь. Полностью и необратимо уничтоженные еще во времена войны с Ксено. Их превратили в пар – в буквальном смысле. Они стали туманом. Иногда, правда, они кристаллизуются, хотя лишь фрагментарно, – и возникают духи Иных. Так бывает ночью, когда температура падает на несколько градусов. Память атомов, побочный эффект несовершенного оружия. Наверняка именно тогда они и сожрали твою мать.

– Тебя не существует, – прошептала она, входя в «тупак» и быстро занимая одно из свободных мест.

Арсид остановился на пороге, продолжая улыбаться. Он выглядел таким же красавчиком, как и всегда, хотя теперь как будто стал на несколько лет старше, словно из вежливости помня о необходимости соответствовать возрасту. Его почти белые волосы теперь стали короче, но это лишь добавляло ему обаяния.

– Это только начало, Вайз, – сказал он, радостно ей подмигивая. – Ты увидишь намного больше, и не только меня. До свидания в Академии!

– Почему я?

– Ты мне кого-то напоминаешь. Нет, шучу, – он улыбнулся, удобнее устраиваясь на стуле в ее студенческой комнате. За молочным стеклом вращающейся рядом на орбите музейной планеты Прот, принадлежавшей Системной академии, виднелись рои белых звезд. – Все дело в том, что я сижу на всех лекциях рядом с тобой, и мне по-настоящему скучно. Машинная война? Выжженная Галактика? Что ж, конечно, это факты… но и ложь, Вайз. Все было совсем не так. Ты живешь в мире, слепленном из лжи. Но когда-нибудь ты узнаешь, как все было на самом деле.

– Может, сэкономишь мне время и сам расскажешь? – презрительно бросила она. Она неоднократно пыталась его оскорбить, рассчитывая, что он от нее отстанет, и иногда ей это удавалось. Но на этот раз исчезать он не собирался.

– Ты все узнаешь, Пин, – повторил он, и она вдруг поняла, что он говорит всерьез. – Разве не забавно? Ты узнаешь правду.

– Меня не интересует правда. Меня интересует, чтобы ты оставил меня в покое.

– В любом случае придется, – вздохнул он. – Это длится уже почти десять лет, и все указывает на то, что на несколько лет я буду вынужден оставить тебя в покое. Я уже сыт по горло твоими мозгами. Ты сходишь с ума, Вайз. Побочный эффект. Надеюсь, ты на меня не рассердишься.

– Так почему бы тебе просто не убраться?!

– Через год. Обещаю. Скоро учеба закончится, и начнется твоя первая работа. Мне хотелось бы увидеть, как у тебя пойдет вся эта астролокация, – он зевнул. – Пока что ты слишком много торчишь над книгами, Вайз. Думаешь ими от меня отгородиться, как этим своим холодом? – он пожал плечами. – Шутки шутками, но насчет работы я говорил всерьез. Я не могу тебя отвлекать, когда ты будешь рассчитывать координаты. Еще сделаешь что-нибудь не так, и тогда мы больше не увидимся. И без того уже у тебя проблемы со стазисом.

– Ты уберешься или нет? – она отложила книгу и взглянула на него, почувствовав, как у нее перехватило дыхание. Он никогда еще не говорил, что собирается уйти. – Исчезнешь или нет?

– Да, – улыбнулся он. – Конечно. Если только ты меня поцелуешь. Даром ничего не бывает.

Ночь, когда он ушел, запомнилась ей навсегда.

На корабле наступила темнота перед глубинным прыжком в направлении сектора Трех Планет, одной из невыясненных загадок Выжженной Галактики – трех небесных тел, вращавшихся вокруг двойной звезды на выжженном Машинной войной участке созвездия Стрельца. «Эриния» была кораблем Научного клана и очередным этапом на пути удачно продвигающейся карьеры Пинслип, за плечами которой уже имелось два солидных вре́менных контракта, правда, без постоянного трудоустройства.

Три Планеты, необъяснимым образом практически не отличавшиеся друг от друга структурой, массой или величиной, находились под постоянным наблюдением Клана, и полеты в их окрестностях, несмотря на необходимость пребывания в послевоенной и потому опасной зоне, случались нередко. Остальная часть команды уже погрузилась в стазис, и Пин в последний раз проверяла координаты.

