Текст книги "Лики ревности"

Изора поспешно отвернулась. Тома не должен догадаться, почему она стремится войти в их семью!

– Пусти меня! Я ухожу! – дернулась она. – Мне пора возвращаться в ад. И если Жером будет несчастен, то это не моя вина!

– Я провожу! – сказал он, взяв ее за руку. – Нам есть что обсудить.

* * *

Тем временем в доме Маро, в квартале От-Террас, Онорина, нервно грозя указательным пальцем, произнесла практически те же слова.

– Жером, нам нужно серьезно поговорить! С каких пор ты втихомолку встречаешься с Изорой? Вы с ней тайком переписывались? Отвечай! Тут есть от чего расстроиться, особенно нам с отцом! Прошлое лето Изора провела в Феморо, но год назад уезжала учиться в «Эколь нормаль»[32]32
  Ecole Normale – высшее педагогическое учебное заведение во Франции. Находится в Париже. (Примеч. пер.)


[Закрыть], а с октября работала в городе. Так что история с помолвкой – большая нелепость!

– Соглашусь с матерью, – подхватил Гюстав. Вид у него был нерадостный. – Я бы и слова не сказал, если бы видел, что ваши чувства искренние и взаимные. Я подозревал, что ты влюблен в Изору, но она? Ее с детства держат в черном теле, а когда умерли братья – стало еще хуже. В поселке это всем известно, даже в шахте пару раз обсуждалось. Спроси хотя бы у Тома – он знает больше других. Думаю, маленькая Мийе просто хочет сбежать с фермы и больше туда не возвращаться. Она пользуется твоими чувствами, Жером!

Соседи, ставшие свидетелями безобразной сцены, засобирались по домам. В комнате неприятно запахло подгоревшим омлетом. Вино и пиво больше не текли рекой. Гости сочли уместным оставить семейство наедине со своими заботами. Негромкое «Всего хорошего!», дружеские рукопожатия… Вскоре за столом остались только Зильда, Адель, Йоланта и Станислас Амброжи. Все четверо помалкивали, словно онемели от изумления и беспокойства.

Если со стороны Жерома поначалу чувствовалась обида, то теперь она превратилась в гнев.

– Вы не устраивали скандала, когда Тома объявил, что женится на Йоланте! Я помню, я присутствовал при этом. Может, я и слепой, но слух у меня хороший. Но ведь Тома все позволено, правда? Никто и слова не сказал, когда он убежал следом за моей невестой, чтобы ее утешить!

Разрумянившаяся от смущения Онорина прислонилась спиной к стене. С самого начала перепалки она не присела ни на минуту, хотя ноги подгибались от усталости.

– Свадьба твоего брата – совсем другое дело, – сказала она. – Они с Йолантой более взрослые, и у обоих есть работа.

– Давайте начистоту, мадам Онорина, – оборвал ее Станислас Амброжи. – Я все знаю: вы не имели выбора. О таких вещах не принято говорить, иначе будет стыдно смотреть людям в глаза. Скажи, дочка, ты ждешь от Тома ребенка?

– Да, отец, – призналась Йоланта и заплакала. – Прости меня!

– Тебе повезло, что парень оказался порядочным. Очень повезло!

Больше поляк ничего говорить не стал, но было ясно, что мысли у него не самые веселые. Зильда, в своем строгом наряде послушницы, подошла к Жерому и стала его утешать. Парень не ожидал от нее поддержки – он так и замер, прижав ладонь ко лбу.

– Верь в доброту господню, братик! Он послал тебе встречу с Изорой ради твоего блага, я уверена! Я знаю ее. Возможно, девочка немного странноватая, но у нее золотое сердце.

– Надеюсь, что ты не ошибаешься, – вздохнула Адель. – Она такая хорошенькая! Выйдет ли из нее преданная жена?

Девушка перекрестилась и тихонько прочла короткую молитву. Гюстав следил за ней грустным взглядом. Прелестная Адель, юная копия его супруги, – он не забыл времена, когда она вместе с другими женщинами сортировала в шахте уголь. Старый Маро мечтал, что она найдет себе хорошего мужа-углекопа, останется в поселке, и они каждый день будут видеться. Зильда, ласковая и сострадательная, вызывала в нем те же чувства.

