Текст книги "Орикс и Коростель"

«Мозгоплавка»

Вакулла Прайс была напарницей Джимми во время лабораторных работ по нанотехбиохимии, но ее отца нашли охотники за головами из другого охраняемого поселка, на другом конце континента – через весь континент, Вакулла села в скоростной поезд, и больше Джимми ее не видел. После ее отъезда он целую неделю хандрил, и даже пароксизмы страсти Линды-Ли, сопровождаемые взрывами сквернословия, его не утешали.

Место Вакуллы за лабораторным столом занял Коростель – переехал со своей камчатки для новичков. Коростель был очень умным, даже по меркам средней школы «Здравайзер», где и так наблюдался переизбыток эрудитов и чуть ли не гениев. У него обнаружились способности к биохимическим нанотехнологиям, они с Джимми занялись проектом по мономолекулярному сплайсингу и создали требуемую лиловую нематоду – использовав цветовой код примитивной водоросли, – досрочно и без опасных отклонений.

Теперь Джимми с Коростелем вместе обедали и иногда – не каждый день, они же не педики какие-нибудь, но минимум дважды в неделю, – встречались после школы. Сначала играли в теннис, на корте за Коростелевым домом, но Коростель совмещал методичность с нестандартным подходом и терпеть не мог проигрывать, а Джимми был слишком импульсивен, и ему недоставало тонкости, так что в конце концов они бросили эту затею. Иногда они, притворяясь, что делают уроки (которые и впрямь порой делали), запирались в комнате Коростеля и играли в компьютерные шахматы, в трехмерки или в «Квиктайм Усаму», бросая жребий, кому играть за Неверных. У Коростеля было целых два компьютера, так что он и Джимми могли играть, сидя спиной друг к другу.

– Может, поиграем как-нибудь настоящими фигурами? – спросил однажды Джимми. – Как в старину. Пластиковыми. – Странно же: сидят вдвоем, в одной комнате, спина к спине, и играют на компьютерах.

– А что? – спросил Коростель. – И вообще, это и есть настоящие фигуры.

– Нет, не настоящие.

– Ладно, принято. Но пластиковые фигуры тоже не настоящие.

– Почему?

– Настоящие – у тебя в голове.

– Липа! – закричал Джимми. Хорошее слово, он его слямзил с каких-то старых DVD; они с Коростелем его использовали, чтобы приложить друг друга за напыщенность. – Липа!

Коростель засмеялся.

Коростель с головой уходил в любую игру, играл и играл, отрабатывал атаки, пока не обретал уверенность, что может выиграть девять раз из десяти. Однажды они целый месяц играли в «Нашествие Варваров». (Проверьте, сможете ли вы изменить ход истории!) У одного игрока – города и богатства, у другого – орды и, как правило (хотя не всегда), жестокость. Либо варвары вторгались в города, либо наоборот, но начинать следовало с исторической расстановки сил и действовать исходя из нее. Рим против вестготов, Древний Египет против гиксосов, ацтеки против конкистадоров. Последняя ситуация была интересна тем, что ацтеки представляли цивилизацию, а конкистадоры – варваров. Можно было менять игру при условии, что выбираешь реальные народы и племена, и одно время Джимми с Коростелем соперничали, выбирая самые малоизвестные города и страны.

– Печенеги против Византии, – как-то сказал Джимми.

– Кто такие, на хрен, печенеги? Ты их придумал, – ответил Коростель.

Но Джимми нашел печенегов в «Энциклопедии Британника», 1957 года издания, в школьной библиотеке, по какой-то забытой причине – на CD-RОМ. Знал главу и стих.

– Матфей Эдесский[12]12
  Матфей Эдесский – армянский историограф XII века.


[Закрыть] называл их злобными кровопийцами, – мог авторитетно сообщить Джимми. – Они были совершенно безжалостны и не имели ни одной черты, оправдывающей их существование. – Джимми и Коростель бросили жребий, кому за кого играть. Джимми вытянул печенегов и выиграл. Византийцев перерезали, потому что печенеги так и поступали, объяснил Джимми. Немедленно убивали всех жителей захваченных городов. По крайней мере мужчин – немедленно. А женщин – немного погодя.

