Текст книги "Сиротка. Расплата за прошлое"

– Если бы только – что? – рявкнул он. – Давай, договаривай! Если бы только я сдох в санатории Лак-Эдуарда, ты вышла бы замуж за своего Ханса Цале и вы жили бы себе спокойно без старого Жослина Шардена!

– Замолчи! Мари-Нутта подняла голову к окнам. Нашим внукам необязательно знать некоторые вещи.

С тяжелым сердцем Жослин сел на край супружеской кровати. Он чувствовал себя усталым, обессиленным, ненужным.

– Лучше бы я поехал с Эрмин в Квебек, – угрюмо сказал он. – Здешний воздух перестал мне нравиться.

Поезд в Квебек, тот же день

Эрмин читала уже больше двух часов, остро ощущая присутствие Родольфа Метцнера, тоже погруженного в чтение какого-то толстого издания.

«В конце концов, это смешно! – подумала молодая женщина. – Пойду лучше пообедаю». Она убрала книгу и накинула легкий льняной жакет в тон голубому платью с очень широкой юбкой. Не сказав ни слова, она вышла из купе и направилась по коридору вагона.

«Он часто бросал на меня взгляды, когда переворачивал страницу. Господи, какая же я глупая – так изводить себя из-за ерунды! Этот мужчина несколько раз видел мои выступления. Конечно, он рад нашей встрече. Мне кажется, он не из тех, кто будет надоедать».

Однако не успела она сесть за столик, как в вагон-ресторан вошел Метцнер.

– Могу я пригласить вас, мадам? – с галантной улыбкой предложил он. – Я не хотел мешать вашему чтению, но обедать лучше в хорошей компании.

– Спасибо, месье, но я предпочла бы остаться одна, – ответила она, хотя и считала свой отказ глупым. – Понимаю, что это не очень любезно с моей стороны, но у меня была тяжелая неделя, и одиночество позволяет мне расслабиться.

– Хорошо, не буду настаивать.

Он сел за столик на почтительном расстоянии. Эрмин испытала странное чувство досады. Если бы он привел больше доводов, она наверняка согласилась бы пообедать с ним. «Нет, сожалеть не о чем! Я наломала немало дров, демонстрируя свое дружелюбие Овиду Лафлеру. “Дружелюбие” – это еще мягко сказано».

На нее нахлынули воспоминания, спрятанные в потаенных уголках души и всегда готовые всплыть на поверхность. Она снова увидела себя обнаженной в объятиях учителя, во власти его более чем дерзких ласк. Яркое удовольствие, которое он ей доставил, отказывалось покидать память ее тела. Закрыв глаза, она ощутила запах сена и лошадей. По телу пробежала дрожь.

С раскрасневшимися от волнения щеками она заказала картофельный салат с ветчиной. Официант не сводил с нее взгляда.

– Вы Эрмин Дельбо, Снежный соловей! – воскликнул он. – Моя мать повесила в гостиной вашу фотографию. Она вас боготворит. Если бы вы согласились дать для нее автограф, она была бы на седьмом небе от счастья.

– Конечно, одну секунду, – испытывая сильное смущение, тихо ответила Эрмин.

Подобных инцидентов не случалось, когда она путешествовала с Мадлен или Тошаном. Она еще раз пожалела об отсутствии рядом мужа и лучшей подруги, а главное, об отсутствии своего малыша, милого и кроткого Констана. «Похоже, я никогда не привыкну к известности. А если я снимусь в этом голливудском фильме, будет еще хуже!» Подобная перспектива испортила ей аппетит. Чувствуя дискомфорт, она заставила себя доесть салат. Когда пришло время расплачиваться, официант с широкой улыбкой сообщил, что счет уже оплачен.

– Вашим поклонником, – уточнил он.

Раздосадованная, Эрмин вернулась в купе, даже не взглянув в сторону Родольфа Метцнера, уверенная, что он не заставит себя ждать, наверняка довольный своей выходкой. Она с облегчением вздохнула, обнаружив в купе женщину с маленьким сыном, устроившуюся на сиденье рядом с ней.

– Добрый день, мадам, – поздоровалась незнакомка. Она говорила с иностранным акцентом. – Нам пришлось пересесть, потому что мужчины рядом с нами курили сигары. Мой сын не выносит запаха дыма. Понимаете, мы сели на станции Лак-Эдуард.