– Вайз?

Она не видела его уже давно, но сдержалась и не вскрикнула. По случайности именно в этот момент она была одна: капитан отправилась на предпрыжковый обход, а пилот пошла в туалет, чтобы, как она выразилась, пописать в призрак Глубины.

– Ты отправляешься туда, куда не могу отправиться я, – печально сказал он. – Только не в это место.

– К Трем Планетам? – пробормотала она, завершая тест. – Говорит второй астролокатор Пинслип Вайз, – бросила она, нажимая кнопку интеркома. – Прошу всех вернуться в стазис-навигаторскую. В соответствии с приказом капитана устанавливаю счетчик на пять минут.

– Вайз…

– Отцепись, Арсид, – она поморщилась, переводя стазис-кресло в полулежачее положение. – Если тебя тут что-то не устраивает, то тем лучше.

– Вайз, – повторил он, склонившись над ней. Он снова стал старше – наверняка ему было столько же лет, сколько и ей, – но при этом выглядел все тем же красавчиком, а может, даже еще красивее. Она, однако, сумела выдержать взгляд его до невозможности голубых глаз. – Поцелуй меня, – попросил он. – Мы не скоро увидимся. Поцелуй меня и скажи то, что всегда хотела сказать.

– Никогда, – прошептала Пинслип, глядя, как возвращаются капитан с пилотом, садятся в свои кресла и пристегивают ремни. Она механически ответила на несколько вопросов технического характера, наблюдая, как система вводит в персонали обоих «белую плесень».

Она пока ждала – на «Эринии» астролокатор погружался в стазис последним.

– Вайз!

Счетчик показывал около двух минут. Пинслип села в кресле, держа палец на кнопке введения «белой плесени» и не веря собственным глазам.

Арсид стоял посреди стазис-навигаторской, сжав кулаки, и дрожал так, будто его тело трепал невидимый ветер. Казалось, он пытался к ней приблизиться, но не мог, борясь с невидимой силой.

– Вайз, – повторил он уже тише. – Я ухожу, Вайз.

– Самое время. Убирайся и больше не возвращайся.

– Ты ничего не понимаешь, – добавил он. – Но поймешь. Когда увидишь. Нечто времен Машинной войны.

Она яростно нажала кнопку введения стазиса. Счетчик показывал полторы минуты, но Арсид еще не закончил.

– Все погибнут, Вайз, – проговорил он так, будто ему в самом деле было жаль. – Все рассыплется словно карточный домик. Выжженная Галактика. Война. Все, во что ты когда-то верила.

– Убирайся… – прошептала она, чувствуя, как ее начинает пронизывать «белая плесень», подавляя сознание. – Убирайся, чтоб тебя Напасть…

– Это я – Напасть, – сказал он, и это было последним, что она от него услышала.

По прошествии половины лазурного года она оказалась в Дурдоме.

2. Расчеты

Как мы уже упоминали в данной главе, глубинное эхо пребывает как бы вне времени по причине самой сущности Глубины, не подчиняющейся причинно-следственным связям. Тем не менее данные эха, возникшего непосредственно после открытия Глубины, легче проанализировать благодаря энергетическому следу, оставленному массой корабля и самим глубинным приводом, и экстраполяция прыжка, о котором нам известно, что он уже совершен, значительно проще экстраполяции ожидаемого выхода из Глубины. Зная галактическую географию и, благодаря величине самого эха, массу корабля, а также след его гистерезиса или входной вектор, считываемый благодаря остаткам энергии реактора, мы можем экстраполировать предполагаемый пункт назначения данного прыжка. Речь идет, естественно, о процентных величинах, поддающихся тем не менее пересчету в той степени, в какой с этим способен справиться умелый астролокатор, используя кастрированный искин.

Математический альманах Научного клана, фрагмент главы «Экстраполяция глубинных прыжков»

Когда прыгун исчез, а «призрак» начал угасать, разверзся настоящий ад.