– Мои милые дочки! – прослезился он. – Я с уважением принял ваше решение стать добрыми сестрами, но поверьте, мне, как отцу, тяжело с этим смириться. Вы могли бы стать опорой для матери, да и для меня тоже!

– Не говори так, Гюстав! – встрепенулась Онорина. – Я рада, что девочки стали монахинями. Они живут вдали от мира, что немаловажно, и могут молиться за свою сестричку.

– Не совсем так, мамочка, – попыталась объяснить Адель. – Мы не сидим в уединении монастыря, а служим людям под эгидой Красного Креста, причем слабым и неимущим. Таков наш выбор – хотим приносить пользу.

Йоланта, не упустившая из разговора ни слова, вдруг заметила, что Жером плачет, и сочувственно погладила его по руке.

– У тебя есть право быть счастливым. Все уладится. Тома поговорит с Изорой, и она вернется.

– Не терплю несправедливости! – Юноша повысил голос. – Тем более что и сам я жертва. Проклятье, я иду защищать родину, но уже через несколько дней оказываюсь в госпитале, откуда выхожу слепцом. Большей несправедливости невозможно представить!

Пристыженная Онорина обняла сына за плечи.

– Если бы я могла, отдала бы тебе свои глаза, мой хороший. Когда бы я только могла! – произнесла она с чувством. – Прости, если сказала что-то обидное. Откуда мне было знать, как ты относишься к Изоре?

– Я любил ее, когда надевал проклятую солдатскую форму, любил задолго до войны! – не на шутку разошелся Жером. – Но у меня не хватало смелости признаться. Мы были слишком молоды. А потом я стал калекой.

– Если так, ты женишься на ней, мой мальчик, – заявил Гюстав. – Мать правду говорит: мы ни о чем не подозревали, а потому не смогли сдержаться. У тебя есть пенсия, а Изора, если верить молве, скоро получит место школьной учительницы. По правде сказать, каждый получит желаемое – и ты, и она.

Жером кивнул, и на его губах появилось некое подобие улыбки. Зильда тоже подошла подбодрить брата добрым словом. Онорина вздохнула с облегчением и, подбоченившись, объявила:

– На том и закончим! Гости разбежались, но это не помешает нам выпить еще по стаканчику сидра. И кто-то обязан съесть мой омлет. Я соскоблю то, что не сгорело.

– Но ведь Тома еще не вернулся! – Йоланта бросила тревожный взгляд в сторону входной двери.

– Мы и ему оставим. Он не задержится! Наверное, пошел провожать Изору. Думаю, он на нас не обидится.

Маро были людьми простыми и славными, и решения в их семье обычно принимались быстро. Гюстав и Онорина могли пойти на многое ради счастья своих детей. Изора скорее бы утешилась, если бы слышала, как они обсуждают будущий ремонт в комнате Жерома и выбирают подходящую дату для свадьбы.

Однако девушка в это время была занята другим – она уговаривала Тома вернуться домой. Они как раз прошли мимо последнего дома в квартале Ба-де-Суа и ступили на дорогу, спускавшуюся по склону к шато-Феморо.

– Возвращайся, говорю тебе! – повторила она в третий раз. – Тебя ждут! Я знаю дорогу, и сторожевой пес мне не нужен!

Тома несколько покоробила такая грубость. Особенно царапнуло душу сравнение с собакой.

– Какая муха тебя укусила? – нахмурился он. – От тебя, Изора, я такого не ожидал. Угомонись! Как я уже сказал, нам нужно кое-что обсудить. Скажи, с каких пор вы с Жеромом любите друг друга? Когда ты приходила проведать меня в лазарет, то и словом не обмолвилась о ваших чувствах. Почему? Мне очень жаль его, я думал, он вообще никогда не женится.

– Тогда у меня не хватило смелости сказать, – не моргнув глазом соврала девушка, ускоряя шаг. – Ты рассказывал мне о предстоящей свадьбе с Йолантой, и мне показалось, что это неподходящий момент.

– А твои родители что говорят? Допустим, Жером не углекоп, но он из семьи «чернолицых», а они презирают таких, как мы! Готов поспорить, твой отец не хочет такого зятя, не говоря уж о том, что ты пока несовершеннолетняя…

– Родители только обрадуются возможности избавиться от меня!

