Текст книги "100 великих криминальных драм XIX века"

Трагической и непроясненной судьбой Яна Виткевича интересовались многие писатели. Михаил Гус написал «Дуэль в Кабуле», Валентин Пикуль – «Опасную дорогу в Кабул».

В своей повести «Дипломатический агент» (1958) известный автор детективов Юлиан Семенов показывает Виткевича совсем другим – родом из детства. В детстве этого человека были восстания в районе Вильно, каземат, смертный приговор, ссылка. В повести героя называли на русский манер – Иваном Викторовичем: «Он испугался своего голоса. Вздрогнул. И вдруг с поразительной ясностью вспомнил слова прокурора, его голос – красивый, низкий. Перед тем как произнести фамилию Ивана, он кашлянул и громче, чем имена всех остальных, прочел:

– Виткевича Ивана Викторовича, четырнадцати лет от роду, за участие в организации преступного революционного общества «Черные братья» в Крожской гимназии – к смертной казни через повешение».

Ю.С. Семенов, пытаясь расследовать убийство, упоминает в повести и то, что номер Виткевича находился на первом этаже, а окно было открыто, то есть выстрелить через окно, а потом проникнуть туда и вынести бумаги не составляло труда.

Однако версия убийства, предложенная писателем, была выдержана в духе советского времени: в финале повести есть намек на недовольство Виткевичем тайной полиции, а граф Бенкендорф, прикрывая заказное преступление, собственноручно ставит резолюцию – «самоубийство». В советское время было принято все криминальные истории приписывать царизму и его слугам. Но зачем царизму устранять своего первого посла и успешного дипломата, который только что принес славу России? Ведь Виткевич уже был в Афганистане авторитетной личностью: с ним готовы были вести переговоры и договариваться. Наконец, его странная гибель в России могла повредить дальнейшим дипломатическим отношениям.

Однако в документальной ленте С. Стафеева «Я как пламя свечи», посвященной работе Семенова над повестью о Виткевиче, говорится о том, что российскому императору в тот момент русско-афганский мирный договор стал невыгоден, потому что не хотелось конфликта с английским престолом. Именно поэтому договор так и не был подписан, а Россия допустила англо-афганскую войну и временное воцарение на престоле английского ставленника.

Впрочем, там же, в повести Семенова, присутствует еще один интересный для криминальной интриги момент – история из далекого прошлого. Это конфликт 16-летнего Виткевича с ротным командиром Ласточкиным, который над ним издевался во время ссылки. Виткевич устал терпеть издевательства ротного, и муштровавший молодого нарушителя Ласточкин был жестоко унижен:

«Виткевич приблизил к себе лицо Ласточкина и негромко, спокойно сказал:

– Через три дня вашей ноги здесь больше не будет. Никогда. Для таких подлецов, как вы, вся Россия открыта. Для меня в России только одно место есть, и вдвоем в этом месте нам не ужиться. Я убью вас, ежели вы в крепости останетесь. Вы сами меня таким сделали, сердца у меня нет. Поняли вы меня?

– Да, понял, – быстро ответил Ласточкин.

– Если через три дня вы не уедете – пишите завещание. Все, – сказал Иван и отпустил пальцы».

Мог ли такой Ласточкин впоследствии отомстить Виткевичу? Конечно, в повести Семенова много вымысла, художественных деталей, не имевших общего с реальностью. Но даже если никакого ротного командира Ласточкина не существовало в природе, его стоило выдумать. Если Ян Виткевич обладал хотя бы сотой долей того вспыльчивого и напористого характера, который приписал ему Семенов, он наверняка нажил себе не одного заклятого врага.

* * *

Об истории первого посла в Афганистане снимали художественные фильмы. Один из них стал примечательным политическим феноменом. Картина «Служа отечеству» режиссера Латифа Файзиева была снята в 1980 году – через год после того, как советские войска вошли в Афганистан, и через год после событий в Польше, где большую силу набирало националистическое движение «Солидарность».

Ничем особо не примечательный приключенческий фильм, снятый в духе костюмного истерна, был призван продемонстрировать историческую подоплеку афгано-российской дружбы. В то же время, учитывая ситуацию в советско-польских отношениях, главного героя никак нельзя было сделать поляком, поэтому Ян Виткевич превратился в русского поручика Алексея Налымова, а исполнитель этой роли Тимофей Спивак получил приз за мужскую роль на Всесоюзном фестивале. Кроме того, по версии фильма, герой из националиста, борющегося с российским имперским влиянием, превращается в декабриста, врага монархии, и в финале погибает на дуэли с одним из представителей дворянской «золотой молодежи» Петербурга, нанесшим ему оскорбление. И наконец – долгожданный «пуант». Истинным инициатором дуэли, присланным в Петербург для устранения русского посла, становится английский агент Драмонд, некогда спасенный Налымовым и вероломно предавший его. Драмонд – как и Налымов – никогда не существовал, он был придуман исключительно для демонстрации вероломства англичан: Налымов спасает раненого Драмонда от афганских душманов, и их по-восточному мудрый предводитель предупреждает русского, что он напрасно проявил благородство: спасенный им человек заслуживал смерти, потому что он опасен и подобен змее. Прав оказался проницательный афганец, а не доверчивый русский декабрист.

