Текст книги "Вавилон"

– Смею ли я узнать твою тайну?

– Это не тайна, это твоя давняя любовь… великий Гильгамеш.

– Гильгамеш? – изумился Набусардар.

– Да, – ответил ваятель; глаза его сияли.

– Я хочу его видеть. – Набусардар встал.

Он поставил мокрые ноги на полотенце из льняного полотна, приготовленное Текой, обтер слегка ступни и хотел идти.

– Терраса накалена от солнца, – напомнила прислужница и подала ему легкие сандалии из кожаных ремешков.

– Скоро пойдем и по более раскаленной земле, – засмеялся полководец, – теперь недолго ждать.

Он имел в виду войну с персами.

Затем, полный нетерпения, вышел. Но, ступив на порог мастерской Гедеки во внутреннем дворе, он замер в изумлении.

Там стояла колоссальных размеров фигура Гильгамеша, высеченная из диорита. У героя было строгое выражение лица и мужественный взгляд, как будто обнимающий просторы страны между Тигром и Евфратом и стерегущий покой халдейской земли. Губы твердо сжаты, но не безжизненны. Казалось, они произносили в этот момент: «Велик не тот, вблизи которого люди цепенеют от страха, а тот, к кому они приближаются с чувством уважения. Я – покровитель и дух этой страны, во мне живут ее великие мужи, герои прошлого и настоящего. Во мне слиты тысячелетия славы и подвиги предков. Смотри на меня, и ты станешь таким, как они».

Набусардар смотрел на статую в немом восхищении. От каменной фигуры легендарного царя исходила какая-то неведомая сила и передавалась ему. Он снова чувствовал в себе славу и мощь великой истории халдейского народа, как будто и он, подобно Гильгамешу, зажавшему под левым локтем львенка, душил врага своей родины. Ему не терпелось выйти отсюда и встретиться лицом к лицу с недругами своего народа – и душить их, душить.

Набусардар все еще не произнес ни слова о творении скульптора, который легко мог истолковать его молчание как знак неодобрения.

Поэтому Гедека сказал:

– Если я не угодил тебе, светлейший, прости меня.

Набусардар очнулся, и до него дошел смысл его слов.

– Напротив, мастер, это поистине великое произведение, – произнес он. – Я буду приходить сюда и черпать мужество в тяжелые минуты, которые предстоит нам вынести в скором времени. Твое искусство вольет в меня новые силы.

– О, – ваятель опустился перед Набусардаром на колени, – я не достоин столь высокой оценки.

– Встань, – строго приказал Набусардар, – великий дух парит высоко и не падает ниц.

– Я не достоин твоих слов, – прошептал скульптор, вставая.

– Ты достоин любви и почитания всего народа, – ответил полководец.

Он еще раз пристальным взглядом окинул изваяние и, с трудом оторвавшись от Гильгамеша, поднялся на террасу.

Великое произведение заслуживает и высокой награды, и он спросил Гедеку, чего тот желал бы за свой труд.

Ваятель отозвался тотчас, словно давно уже обдумал ответ: ему хотелось иметь учеников, чтобы воспитать их и приобщить к святому искусству.

– У тебя есть кто-нибудь на примете?

– Я думаю о сыне покойного Гизага, которого его величество царь Валтасар прогнал из своего дворца. Он очень талантлив, но прозябает, ютясь где-то под городскими стенами, не имея денег даже на еду, а тем более на резцы, глину или камень.

– Ты сказал – сын покойного Гизага? – удивленно переспросил полководец.

– Да, Непобедимый, сын прославленного Гизага.

– Разве Гизаг умер?

– Да, от горя, так как ему пришлось оставить любимое искусство. Его величество царь распорядился наказать его палками и бросить в подземелье.

– Царь Валтасар?

– Да, его величество царь Валтасар.

– Непостижимо, – гневно выдохнул Набусардар и закусил нижнюю губу.

Ваятель тоже понурил голову и задумался о жестоком времени, которое смертоносным объятием сжало в своих тисках Халдейское царство.

