Текст книги "Грехи людские"

Глава 21

Спальня в доме Тома Николсона была затемнена: жалюзи на окнах мешали яркому солнцу проникать внутрь. Жюльенна лежала на спине, и на ее губах блуждала мягкая улыбка, а рука нежно ласкала плечи Тома и его волосы. Он никогда не слыл изобретательным любовником. В отличие от Дерри ему бы и в голову не пришло совокупляться в неустойчивой парусной посудине у мыса д'Агуийяр. Но его незатейливые ласки были приятны Жюльенне. Тем более что в сексе она была неистощима на выдумки.

– Хорошо, правда? – прошептала Жюльенна и прикоснулась губами к Тому.

Она прикрыла глаза, и тотчас же ее страстное воображение нарисовало восхитительную картину, должную компенсировать скучноватое соитие с Томом. Оно не было любовью, но мысль об этом не слишком огорчала Жюльенну. Было явно, что все его помыслы сейчас с Ламун. Именно ей он отдавал всю свою нежность. А Жюльенна просто-напросто помогала ему облегчить душевную боль и обрести временное успокоение. Она притянула Тома к себе. Сознание, что она понимает его состояние, доставило ей куда большее удовлетворение, чем легкое удовольствие от соития, вполне, впрочем, успешного.

Когда Том Николсон, уставший, лежал на спине, Жюльенна приподнялась на локте и соболезнующе посмотрела ему в глаза.

– Ну как, тебе немного лучше? – спросила она, чуть касаясь кончиками пальцев его груди.

– Ты говоришь прямо как медсестра, – с улыбкой сказал он.

Жюльенна захихикала в ответ.

– Я и чувствую себя сейчас медсестрой. Особой медсестрой!

Улыбка с лица Тома исчезла, в глазах появилось грустное выражение.

– Тебе цены нет! – сдавленным голосом произнес он, притягивая ее поближе, признательный за ее щедрость в любви и душевную простоту.

Жюльенна удобно устроилась рядом. Ее рыжие волосы были беспорядочно разбросаны, дыхание ласкало кожу Тома.

– Завтра я обедаю с Элизабет, – сказала она, протянув руку к тумбочке за сигаретами и зажигалкой. – Беременность ей к лицу. Она выглядит очаровательно, лучше, чем когда бы то ни было.

Том выдохнул дым от сигареты к потолку.

– И все же я никак не могу поверить в то, что она ушла от Адама. – Улыбка чуть тронула его губы. – Хотя у меня и есть кое-какие соображения, которые появились при моей первой встрече с Элизабет.

– Когда? – спросила Жюльенна, садясь в постели и глядя на него с явным интересом. – Когда? Расскажи скорее.

– Это было на борту «Восточной принцессы». Я тогда еще подумал, что неплохо было бы закрутить роман с Элизабет – это позволило бы мне позабыть Ламун.

Некоторое время Том молчал, вспоминая. Никогда прежде ему не приходилось говорить о Ламун. Боль была слишком сильна, рана совсем еще свежа.

Жюльенна терпеливо ждала, когда он справится наконец с волнением и опять заговорит.

– Впрочем, я так и не попытался подъехать к Элизабет. Она казалась такой счастливой с Адамом, и мне даже не могло прийти в голову, что она способна ему изменить.

Жюльенна засмеялась, а потом, успокоившись, села на край постели и принялась собирать разбросанную по полу одежду.

– Вот это и была твоя первая ошибка, cheri. Совершенно напрасно ты был в этом уверен. Никогда не следует быть уверенным, если речь идет о женщине.

На другой день в ресторане Жюльенна говорила Элизабет:

– Ламун Шенг, несомненно, уже покинула этот мир. Ни одна живая душа не знает, где она сейчас. Том даже не хочет говорить на эту тему. Он вне себя от горя.