Коростель плохо перенес потерю всех своих игроков и какое-то время дулся, а потом переключился на «Кровь и Розы». Коростель говорил, что эта игра глобальнее: поле битвы шире – и во времени, и в пространстве.

«Кровь и Розы» – торговая игра вроде «Монополии». У Крови вместо фишек были человеческие зверства, злодеяния всемирного масштаба: просто изнасилование или убийство не считаются, нужны миллионы человеческих жизней. Резня, геноцид и все такое. Розы играли достижениями человечества. Искусство, научные прорывы, выдающиеся памятники архитектуры, полезные изобретения. Искусства нескудеющие высоты[13]13
  Из стихотворения У. Б. Йейтса «Плавание в Византию»:
Старик в своем нелепом прозябаньеСхож с пугалом вороньим у ворот,Пока душа, прикрыта смертной рванью,Не вострепещет и не воспоет —О чем? Нет знанья выше созерцаньяИскусства нескудеющих высот…  Пер. Г. Кружкова.


[Закрыть] – так это называлось в игре. Имелось боковое меню: если игрок не знал, что такое «Преступление и наказание», или теория относительности, или Тропа слез, или «Мадам Бовари», или Столетняя война, или «Бегство в Египет», можно дважды кликнуть и получить иллюстрированную справку в двух вариантах: Н – для несовершеннолетних и КОН – кощунство, обнаженка и непристойность. Такая уж штука история, говорил Коростель, – в ней полно и того, и другого, и третьего.

Игрок кидал виртуальный кубик, выпадала карточка Крови или Роз. Если карточка Крови, Розы могли предотвратить злодеяние, отдав одну свою карточку. Тогда злодеяние исчезало из истории – по крайней мере, из истории на экране. Кровь могла забрать карточку Роз, но лишь в обмен на злодеяние, сократив свой боезапас и добавив оружия Розам. Опытный игрок мог атаковать злодеяниями Розы, награбить достижения и забрать их на свою сторону доски. Побеждал игрок, у которого к концу игры было больше достижений. Минус, разумеется, очки за достижения, уничтоженные из-за ошибок игрока, его неосмотрительности и идиотизма.

Предлагались курсы обмена: одна Мона Лиза за Берген-Бельзен, геноцид армянского народа за Девятую симфонию плюс три египетские пирамиды, – но можно было поторговаться. Чтобы торговаться, следовало помнить цифры – число погибших, последние рыночные цены на произведение искусства, или, если оно было украдено, сумму, выплаченную страховой компанией. Страшно крутая игра.

– Гомер, – перечисляет Снежный человек, продираясь сквозь мокрый лес. – «Божественная комедия». Греческая скульптура. Акведуки. «Потерянный рай». Музыка Моцарта. Шекспир, полное собрание сочинений. Сестры Бронте. Толстой. Жемчужная мечеть. Шартрский собор. Бах. Рембрандт. Верди. Джойс. Пенициллин. Китс. Тернер. Пересадка сердца. Вакцина против полиомиелита. Берлиоз. Бодлер. Барток. Йейтс. Вулф.

Должно быть что-то еще. Еще что-то было.

Разграбление Трои, подсказывает услужливый голос в голове. Разрушение Карфагена. Викинги. Крестовые походы. Чингисхан. Гунн Аттила. Истребление катаров. Охота на ведьм. Уничтожение ацтеков. То же с майя. То же с инками. Инквизиция. Влад Цепеш. Истребление гугенотов. Кромвель в Ирландии. Французская революция. Наполеоновские войны. Ирландский голод. Рабство на американском юге. Король Леопольд в Конго. Русская революция. Сталин. Гитлер. Хиросима. Мао. Пол Пот. Иди Амин. Шри-Ланка. Восточный Тимор. Саддам Хусейн.

– Хватит, – говорит Снежный человек.

Извини, милый, я только хотела помочь.