Заподозрив неладное, Тома остановился и взял девушку за руку.

– А они точно знают о твоих планах? Изора, не пытайся убежать! И ответь на мой вопрос! Это не игрушки, неужели ты не понимаешь?

Он редко бывал с ней суров. Строгий и где-то даже грозный тон подействовал на девушку угнетающе.

– Ради бога, я больше не могу, оставь меня в покое! Возвращайся к Йоланте! – выкрикнула она, сотрясаясь в рыданиях.

Тома отпустил ее, удрученный тем, что она снова льет слезы. Изора побежала к ферме, но не по дороге, а напрямик – через поля, грязные после дождя. Пожав плечами, он повернулся и зашагал обратно, к шахтерскому поселку.

В дом Изора не пошла. Она спряталась в сарае, где хранился фураж. Там, зарывшись в сено, тонко пахнущее высохшими на солнце травами и цветами, девушка дала волю слезам.

Собственная жизнь казалась ей бессмысленной, полной трагедий и незаслуженных страданий. Лежа на спине, задыхаясь и сдерживая стоны, она то и дело колотила себя в грудь маленьким, крепко сжатым кулачком, и ей казалось, что сердце вот-вот разорвется от горя. Наконец, окончательно выбившись из сил, Изора уснула – с больной головой и жаром во всем теле.

Она не видела того, что происходило снаружи. А тем временем мерцающие желтые огоньки вытанцовывали арабески во дворе, то пересекая его, то двигаясь вдоль стены сарая, в котором сон охранял девушку от всех напастей.

Прошло немало времени, прежде чем чьи-то тяжелые шаги пробудили цепного пса, но она и тогда не проснулась.

Поселок Феморо, квартал Ба-де-Суа, пятница, 19 ноября 1920 г.

Инспектор Девер снова сидел напротив Даниэль Букар, женщины лет сорока с милым кукольным личиком и покрасневшими от слез глазами. Она только что разлила по чашкам кофе.

– Сожалею, что приходится вас беспокоить, мадам, – вкрадчиво начал он, – но я должен задать несколько вопросов о вашем муже. Мы обязаны найти убийцу, так что, как вы понимаете, это в ваших же интересах. Понимаю, как тяжело сейчас говорить о супруге, но выбора нет.

– Конечно, нужно его найти – поганца, который застрелил Альфреда, – кивнула несчастная вдова, сдерживая рыдания.

– Ваши девочки в школе, так что можем спокойно все обсудить, – предложил Девер, рассчитывая вызвать к себе расположение. – Мне нужны сведения о вашем муже – с кем дружил, чем интересовался помимо работы…

Серо-зеленые глаза Даниэль Букар встретились с глазами полицейского.

– Альфред был хорошим отцом и мужем, – уверенно заявила она. – Чем увлекался? Ходил на рыбалку, любил баловать нас рыбкой – девочек и меня. Он построил себе домик на берегу, как и многие его товарищи по работе.

– На берегу пруда, возле дамбы? Рабочий шахты по имени Фор-ан-Гель сегодня рассказывал об этом славном месте.

– Сатурнен Рико? Альфред дружил с ним. Нет, домишко мужа находится чуть дальше, на берегу ручья Орель. До рождения детей мы часто бывали там по воскресеньям. А потом я все никак не могла выкроить время. Позже стала болеть…

– Мне нужно знать точно, где находится домик, мадам. Еще вопрос: есть ли у вашего супруга родственники в окрестностях Феморо или давние друзья?

– Нет. Родители Альфреда умерли, а его сестра давно живет под Нантом. Там мы с ним и познакомились. Он привез меня сюда вскоре после нашей свадьбы.

Вдова бригадира снова расплакалась. Инспектор дал ей успокоиться. Он был в замешательстве: как спросить о главном – действительно ли Букар мог приударить за какой-нибудь красоткой? Сегодня утром он задал прямой вопрос углекопам, которых собрали по его просьбе, но оказалось, никто ни о чем подобном не слыхивал. «Я не настолько глуп, – злорадствовал инспектор, – чтобы не понимать: „чернолицые“, как говорится, сплотили свои ряды. Ни единого лишнего слова о товарище и о застреленном бригадире! Будем надеяться, сортировщицы окажутся более разговорчивыми».