Старики, как слегка злорадно отметил про себя Натрий, забегали быстрее, словно у них самих, а не у корабля включился глубинный привод. Вскоре началась суматоха на всех постах и консолях стазис-навигаторской на главной палубе. Все это напоминало какую-то кошмарную версию игры в средневековое бинго: старики вскакивали, поднимали руки, что-то нервно бормотали, стучали по клавиатурам консолей.

Сидевший в своем капитанском кресле Кайт Тельсес недоверчиво моргал, словно не в силах поверить в то, что передавали ему Сори Тельсес и астролокатор Примо. Все выглядели так, будто пребывали в полной растерянности, пытаясь поймать дрожащими руками невесомые нити представленных в виде голограммы векторов и нащупать пятно глубинного эха, которое оставил после себя прыгун.

В какой-то момент Примо, только что вернувшийся с верхней палубы и не слишком ориентировавшийся в ситуации, по ошибке вывел на экран окрестности древней Терры на расстоянии около пятидесяти световых лет от ее Солнца, с уже необитаемыми территориями Сириуса, Проциона, Омикрона или Денеболы, выжженными легендарным Оружием тысячи лазурных лет назад. Быстро поняв свою ошибку, он попытался ее исправить, но голограмму, как назло, заело, а консоль зависла в приступе графической икоты. Лишь случайность спасла его от жесткой перезагрузки системы.

«Не вышло», – обреченно подумал Нат. Если даже тот корабль подхватил что-то из «призрака» некоего затерянного корабля Машин, то теперь исчез и «призрак», и прыгун. Корабль номер два, как сообщил кто-то у навигационной консоли, тем временем оказался перехвачен Альянсом. Как пришло – так и ушло. Жизнь поиздевалась над ним в очередной раз. Они с Керк нашли нечто, что могло бы приблизить его к Ложе… но оно оказалось столь же мнимым, как и надежда, что Ложа поможет ему вырваться из Южной башни, а со временем позволит ему стать достаточно значимым, чтобы Гатларк и его отец…

«Выходит, я поступил так ради него? Не может быть. Я сделал это ради себя самого, – решил он. – И потерпел поражение. Я знал, на что подписывался, с того момента, когда Ложа заявила о себе в первый раз…» Это случилось сразу же после постыдного приступа психофизии, когда он едва не превратил в руины половину Башни. Тогда ему предложили помощь в укреплении его положения… хотя о положении речь никогда не шла. Речь шла об ощущении цели. Смысла. Ценности.

Что ж, теперь всему конец.

– Искин не в состоянии экстраполировать пункт назначения, – сообщил Примо. Голос у старого астролокатора был пискливый, почти детский. – Наверняка из-за того «призрака». Эхо резонирует.

– Посчитай вручную, – приказал Тельсес. Кивнув, Примо погрузился в расчеты. Предполагая, что корабль мог прыгнуть максимум на пятнадцать световых лет, можно было экстраполировать вероятный пункт назначения среди доступных в окрестностях локационных буев – если только корабль не совершит очередной прыжок сразу после прибытия на место, в чем, однако, Натрий сильно сомневался. Во-первых, лишь немногие наиболее продвинутые корабли могли совершить новый глубинный прыжок сразу после предыдущего из-за неизбежной перегрузки антигравитонов. А во-вторых, два последовательных прыжка крайне сложно было проделать без возможности автоматической подзарядки реактора.

– У меня есть пять вероятных локализаций, – пропищал Примо. – С одной проблема, поскольку она находится рядом с глубинной дырой, позволяющей глубокий прыжок в Рукав Персея без использования энергии реактора.

– А остальные четыре? – спросил Тельсес.

– Это старая зарядная станция в квадрате на границе открытой территории, необозначенный сектор эмиссионной туманности, ближняя выжженная зона 32С, занятая Флотом Зеро, и пограничные окрестности системы Енох. В принципе… – астролокатор постучал по клавишам, приближая очередные фрагменты космоса, – есть еще два локационных сектора в пустом пространстве, обеспечивающих транспортное сообщение с Исемином. Один из них захвачен «ТрансЛинией», так что в нем нет стационарных военных баз или охранных дронов Исемина.

– Логичный выбор – зарядная станция, капитан, – вмешалась Сори.