Эрмин все поняла, взглянув на бледного худенького мальчика. Должно быть, он проходил курс лечения в туберкулезном санатории.

– Вы правильно сделали, что поменяли купе, я буду рада возможности поболтать. Ехать еще так долго! Сколько лет вашему сыну?

– Семь. Артур, поздоровайся с этой красивой дамой.

– Здравствуйте, мадам, – пробормотал мальчик.

– Хочешь конфету? – предложила Эрмин, растроганная его смущенной мордашкой. – У меня в сумочке всегда есть конфеты.

Не дожидаясь ответа, она почти сразу протянула ему карамельку, завернутую в золотистый фантик.

– А вы, мадам? – спросила она у матери.

– О да, большое спасибо.

Эрмин улыбнулась и села на свое место. Ее соседка тут же принялась рассказывать о выпавших на ее долю испытаниях. Сын заболел около года назад, и его состояние требовало частых госпитализаций.

– Мой муж умер от туберкулеза полгода назад, – дрожащим голосом завершила она свой рассказ.

– Мне очень жаль, мадам. Будем надеяться, что медицина сумеет победить эту болезнь.

Она вновь подумала о своем отце, который, судя по всему, окончательно излечился.

«Возможно, Тала действительно преуспела в том, чего не смогла достичь наука, – говорила она себе. – Чему тут удивляться, зная о способностях Кионы? Бедная, милая Тала, как бы я хотела, чтобы она по-прежнему была с нами!»

Смерть свекрови четыре года назад оставила горечь в ее душе. Эта трагедия для нее навсегда осталась связана с долгой войной, причинившей страдания всему миру и разбившей столько семей. «Если бы Тошан не ушел в армию, если бы он остался на берегу Перибонки, его мать была бы еще жива, – подумала она. – Он сумел бы ее защитить, а Киону не увезли бы в этот злосчастный пансион. Ничего бы не случилось, а главное, не было бы моего безумия, моей слабости по отношению к Овиду Лафлеру, и все мы были бы намного счастливее…»

Эрмин охватило странное уныние, словно у нее внезапно отобрали молодость. «Назад вернуться невозможно, – сказала она себе. – Все, что я пережила, все мои радости и горести уже принадлежат прошлому. Мукки в сентябре исполнится четырнадцать лет. В этом возрасте я впервые встретила Тошана».

В эту секунду в купе вошел Родольф Метцнер. Молодая женщина бросила на него сердитый взгляд. Он поднял брови, покашлял и сел на свое место, поздоровавшись с новой соседкой и ее ребенком. Эрмин решила притвориться спящей, по крайней мере на час или два.

Валь-Жальбер, тот же день

Луи растерянно смотрел на то место, где оставил безжизненную Киону. Ее там уже не было. Он тихонько позвал:

– Киона? Где ты?

Опасаясь увидеть целую армию призраков, он не стал осматривать соседние помещения и второй этаж.

– Киона, я ухожу. Не сомневаюсь, что это твоя очередная шутка.

Раздосадованный, но успокоенный, он шел по улице Сен-Жорж, бросая подозрительные взгляды на дома, стоящие вдоль дороги. Внезапно вдалеке мелькнуло рыжее пятно: пылающая шевелюра пропавшей Кионы. «Она у дома Маруа. Что ей там понадобилось?» Луи ускорил шаг, чтобы скорее получить ответ на этот вопрос. Увидев его, девочка приветливо кивнула и продолжила разговор с Жозефом, который курил трубку под навесом крыльца, одним из тех, что защищали от солнца и снега входные двери всех домов поселка.

– А вы знали Аннетту Дюпре? – спросила она.

– Конечно, знал, она была нашей соседкой, вечно все у всех одалживала да языком болтала почем зря – любила посплетничать. Ее муж Амеде работал вместе со мной, хороший парень. Ты-то откуда знаешь Аннетту?

– Я встретила людей, которые жили в поселке до закрытия фабрики. Они упоминали незнакомые мне имена. Вот я и решила уточнить у вас.

Бывший рабочий любил вспоминать счастливые дни Валь-Жальбера, по которым так тосковал.