– Мадам, прошу вас, подумайте хорошенько! – заговорил он снова. – Вы не замечали ничего странного в поведении супруга в последнее время? Возможно, у него были враги. Или завистники.

Женщина пожала плечами, давая понять, что он несет полную чушь.

– Враги? Нет. С чего бы? Завистников тоже не замечала. Если кто и завидовал, так это женщины. И не мужу, а мне. Жена бригадира – естественно, гордячка, потому что живет в квартале Ба-де-Суа! Я в курсе, что в других кварталах имеется немало охотниц почесать языки, очернить нас из зависти!

– И что же о вас судачат? – нейтральным тоном поинтересовался Девер.

– Меня называют выскочкой и рогоносицей, но я не обращаю внимания. Альфред любил перекинуться шуткой с сортировщицами. Он был красивым мужчиной и хорошо танцевал. Стоило ему пригласить кого-нибудь на танцах, как мне стразу начинали шептать на ухо всякие гадости. А я ничему такому не верила, господин инспектор! – заверила она собеседника звенящим от слез голосом.

– Мадам, буду откровенен: говорят, ваш супруг ухаживал за другими женщинами.

– Клевета! – всхлипнула вдова. – Альфред никогда мне не изменял! После работы муж шел домой, даже в бистро не засиживался. А еще он обожал своих дочек. Я не знаю, как он вел себя до женитьбы, и никогда не пыталась узнать. Наверняка у него были увлечения, он же не святой!

Предчувствуя новый поток слез, Жюстен Девер встал и начал прощаться.

– Это не последняя наша встреча, мадам. Я не уеду из Феморо до тех пор, пока все не выяснится. Но на сегодня хватит вопросов.

На улице шел дождь. Полицейский задумчивым взглядом окинул окрестности. Здание шато де Ренье в глубине долины, светлое и элегантное, контрастировало с серовато-красными оттенками осени. «Я не могу отделить истинное от ложного, и заставить их нарушить обет молчания тоже не могу!» – Инспектору пришлось признать очевидное.

Поселок Феморо, суббота, 4 декабря 1920 г., две недели спустя

Йоланта и Тома, рука об руку, вышли из церкви. Над колокольней по бледно-голубому, как глаза невесты, небу плыли высокие, с кремовым оттенком облака. Полюбоваться молодоженами собралась целая толпа. Нарядные детишки принялись осыпать новобрачных рисом и тоненькими голосами кричать «Ура!» Фор-ан-Гель торопливо открыл деревянный ящичек с многочисленными круглыми отверстиями в стенках, и белые голубки, радостно зашелестев крыльями, взмыли в небо.

– Глядите-ка, какая невеста красавица! – восхитилась одна из женщин.

– И жених ей под стать! – заулыбалась ее соседка.

В ту же секунду зазвонили колокола – так мелодично, что все захлопали еще громче. Поздравлениям, казалось, не будет конца. Затерявшись в массе угольщиков с женами и детьми, Жюстен Девер посматривал на молодоженов. Он присутствовал на церемонии, но не стал заходить дальше мраморной кропильницы. Расследование, по его мнению, продвигалось слишком медленно.

Поскольку приходилось опрашивать весь штат работников горнорудной компании и жителей Феморо и окрестностей, а некоторых и не единожды, инспектор был вынужден вызвать подкрепление в лице своего молодого заместителя Антуана Сардена – тот приехал в поселок неделю назад. Они уже начали собирать отпечатки пальцев – это был новый метод идентификации преступников[33]33
  Метод, используемый французской полицией с 1904 г.


[Закрыть], применяемый в расследованиях.

Оба полицейских жили в Отель-де-Мин и питались там же, в ресторане на первом этаже, куда угольщики заглядывали редко. Жители поселка предпочитали «Ла-Рюш»[34]34
  La Ruche (фр.) – «Улей». (Примеч. пер.)


[Закрыть] – заведение, располагавшееся по соседству с почтой.