– Что было причиной царского гнева? – продолжал расспрашивать Набусардар.

– Гизаг как раз завершил изваяние Навуходоносора, над которым трудился много лет. Скульптор высек на постаменте надпись: «Величайший властелин Халдейского царства», и это было неугодно его величеству царю Валтасару. «Никто ни до, ни после меня не может превосходить Валтасара ни в чем», – сказал он. И Гизаг был обречен на смерть.

Набусардар промолчал – не пристало осуждать поступки царя – и лишь стиснул зубы. Он тоже считал Навуходоносора – после Хаммурапи – наиболее значительной фигурой в истории Вавилонии. Он преклонялся не только перед его военным гением, но и перед величием его духа, проявлявшимся решительно во всем. Валтасар в своей гордыне, разумеется, не мог снести подобного оскорбления, не покарав Гизага самым жестоким образом. Как ни старался Набусардар умерить капризный нрав и жестокосердие царя, ему на каждом шагу приходилось убеждаться в том, что упрямый и слабый духом Валтасар причиняет стране один лишь вред. Валтасар взошел на трон при тайной поддержке Набусардара, но лишь печальная необходимость вынудила его помочь Валтасару получить власть из рук Мардука и во время новогодних празднеств провозгласить себя владыкой Халдейского царства. Царь Набонид, подстрекаемый Эсагилой, не захотел отказаться от престола, но скорый на расправу и жестокий Валтасар добился того, что отец объявил его соправителем. В действительности же он захватил всю полноту власти, а безвольный Набонид постоянно пребывал в своей резиденции в Куте, целиком отдавшись наукам, раскопкам и восстановлению разрушенных храмов. Набонид правил больше десяти лет, но за годы его правления бывшее великое царство Навуходоносора постепенно клонилось к упадку. В особенно жалком состоянии находилась армия. Для Валтасара же с юных лет армия, сражения и завоевательные походы составляли главную страсть. Он мечтал о могущественном воинстве, с помощью которого для него открылись бы ворота всех государств мира. Впрочем, Валтасар оказался столь же бездарным владыкой, как и его отец Набонид, лишенным государственной мудрости, как и множество слабых правителей, сменявших один другого после Навуходоносора. Чтобы удержаться на троне, Валтасар сеял в народе страх бесконечными кровопролитиями. Так в который раз подтвердилась старая мудрость: кому не дано разума, тот правит жестокостью.

Жертвой этой жестокости пал и Гизаг. Его участь разделили и многие другие мастера, служившие истинному искусству и не желавшие угождать прихотям царя. Их место заняли иноземцы, для которых Валтасар гостеприимно открыл границы государства и казну; они наводнили Халдейское царство поделками, превозносящими царя царей, его величество Валтасара. Халдейские мастера были вынуждены отступить перед ними и, словно нищие, искать приюта под городскими воротами и крепостными стенами. Тут и наткнулся творец Гильгамеша на вконец отчаявшегося сына Гизага и дал слово спасти его.

Набусардар охотно согласился исполнить желание Гедеки. Пусть сын Гизага приходит хоть сейчас и поселится во дворце.

Набусардар, в свою очередь, обратился к Гедеке:

– Есть просьба и у меня к тебе, немалая просьба, и касается она того, что дорого моему сердцу.

– Светлейший может приказывать своему покорному слуге, а не просить его.

– Тебе не пристало унижаться. За то немногое, что я тебе даю, ты расточаешь мне столько благодарности, между тем именно тебя должны благодарить и почитать все халдеи.

– Поверь, я довольствуюсь малым. Были бы резец да камень.

– А всеобщее признание, слава и власть не нужны тебе?

– Нет, господин мой, ибо источник моего искусства заключается не в признании, не в славе и не во власти, он во мне, и этого никто из людей не в состоянии ни отнять, ни дать мне.

– Для кого же в таком случае ты создаешь свои произведения? Какой смысл в твоем искусстве, если люди безразличны тебе?

– Я творю из любви к жизни, ради правды и справедливости, мне нет дела до мира, который чинит насилия над жизнью и извращает истину.