– Согласен, – кивнул Примо. – Эмиссионная туманность может быть лишь остановкой, там слишком много мусора. Им пришлось бы постоянно поддерживать магнитные поля, чтобы им не сожрало корпус. Столь же опасна и зона 32С – это одна из территорий, хорошо исследованных во время Машинной войны. Рои астероидов, некоторые размером с фрагмент планеты, выжженные полосы после использования Оружия, гравитационные завихрения. Ну, и сам Флот Зеро. Чтобы там выжить, нужно иметь точную карту. Что касается Еноха, это лишь пересадочная станция, при наличии энергии для прыжка или времени для подзарядки реактора. Хороша тем, что с нее можно прыгнуть в несколько следующих, отмеченных буями, мест, а если потребуется, то и улететь в глубь системы, хотя это заняло бы некоторое время, – старик поскреб лысеющую седую голову. – Хороший астролокатор мог бы рассчитать координаты прыжка и сэкономить немало времени на полет к планетарной станции, но для этого он должен быть действительно хорош.

– Капитан, – прервала рассуждения Примо Сори Тельсес, – нас вызывает эсминец Альянса. Они хотят знать, есть ли у нас данные глубинного эха того прыгуна. По их словам, мы находились ближе.

– Что-нибудь еще?

– Они утверждают, что мы их не особо интересуем, и позволят нам улететь после того, как получат информацию о, как они выразились, «беглецах». Но что-то я им не верю.

– Беглецах? Гм… пусть подождут. – Кайт почесал свой выдающийся нос старого чародея. – Скажи им, что у нас ничего нет и что мы оказались здесь случайно. Объясни, что мы понятия не имеем о том, что тут творится, и требуем разрешения покинуть пространство Гатларка в рамках территориальных договоров или чего-то в этом роде. Пусть они от нас отстанут.

Кивнув, Сори зашептала в микрофон. Кайт снова повернулся к астролокатору.

– Примо… а те два транспортных сообщения?

– В том секторе, что граничит с Исемином, нет станции с зарядными установками для реактора. У «ТрансЛинии» они, естественно, есть, но автоматически необходимо записаться в транспортный реестр, что не слишком логично для беглецов. Служба мониторинга будет следить за ними с того момента, как они покинут транспортный путь.

– Ладно… – Кайт Тельсес внезапно закашлялся, и его судорожный хрип разнесся по всему кораблю. Все ждали, пока приступ закончится. Старый капитан еще какое-то время ловил ртом воздух, прежде чем продолжить: – Что ты в таком случае предлагаешь?

– Станцию с зарядной установкой. Лично я поступил бы так.

– Кроме тебя, есть и другие, Примо. Ладно… ладно… гм… Нат? Что скажешь, Нат?

Но Натрий молчал.

Он молчал уже довольно давно, всматриваясь в послеобраз глубинного эха – видневшееся сквозь неостекло «Пламени» неясное пятнышко, почти ничем не отличавшееся от звезд вокруг, едва заметно окрашивавшее черноту космоса мягкой голубизной. Нат словно весь превратился во взгляд. Голоса – пискливый астролокатора, хриплый капитана и шелестящий Сори – доносились до него словно сквозь некую завесу. Завесу, которая упала, и ничто не указывало на то, что она скоро поднимется.

Первый приступ психофизии случился у Ната в возрасте трех лазурных лет – все из-за няни, которая, к счастью, настолько любила свою работу, что ничего не рассказала отцу. А рассказывать было о чем. Он помнил, что тогда была ночь – черная зимняя ночь Гатларка, окутавшая саваном весь замок и озаряемая лишь светом Гморка, одного из двух спутников планеты. Няня сидела в покрытом шкурами кресле, греясь у огня разожженного каменного очага, и рассказывала ему легенду о Бледном короле. Он сам об этом просил, хотя знал, что легенда эта – одна из самых жутких.

– Давным-давно, – с наслаждением шептала она, глядя в широко раскрытые глаза Ната, – еще до того, как Опустошение погасило звезды, а человек изгадил своим присутствием Вселенную, явился Бледный король.

– Бледный король… – прошептал Нат.

Няня кивнула напоминавшей старое яблоко головой.