Допросы продолжались, и инспектор Девер со временем пришел к выводу, что показания, взятые у одних и тех же людей с разницей в несколько дней, часто разнятся. Однако один важный момент все-таки удалось прояснить – как углекоп по прозвищу Шов-Сури оказался на месте преступления. Вскрытие никак не поспособствовало следствию: Филипп Мийе умер в момент обрушения свода и стен от удара деревянной балкой. Пожилой углекоп пришел известить Альфреда Букара, что бригадир его артели Ивон Наден хочет с ним поговорить: в соседнюю галерею в большом количестве просачивается вода. Достоверные сведения были получены от самого Ивона Надена, так что, если Шов-Сури и видел убийцу, то уже ничего и никому не мог рассказать.

Что касается любвеобильности Букара, то предположение птичницы, вдовы Виктор, пока не нашло подтверждения. Антуан Сарден тоже нанес ей визит, однако женщина не сообщила больше ничего стоящего. Инспектор решил, что она просто распускает сплетни, не более, но продолжал наводить справки. Этот элемент дела до сих пор ускользал от него. К тому же отношение местных жителей к заезжей ищейке было, мягко говоря, неодобрительным. Они насмехались над парижским акцентом Девера, за спиной называли его «париго». Кроме того, он не мог отделаться от впечатления, что никто – ни пенсионеры, ни мальчишки, ни убеленные сединами вдовы, ни юные работники стекольного завода – не собирается делиться с ним тем, что знает. Приезд заместителя ничуть не помог делу.

Вот и сегодня, затерявшись в толпе, Девер всматривался в лица, наблюдая и анализируя. И тут его взгляд упал на женский силуэт, который отчасти заслоняла собой Йоланта.

На новобрачной было красивое бежевое платье с отделкой из розовых кружев, с оборкой, порхающей на уровне щиколоток. Ее головку украшал венок из шелковых цветов с небольшой вуалью. Нежный наряд – и платье, и головной убор – много лет назад красовался на Онорине, когда она выходила из этой же церкви под руку с Гюставом, который был тогда и стройнее, и без седины в волосах. «Изора! Теперь я могу ее как следует рассмотреть!» – обрадовался полицейский.

Мгновение – и подружка невесты вышла на яркий свет. Невозмутимое спокойствие на лице, капризные губки сжаты, глаза грустные… Сегодня Изора надела серую прямую юбку и жакет из той же ткани, а под него – белую блузку с большим, похожим на сложенные крылышки, воротником. Черные, как эбен[35]35
  Эбеновое дерево, или эбен – древесина некоторых тропических деревьев, произрастающих во влажных тропических африканских лесах. Имеет глубокий черный цвет, иногда с серыми прожилками. (Примеч. ред.)


[Закрыть], волосы девушка уложила в аккуратный шиньон.

Рядом с ней стоял Жером Маро в коричневом костюме и с галстуком-бабочкой. На слепом были очки с круглыми затемненными стеклами, отчего в нарядной радостной толпе он выглядел немного странно.

«А ведь убийца, возможно, здесь, в шаге от меня! – подумал инспектор. – Хитрый тип, который прекрасно обделывает свои делишки, ведь до сих пор нет ни одной зацепки, ни единой! Если бы нашлось орудие убийства! Но, как не устает повторять мсье Обиньяк – уважаемый директор компании, – велики шансы, что пистолет так и остался лежать под завалом».

По требованию Жюстена Девера грунт на месте, где нашли тело бригадира Букара, тщательно перебрали. Инспектор лично наблюдал, как бригада углекопов разбирает горы камней и обломков, – и ничего. Правда, экспедиция в глубины вандейской земли впечатлила парижанина Девера. С того дня он не только жалел «чернолицых», но и восхищался ими, зная, насколько тяжел их труд и ужасны условия, в которых приходится трудиться.

– Ваши работники ежедневно рискуют жизнью и портят здоровье, вдыхая угольную пыль и газовые испарения, – заявил он Марселю Обиньяку при встрече. – Я осведомлен, что углекопы живут в комфортабельных современных домах, старикам выплачивают пенсию, но, как ни крути, чтобы заниматься этим делом, нужна исключительная смелость!

– Вы преувеличиваете, – спокойно возразил директор. – Люди любят свою работу. Шахта много для них значит.

В сказки инспектор не верил. И вид увечного подростка Пьера Амброжи не способствовал тому, чтобы его мнение изменилось. Мальчишку выписали из больницы за день до свадьбы. Сейчас он стоял рядом с отцом, Станисласом, – на костылях и с забинтованной культей.