– Не хочешь ли ты сказать, что твое искусство существует лишь само по себе?

– Оно – словно оазис в пустыне, который бесценен лишь для того, господин, кого мучает жажда.

– Я понял тебя, мастер. Я и сам долго блуждал по бесплодной пустыне, пока не нашел источник веры, правды и жизни в твоем произведении. Великий Гильгамеш утолил мою жажду, придал мне силы, словно путнику родник оазиса. Я буду снова и снова приходить к нему как к живительному источнику вдохновения и любви к отчизне. Когда я с моей армией сокрушу персов, знай, это победил твой Гильгамеш, чей дух вышел из камня и наполнил мою плоть и кровь своим мужеством. Без искры твоего гения и камень, и я остались бы ничем. Ты вдохнул в Гильгамеша жизнь из любви к жизни, ради правды и справедливости – таким он и вошел в мою плоть. Победит твой гений, великий гений художника. Да, теперь я могу сказать, что постиг, в чем смысл твоего искусства и почему тебе достаточно только резца и камня, чтобы заставить мир преклонить перед тобой колени.

Растроганный Гедека молча шагал по левую руку от полководца. Они снова вернулись на террасу.

Набусардар сел на скамью, предложив ваятелю место рядом с собой. Тека принесла закуски и питье.

За едой и вином Набусардар наконец изложил Гедеке, в чем состоит его просьба.

Его не оставляла мысль о Нанаи. В последнее время он все чаще ощущал потребность иметь подле себя родственную душу, которой можно поверить все, которой можно довериться безраздельно. И вот когда одни отвернулись от него, а другим он сам перестал доверять, он вдруг понял, что в Оливковой роще впервые в жизни встретил существо, преданное ему не на жизнь, а на смерть.

Он отправился бы за ней тотчас, если б не дела. Надо было непременно обследовать казармы и лагеря. Сегодняшний день потерян, но завтра он отправится туда, где увидел ее в первый раз.

Он опять приедет под видом гонца верховного военачальника армии его величества царя Валтасара и скажет, что непобедимый Набусардар хочет видеть ее в своем дворце. Он скажет ей, что очень скоро за ней явится посыльный, но не откроет заранее ни дня, ни часа. И вот однажды перед ее домом неожиданно остановится паланкин с золотым фамильным гербом Набусардара, и рабы доставят Нанаи в Город городов, славный и богатый Вавилон.

Он взял у Нанаи на прощание глиняную табличку с изображением священного быка и теперь попросил создателя великого Гильгамеша изготовить три золотые пластинки и на каждой высечь строфу песни, которую пела ему Нанаи и которая была запечатлена на подаренной табличке. Пластинки укрепить на золотой цепочке, чтобы можно было носить их на шее. На застежке выгравировать княжеский герб Набусардара.

Набусардар вытащил из кармана плаща, переброшенного через скамью, глиняную табличку Нанаи и подал ее ваятелю со словами:

– Вот эта песня.

Скульптор внимательно прочитал каждую строчку и, пораженный, сказал:

– Это не песня, Непобедимый, это стихи.

У Набусардара глаза озарились светом.

– Да, это стихи, – повторил ваятель, – превосходный любовный гимн, какие у нас редки теперь.

Набусардар невольно улыбнулся.

– Позволь узнать, какие края Вавилонии подарили нам поэта в наше несчастное время? – спросил Гедека и с нетерпеливым любопытством посмотрел на Набусардара, довольного нежданной похвалой.

Набусардар признался:

– Это женщина, девушка, которой я хочу сделать подарок.

Удивлению скульптора не было предела. Он перевернул табличку и на обратной стороне увидел священного быка. Он обратил внимание, что художник вместо древа познания, как принято было изображать рядом с богами, поместил на своем рисунке луг, а единственным знаком божества, вместо затейливых украшений и символов, были три звездочки над головой животного. В верхнем углу была надпись: «Ты единственный, кого любит и будет любить во веки веков мое сердце».