В этом основная проблема «Крови и Роз»: запомнить все, что касается Крови, гораздо проще. Другая проблема – чаще выигрывала Кровь, но победа означала, что в итоге получаешь выжженную пустыню. В этом смысл игры, говорил Коростель, когда Джимми жаловался. Джимми сказал, что если это смысл, то он какой-то бессмысленный. Он не хотел рассказывать, что в последнее время ему снились кошмары: почему-то самый страшный был тот, где Парфенон украшали отрубленные головы.

По молчаливому согласию они забросили «Кровь и Розы» – Коростель не возражал, поскольку у него уже было новое увлечение, «Вымирафон». Эту интерактивную игру для помешанных на биологии нёрдов он нашел в Сети. «ВЫМИРАФОН», под наблюдением Беззумного Аддама. Адам давал имена живым тварям, Беззумный Аддам перечисляет имена тварей мертвых. Хотите сыграть? Такая надпись появлялась, когда ты подключался к серверу. Кликаешь «Да», вводишь свое кодовое имя и выбираешь один из двух чатов – Царство Животных или Царство Растений. Затем в онлайн выходил другой игрок под кодовым именем – Комодо, Носорог, Ламантин, Морской Конек – и предлагал соревнование. Начинается с, количество ног, что это? Это – биоформа, которая отбросила коньки за последние пятьдесят лет – никаких тираннозавров, никаких птиц Рух, никаких дронтов, не угадал временной период – снимаются очки. Затем надо было указать Тип, Класс, Подкласс, Семейство, Род, Вид, ареал обитания, где и когда животное видели в последний раз и отчего оно откинуло копыта (загрязнение окружающей среды, уничтожение ареала обитания, легковерные придурки, поверившие, что, если съесть его рог, лучше будет вставать). Чем дольше игроку удавалось продержаться, тем больше очков, а за скорость полагались крупные бонусы. Полезно было распечатать представленный Беззумным Аддамом список вымерших видов, но там были только латинские названия, и к тому же список занимал пару сотен страниц мелким кеглем, и в нем попадались вымершие злаки, жуки и лягушки, о которых никто никогда не слышал. Видимо, никто, кроме Гроссмейстеров «Вымирафона», у которых мозги – как поисковые системы.

Было сразу видно, что играешь с Гроссмейстером: на экране около его имени появлялся значок, изображающий латимерию. Латимерия. Доисторическая глубоководная рыба, считалась вымершей до тех пор, пока в середине двадцатого века не были найдены живые образцы. Нынешний статус неизвестен. «Вымирафон» был беспредельно информативен. Все равно что застрять в школьном автобусе рядом с каким-нибудь занудой, так считал Джимми. «Вымирафон» пичкал тебя информацией и никак не мог заткнуться.

– Что ты нашел в этой игре? – спросил он однажды, обращаясь к сгорбленной спине Коростеля.

– Просто у меня хорошо получается, – ответил Коростель. Джимми подозревал, что Коростель хочет стать Гроссмейстером – не потому, что это важно, а просто потому, что в игре были Гроссмейстеры.

Коростель выбрал ники себе и Джимми. Джимми стал Тупиком, в честь вымершей птицы, которая водилась на атлантических побережьях, и, подозревал Джимми, потому, что Коростелю нравилось называть его этим словом. Себя Коростель назвал Коростелем в честь Красношеих Коростелей, австралийских птиц, которые, как сказал Коростель, и всегда были немногочисленны. Поначалу они звали друг друга Коростель и Тупик – шуточка для посвященных. Потом Коростель понял, что Джимми не особо интересуется игрой, они перестали играть в «Вымирафон», и прозвище Тупик исчезло. А Коростель осталось.

Помимо игр, они лазили по Сети – заходили на излюбленные сайты, проверяли, что там нового. Наблюдали операции на открытом сердце в реальном времени или смотрели «Голые Новости» – там было смешно, потому что дикторы изо всех сил делали вид, будто ничего особенного не происходит, и старательно не смотрели на фаберже друг друга.