Элизабет отложила меню. Она не могла решить, что ей заказать: омара, креветки или лучше взять крабов. Риф сделал все возможное, чтобы выяснить, где находится Ламун Шенг, но ему так ничего и не удалось узнать. Его осведомители-китайцы не смогли ему в этом помочь. Казалось, что Ламун вообще никогда не существовала.

– Риф полагает, что ее увезли из Гонконга и выдали замуж за какого-то человека, выбранного ее отцом. И успели это обтяпать, пока Том и Риф находились в больнице, – сказала она, и ее голос зазвенел от сдерживаемой злости. – Никак не могу поверить, что в наши дни двадцатилетнюю женщину могут умыкнуть, как нечто неодушевленное, как какую-нибудь вещь!

Жюльенна пожала плечами.

– Полностью, дорогая, с тобой согласна. Средневековье, что и говорить. Благодари судьбу, что родилась европейкой!

Официант, лавируя между столиками, занятыми многочисленной публикой, пробирался к женщинам. Ресторан был декорирован под старинный колесный пароход, какие когда-то плавали по Миссисипи. На фоне этого интерьера очень необычно выглядел официант с типично китайской внешностью и в пиджаке с воротником-стойкой и белыми пуговицами.

– Я бы взяла устриц, – сказала Элизабет. Ее выбор предопределило знание того, что живые крабы и омары плавали в подвале ресторана в больших чанах.

– А я возьму омара, – сказала Жюльенна, которую не слишком-то беспокоило то, что омара придется убить, а потом приготовить и подать ей. – Да, и еще, пожалуйста, бутылочку шабли.

Жюльенна оглядела публику за соседними столиками, но знакомых не обнаружила. Она чувствовала себя очень уставшей. Стараясь делать все возможное для того, чтобы Ронни, Дерри и теперь еще и Том чувствовали себя счастливыми, она расходовала столько энергии, что даже ей это оказывалось не под силу.

– Ты сегодня выглядишь печальной, – сказала Элизабет и положила руку на живот, так как ребенок вдруг взбрыкнул. – Может, тебя что-то беспокоит?

– Да нет, ничего, – со вздохом ответила Жюльенна. – Просто я размышляла, не пора ли немного успокоиться, передохнуть. В июне мне уже будет двадцать семь. Может, мне тоже следует подумать о ребенке?

– А ты не говорила с Ронни о том, что у тебя пробуждается материнский инстинкт? – спросила удивленная Элизабет.

Темные глаза Жюльенны продолжали блуждать по лицам посетителей ресторана... Никого из интересных людей она так и не обнаружила.

– Не думаю, что Ронни будет против, – сказала она, подумав. – Скорее всего он даже обрадуется.

Официант принес закуску, па которую Элизабет даже не взглянула. Она была уже на седьмом месяце беременности, и у нее не было никакого аппетита. Иногда, очень редко, ей с самого утра хотелось как следует поесть, но в остальное время еда сделалась для нее сущим мучением: почти каждый кусок она запихивала в себя едва ли не силой.

– Скажи, а у тебя не возникает чувства вины? – спросила Элизабет.

– В каком смысле? – уточнила Жюльенна, думая, кого имеет в виду Элизабет: Дерри или Тома Николсона.

– Ты посмотри, сколько тут всего вкусного. – Элизабет обвела рукой стол. – Я не знаю, как сейчас дела во Франции, но с начала января в Англии продажа бекона, масла и сахара нормирована. Кроме того, объявили о том, что по пятницам вообще не будет в продаже мяса.

– Виноваты немецкие подлодки, это они нападают на корабли в Атлантике, – сказала Жюльенна. – Ронни говорит, что, как только моряки с ними разделаются, поставки продовольствия в Британию возобновятся, в первую очередь из Америки. Тогда снимут все ограничения и люди смогут покупать сколько угодно продуктов.

– Наверное, Ронни прав, – сказала Элизабет без особой убежденности в голосе. – Но уже март. Сколько это еще продлится?