Гедека улыбнулся восторженной пылкости этой клятвы, пылкости, давно неведомой его старому сердцу, и испытующе взглянул на полководца.

Поймав его взгляд, Набусардар ответил открытой улыбкой, как будто хотел поделиться со старцем самым сокровенным.

– Равняется ли красота девушки ее таланту, светлейший? – спросил Гедека. – Я не ошибусь, если скажу, что некрасивая женщина тебе не могла понравиться.

– Без твоей помощи мне не оценить ее талантов, но красоту ее я оценил с первого взгляда.

– И что же, светлейший? – скромно расспрашивал старец.

– Красотой она превосходит всех женщин! – воскликнул Набусардар.

– Значит, с благословения великих богов я увижу ее, потому что тебе, с твоей внешностью и богатствами, доступно иметь любую женщину. Да будут боги так же щедры к тебе, как ты ко мне. Уже давно твой взор не привлекали женщины и ни одна не тронула твоего сердца, занятого ратными делами. Если эта девушка тебе понравилась, должно быть, она необычайно красива.

– У нее необыкновенная душа, в этом она не похожа на женщин Вавилона, – перебил его полководец, – этим она дорога мне. Тревога за судьбу отчизны сделала меня другим – суетность светской жизни больше не тешит меня. Душа моя тянется к красоте истинной, непреходящей, вечной.

– Прости меня, – сказал Гедека.

– Мне нечего прощать тебе, – нехотя улыбнулся Набусардар. – Просто я хочу сказать, что мне опротивела прежняя жизнь. Мне ненавистно все, что превращает нас в изнеженных сластолюбцев, я искренне стремлюсь к тому, что ты называешь благословением богов, любовью к жизни, верой в правду и справедливость. Вот почему я и мечтаю об этой девушке. – Он замолчал, глядя поверх деревьев вдаль. – Пойми, однако, – продолжал он, – я вовсе не хочу ввести ее в мой дом наложницей. Мне хочется найти в ней друга, которого мне так недостает в это смутное для Вавилонии время. Сознание, что рядом со мною друг, придаст мне силы, а без этого, кто знает, может, погибнет и Валтасарово царство.

Тут он открыто взглянул на Гедеку.

– Да, мастер, пусть она будет моим другом, так как среди мужей Вавилона у меня нет друзей. Ты говоришь – с моей внешностью, богатствами, а я скажу тебе, что у меня нет ничего. У того, кто одинок, как последний бродяга, нет ничего. И в глазах Вавилона я отщепенец, хуже бродяги, потому что я посвятил свою жизнь одному – спасению отчизны. Великие боги за грехи ослепили халдейскую знать, а меня покарали, оставив одного зрячим, чтобы я видел грозящую нам беду.

Он вздохнул и встал.

– Но меня не лишили воли и веры. Дух твоего Гильгамеша и дух Нанаи помогут мне превозмочь трудности. Без них я немощен. Благодаря тебе Гильгамеш у меня во дворце, с твоей помощью я надеюсь обрести и Нанаи.

Гедека скрестил руки на груди и именем Мардука поклялся, что исполнит любое желание своего повелителя, не пожалеет жизни.

Набусардар рассказал, что он задумал.

Пусть Гедека возьмет Нанаи себе в ученицы. Пока для нее будет тайной, что дворец принадлежит Набусардару, потому что она гордая девушка. Набусардар же появлялся бы здесь время от времени в качестве одного из друзей художника.

– Невелик труд для меня, – ответил мастер. – Только если она любит тебя всем сердцем и хочет любить вечно, стоит ли опутывать ее секретами? Я уверен, что любая из вавилонских красавиц, на которую падет твой выбор, будет считать себя не униженной, а возвеличенной над всеми. Ведь недаром, господин, о тебе идет молва, что женщины Вавилона сами стелются тебе под ноги.

– Но она-то не из Вавилона, а из деревни Золотых Колосьев, жители ее, как ты знаешь, считают себя потомками славных шумеров. Все они самые горячие патриоты и свято блюдут закон правды и чести. Голос сердца для них превыше воли Эсагилы и даже царя. Пламя возмущения злом и несправедливостью всегда вспыхивало именно там. Они гордый народ, и она одна из них. Вот еще почему я не хочу ничем задеть ее чувства.