– Если бы моя Бетти выжила при последних родах, она бы многое рассказала тебе об Аннетте Дюпре. Каждый божий день та приходила занять у нас муки, или масла от моих коров, или кленового сиропа. И никогда не возвращала то, что брала взаймы. Бедный Амеде, туго ему с ней приходилось. После смены я частенько приглашал его пропустить по стаканчику в магазин, где продавалась выпивка. Мы садились на террасе, в теньке, курили и вели мужские разговоры… Эх, какое замечательное было время!

– А Нэнэ?

– Что – Нэнэ? Ты имеешь в виду Эрменежильда?

Киона в замешательстве кивнула. Жозеф весело добавил:

– Не повезло ему с имечком! Родители назвали его так в честь Эрменежильда Морена, его дяди, который руководил строительством завода. Мне кажется, Нэнэ был самым юным сотрудником компании, но он умел читать и писать. Вообще-то парней его возраста не брали на работу. Здесь был такой закон. Ах, этот Нэнэ вечно что-нибудь напевал, его веснушчатое лицо всегда светилось радостью. Мы любили его, нашего Нэнэ.

Жозеф смахнул слезу. С тех пор как он потерял двух своих сыновей, он становился все сентиментальнее.

– Это кто же мог вспомнить про Нэнэ? – запоздало удивился он. – Эти люди, которых ты встретила, почему они не пришли поговорить со мной?

– Не знаю, месье Жозеф, – ответила Киона с ангельской улыбкой. – Возможно, они еще вернутся.

Луи с хитрым видом ухмыльнулся. Он все понял. Киона расспрашивала их соседа о призраках, которых видела совсем недавно.

– Месье Жозеф, – продолжила девочка, – не могли бы вы иногда рассказывать мне о прежней жизни в Валь-Жальбере?

– Зачем тебе это?

– Мне это крайне интересно, – заверила она его с серьезным видом.

Андреа вышла из кухни и встала позади кресла своего мужа.

– Здравствуйте, дети, – сказала она. – Киона, ты изъясняешься все изысканнее! Настоящая барышня из высшего общества.

– Спасибо, мадам Андреа. Я читаю много французских романов.

– Ты молодец. Однако, насколько я знаю, мадам Шарден пригласила сегодня месье Клутье на чай. Не задерживайтесь, он скоро придет.

– Да, мадам Андреа, вы правы, – ответил мальчик. – Пойдем, Киона.

Та последовала за ним без возражений. Они пошли по дороге быстрым шагом под озадаченным взглядом их бывшей учительницы. Когда они отошли подальше, та сказала:

– Я слышала, о чем Киона тебя расспрашивала. Мне это кажется несколько странным.

– Ну и что, я с удовольствием вспомнил прежнюю жизнь поселка, своих соседей…

– И свою первую жену!

– Бедная моя Андреа! Как можно ревновать к покойнице? Несчастная Бетти давно лежит на кладбище. Она не явится сюда, чтобы вцепиться тебе в волосы, черт возьми.

В плохом настроении Жозеф нарочно употреблял выражения, которые раздражали его вторую супругу. Как ни странно, сейчас это не вызвало у нее никакой реакции.

– Может быть, и так, но ты часто навещаешь ее, свою Бетти, приносишь ей букеты цветов. Я знаю, что она была очень красивой, гораздо красивее меня.

– Что ты такое говоришь! – расстроился он. – Разве я не доказываю тебе постоянно, что очень тебя люблю? И если бы Господь послал нам детей, девочку или мальчика, я любил бы их точно так же, как тех, что родила Бетти. Только это был бы ребенок старика… Да, его отец был бы стариком, поскольку я уже далеко не молод.

Андреа положила руки на плечи Жозефа и принялась их нежно массировать. Она ни разу не пожалела об этом позднем замужестве, которое избавило ее от участи одинокой старой девы.

– Прости меня! – тихо сказала она. – Хочешь чаю?

– Чаю, чаю, снова чаю! Я бы выпил стаканчик наливки.

– Хорошо, – вздохнув, сказала она.

Жозеф не верил своим ушам. Но Андреа не переставала думать о том злополучном письме, содержание которого изменила при помощи Эрмин и Тошана. Метис, как и обе женщины, решил, что лучше будет держать Жозефа в неведении касательно сексуальных наклонностей его сына. «Ложь во спасение, – повторяла себе Андреа. – Прости меня, Господи».

Мартен Клутье еще не пришел. Лоранс сообщила об этом Луи и Кионе, как только они вошли в сад Маленького рая. Мари-Нутта, у которой не получились ее ванильные фланы, сидела с надутым видом в сторонке.