Это продолжалось и в апреле. Девятого апреля две германские дивизии вторглись на территорию Дании. Копенгаген пал в течение полусуток. В тот же день германские войска высадились неподалеку от Осло. Началась ожесточенная и кровавая битва за Норвегию.

– По крайней мере мы полностью готовы к вражескому вторжению тут, в Гонконге, – сказал Адам.

Дело происходило в самом начале мая. Он и Элизабет сидели за угловым столиком в ресторане «Пенинсулы», среди множества цветов. Их еженедельные свидания продолжались, но ни о каком воссоединении (на которое втайне рассчитывал Адам) не могло быть и речи. Элизабет чувствовала себя вполне счастливой. Она любила Рифа. Неохотно, только лишь снисходя к просьбе беременной Элизабет, Адам согласился наконец начать бракоразводный процесс на том основании, что Элизабет изменила ему и ушла к другому мужчине.

Правда, сам он старался не думать о происшедшем в таком свете. По крайней мере сейчас. Ведь еще долго Элизабет будет сидеть рядом, разговаривать с ним, а именно об этом он мечтал всю неделю с их прошлой встречи. И чтобы не омрачать радость общения с женой, Адам запретил себе думать о предстоящем разводе.

– Добровольческий корпус обороны Гонконга набирает силу, и с ним уже нельзя не считаться, – гордо сказал он. – Мы регулярно проводим занятия. Лей Стаффорд тоже записался, и даже Денхолм Гресби оказывает нам поддержку.

Формирование Добровольческого корпуса обороны целиком захватило Адама. Он испытал особое удовлетворение при одной только мысли, что с началом боевых действий он и его друзья смогут воевать в составе настоящего воинского подразделения.

– Нам многие предлагают помощь, – с энтузиазмом продолжал Адам. – Бизнесмены и банкиры, таможенники и клерки. Если дело дойдет до прямого вооруженного столкновения, японцам не поздоровится.

В ответ Элизабет улыбнулась. Несмотря на возраст, в облике Адама сохранилось что-то неискоренимо мальчишеское.

– Многие почему-то думают, что добровольцы – это что-то вроде пятого колеса в телеге, совершенно не нужны, – заметила Элизабет. Она поковыряла вилкой бататы под соусом, потом решительно отодвинула от себя тарелку.

Ей было нехорошо. Ребенок лежал неудобно, и всю прошлую ночь Элизабет просыпалась от боли в сердце.

– Надеюсь, ты не из их числа, – произнес Адам, явно обескураженный.

Она выдавила улыбку.

– Разумеется, нет. Я давно считаю, что японская угроза острову вполне реальна.

– А кто же в таком случае полагает, что добровольцы – пятое колесо? – не унимался Адам.

– Те, кто любит допоздна засиживаться в «Жокей-клубе», – ответила она, сопроводив слова неопределенным жестом. Элизабет понимала, что если она сообщит ему какие-нибудь конкретные имена, то при встрече он потребует от этих людей объяснений.

– В таком случае это просто-напросто безмозглые идиоты! – с нескрываемым презрением сказал он.

Элизабет неловко поерзала на стуле, надеясь, что ребенок переменит положение.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Бет? – озабоченно спросил Адам.

– Замечательно, – уверила она его. – Просто я сделалась неуклюжей и неповоротливой.

– Сколько еще тебе осталось? – Как ни странно, но Адам совершенно спокойно говорил с Элизабет о ее беременности и о ребенке. Но никогда не упоминал имени Рифа.

– Недель шесть, я думаю.

Он улыбнулся, что с ним случалось не часто.

– Удивительно уже то, что ты находишь в себе силы часами сидеть за роялем.

– Да, это непросто, – с чувством подтвердила она. – Должно быть, я единственная ученица Ли Пи, которой каждые полчаса приходится массировать спину.