– Я вижу, Непобедимый, что сердце, не отступающее перед неприятелем, покорилось женщине.

Губы Набусардара тронула мимолетная улыбка и тут же погасла. Он ничего не возразил Гедеке и принялся подробно рассказывать, как представляет себе приезд Нанаи и ее пребывание во дворце.

Теке, которая заглянула, чтобы справиться, нет ли для нее распоряжений, полководец приказал приготовить комнаты в женской половине дворца. Он также распорядился накупить роскошных одежд и дорогих благовоний. Пусть у нее будут платья из тончайшего китайского шелка, накидки из легкого белого виссона, покрывала из прозрачной кисеи. И чтоб Тека не забыла о притираниях и красках – о белилах, смягчающих смуглый цвет кожи, румянах, придающих щекам гранатовую алость, о синей краске, оттеняющей глаза, и о черной – подводить брови и красить ресницы. Нанаи не должна испытывать недостатка ни в чем. Уж если для неверной и подлой Телкизы он содержит дворец гораздо величественнее и роскошнее борсиппского, то почему бы ему не дать хотя бы это немногое самоотверженно любящей его Нанаи?

Тека радостно обняла ноги Набусардара и сказала:

– Мне давно хотелось служить в этом дворце госпоже, так как дом тогда только дом, когда его согревает тепло женщины. Благодарю тебя, Непобедимый, что исполнится мое желание. Я буду лелеять ее, как кусты благоуханных растений на твоих террасах. Я буду беречь ее, как свет в твоих светильниках. Я буду охранять ее, как охраняю твои сокровища.

– Я счастлив, – с улыбкой обратился к ним обоим Набусардар, – что моя радость стала и вашей радостью.

У верховного военачальника его величества царя Валтасара было еще дело, с которым он прибыл в борсиппский дворец, – заказать Гедеке каменный памятник на месте гибели своего пса. Но теперь ему стало неловко отрывать ваятеля от работы над статуей великого Гильгамеша, и он утешил себя тем, что с Нанаи все складывается как нельзя лучше, а сейчас для него это было, наряду с военными приготовлениями, самым главным.

Остальное можно отложить на день-другой. Как только будет готова цепочка с высеченными на золотых пластинках стихами и княжеским гербом Набусардара на застежке, он отправится к Нанаи и увезет ее с собой, а заодно завернет к Гамадану за сведениями о персидских шпионах.

Пока Набусардар был у себя в борсиппском дворце, на внутренний двор царской резиденции в Вавилоне галопом влетел всадник, в котором только глаз посвященного узнал бы военачальника из тайной службы халдейской армии.

Он был измучен долгой дорогой и, когда заговорил, с трудом переводил дыхание. Но от его сообщения заняло дух и у тех, кто его услышал.

Несмотря на усталость после длительной скачки, он настаивал с упорством истинного воина, чтобы царь принял его:

– Царь царей, наместник богов на земле и величайший властелин Халдейского царства, выслушай меня!

Валтасар знаком разрешил ему говорить.

Присутствующие в крайнем нетерпении ждали окончания полагающихся по этикету формальностей.

Гонец заговорил:

– Тайная служба получила сведения, что персидский царь Кир направил на юг большое войско, которое прошло незамеченным под прикрытием Эламских холмов. На берегу Тигра, напротив Вавилона, укрепилось другое войско Кира, а третье стоит в готовности на севере. Халдейское царство окружено с трех сторон.

Царь и советники оцепенели.

И вдруг, задохнувшись злостью, Валтасар завопил:

– Смерть ему!

Но никто даже не понял, относится ли это к гонцу, омрачившему царя дурной вестью, или к Киру, дерзнувшему подступить к халдейским границам.

Собственно, никто и не задавался этим вопросом, наступило всеобщее смятение, и царь, машинально кивнув, разрешил гонцу отправиться в дом командования армии, чтобы сообщить о случившемся Набусардару.