– Нутта, иди сюда, – сказала Киона. – Я кое-что увидела в бывшем магазине.

Новость заставила юную строптивицу забыть о своей досаде. Она мигом присоединилась к троице для захватывающего шушуканья.

– Мне опять стало плохо, но оно того стоило, – добавила странная девочка с янтарными глазами. – Давайте вернемся туда сегодня ночью вчетвером.

– Она видела призраков, – с серьезным видом заявил Луи.

– Да нет же, дурачок, это были не призраки. Вечно ты все путаешь. Я переместилась в другую эпоху. Сначала зазвенел колокольчик на двери магазина, словно кто-то вошел, и в ту же секунду я увидела женщин возле прилавка. Я слышала, как они разговаривают. Они стояли там и выглядели совершенно живыми.

– Это правда? – пришла в восторг Лоранс. – А ты, получается, оставалась невидимой?

– Вот именно! Самой болтливой из покупательниц была Аннетта Дюпре, которая в то время была соседкой Маруа. И я видела Бетти, то есть Элизабет, у которой жила Мин. О! Она такая красивая! Жаль, что это быстро закончилось: у меня закружилась голова, а потом наступила полная темнота. Но как только очнулась, я сразу же побежала к Жозефу, чтобы расспросить его об этих женщинах.

– Киона, а вдруг это опасно? – предположила Мари-Нутта.

– Может быть, но мне на это наплевать. Сегодня вечером я продолжу эксперимент, я уже не могу остановиться. Это так захватывающе! Без тебя, Лоранс, я бы никогда не побывала в прошлом. Какая хорошая идея пришла тебе в голову!

– Я уже в этом не уверена. Нутта права, ты подвергаешь себя опасности. Я боюсь за тебя.

– Не нужно бояться! Великий Дух позволяет мне путешествовать во времени, и Иисус тоже. Я думала, ты относишься к этому серьезнее, Лоранс. И потом, я так хочу увидеть Мин в детстве, услышать ее пение! Это было бы незабываемо. Прошу вас, пойдемте туда все вместе сегодня вечером.

Луи пожал плечами, не решаясь высказать свое мнение. Одна только мысль о подобной перспективе приводила его в дрожь. Внезапно его осенило.

– Скажи, в твоем видении было светло? – спросил он. – Мне кажется, не имеет смысла идти туда ночью, если ты видишь образы происходившего в то же время суток. Магазин будет закрыт, люди будут спать по домам.

Задумавшись, Киона покачала головой.

– Да, было светло, мне кажется, что по ту сторону витрины светило солнце. Ну и что, все равно пойдем. Я чувствую, что на втором этаже бродят неприкаянные души.

Близняшки испуганно переглянулись. Луи в ужасе перекрестился. К счастью, в эту секунду Жослин выглянул в окно, положив конец их беседе.

– Киона, девочка моя, – позвал он, – иди-ка надень платье – Лора с ума сходит из-за своего гостя. А ты, Луи, не забудь помыть руки. Вы оба совершенно непрезентабельны.

– Но, папа, мне будет удобнее в брюках, – возразила девочка. – После чая я собираюсь прокатиться на Фебусе. Я обещала ему эту прогулку.

– Прошу тебя, Киона, сжалься над своим старым отцом и поторопись. Твои брюки все в пыли. Ты выглядишь как мальчишка, и мне это не нравится.

Она подчинилась, тронутая удрученным тоном своего отца, на морщинистом лице которого отражалась скрытая боль. Очень тонко чувствующая девочка тут же встревожилась и, проходя мимо, поцеловала его в щеку.

– Не грусти, папа, – шепнула она. – Я присматриваю за тобой.

– Не подлизывайся! – проворчал он. – И не путай наши роли. Это родители должны присматривать за такими маленькими чудовищами, как вы. Где ты опять болталась?

– Гуляла, ведь на улице лето! Зима наступит очень быстро. Пойду надену платье, твое любимое, зеленое с белым воротником.

Луи шмыгнул за ней, не желая навлекать на себя отцовский гнев. Лора смерила их подозрительным взглядом, когда они пересекали кухню. Она с удрученным видом расставляла чашки из обычного голубого фарфора вокруг эмалированного чайника ярко-красного цвета.