Они рассмеялись, и на несколько секунд у Адама возникло чувство, что она никуда от него и не уходила. Что они просто пришли и сидят, как часто случалось прежде, в «Фор Сизнз» или на террасе их дома на Пике, потягивая вино из бокалов и болтая о всякой всячине. Смех Адама оборвался. Нет, они не у себя дома. Они в ресторане отеля, а ребенок, о котором говорит Элизабет, – не от него. Он спросил через силу:

– Ты счастлива? Действительно счастлива, Бет? Она почувствовала неловкость. Да, она счастлива, но ей было невыносимо признаться ему в этом.

Адам, поколебавшись, протянул ей через стол руку. Она взяла ее в свои ладони.

– Да, Адам, я счастлива, – тихо ответила она с комком в горле. – Пожалуйста, больше не спрашивай меня об этом. Я вижу, что мой ответ тебе неприятен. И это невыносимо.

– Если невыносимо – возвращайся домой! – отчаянно воскликнул он и сжал ее руку. – Еще не поздно, Бет! Ребенок получит мою фамилию. Мы с тобой уедем из Гонконга. Никто никогда ничего не узнает. Мы заживем счастливо, как прежде. Она покачала головой:

– Нет, Адам, я сделала свой выбор, и он оказался правильным. Для меня, во всяком случае.

Его плечи опустились, лицо внезапно приобрело какой-то болезненный оттенок.

– Ну что ж, – убитым голосом произнес он. – Хорошо, Бет, больше я не буду тебя об этом спрашивать. Хотя имей в виду, что мое предложение и впредь останется в силе. Даже после родов. Даже после развода.

Она признательно стиснула его ладонь, не в состоянии что-нибудь произнести от волнения, и поднялась из-за стола.

– Мне пора, – сказала она через силу. Риф собирался лететь в Сингапур на встречу с полковником Сандором, и Элизабет хотела подвезти его в аэропорт. – До свидания, Адам. Береги себя.

– До свидания, Бет. – Он тяжело встал. – Ты тоже, дорогая, береги себя.

Она кивнула, краем глаза заметив, как на них с выражением крайнего недоумения таращится Мириам Гресби, сидевшая за соседним столиком. Элизабет поспешила покинуть ресторан. Она шла, стараясь не сутулиться и держать спину прямо, а голову высоко поднятой. Несмотря на беременность, она оставалась очень грациозной.

Мириам Гресби сделала все для того, чтобы весь Гонконг узнал: Элизабет ушла от мужа. Удивительно, но многие перестали с ней общаться. Но еще удивительнее было то, что многие остались ее добрыми друзьями.

Элизабет с трудом уместилась за рулем. Риф уже много раз пытался убедить ее ездить с шофером. Но ей нравилось самой водить машину, а кроме того, Элизабет стремилась оградить их личную жизнь от многочисленных слуг.

Паромная переправа была почти пуста. Выйдя из машины, Элизабет подошла к краю парома и облокотилась о перила. Паром привычно скользил по своему короткому маршруту между Цзюлуном и островом. Элизабет чувствовала себя неважно. В животе появилась какая-то тяжесть, казалось, все мускулы были напряжены. Ныла поясница, и эту боль ничем нельзя было унять.

Паром причалил в Виктории, и Элизабет поехала к новому дому, размышляя о том, не пора ли послушаться Рифа и нанять шофера. По крайней мере на оставшийся срок. Нестерпимая жара и отсутствие даже малейшего ветерка были невыносимы.

– В следующий раз, если решусь рожать, подгадаю, чтобы последние месяцы непременно пришлись на зиму, – сказала она себе, сворачивая на дорогу к горе Коллинсона.

Море переливалось блестками. Элизабет ехала вдоль прибрежной зоны, так густо засаженной деревьями, что она казалась огромным куском зеленого нефрита. Свернув направо, Элизабет двинулась по горному серпантину, искренне надеясь, что Риф еще не уехал в аэропорт. Хотя он улетал всего лишь на несколько дней, она наперед знала, что будет без него отчаянно скучать. Под колесами «крайслера» хрустели сухие ветки вербены. Элизабет сделала последний поворот, и вот уже впереди показался дом.