Иногда Джимми с Коростелем забредали на сайты животного снаффа, «Давленые Лягушки Фелиции» и все в таком роде, хотя такие сайты быстро надоедали: все эти раздавленные лягушки и кошки, голыми руками разодранные на части, походили друга на друга как две капли воды. Иногда зависали на грязноебелье. com – злободневное шоу, где обсуждались мировые политические лидеры. Коростель сказал, что с новыми цифротехнологиями невозможно стало понять, существуют ли еще по правде все эти генералы и прочие деятели, а если да, то правда ли они говорят именно это. В любом случае их смещали и заменяли другими с такой скоростью, что это не имело никакого значения.

Еще Джимми с Коростелем заходили на обезглав. com – сайт, где транслировались казни из Азии, вживую. Врагов народа убивали мечами в каком-то Китае, что ли, а тысячи зрителей аплодировали. Еще был сайт Алибахбах. com – там отрезали руки предполагаемым ворам, а прелюбодеев и женщин, которые красили губы, орущая толпа закидывала камнями в пыльных местечках, которые предположительно находились на фундаменталистском Ближнем Востоке. Качество было неважным: по слухам, съемка была запрещена, и снимал какой-нибудь отчаявшийся бедняк с потайной мини-камерой, рисковал жизнью ради грязных западных денег. Видно было в основном спины и головы зрителей, так что создавалось ощущение, будто находишься в большой куче тряпья, а если оператора вычисляли, мельтешили руки и одежда, а потом картинка исчезала. Может, говорил Коростель, эти кровавые тризны проходят на съемочной площадке в Калифорнии, а массовку сгоняют с улиц.

Получше были американские сайты, на которых действие снабжалось комментариями вроде футбольного: «А вот и он! Да! Это наш Джо Рикардо по прозвищу Набор Тисков, он попал в топ по результатам вашего голосования, дорогие зрители!» Затем сводка преступлений с кошмарными фотографиями жертв. Эти сайты пестрели рекламой чего попало, вроде снотворных и аккумуляторов, а фоном – желтые логотипы. Американцы, по крайней мере, делают это стильно, говорил Коростель.

Лучше всего были КороткоеЗамыкание. com, Мозгоплавка. com и КамерыСмертниковЖивьем. com: там транслировали казни на электрическом стуле и смертельные инъекции. С тех пор как легализовали трансляцию смертных казней, осужденные начали выпендриваться перед камерой. В основном это были мужчины, изредка женщины, но казни женщин Джимми смотреть не любил – мрачные сопливые мероприятия, люди стоят за стеклом с зажженными свечами и фотографиями детей или вслух читают собственные стихи. С мужиками было веселее. Они корчили рожи, показывали средний палец охранникам, хохмили, а иногда вырывались и начинали бегать по комнате, размахивая ремнями и ругаясь на чем свет стоит.

Коростель говорил, что эти инциденты – фикция. Что людям за это платят – им самим или их семьям. Спонсоры требовали динамики, иначе людям станет скучно, и они перестанут смотреть. Зрители хотели наблюдать смертную казнь, это да, но со временем казни приедаются, неплохо бы добавить последний шанс или элемент неожиданности. Два к одному, что все подстроено.

Джимми сказал, что эта теория повергает его в благоговейный трепет. «Благоговейный» – еще одно старое слово, выуженное со старых DVD, как и «липа».

– Ты как считаешь, их по-настоящему казнят? – спросил он. – Больно похоже на постановки.

– Никогда не скажешь.

– Чего не скажешь?

– Что такое по-настоящему.

– Липа!

Еще был сайт, где помогали самоубийцам – назывался Споконочи. com, – с разделом «это была твоя жизнь»: семейные альбомы, интервью с родственниками, друзья мужественно стоят рядом, когда под органную музыку свершается самоубийство. Доктор с печальными глазами констатировал смерть, затем включалась пленка: самоубийцы объясняли, почему решили расстаться с жизнью. Когда появилось шоу, число самоубийств с посторонней помощью резко выросло. Ходили слухи, что выстроилась огромная очередь тех, кто хочет заплатить бешеные бабки за возможность появиться в передаче и прикончить себя под фанфары, и участников выбирали в лотерее.

Коростель смотрел и ухмылялся. Почему-то его это очень веселило. А Джимми нет. Он представить себе не мог, как можно такое с собой сделать; Коростель говорил, что это талант – понимать, когда с тебя хватит. Но что же означали сомнения Джимми – что он трус? Или просто органная музыка была так себе?