– Боже мой, у Шарлотты совершенно не было вкуса! – пробормотала она сквозь зубы. – Неудивительно, что теперь она предпочитает жить среди индейцев.

Ее муж вошел в кухню, когда она резала шоколадный пирог, приготовленный Лоранс.

– Я делю на восемь частей. Одну отнесем Мирей, – со вздохом сказала она.

– Что ты говоришь, Лора? Ты же не собираешься оставить Мирей в своей комнате! Ты и так переселила бедную женщину на второй этаж, тогда как в гостиной она чувствовала себя ближе к нам. Еще недавно ты без устали твердила, что считаешь ее подругой, а не прислугой.

– О, Жосс, хватит придираться! Она испортит нам весь вечер своей перебинтованной головой.

– Какая же ты злая, жестокая и эгоистичная! Если ты намереваешься покорить Мартена Клутье, продемонстрируй ему лучше свои душевные качества, а не декольте. Лора, только взгляни на это, у тебя видна грудь, в твоем-то возрасте… А макияж! Ты выглядишь просто смешно.

– Ты ко мне несправедлив, – возразила она, готовая расплакаться. – Я так радовалась возможности пригласить приятного гостя и послушать песни в его исполнении!

– Хм! Помнишь, как во время войны Эрмин принимала у себя Овида Лафлера, который помогал ей отвлечься от тревожного ожидания Тошана? Ты тогда практически обвиняла нашу дочь в адюльтере. Так что неудивительно, что теперь у меня возникают вопросы.

На улице послышались голоса. Лоранс с сестрой кого-то встречали.

– Господи, Жосс, он уже здесь! Прошу тебя, не выдумывай глупостей. У меня уже нет времени переодеться, поднимись наверх за Мирей и принеси мне шелковый бежевый платок, я прикрою им грудь.

В это время Мартен Клутье с удовольствием разглядывал близняшек. Они сняли свои привычные ситцевые фартуки и облачились в платья из голубого шелка, украшенные кружевными воротничками. Эрмин купила им кое-какую одежду и нижнее белье в Робервале на следующий день после пожара, поскольку все их наряды сгорели.

– Добрый день, юные барышни, – поздоровался с ними гость. – Какая очаровательная группа меня встречает!

– Здравствуйте, месье Клутье, добро пожаловать в Маленький рай, – ответила Мари-Нутта.

У них были одинаковые тонкие и правильные черты лица и глаза цвета сапфира, правда, чуть светлее, чем у их матери. Сегодня они распустили волосы, которые ниспадали на плечи легким каскадом русых локонов, мягких и шелковистых.

– Входите, месье, наша бабушка вас ждет, – добавила Лоранс.

Историк казался смущенным. Одетый в бежевый костюм и шляпу канотье, он с нерешительным видом смотрел на дверь. Тогда на порог, радушно улыбаясь, вышла Лора. Она бросила удовлетворенный взгляд на гитару, которую держал в руке Мартен Клутье.

– Ах! Дорогой месье, какая радость! Вы не забыли взять свой инструмент. Входите скорее в дом, на улице так жарко!

– Спасибо, мадам, вы очень любезны, – приветливым тоном ответил он. – Надеюсь оправдать ваши ожидания в плане песен.

Жослин слышал их разговор из кухни. Он тихо выругался. «Надо же, он надеется оправдать ее ожидания! Хвастается прямо у меня под носом!» – подумал он.

Киона и Луи сбежали вниз по лестнице. Мирей тоже спускалась осторожными шагами, держась за перила.

– Боже милосердный! – причитала экономка. – Если бы я могла испечь хороший пирог с патокой для этого месье или настряпать оладий с корицей! От меня теперь никакого толка, я ни на что не гожусь.

– Нет, не говори так, ты скоро поправишься, – заверила ее Киона. – Все равно оладьи вкуснее есть зимой, когда идет снег.

– Ты славная малышка, – прослезилась Мирей. – К тому же тебе пришла в голову чудесная мысль – повязать платок на мои бинты! Так я хоть людей не пугаю.

Довольная, Киона пожала руку пожилой женщины, к которой питала искреннюю привязанность. Она торжественно усадила ее в плетеное кресло.

– Сегодня, Мирей, за тобой будут ухаживать, как за принцессой, и ты сможешь насладиться песнями месье Клутье.