После ухода гонца все долго не могли оправиться от растерянности. Все будто лишились языка, никто не смел заговорить.

Первое слово принадлежало царю, но тот тупо уставился на двери, за которыми скрылся военачальник, и смотрел, как колеблется золотая бахрома, окаймлявшая зеленый занавес.

После царя обычно высказывался старейший из советников, поэтому он и взял слово:

– Из сообщения тайной службы следует, что держава вашего величества и родина наша – в опасности. Но едва я опомнился от удивления, как мне стало ясно, что тревожиться рано. Персидский царь стоит у нашей границы, однако – не на самой границе. Неприкосновенность Вавилонии хранит Тигр, а у этой реки стремительное течение и нет мостов. Пока персы на том берегу, мы можем быть спокойны. Им никогда не переправиться через Тигр!

У присутствующих отлегло от сердца, и они вздохнули, словно ослабла затянувшаяся было на горле петля.

Пришел в себя и Валтасар.

– Твоя правда, – согласился он. – Персидский шакал как привел к нашим границам свою армию, так ни с чем и повернет ее обратно. – Он обвел значительным взглядом советников и спесиво надулся. – Не я ли говорил вам всегда, – продолжал он, – что Вавилон непобедим? Что же вы заколебались? Или у вас нет царя? Или перед вами не Валтасар, а Набонид?

Он снова обвел взглядом лица советников, но, заметив на них ледяную холодность вместо восторгов, вспылил.

– Давно уже, – заговорил он резко, – я не укреплял ваш дух видом крови и смерти, ибо только это способно внушить вам покорность. И я благодарен великим богам за то, что они создали кровь и смерть.

Царь замолчал, вглядываясь в лица советников. Он высматривал среди них того, кто, как донесли ему личные шпионы, готовил возвращение на престол свергнутого Набонида. В припадке ярости он тогда же решил при первом удобном случае убрать вероломного вельможу. Ему даже не столько хотелось лишить его жизни, хотя и на это он имел право, сколько нанести негодяю серьезное увечье, которое надолго приковало бы его к постели.

Валтасар сошел с возвышения, на котором стояло царское кресло, и, обнажив меч, приблизился к советникам. Они не сводили настороженных глаз с острия его клинка, поочередно приставляемого к груди каждого из них.

Наконец его меч уперся в грудь одного из неугодных ему сановников.

Царь спросил его:

– Кто будет править, Валтасар или Набонид?

– Валтасар, царь царей, – отвечал тот в предчувствии смертного часа.

– Кто победит – Кир или Валтасар? – снова спросил царь, не сводя с него испытующего взгляда.

– Победит Валтасар, царь царей, – услышал он спокойный ответ.

Молодой владыка Халдейского царства уже хотел убрать меч и помиловать обреченного, но тут сановник добавил:

– …если Кир не перейдет реку…

В припадке гнева Валтасар потерял власть над собой и едва не поразил его мечом в самое сердце, но старейший советник, пользовавшийся уважением царя и придворных, схватил царя за руку. Он спас несчастного от смерти, но царь успел нанести глубокую рану. Белая одежда осужденного окрасилась алой кровью, он пошатнулся, чьи-то руки подхватили его.

При виде крови Валтасар приказал, еле стоя на ногах от слабости, всегда сменявшей у него вспышку гнева:

– Велите унести его и оставьте меня.

Когда все удалились, он погрузился в размышления.

Перед ним лежал окровавленный меч. Вид его вызвал новый приступ ненависти к изменникам. Они мечтают избавиться от него, вернуть Набонида! Однако будущее покажет, что Валтасар величием превзойдет Саргона, мудростью – Хаммурапи, славой – Навуходоносора. Он не потерпит измены, сметет все препоны со своего пути. Пусть Кир трепещет! Набусардар выставит против него такую армию, какой не имел ни один халдейский властелин. От войск Кира останется груда мяса и костей.