Эти запланированные смерти его нервировали: напоминали про попугая Алекса, который говорил: «А теперь я улетаю». Слишком тонка была грань между самоубийствами, Алексом и матерью с ее запиской. Все они четко извещали о намерениях, а затем исчезали.

Еще они смотрели программу «Дома с Анной К.». Анна К., самозваная художница с большими сиськами, занималась инсталляциями, а по всему дому установила камеры, каждую секунду своей жизни транслируя на многомиллионную аудиторию. «С вами Анна К., я непрерывно думаю о своих радостях и горестях», – гласила надпись на титульной странице. Потом можно было посмотреть, как она выщипывает брови, воском депилирует линию бикини, стирает нижнее белье. Иногда она сидела на толчке, спустив старомодные клешеные джинсы до лодыжек, и вслух читала отрывки из старых пьес, исполняя все роли одновременно. Так Джимми впервые познакомился с Шекспиром – Анна читала «Макбета»:

 
Всё завтра, да всё завтра, да всё завтра…
Плетутся мелкими шажками дни
До слов последних в книге нашей жизни.
А все «вчера» глупцам путь освещали
В смерть тленную. Погасни же, огарок![14]14
  Пер. А. Радловой.


[Закрыть] —
 

декламировала Анна К. Разумеется, она кошмарно переигрывала, но Снежный человек все равно был ей благодарен – она в каком-то смысле открыла для него дверь. Без нее он мог бы никогда всего этого не услышать. Все эти слова. К примеру, увядший. Пунцовый.

– Это что за дерьмище? – спросил Коростель. – Меняем канал!

– Нет, подожди минутку, – сказал Джимми, завороженный – чем? Чем-то, что хотел услышать. И Коростель ждал, потому что временами потакал Джимми.

Иногда они смотрели «Шоу тошнотных уродов»: конкурсы – поедание живых зверей и птиц на время по секундомеру, а призами служили всяческие редкие пищевые продукты. Удивительно, чего только не сделают люди за пару бараньих отбивных или ломоть настоящего бри.

А еще они смотрели порнографию. Ее в Сети было навалом.

Интересно, когда тело впервые отправляется на поиски собственных приключений, думает Снежный человек; бросив старых попутчиков, разум и душу, для которых когда-то было лишь утлой посудиной, или марионеткой, что разыгрывала их пьесы, или плохой компанией, что сбивала их с пути истинного. Наверное, тело устало от постоянного ворчания и нытья души, от интеллектуальной паутины, что непрерывно плетет закомплексованный разум. Душа и разум отвлекали тело, едва оно вонзало зубы во что-нибудь вкусное или пальцами нащупывало что-нибудь приятное. Телу, видимо, надоело, оно где-то их бросило, скинуло, как балласт, в затхлом святилище или душном лектории, а само нашло кратчайший путь в стрип-бары; и культуру оно тоже выбросило за ненадобностью: музыку, живопись, поэзию и драматургию. С точки зрения тела все это сублимация, не более того. Почему не перейти сразу к делу?

Но у тела свои культурные формы. Свое искусство. Казни – его трагедии, порнография – его любовные романы.

Чтобы получить доступ к еще более отвратительным и запретным сайтам – куда не войдешь до восемнадцати лет и без специального пароля, – Коростель использовал личный код своего дяди Пита с помощью сложного метода, который назывался «лабиринт с кувшинками». Коростель прокладывал в Сети хитрый путь, хакнув коммерческие сайты, не слишком сильно защищенные, а затем прыгал с одного листа кувшинки на другой, по ходу заметая следы. Так что дядя Пит, получив счет, не разберется, кто все потратил.

Еще Коростель обнаружил заначку дяди Пита – качественную ванкуверскую шмаль, которую тот хранил в банках из-под апельсинового сока в холодильнике: Коростель брал примерно четверть банки и досыпал дешевой беспонтовой травкой, стриженым веником, которым торговали по дешевке практически в школьном буфете. Дядя Пит не догадается, сказал Коростель, потому что никогда это не курит, разве что когда соберется заняться любовью с Коростелевой матерью, но, судя по количеству банок в холодильнике и скорости их исчезновения, это происходит не слишком часто. Коростель сказал, что по-настоящему дядя Пит кайфует, командуя в офисе, хлеща кнутом невольников. Раньше дядя Пит был ученым, а в «Здравайзере» стал топ-менеджером, большой шишкой, ворочает финансами.