– Да, – продолжила она. – Он не явился Извне, из-за пределов Галактики, и не родился ни на одной из планет. Он пришел так, как приходит время – неумолимо и уверенно, медленно и окончательно. Он явился из глубин Ядра, из зияющей в центре Галактики черной дыры, вокруг которой вращается наш мир. Он явился из нее и из-за ее пределов, из места без начала и без конца.

Огонь трещал, разбрасывая красные искры, и Нат смотрел в самое его сердце. Сон прошел – ему было страшно.

– Бледный король был бледен и холоден, как бледны погасшие солнца и холодна пустота космоса, – шептала няня. – Глаза его оставались мертвыми, хотя в них и светилось серебро звезд. Кожа его была белой словно молоко, а корона сверкала словно лед. Он прибыл на своих кораблях так, как прибывал много веков, тысячелетий и миллиардов лет назад. Он прилетел из того, что было когда-то, и из того, что будет, ибо все, что было, и все, что только случится, принадлежало и принадлежит ему, – няня наклонилась в кресле, и шепот ее стал тише. – Он явился и принес смерть тысячам планет, а тех, кто пытался ему противостоять, забрал с собой в Черноту… чтобы они служили ему всегда и вовеки.

Мальчика поверг в ужас не столько рассказ няни, сколько ее голос. Он начал задыхаться, но няня все говорила и говорила, добавляя к легенде очередные обросшие мифами подробности, от которых история становилась еще кошмарней, и в конце концов Натрий закричал. Комната задрожала, на камнях появились трещины, а няня, что впоследствии с явным удовлетворением отметил Нат, едва не свалилась в очаг.

Нечто похожее было и теперь.

Он чувствовал, как проваливается в смешанное со страхом небытие, и знал, что его покидают силы. Каждый приступ психофизии, даже самый слабый, забирал их часть, пожирая то, что от него еще оставалось. «Скоро, – подумал он, с трудом сопротивляясь бездне, – не останется вообще ничего». Но сейчас… сейчас ему нужно было знать.

– Тестер, – наконец сказал он достаточно громко, чтобы его услышал Тельсес. – Они полетели на Тестер.

– Понятия не имею, золотко, – признался Тартус Фим с таким видом, будто ему действительно было жаль, и беспомощно развел руками. – Ни малейшего.

– Он меня раздражает, – прохрипел стоявший рядом Малькольм Джейнис. Торговец никак не реагировал, хотя наемник выглядел именно так, как ему подобало – лысый, покрытый татуировками и шрамами, с мертвыми глазами старого стервятника.

– Меня тоже, – согласилась Маделла Нокс, постукивая худыми пальцами по подлокотнику кресла. Едва Джейнис вынудил «Кривую шоколадку» причалить в транспортные захваты на броне «Няни», они привели Тартуса не перед ясны очи капитана, а сразу в находившуюся над стазис-навигаторской каюту смотрительницы сектора Контроля. Вермус не протестовал – видимо, к подобному он уже привык. Однако, к удивлению и Нокс, и наблюдавшего за допросом Вальтера, не менее привычной подобная ситуация была, похоже, и для Тартуса Фима.

– Вот думаю: может, мне распороть то нечто, которое ты именуешь прыгуном, и поискать в нем контрабанду? – предложила Маделла. Тартус заморгал, и Нокс с трудом удержалась от ругательства, ожидая более серьезной реакции. Он стоял перед ней, покачиваясь на слегка расставленных, словно у утки, ногах, и вел себя так, словно хозяином положения был он, а вовсе не она!

– Он меня раздражает, – повторил Джейнис. – Если позволите…

– Пока нет, – сказала Нокс. – Слушай, мы вовсе не были слепы, несмотря на тот «призрак». Так что, может, я и не знаю во всех подробностях, что вы там делали, но ради твоего же блага предполагаю, что это была, по твоим же словам, случайность.

«Что-то многовато случайностей», – недовольно подумал Вальтер, с явной неприязнью глядя на не слишком чистого торговца. Маделла вздохнула.

– Мы знаем, – продолжала она, – что твой товарищ с того второго прыгуна забрал что-то с «призрака». Что-то, интересующее Альянс. И уж поверь мне, тебе вряд ли захотелось бы стать объектом интереса Альянса, господин…