Жослин вошел в кухню в сопровождении гостя и Лоры. Он восхищенно улыбнулся, увидев Киону в платье и босоножках. Она была его гордостью, такая красивая, стройная. Сияющие близняшки присоединились к присутствующим. Все уселись вокруг стола.

– Какое прекрасное семейство! – заметил Мартен Клутье, по очереди обводя всех своим мягким взглядом.

– О да, мы возглавляем очаровательное племя детей, – отрезала Лора, опасаясь, что за этим последует церемония представления членов семьи гостю: ведь Киона была живым доказательством измены ее мужа.

– Дети, откуда бы они ни появились, всегда счастье, – почувствовав ее замешательство, поспешил заверить хозяйку дома Клутье.

– Особенно когда они умеют печь прекрасный шоколадный пирог. Не так ли, Лоранс? – добавил Жослин. – Месье, чаю или, может, лимонаду? Он у нас всегда есть в такую жару.

– Чаю, благодарю вас.

Лора, успокоившись, светилась от счастья. Однако она не сомневалась, что ее гостю известна правда о Кионе, – наверняка из разговоров с Маруа.

– Дорогой месье, – продолжила она, – как бы я хотела принимать вас в своем доме! К тому же именно его вы искали в поселке. Какая жалость! Если бы вы приехали в Валь-Жальбер раньше, то смогли бы его посетить. Это был действительно красивый дом, самый красивый в поселке!

– Лора! – одернул ее Жослин.

– А что такое? Я имею право говорить что думаю, – тут же завелась она. – У нас был полный набор составляющих современного комфорта: центральное отопление, две ванных комнаты. И столько редкой мебели, хрустальных люстр…

– Мадам, я вам очень сочувствую, но обстановка – это не самое главное. Я так счастлив быть вашим гостем, я даже не надеялся на такое, когда решил провести здесь это лето.

Эта маленькая речь, в которой чувствовалась искренность, разрядила атмосферу. Мари-Нутта раздала всем по куску пирога. Лора бросила взгляд на Мирей, которая выглядела вполне прилично в платке с цветочным узором.

– Вы правы, Мартен. Я ведь могу обращаться к вам по имени? Только и вы тоже называйте меня Лорой. Да, так и есть, обстановка – это не самое важное. Откровенно говоря, мое состояние досталось мне случайно, и, возможно, я его не заслуживала.

– Лора, мы собрались здесь, чтобы пообщаться с нашим гостем и послушать его музыку. Не порти всем настроение своими причитаниями.

Хозяйка дома раздраженно подняла глаза кверху. Киона быстро сменила тему разговора:

– Вам нравится пирог, месье?

– Да, он очень вкусный, после такого угощения я просто обязан буду хорошо спеть.

Реплика вызвала оживленные восклицания. Мирей осмелилась спросить:

– Месье, а вы исполняете песни Ла Болдюк?

– К сожалению, нет, дорогая мадам, это немного не мой репертуар, но я очень люблю эту певицу из наших краев.

– Я тоже! – ответила экономка. – Я так рыдала, когда она умерла. Приходите к нам, когда я поправлюсь, я испеку для вас пирог с патокой, любимое лакомство нашей Мимин, нашего Соловья. Я ведь знала ее совсем девочкой, чуть старше этих двух.

Она кивнула в сторону близняшек. Лора начала терять терпение. Если Мирей пустится в воспоминания, предстоящие часы могут стать гораздо менее приятными.

– Мартен, каковы ваши успехи в исследовании прошлого Валь-Жальбера? – спросила она сладким голосом.

– Я продвигаюсь. Медленно, но верно. Жозеф Маруа, ваш сосед, рассказал мне несколько занимательных историй. Он также в деталях объяснил мне, как работала фабрика, описал цех, где трудились корообдирщики, помещение с динамо-машиной, рассказал, какое постоянное оживление там царило. Завтра я пойду осматривать бывшую железную дорогу. В прошлом месяце я смог разыскать фотографию локомотива, прибывающего на здешний перрон. Я вообразил себе весь масштаб происходящего: как тюки с древесной целлюлозой загружают в вагоны и поезд мчится в сторону порта, чтобы отправить груз в Европу. Только представьте себе, как это волнующе: деревья, выросшие в наших краях, были срублены, очищены от коры и распилены, чтобы в итоге способствовать экономическому росту далеких стран, по другую сторону океана.