Что смотреть и когда выключать, решал Коростель. Логично – это же его компьютеры. Порой он спрашивал: «Ну что, ты закончил?» – и потом менял запись. Все, что они смотрели, реакции у Коростеля не вызывало – он разве что забавлялся. А Джимми потом тащился домой. Он чувствовал себя очень легким, будто из воздуха – разреженного воздуха, от которого кружится голова, на вершине какого-нибудь замусоренного Эвереста. Дома же родительские единицы – если были дома и сидели на первом этаже – ничего не замечали.

– Проголодался? – спрашивала Рамона. Его невразумительное бормотание она принимала за «да».

«Аппетитные голопопки»

Лучше всего было зависать у Коростеля после школы, ближе к вечеру. Никто не мешал. Мать Коростеля дома почти не появлялась или вечно куда-то спешила – она работала диагностом в больничном комплексе. Настойчивая темноволосая женщина, плоскогрудая и с квадратной челюстью. В тех редких случаях, когда Джимми сталкивался у Коростеля с его матерью, она обычно молчала. Рылась в кухонных шкафах, чем бы перекусить «вам, мальчики» (так она их называла). Иногда она посреди приготовлений замирала – выкладывая залежалые крекеры на тарелку, кромсая рыжую с белыми прожилками вязкую сырную пасту – и стояла неподвижно, точно в комнате возник невидимка. Джимми казалось, что она не помнит, как его зовут; более того, что она не помнит, как зовут Коростеля. Иногда она спрашивала сына, чисто ли у него в комнате, хотя сама туда никогда не заходила.

– Она верит, что взрослые должны уважать личную жизнь детей, – с каменным лицом сказал Коростель.

– Могу поспорить, все дело в твоих заплесневелых носках, – ответил Джимми. – Никакие ароматы Аравии не отобьют этого запаха у этих маленьких носочков![15]15
  Парафраз цитаты из «Макбета»: «Никакие ароматы Аравии не отобьют этого запаха у этой маленькой ручки» (пер. Б. Пастернака).


[Закрыть] – Он недавно открыл для себя всю прелесть цитирования.

– Для этого у нас есть освежитель воздуха, – ответил Коростель.

Что касается дяди Пита, он редко появлялся дома раньше семи. «Здравайзер» рос как на дрожжах, и у дяди Пита все прибавлялось работы. Он не был Коростелю настоящим дядей, он был вторым мужем Коростелевой матери. Он обрел этот статус, когда Коростелю было двенадцать, а в этом возрасте слово «дядя» не вызывает ничего, кроме отвращения. Но Коростель принял статус-кво – или сделал вид. Он улыбался, говорил «Конечно, дядя Пит» и «Точно, дядя Пит», когда тот находился рядом, но Джимми знал, что Коростель дядю не любит.

Однажды днем – когда? Наверное, в марте, потому что на улице уже стояла неимоверная жара, они смотрели порнуху в комнате у Коростеля. Они уже чувствовали, что занимаются этим скорее из любви к старым добрым временам, из ностальгии по детству – что уже выросли из этого. Словно зрелые мужчины, что шляются по ночным клубам для подростков в плебсвиллях. Тем не менее они раскурили косяк, по новому лабиринту залезли к дяде Питу в карман и начали серфить. Залезли на сайт «Сладкие шлюшки» (затейливые кондитерские изделия во все тех же отверстиях организма), затем на «Суперглотателей», затем на русский сайт с бывшими акробатами, балеринами и прочими гуттаперчевыми артистами.

– Ну и кто сказал, что мужик не может у себя отсосать? – прокомментировал Коростель. Действо на проволоке с шестью горящими факелами было неплохое, но все это они уже видели.