Так были намечены цели фильма и найдены конкретные фигуры влияния: один «друг» (добрые афганские боевики, постоянно нуждающиеся в помощи русских дипломатов, в том числе и в 1979 году) и три «врага» (всегда проявлявшие вероломство англичане, отсутствующие в российской дипломатии неблагодарные поляки и двуличный, циничный царизм в лице «золотой молодежи» и развратного света).

В геополитическом смысле, важном для СССР 1980-х, этот фильм представляется не просто грамотным, но и чрезвычайно изобретательным, однако он ни в малейшей мере не приближает нас к разгадке гибели выдающегося посла и путешественника Яна Виткевича.

Английский Копейкин

Приключенческая повесть Н.В. Гоголя о капитане Копейкине – самый загадочный и авантюрный эпизод поэмы «Мертвые души». Она зачем-то была рассказана местному обществу вне контекста происходящих в поэме событий – как не совсем удачное предположение о судьбе мошенника Чичикова. Но после этого гоголевский Копейкин, обиженный властью ветеран войны, зажил своей собственной жизнью: от безвыходности он собрал шайку и начал грабить тарантасы на дорогах.

Приключенческая жизнь Джона Беллингема из городка Сент-Ниотса отчасти напоминает историю Копейкина, тем более что в России этот человек тоже успел побывать.

С четырнадцати лет Беллингем учился ремеслу ювелира в Лондоне, что было по тем временам совсем не плохо. Но уже через два года его жизнь меняется: он становится гардемарином на судне «Хартвелл», идущем из Грейвсенда в Китай. И надо же было такому случиться, что во время этого путешествия, 22 мая 1787 года, на корабле вспыхнул мятеж, а судно село на мель и затонуло. Именно так обычно начинались приключенческие романы Жюля Верна или Роберта Стивенсона. Где был семь лет Беллингем? Что с ним произошло? Эта глава романа еще не написана. Зато известна следующая – о том, как Джон Беллингем появился в Лондоне в 1794 году и открыл там оловянную лавку. Это могло бы стать неплохим бизнесом, но лавка не давала дохода, а ее хозяин был признан банкротом. К концу 1790-х годов наш герой уже работал клерком в лондонском офисе и вскоре стал торговым представителем. В 1800 году Беллингем отправился в Архангельск. Через два года он вернулся на родину, работал брокером в Ливерпуле, подумывая о том, чтобы вернуться в Архангельск торговым представителем. В 1803 году Беллингем женился, и тогда же произошло еще одно событие, поначалу помешавшее ему вновь вернуться в Россию.

Осенью 1803 года в Белом море затонуло российское судно «Союз». Оно было застраховано британской компанией «Ллойд», и голландская семья, владевшая судном, попыталась получить страховку. Однако глава семьи Соломон Ван Бринен с удивлением узнал, что «Ллойд» не может осуществить эту выплату по причине получения анонимного письма. В письме говорилось, что гибель судна связана с саботажем на борту. Соломон, не желавший терять свои деньги, провел собственное расследование и пришел к выводу, что анонимку написал Беллингем, которому принадлежала часть груза. После этого мстительный Ван Бринен потребовал от «Ллойда» возмещения ущерба – 4890 рублей. 16 ноября 1804 года у Беллингема забрали дорожный паспорт, без которого он не мог выехать. А Ван Бринен сделал еще один упреждающий удар – уговорил губернатора Архангельска И.И. Ферстера арестовать Беллингема, ведь погибшее судно, хоть и принадлежало голландцам, было все же российским.

В 1804 году Беллингему удалось вернуться в Архангельск, где он и был задержан. Очевидно, Ферстер выполнял требование влиятельного Ван Бринена. Беллингем обратился к британскому послу Гренвиллу Левесон-Гуверу с просьбой о помощи, но правительство родной страны ему просто не ответило. Беллингему удалось выйти на свободу только через год, и он сразу же в запале совершил вторую ошибку: отправился в Санкт-Петербург требовать справедливости – привлечения к ответственности арестовавшего его генерал-губернатора Архангельска. Вместо этого его опять арестовали и посадили в тюрьму. Но не за его требования, а за отъезд из Архангельска вопреки запрету. Правдолюбец Беллингем, похоже, совершенно не знал ни российских законов, запрещавших после тюремного заключения посещать столичные города, ни обычной логики всех стран: если удалось освободиться, сиди тихо и делай вид, что ничего не произошло, чтобы власти и карательный аппарат о тебе просто забыли. Так бедняга загремел в тюрьму еще на пять лет и вышел оттуда сломленным морально и озлобленным человеком. Теперь ему еще и запрещали выезд из России. Он подал личное прошение императору Александру I, которое было актом отчаяния, но все же сработало – выехать разрешили.