Она остановилась, любуясь видом своего нового жилища. Голубые ипомеи длинными прядями покрывали одну его стену. Алая герань красиво смотрелась па фоне выкрашенных в синий цвет окон и дверей, гвоздики самых разных цветов и оттенков, от темно-рыжего до перламутрового, росли в горшках по краям лестничных ступеней. Элизабет подала машину чуть вперед. Ее душу переполняло счастье. Вот ее место на земле! Именно тут все было мило се сердцу.

Риф в спальне укладывал свой дорожный чемоданчик.

– Мне показалось, что ты решила сорвать мой отъезд, – с улыбкой произнес он. – Думал, что приедешь поздно и я опоздаю на самолет.

– Между прочим, это было бы совсем неплохо, – сказала она, оказавшись в его объятиях, и припала головой к его груди. – Жаль, что я до этого не додумалась.

Риф крепко обнимал Элизабет.

– Я совсем ненадолго, – произнес он, касаясь губами ее волос. – Всего несколько дней, и вернусь.

Она понимающе кивнула. Риф приподнял ее подбородок и заглянул в глаза.

– Я буду ужасно по тебе скучать, – произнес он и нежно поцеловал ее.

Элизабет не стоило ехать через весь остров в Цзю-лун и дальше в аэропорт, но ей и в голову не пришло признаться Рифу, что она плохо себя чувствует. Ей хотелось быть рядом с ним до последней минуты. Она отвезла Рифа в аэропорт и поехала домой.

Было уже шесть вечера, когда, смертельно уставшая, она вновь оказалась на дороге, ведущей вдоль побережья на восток. Элизабет мечтала пораньше лечь спать. Попросит Мей Лин, чтобы та сделала ей чашку горячего шоколада, примет ванну, понежится немного в горячей воде, а потом заберется в постель с книгой. Несколько веток сирени валялись на асфальте. Не желая уничтожить эту красоту, Элизабет осторожно объехала цветы. Вдруг она почувствовала, что по ногам у нее течет какая-то теплая жидкость, а боль обручем обхватила живот.

Элизабет, стараясь не дышать, вцепилась в руль. Машина чуть вильнула, затем выровнялась. Боль немного отпустила. Элизабет благодарно вздохнула, и, хотя ее сознание продолжало подавать тревожные сигналы, положение не казалось таким уж страшным. Когда она наконец добралась домой, ее тревога возросла: теперь тревожные звоночки трезвонили оглушительно и непрерывно, заглушая все остальное.

Врач, наблюдавший за ее беременностью, подробно объяснил, чего именно следует ждать. Но сейчас с ней происходило нечто совершенно иное, неожиданное. Врач говорил о том, что боль будет нарастать постепенно, медленно, что Элизабет успеет подготовиться к переезду в Викторию, в родильный дом.

Она с трудом переступила порог, тяжело переводя дыхание. Боль железными тисками опять охватила низ живота.

– Мей Лин! – позвала она служанку, и в ее голосе послышался страх. – Где ты, Мей Лин?

– Да, мисси, – ответила Мей Лин, встречая хозяйку с вежливой улыбкой на лице.

Элизабет, не в силах стоять, прислонилась спиной к стене. Улыбка мгновенно исчезла с лица китаянки. На лбу Элизабет выступили капли пота, ее лицо стало смертельно бледным.

– Мисси, что с вами?! Что случилось?!

– Ребенок... Кажется, началось... – судорожно глотнув воздуха, произнесла Элизабет. – Помоги мне добраться до постели. И немедленно позвони доктору и мистеру Николсону!

– Да, мисси. Не сомневайтесь, мисси! – Помогая Элизабет перебраться в комнату, Мей Лин изрядно взмокла.