Потом они зашли на «Аппетитные голопопки», сайт порнографических путешествий. Девизом сайта было «Не могу делать, так хоть посмотреть». Там говорилось, что в видеороликах настоящие секс-туристы делают вещи, за которые их бы посадили на родине. Лиц не видно, имена неизвестны, но какие возможности для шантажа, думает теперь Снежный человек. Происходило это в странах, где человеческая жизнь стоит дешево, детей слишком много и купить можно что угодно.

Вот так они впервые увидели Орикс. Ей было лет восемь – на вид, во всяком случае. Они так и не выяснили, сколько же ей тогда было. Ее не звали Орикс – ее вообще никак не звали. Очередная маленькая девочка на порносайте.

Эти девочки всегда казались Джимми ненастоящими, цифровыми клонами, но почему-то Орикс с самого начала была трехмерной. Худенькая, изящная, голая, как и все остальные, с розовой лентой в волосах и цветочной гирляндой.

Орикс глянула через плечо, прямо в глаза тому, кто смотрит, – прямо в глаза Джимми, в его тайное нутро. Я вижу тебя, – говорил этот взгляд. – Я вижу, как ты смотришь. Я знаю тебя. Я знаю, что тебе нужно.

Коростель отмотал назад, нажал паузу, скачал. Он порой так делал, и у него уже набрался небольшой архив стоп-кадров. Иногда он распечатывал их и отдавал Джимми. Это было опасно – могло навести на их след того, кому удастся проследить их путь через лабиринты, – но Коростель все равно так делал. И сохранил этот момент, момент, когда Орикс на них посмотрела.

Этот взгляд обжигал Джимми – разъедал его, точно кислота. Девочка его презирала. В его косяк словно забили газонной травы – будь там что посильнее, он, может, и справился бы с чувством вины. Но он впервые почувствовал: то, чем они занимаются, – неправильно. Раньше это всегда было развлечением или не поддавалось контролю, но теперь он ощутил собственную вину. И притом его подцепили словно крючком за нежное место: предложи ему телепортироваться туда, где находится Орикс, он согласился бы, не раздумывая. Сам бы умолял. Все это было невыносимо сложно.

– Сохраним? – спросил Коростель. – Хочешь?

– Ага, – еле выдавил Джимми. Он надеялся, что голос звучит нормально.

Коростель распечатал фотографию, где Орикс смотрит, а Снежный человек сохранил, берег ее как самое дорогое сокровище. Много лет спустя он показал ее Орикс.

– Вряд ли это я, – только и сказала она сначала.

– Конечно, ты. Посмотри на эти глаза! – ответил Джимми.

– У многих девочек есть глаза, – сказала она. – Многие девочки такое делали. Очень многие. – Потом, заметив, что он разочарован, прибавила: – Может, и я. Может быть. Если это я, ты станешь счастливее, Джимми?

– Нет, – сказал Джимми. Соврал?

– Почему ты ее сохранил?

– О чем ты думала? – спросил Снежный человек, не ответив.

Другая на ее месте порвала бы фотографию, разрыдалась, обозвала его преступником, сообщила бы, что он ни черта не знает про ее жизнь, – одним словом, закатила бы сцену. А она разгладила бумагу, ласково провела пальцами по нежному и насмешливому детскому лицу, которое когда-то – несомненно – было ее лицом.

– Думаешь, я думала? – спросила она. – Джимми, ты вечно думаешь, что все только и делают, что думают. Может, я ничего не думала.

– Но я знаю, что думала, – ответил он.

– Хочешь, чтоб я тебя обманула? Сочинила что-нибудь?

– Нет. Просто расскажи.

– Зачем?

Джимми задумался. Он помнил, как смотрел на нее. Как он посмел такое с ней совершить? Но ведь он ей ничего не сделал, разве так?

– Потому что мне это нужно. – Так себе причина, но ничего умнее он не придумал.

Она вздохнула.

– Я думала, – сказала она, чертя ногтем круги по его коже, – что, если мне выпадет шанс, стоять на коленях буду не я.

– На коленях будет кто-то другой? – спросил Джимми. – Кто? Какой кто-то?

– Все-то ты хочешь знать, – сказала Орикс.