Он ненадолго успокоился, но гнетущие, тревожные думы вскоре снова вернулись к нему. Что ни говори, а словами не укрепить уверенность в себе. Надо действовать. Царь сидел, подперев голову ладонью и уставившись на окровавленный меч.

Он чувствовал, как далеко сейчас от него его устланное шелками ложе, на котором так сладостно пилось вино и где ждали его обольстительные кипрские красавицы.

Перед ним возникли картины беззаботного детства. Вот он гоняется за бабочками и ловит певучих цикад в муджалибских садах. Увидел он там и Телкизу, жену Набусардара. Он представил ее девочкой, с которой играл пестрыми камешками средь благоухающих цветов и кустарника. Телкиза воспитывалась при дворе, вместе с детьми царя. Он помнит, что всегда давал ей самые красивые камешки, чтобы склонить к себе ее детское сердечко. Тогда он радовался жизни и находил удовольствие в играх. Теперь он утратил способность искренне радоваться.

Его грудь сдавлена страшной тяжестью. Перед глазами мечутся ужасные видения. Рассудок в плену у страха. Тревожен его сон. Неуверенна поступь. Его ум помутился.

Или это удел всех великих и славных властителей, когда их угнетает бремя забот?

Смертельная усталость сковывала его мысли. Он продолжал бездумно сидеть, положив руки на подлокотники.

К нему несколько раз присылала царица с просьбой принять ее. И всякий раз, хотя царица и просила весьма настоятельно, Валтасар отказывал, не желая никого видеть.

До царицы дошли слухи о пролитой крови. Они распространились по всему дворцу, как и весть о том, что войско Кира стоит в боевой готовности на том берегу Тигра. Никто не заблуждался относительно способностей Валтасара, а царица лучше других знала слабости его державной натуры. Она хотела вовремя предостеречь его, потому и настаивала на свидании.

Когда паника и страх перед армией Кира перекинулись из царского дворца на городские улицы, царица все-таки отважилась нарушить одиночество Валтасара.

Она стремительно вошла в зал совещаний, где он сидел, съежившись в кресле. Лицо его было покрыто морщинами; Валтасару не было еще и тридцати, но он выглядел стариком. Царь не шевельнулся, когда она вошла, словно не заметил ее.

Только при звуке ее голоса он распрямился, но не скоро отозвался, уставясь на нее тупым и безучастным взглядом.

Она ждала его знака, чтобы изложить свою просьбу. Осознав, что царица вошла без разрешения, он побагровел. Только вид окровавленного меча сдержал готовое прорваться наружу негодование.

Наконец он произнес мирным, даже усталым голосом:

– Ты пришла просить денег для моих женщин?

– Нет, государь, – смиренно прошептала она, видя его подавленность, – я пришла предостеречь тебя.

Валтасар насторожился.

– Да, я пришла предостеречь тебя – твоя жизнь и держава в опасности.

– С каких это пор в Халдейском царстве о безопасности мужчин и страны пекутся женщины? До сих пор было наоборот.

За его словами уже угадывались раскаты приближающейся грозы.

– Не стоит придавать значения превратным людским толкам, – заметила царица. – Печься о безопасности должен не тот, кого облекли на то закон и право, а кто способен на это, кто наделен силой духа и мудростью.

– Не себя ли ты имеешь в виду? – спросил он насмешливо.

– Я всего лишь слабая женщина…

– Что я слышу от царицы Халдейского царства! – воскликнул Валтасар. – Разве сын богов, бессмертный и вечный властелин, может иметь что-либо общее с обыкновенным смертным? Какая чепуха!

Он сделал попытку подняться.

– Кто подучил тебя? Кто надеется победить могущественного Валтасара? Кто это тебе наплел? Кто еще предал меня?

Она гордо выпрямилась во весь рост.

– Я – царица Вавилона, и мой долг – позаботиться о благе халдейского народа. Я пришла предостеречь тебя, ибо мудрых царей нередко поражают слепотой боги наших врагов. Не за себя – за народ Вавилонии прошу я. Созови сановников, выслушай и перейми от мудрых – мудрость, от зорких – зоркость, от бдительных – бдительность, изменников брось в подземелья, корыстолюбцев устрани, а с избранными спаси царство, ибо худые времена надвигаются на Вавилон.