Элизабет как подкошенная свалилась на постель. Боли усиливались, а ведь до родов оставалось еще целых шесть недель. Они превратились в одну сплошную схватку, не дававшую Элизабет ни малейшей передышки. На шесть недель раньше срока! Эта мысль молотом стучала в голове Элизабет. Значит, произошло что-то ужасное, чудовищное. Ей срочно нужно в больницу. И Риф должен быть сейчас рядом. Ей нужна помощь, а дома только Мей Лин, до смерти напуганная состоянием хозяйки.

Когда пришел врач, Элизабет была уже почти без сознания.

– Ничего, миссис Гарланд, – успокаивая ее, сказал он.

Ей казалось, что его слова долетают чуть ли не с того конца света.

– Карета «скорой помощи» уже вызвана. А теперь постарайтесь делать в точности то, что я буду говорить.

Элизабет старалась не лишиться чувств, и голос врача был для нее как бы веревочкой, за которую она мысленно держалась. Она смутно понимала, что на постели раскладывают полотенца, что кто-то раздевает ее.

– Ребенок идет ножками, – услышала она голос врача. – Постараюсь как-нибудь повернуть его.

Он сделал несколько попыток. Кто-то громко кричал низким утробным голосом. Мей Лин положила на лоб Элизабет влажное полотенце. Только тогда Элизабет с ужасом поняла, что дикие крики издает она сама.

– Вам... уже... удалось... это... сделать? – хриплым голосом произнесла она, почти не слыша собственных слов.

Врач отрицательно покачал головой, понимая, что время упущено и перевозить роженицу в больницу слишком поздно. Он также понимал, что если не удастся повернуть ребенка, то очень скоро и он, и мать погибнут.

– Ну-ка попытайтесь еще раз! – свирепым голосом распорядился врач. – Тужьтесь, как только боль будет совсем невыносимой!

И, почти теряя сознание, Элизабет оценила мрачные слова врача, они даже показались ей забавными. Надо же: тужиться именно тогда, когда боль будет совсем уж невыносимой! Да она все время была нестерпимой, выше человеческих сил, она полностью подчиняла себе сознание Элизабет и все ее существо. Она тихо вскрикнула и затаила дыхание, почувствовав в себе руку врача. Наконец он с удовлетворением воскликнул:

– Ну вот, порядок! Теперь все хорошо, миссис Гарланд! От вас требуется только одно – собрать в кулак все свои силы. Тужьтесь!!!

Элизабет, совершенно обессилев, могла сейчас лишь выполнять требования доктора. Она отчаянно тужилась, моля Всевышнего, чтобы этот ужас поскорее закончился и чтобы скорее родился ребенок. Чтобы все прошло благополучно.

– Очень хорошо... Ну-ка... Еще раз!

Вся в поту, она едва слышала голос врача и совершенно ничего не видела вокруг. Какая-то сила разрывала ее на части. Она услышала свой очередной крик. Это был первобытный торжествующий крик победителя, таившийся где-то в глубинах подсознания и теперь выплеснувшийся наружу. Ее чрево сумело все же вытолкнуть ребенка. Элизабет хотела открыть глаза и посмотреть на свое дитя, спросить о нем врача, но все эти естественные желания поглотил и унес какой-то черный вихрь.

– Мой ребенок, – прошептала она, – мой ребенок...

Вихрь накрыл Элизабет с головой, но краем сознания она успела понять: что-то не так. Что-то не так, как должно быть. Она собралась с мыслями, прежде чем тьма окончательно сгустилась, и поняла: вокруг было тихо. Никто не поздравлял ее. Не слышалось плача малыша.

Элен на бешеной скорости примчалась к дому Элизабет. Голос Мей Лин по телефону звучал испуганно и растерянно. Элен попросила служанку передать трубку Элизабет, чтобы выяснить, что происходит. Мей Лин ответила, что Элизабет не может подойти к телефону, так как она рожает.

– У нее начались схватки?! – спросила удивленная Элен.