Его добрую ребяческую мордашку освещала улыбка: Пьер любовался старшей сестрой. Однако за искренней улыбкой легко угадывались и страдания, которые ему пришлось пережить, и затаенное отчаяние. «Бедный парень!» – пожалел его Жюстен Девер и сосредоточил внимание на Изоре. Тогда-то он и перехватил презрительный, почти ненавидящий взгляд, которым та смерила Йоланту. Парижанин был прав в своем предположении – между молодыми женщинами существует соперничество, но он даже представления не имел, каким мучением стала для Изоры церемония венчания. Стиснув зубы, она слушала, как влюбленные по очереди произносят ритуальное «Да!», и опустила голову, когда они поцеловались.

Отец Жан вышел на паперть поздороваться с прихожанами. Кюре поселка Феморо заслужил их доверие своей простотой и добросердечностью. Черноволосая женщина среднего роста – лет шестидесяти, как и сам кюре, – не отставала от него ни на шаг. Это была Жизель, его домоправительница, преданность которой могла выдержать любые испытания.

Она не сводила карих глаз со священника, и в ее взгляде читались глубочайшее уважение и почти материнская нежность.

– Мы устраиваем праздничное застолье. Пожалуйста, дорогой отец Жан, приходите! – обратилась к нему принаряженная Онорина. Сегодня на ней было зеленое шерстяное платье и красивый платок на плечах.

– С большим удовольствием пришел бы, но не имею возможности. Меня позвали к умирающему.

– Если будете возвращаться не очень поздно, загляните все-таки к нам! Обязательно оставим вам кусочек праздничного торта! – присоединился к разговору радостный Тома, прижимая к себе Йоланту. – И для мадемуазель Жизели – тоже!

– Спасибо, Тома! Желаю тебе большого счастья! – улыбнулся отец Жан.

Изора, внутренне холодея, наблюдала за этой сценой, и на душе у нее скребли кошки. Две недели перед свадьбой она провела в полубессознательном состоянии. Все началось на следующий день после праздника в доме Маро – с тяжелой болезни. Жар, мигрень, кашель, ломота в теле – Изоре было очень плохо. Сначала она подумала, что простудилась прошлой ночью, когда заснула в сеннике. Люсьена Мийе, увидев ее утром, растрепанную и с сухими травинками на пальто, перекрестилась.

– Святые небеса, что ты делала ночью? – набросилась она на дочь.

– Я плакала, мама, больше ничего.

– Почему? Ты же была там, где хотела – в поселке.

– Не все хотят того же, что и я! – отрезала Изора, поднимаясь по лестнице.

Она легла на кровать с желанием умереть, как и подобает романтической героине. И очень удивилась, когда мать стала за ней ухаживать – приносила подогретый, обернутый полотенцем кирпич, чтобы согреть постель, готовила травяные настойки и кормила свежесваренным куриным бульоном.

Однажды днем Люсьена присела у ее кровати с вязанием в руках.

– Бедная моя девочка! – начала она. – Мадам графиня больше не желает тебя видеть. Отец обижается и злится. Пора возвращаться в город, здесь тебе не место. Я так говорю, потому что не хочу, чтобы он снова срывал на тебе зло. Бастьена Мийе никто не изменит – во всяком случае, уж точно не ты. С пахотой скоро будет покончено, но как только тебе полегчает, придется помогать отцу сажать свеклу и озимую капусту.

На следующий день мать пришла снова. И через день – тоже. Кутаясь в одеяла и наслаждаясь драгоценным ощущением защищенности, Изора слушала материнскую болтовню, а потом засыпала легким сном, после которого на душе становилось чуть легче.

Через неделю из шахтерского поселка пришло два письма. В первом сообщалось о предстоящей свадьбе Йоланты и Тома, а также о том, что Изора приглашена как подружка невесты. Второе написала Онорина Маро.

Она извинялась, что они с мужем так бурно отреагировали на новость, и в самых ласковых выражениях уверяла, что будут счастливы принять Изору в семью. Не забыла славная мадам Маро упомянуть и о том, как огорчен Жером из-за того, что целую неделю о ней ничего не слышно.