Царь слушал, но внутренне весь кипел. Он не находил слов от бешенства и наконец выдавил из себя с большим трудом:

– Это еврей, подобно змию, нашептал тебе во время сна!

Царь имел в виду пророка Даниила: ценя его мудрость, Навуходоносор в свое время оставил Даниила при дворе. Халдеи с уважением относились к Даниилу, а евреи считали мудрейшим из пророков. Один Валтасар ненавидел его, как ненавидел каждого, в ком чувствовал силу духа и пытливый ум. Царица же любила слушать Даниила и вникать в суть его суждений и охотно беседовала с ним, часто призывая в свои покои.

Даже перед самим царем она безбоязненно отстаивала его и на колкий намек ответила:

– Да минует его несправедливость, ибо мудрость Даниила – мудрость священных книг. Но не по его воле пришла я сюда. Я здесь по зову своего сердца и по царственному велению.

– По царственному велению? – пробормотал он, недовольный ее речами.

– Да, по царственному велению, – повторила она.

– Кто же царствует в Вавилоне, я или ты? – спросил он, внезапно обидевшись.

– Ты, государь, – ответила царица, – ты царствуешь в Вавилоне, но моя просьба может стать твоей волей, и ты дополнишь ее как свою.

– Здесь правит Валтасар, ты сама это сказала, – уже спокойнее заговорил он. – Тебе здесь нечего делать, твое место на женской половине. Если тебе нужно золото – возьми. У нас его полные подвалы, для тебя это не секрет. Но не докучай царю своими советами, ибо сын богов наделен мудростью богов и все деяния его – благодатны. Не забудь, что боги не ошибаются, а я божий наместник на земле. Я бог, сошедший на землю и осчастлививший смертных тем, что согласился быть их владыкой.

Он не поразил ее этими словами.

– Да, так нас учат жрецы, – спокойно согласилась она. – Но сам ты прекрасно знаешь, что это всего лишь отвлеченная наука. Надо чтить богов, я и сама ежедневно преклоняю колени перед всемогущей богиней Иштар. Однако властелин тогда лишь властелин, когда правит, живя своим умом. Иначе он игрушка в руках других. Я хочу, чтобы ты был мудрым владыкой и чтобы имя твое было высечено золотыми буквами не только в камне и глине, но и в сердцах людей.

– А чем я не владыка? Разве не трепещет передо мной все Халдейское царство?

– Да, правда твоя. Но государя народ должен еще и любить, а не только трепетать перед ним. Можешь ли ты мириться с тем, что народ твой запуган и вял, что душа его придавлена к земле, как глиняные лачуги по берегам рек? И разве ты не видишь, что вавилонские вельможи утопают в золоте и благовониях, а твой народ голодает, ходит босой и в лохмотьях, призывая в молитвах спасителя?

– Народ всегда был наг, бос и оборван, – убежденно ответил он. – На то он и народ. Кем бы я правил, если б все были царями и носили шелковые одежды и золотые украшения?

– Боги врагов поразили тебя слепотой, царь царей, – сокрушенно повторила она, и на глаза ее навернулись слезы.

– Ничего не выходит из твоих ухищрений, не так ли? – презрительно засмеялся он.

Его упрямство и спесь причиняли ей страдание и боль. Он никогда не считался с ее советами.

Больше ей нечего было здесь делать, и она попросила разрешения уйти.

– Иди, – сказал он с пренебрежительным высокомерием, – и запомни, что сын богов наделен божественной мудростью и не нуждается в советах еврейского пророка. В другой раз боги не простят ему подобной дерзости.

– Да, но справедливость требует возмездия тебе, кровавый царь Вавилонии! – с вызовом сказала царица. Она склонилась перед ним в поклоне, подобающем сану ее державного супруга. – Живи вечно, непобедимый Валтасар, и да не затмит твоя мудрость солнца, ибо земля тогда погрузится во тьму. – И удалилась.