Лора буквально смотрела ему в рот, зато Жослин прыснул со смеху:

– Да, это действительно волнующе! Послушайте, дорогой месье, если мы с подобным трепетом начнем относиться к такому простому процессу, как обработка древесины, что с нами будет? Меня лично гораздо больше волнуют совершенные фашистами зверства, реальные масштабы которых еще до конца не оценены.

– Одно другому не мешает, Жосс! – рассердилась Лора. – Месье Клутье – поэт, у него свое видение вещей. А ты вечно все сводишь к политике.

Отличавшийся покладистым характером историк ничуть не смутился:

– Ваш муж прав, мадам Лора. Моя ностальгия несколько неуместна.

– Что вы, вовсе нет! Мой муж только и делает, что ворчит. Давайте я лучше подолью вам чаю. Кстати, я ведь вам до сих пор не представила детей. Это мои внучки: справа от вас Лоранс, будущая художница, и ее сестра-близняшка, Мари-Нутта, более безрассудная по характеру. Этот молодой человек, сидящий с надутым видом, наш сын Луи. Я бы хотела, чтобы он стал инженером. А Киона… Да, Киона…

– Моя младшая дочь! – сердито рявкнул Жослин. – Блестящая ученица и непревзойденная наездница.

– Барышня, которую я имел удовольствие встретить в поселке. Что ж, мои поздравления, Киона, – улыбнулся Мартен Клутье, чувствуя смущение Лоры. – А теперь давайте-ка я вам что-нибудь спою!

Не дожидаясь ответа, гость взял гитару. С задумчивым видом и легкой улыбкой на губах он выбирал песню, которая понравилась бы всем, детям и взрослым.

– Я исполню для вас песню «Судьба, роза в лесу»[16]16
  Песня Конрада Готье, написанная в 1929 г.


[Закрыть], которая очень популярна в наших краях, не так ли? – объявил он.

 
У моих отца и матери
Я был единственным ребенком,
Я был единственным ребенком,
Судьба, роза в лесу,
Я был единственным ребенком,
Я был единственным ребенком.
Они отдали меня в школу,
В простую школу,
В простую школу,
Судьба, роза в лесу,
В простую школу,
В простую школу.
 

Лоре хотелось закрыть глаза. Она была очарована низким, теплым и обволакивающим голосом своего гостя. Конечно, это был мужской тембр, в корне отличавшийся от голоса Эрмин, но от этого она восхищалась им еще больше, одновременно удивленная и плененная. Как только закончился последний куплет, она принялась аплодировать.

– Браво, это было потрясающе! К тому же я не знала эту песенку.

– Что? – возмутился Жослин. – Ты не знаешь песню «Судьба, роза в лесу»? Я же напевал тебе ее, когда мы только поженились.

– Сомневаюсь, Жосс, я бы это запомнила.

Не расставаясь с теплой улыбкой, Мартен поспешил запеть следующую песню, «Молитву матери» Солда Лебрена[17]17
  Настоящее имя Ролан Лебрен. Во время службы в канадской армии был направлен с выступлениями по стране для пропаганды воинской службы.


[Закрыть].

Музыка была бодрой, хотя в словах сквозила грусть. Концовка все же вызывала улыбку, поскольку мать наконец нашла своего сына, которого уже не надеялась увидеть. Луи хлопал в ладоши в такт мелодии, не сводя глаз с пальцев историка, бегающих по струнам. Мирей тоже была на седьмом небе от счастья, и лишь Жослин сидел с насупленным видом. Он был уязвлен поведением своей жены.

«Лора осмеливается утверждать, что забыла эту песню, единственную, которую я знал. Я был так горд, когда напевал ей эти слова на ушко, в самом начале нашей любви, – с горечью думал он. – А она кокетничает с этим типом, взявшимся неизвестно откуда. Ах да! Из Сент-Андре-де-Лепувант… Подходящее название!»[18]18
  «Лепувант» (l’épouvante) переводится с французского как «ужас», «страх». (Примеч. пер.)


[Закрыть]

– Месье Шарден, – обратился к нему в эту секунду Мартен Клутье, – может быть, вы хотите послушать что-нибудь особенное? Я не могу исполнять все подряд, поскольку здесь есть невинные уши. Разумеется, я мог бы петь детские считалочки, но, думаю, это будет не очень интересно для вас и вашей дамы.