«Если бы он был зрячим, – писала Онорина, – он пришел бы к твоим родителям поговорить о помолвке. Но я посоветовала потерпеть. Позже мы узнали от инспектора, что ты заболела. Поправляйся, моя девочка, и не забывай, что ты – подружка невесты, а твой будущий супруг будет на свадьбе твоим кавалером!»

К счастью, Бастьена Мийе не было дома, когда почтальон вручал письма Люсьене, а той даже в голову не пришло их прочесть, прежде чем отнести дочке. Таким образом, родители Изоры до сих пор не имели представления о ее планах.

– Я должна быть на свадьбе, – сказала она матери. – Ведь я – подружка невесты! Жером будет моим кавалером. Он хороший парень и очень мне нравится.

Люсьена нахмурилась, но тут же мечтательно улыбнулась. «Мама так добра ко мне! – крутились мысли в голове у девушки. – Я даже не представляла, что такое возможно. А еще она иногда улыбается. Подумать только: мама улыбается!»

Изора заметила еще одну необъяснимую перемену: все это время Бастьена Мийе не было слышно в доме – при том, что раньше он вопил с утра до вечера. За все дни, пока Изора валялась в постели, она не услышала ни единого бранного слова, ни даже хлопанья дверью.

Когда до свадьбы Тома и Йоланты оставалось меньше недели, ей стало легче. Изора спросила у отца позволения присутствовать на церемонии.

– Делай что хочешь, – отмахнулся Бастьен. – И чтобы ела за обе щеки! Вон как вся исхудала!

Такое проявление заботы озадачило девушку. От матери Изора узнала, что за время ее болезни на ферму дважды приезжал Жюстен Девер – справлялся о ее самочувствии. Однако она и представить не могла, что именно совершил полицейский.

Озарение снизошло на нее, когда на площади перед церковью она отошла от Жерома, чтобы поздороваться со школьной подругой.

– Говорят, ты тоже скоро выходишь замуж! – защебетала маленькая блондинка с румяными щечками по имени Алиса. – Уже бурлит весь поселок. За Жерома Маро!

– Чистая правда, но спешить нам некуда, и мы еще даже не обручились.

Изора отвечала тихо, немного смущаясь. Они с Жеромом встретились сегодня утром перед домом Маро. Слепой юноша приветствовал ее бурными излияниями радости.

– Все уладилось, как мама тебе и писала, моя хорошая, моя милая невеста! – горячо шептал он ей на ухо.

Изора, несколько оторопев от такого напора, несмело промямлила: «Хорошо!». Она уже начала сомневаться в принятом решении, опасаясь, что не сможет выполнить свою часть сделки, которую они с Жеромом заключили, ведомые каждый собственной страстью.

– Только я еще ничего не говорила родителям, – уточнила она едва слышно. – Я заболела гриппом, и мне было очень плохо.

– Если бы не эта ищейка Девер, мы бы здесь, в поселке, до сих пор ничего не знали! – почти сердито сообщил Жером. – С какой стати он зачастил на ферму?

– Два раза – не так уж часто, – огрызнулась Изора. Жером ревновал, это было очевидно и… неприятно.

Уже через пару минут прямо перед церковью на виду у десятков людей она снова заставила слепого юношу волноваться: к ней подошел Жюстен Девер и взял под руку. Сухо кивнув, он поздоровался с Алисой и увел Изору подальше от толпы.

– Мадемуазель Мийе, приятно видеть вас в добром здравии! – сказал он. – Вы по обыкновению одеты как учительница и, как всегда, очаровательны.

– У меня не нашлось подходящего платья.

– Подходящего? О небо, какой грубый эпитет для дамского наряда! Хотя, безусловно, уместный в лексиконе учительницы. Ну или девушки, желающей продемонстрировать образованность.

– Позвольте с вами не согласиться, мсье! И, если у вас нет серьезных оснований меня удерживать, я предпочла бы вернуться к своим друзьям.

– У меня есть причина, и весьма серьезная. По словам Онорины Маро, вы собираетесь замуж за ее сына – того, что ослеп на войне.

– Совершенно верно. Но как это касается расследования?

Полицейский не сразу сообразил, что ответить. Слова теснились в голове, однако из опасений показаться смешным он их попридержал.