– Нет! – Мей Лин заплакала. – Ребенок уже показался, мисси Николсон, только что!

У входа стоял автомобиль доктора, и это несколько успокоило Элен. Она знала, как непросто рожать первенца. Сама Элен мучилась восемнадцать часов, когда рожала Дженнифер. Выйдя из машины, она услышала ужасный крик, и на мгновение ее ноги приросли к земле.

– О Господи! – выдохнула она. Ее глаза расширились от ужаса, и она ринулась в дом.

– Ужас, мисси Николсон! – сказала Мей Лин, увидев входящую Элен. – Ребенок до срока и совсем не так, как должен был родиться.

Дверь в спальню была плотно притворена. Оттуда слышался голос врача:

– Еще разок! Замечательно! Ну... ну!

Карета «скорой помощи» затормозила рядом с машиной Элен. В это время врач вышел из спальни. Он шатался от усталости.

– Мне очень жаль, – обратился он к Элен, проходя в коридор. – Ребенок мертв.

Элен испуганно прикрыла рот рукой.

– О нет! – вырвалось у нее, и она без сил села на стул. – Нет...

– Мне очень жаль, – бесцветным голосом повторил врач. – Воды отошли, а до срока еще шесть недель. – Он опустил рукава рубашки и застегнул манжеты. – Я дал миссис Гарланд успокоительное, думаю, что она придет в сознание только в больнице. Несколько дней ей придется побыть под наблюдением.

– Могу я с ней поехать? – спросила Элен. Доктор кивнул, затем дал какие-то распоряжения врачу «скорой». Через полчаса маленькое, словно кукольное, тельце мертвого младенца, запеленатого в простыню, положили в «скорую помощь». С этой же машиной отправили в больницу Элизабет. Она лежала с закрытыми глазами. Ее волосы в беспорядке рассыпались, в лице не было ни кровинки. Элен обернулась к Мей Лин.

– Пожалуйста, позвони от моего имени мистеру Гарланду, – деревянным голосом произнесла она. – Скажи, что я поехала вместе с миссис Гарланд и что ребеночек мертв. Сделай это, Мей Лин.

Мей Лин понимающе кивнула. Она уже связалась с отелем в Сингапуре и оставила сообщение для мистера Эллиота, что у Элизабет начались схватки.

– А если позвонит мистер Эллиот, что ему сказать, мисси? – спросила она у Элен.

Элен убрала волосы с лица. Сингапур за сотни миль отсюда. Пройдет еще несколько дней, прежде чем Риф вернется. Все это время он будет думать, что стал отцом.

– Что сказать? Скажи правду, – мрачно произнесла она. – Скажи, что миссис Гарланд отправили в больницу, что ребеночек родился мертвым.

– Да, мисси, – грустно сказала Мей Лин.

Элен вышла вслед за санитарами, которые на носилках вынесли Элизабет. В дверях Мей Лин спросила Элен:

– Мисси Гарланд не умрет, нет? Как думаете, мисси Николсон?

– Не умрет! – твердо ответила Элен. – Скажи мистеру Эллиоту, что с ней все будет в порядке. Но какое-то время она пробудет в больнице.

Мей Лин кивнула. Элен вышла через уставленную цветами террасу и села в «скорую». Именно из-за ребенка Элизабет покинула Адама и стала жить с Рифом. И вот теперь его не стало. Когда санитары закрыли дверцы машины, Элен задумалась о том, не вызовет ли смерть ребенка перемен в жизни ее подруги. Не захочет ли Элизабет вернуться к Адаму?

«Скорая», переваливаясь на камнях, неспешно двигалась к автостраде. Рядом с Элен стояла корзина с мертвым младенцем. Слезы навернулись у нее на глаза. Дитя Рифа и Элизабет! Элен даже не знала, какого пола был ребенок. Она стиснула руки на коленях, надеясь, что, когда «скорая» доберется до больницы, Адам уже будет там.