– В таком случае пусть эти самые невинные уши отправляются на улицу! Все, полдник окончен. Все понятно, молодежь? Идите гуляйте! – гаркнул Жослин. – Только без глупостей. Можете проведать лошадь и пони, посмотрите, есть ли у них свежая вода.

– Хорошо, папочка! – с хитрым видом воскликнула Киона, бросив вызывающий взгляд на Лору.

Лоранс и Мари-Нутта, прыснув со смеху, бросились к выходу. Жара действовала на них возбуждающе. Только Луи покинул комнату не торопясь, засунув руки в карманы.

– Правильно, Жосс, – одобрила Лора медовым голосом. – Так что же, Мартен, какую веселую песенку вы хотите нам предложить?

– «В развевающемся платье» Мари Дюба. Этой песне уже двенадцать лет. Она мне очень нравится.

 
Этой девушке
Не было и пятнадцати,
Она уснула
Под кустом белых роз.
Ее платье развевалось на ветру,
Развевалось, развевалось на ветру.
Она уснула
Под кустом белых роз,
Ветер приподнял ее платье,
А затем и нижнюю юбку,
Обнажив красивые розовые подвязки
И прелестное белое бедрышко…
 

Низкий и звучный голос Клутье заглушил раздавшийся на улице сдавленный смех. Четверо детей сидели на корточках под окном, слушая слова, предназначенные для взрослых. Луи, согнувшись пополам, отошел в сторону. Он тихо напевал: «Красивые розовые подвязки и прелестное белое бедрышко…»

Близняшки и Киона вбежали вслед за ним в конюшню с пылающими щеками и на этот раз хохоча во все горло.

– Как вы думаете, что такое бедрышко? – спросил мальчик.

– Бедро, идиот! – ответила Мари-Нутта.

Более взволнованная, чем хотела казаться, Лоранс представляла себе сцену: красивая девушка уснула под цветущим кустом, а ветер приподнимает ее юбку. Это навевало грезы о весне, ожидании любви – несмотря на свои неполные тринадцать, она была очень чувствительна к этим словам. Возможно, это было связано с пока еще смутными ощущениями, которые вызывал в ней Овид Лафлер. Молодой учитель казался ей наделенным всеми необходимыми качествами: любезностью, деликатностью, добротой и обаянием. Это был ее большой секрет, о котором она не рассказывала даже своей сестре.

К счастью, она не услышала следующих куплетов песни. Но Лора наслаждалась ими с нескрываемым удовольствием.

 
Обнажив красивые розовые подвязки,
И прелестное белое бедрышко,
И все остальное,
Еще более соблазнительное.
Счастлив будет тот,
Кто станет ее любовником,
Он будет получать удовольствие,
Снимая… ленточку с ее волос!
 

Прикрыв глаза, Лора дрожала от непреодолимой ностальгии по своей юности, по тому времени, когда тело, наполненное жизненной силой, взывает к ласкам, легким поцелуям, предвестникам долгожданного удовольствия. «Но мне не повезло познать счастье этого уникального момента, когда даришь невинность своему избраннику, тому, кого полюбила всем сердцем. Меня взяли силой, осквернили, и если бы не Жослин, я бы так и осталась в этом омерзительном борделе в Труа-Ривьер, чтобы утолять похоть всех окрестных мужчин».

Тот короткий период жизни, когда Лоре пришлось заниматься проституцией под строгим надзором жестокого сутенера, оставил глубокий след в ее душе. Если она так задирала нос и строила из себя богатую знатную даму, то только для того, чтобы стереть из памяти отвратительные воспоминания. Снова окунувшись в прошлое, она внезапно захотела ощутить нежность мужа. Лора взяла Жослина за руку и легонько сжала ее.

– Мартен прав, – шепнула она. – Некоторые куплеты действительно не для детских ушей.

– Не то слово! Мне и самому это совершенно не понравилось, – повысив тон, ответил Шарден. – Очень неприличная песня…

Смутившись, историк отложил гитару. В качестве оправдания он произнес:

– В конце песни становится понятно, что ни о чем грязном речи не идет: все заканчивается шуткой.

– Конечно, – хитро улыбаясь, подтвердила Мирей.

– Однако странные у вас наклонности, – заметил Жослин. – Девочка, которой нет и пятнадцати, объект вожделения, это совсем не в моем вкусе…