– Никак, тут вы правы. Ваша помолвка не имеет отношения к расследованию, которое я веду. Наверное, это уже профессиональная деформация, вот только… По моему скромному мнению, некоторые обстоятельства диссонируют между собой. К примеру, в тот вечер, когда Маро праздновали возвращение старшего сына, мы с мсье Обиньяком как раз ужинали, и я видел вас в окно – вас и Тома Маро. Разговор показался мне весьма оживленным, даже бурным. А ведь у него, как я сейчас понимаю, на тот момент уже имелась невеста, а у вас – жених. Не отрицайте, мадемуазель Мийе, вы рыдали в его объятиях!

При мысли, что за ними кто-то подсматривал, Изору обуял праведный гнев. Этот чужак наблюдал сцену, смысл которой ему непонятен, и сделал поспешные выводы! Однако интерес, который питал к ней Жюстен Девер, не оставил девушку равнодушной, поэтому она сочла необходимым все ему объяснить.

– Я полагаю, любопытство свойственно представителям вашей профессии, мсье, – сказала она. – Знайте же: в тот вечер я плакала, потому что Жером объявил о нашей помолвке родным, а они удивились, почти рассердились. Я убежала, но Тома меня догнал и стал утешать. Он мне как брат – мой единственный друг в целом мире!

Отчаянные нотки, вибрирующее в голосе Изоры, растрогали полицейского.

– Окажите и мне честь считаться вашим другом! Первенство, разумеется, останется за мсье Тома, – негромко проговорил он. – Я уже попытался усмирить хроническую гневливость вашего отца, которая причиняла вам неприятности. Вы удивлены, мадемуазель, но я действительно поговорил с ним по-своему и настоятельно рекомендовал обходиться с вами помягче.

Девер ожидал улыбки, слов благодарности. А вместо этого – сердитый, исполненный глубочайшего разочарования взгляд.

– Вон оно что! Отец притих, потому что вы ему угрожали! Я-то думала, он перестал меня мучить, потому что стало стыдно. Надеялась, теперь он будет относиться ко мне, как отец к дочке! Зачем вы вообще вмешиваетесь? Ищите лучше своего убийцу!

Появление Зильды заставило обоих умолкнуть. Испытующе глядя на полицейского, молодая послушница положила руку Изоре на плечо.

– Жером волнуется! Будет лучше, если ты вернешься к нему, Изора. Сам он разыскать тебя не может. Не нужно отходить от него так далеко.

– Извини, Зильда, уже иду! Мсье спрашивал меня о двоюродном деде, которого в шахте звали Шов-Сури, – с вызовом заявила Изора, не сомневаясь, что полицейский не посмеет возразить. – Ты уже знакома с инспектором Девером?

– Нет, в первый раз вижу. Здравствуйте, мсье!

Зильда Маро, хотя и носила уже некоторое время платье послушницы, еще не приобрела той сдержанности и смирения, свойственных ее старшим сестрам по вере. На человека, который переполошил весь шахтерский поселок, третируя порядочных людей своими расспросами и подозрениями, она смотрела с негодованием.

– Родители рассказывали о вас, мсье Девер. Неужели вы считаете приличным беспокоить Изору, едва она вышла из церкви? Сегодня неподходящий день для дознаний!

– Вы заблуждаетесь, сестра! Готов поспорить: убийца сейчас находится в этой праздничной толпе. Однако ваши аргументы принимаю!

Жюстен Девер поклонился, надел фетровую черную шляпу и удалился, напоследок бросив на Изору многозначительный взгляд.

– Неприятный персонаж! – пожаловалась она. – Я, честное слово, не хотела причинять Жерому неудобства.

– Тогда беги скорее и скажи ему об этом! Будь внимательна, Изора! Ты получишь болезненно ревнивого мужа, и все из-за его увечья.

Кивнув, Изора помрачнела. Ей было стыдно обманывать Зильду и остальных Маро. С самого утра, стоило ей показаться в квартале От-Террас, ее окружили добротой, сердечностью и заботой. Онорина и Гюстав не признавали полумер. Для них она уже стала членом семьи. «Я словно в кошмарном сне! – ужаснулась она, подходя к будущему жениху. – Сама затеяла непристойный маскарад, но и Жером, конечно, виноват. Мне бы и в голову не пришло выйти за него, если бы он сам не предложил!»