В конце 1809 года он вернулся в Англию, но, вместо того чтобы работать, начал подавать прошения о компенсации за тяжелые годы в России. Но такую компенсацию ему юридически никто уже выдать не мог. Необычность этой ситуации заключалась в том, что после 1808 года Беллингем мог быть в России не торговым представителем британской компании, а только частным лицом: именно с этого года дипломатические отношения Англии с Россией были расторгнуты из-за наполеоновской войны. А значит, никакой компенсации за пребывание на службе в России Беллингему не полагалось, потому что формально он там уже не служил и, будь он в тюрьме, должен был бы отбыть обратно в Англию.

Тогда обиженный бюрократической волокитой Беллингем прибег к тому же приему, что и в России: он обратился лично к премьер-министру Спенсеру Персивалю, но ничего не изменилось, поскольку закон продолжал трактовать это так же, как и раньше. Премьер-министр вновь отказал просителю, даже не подозревая, во что выльется в итоге этот отказ.

Неизвестно, сколько бумаг исписал бы озлобленный британский служащий, если бы разумная жена не заставила его отказаться от этой затеи. По ее мнению, следовало не портить нервы себе и другим, а взяться наконец за работу и обратить внимание на семью. Множество людей именно так и поступает – кто-то по причине недостатка воли, кто-то по причине ее избытка. Но не таков был Беллингем. Он уже определился со своей целью в жизни.

В апреле 1812 года Наполеон завершал подготовку к нападению на Россию и сосредоточил у ее границ около 640 тысяч солдат самых разных национальностей. Зная об этом, Беллингем, очевидно, счел бы французского императора своим первейшим союзником, готовым отомстить этой северной стране за все его мытарства. Но Беллингем вообще не думал о Наполеоне. Он думал только о компенсации, то есть о положенных ему деньгах, потому что был в первую очередь не мстителем, а педантом – таким же британским бюрократом, как и его притеснители. Он был искренне убежден, что с ним поступают несправедливо и незаконно. И полученный им окончательный отказ правительства, случившийся 18 апреля 1812 года, вывел его из себя. Получив отрицательный ответ, он превратился в психопата, потому что его усилия не достигли главной цели.

Будучи фанатиком, Беллингем поступил радикально – двумя днями позже, 20 апреля, он купил пистолет в оружейном магазине Беквита и заказал себе в ателье потайной карман для пальто. Потом он стал совершать рейды в палату общин с целью осмотреться и приготовиться к акции. Его там видели, но все так привыкли к его обиванию порогов, что никто не придал этому значения.

Все должно было выглядеть обычно и даже обыденно, поэтому 11 мая Джон вместе с семьей и приятелем отправился на выставку акварели, а потом отлучился, сославшись на срочные дела. Наблюдательный пост в парламенте был устроен в одном из коридоров на лавке. Дождавшись появления премьер-министра, Беллингем подошел и выстрелил ему в сердце, не вынимая руки с пистолетом из внутреннего кармана, то есть через пальто, как заправский террорист. Это преступление стало единственным успешным покушением на жизнь премьер-министра в истории страны.

При таких способностях совершенно необученный террору Беллингем мог бы сделать неплохую карьеру, но скрыться убийца даже не пытался – просто сел обратно на лавку и стал дожидаться полиции. Задержал Беллингема Исаак Госкойн – ливерпульский депутат. Через два дня в суде Беллингем сказал, что его целью был вовсе не премьер-министр, а британский посол в России, оказавшийся для него недоступным. Именно этот человек должен был защитить его от несправедливого заключения. Но после того как ему отказали в получении компенсации, он решил, что средоточием зла является правительство. «Да он же сумасшедший», – заявил один из судебных служащих. Версия о невменяемости подсудимого была выдвинута, но судья Джеймс Мэнфилд счел ее надуманной и приговорил Беллингема к смерти. Удивляет в данном случае невероятная скорость судопроизводства: 11 мая Беллингем совершил преступление, а 18 мая, всего через неделю, он был уже повешен.

Остались свидетельства о том, что народ бушевал, требуя сочувствия к Беллингему и обвиняя равнодушную к человеческим бедам власть. Все считали Беллингема жертвой обстоятельств и заботливым семьянином, нуждавшимся в средствах для семьи. По черной иронии судьбы средства для семьи не замедлили появиться именно после гибели Беллингема, потому что многие благотворители, настроенные по отношению к власти оппозиционно, взяли вдову и детей государственного преступника под свою опеку.

Остается добавить лишь несколько слов об участниках этого удивительного дела.

Убитый Спенсер Персиваль был известен как одаренный оратор и отличный полемист, умевший находить в споре удачные аргументы. Он боролся с парламентом и не жаловал католиков. Как премьер-министр от партии тори, он был не особенно яркой фигурой и не прославился громкими деяниями. На уровне городской легенды существовала точка зрения, что его смерть в стенах парламента была кощунственной, поскольку он своим уходом осквернил сакральное место. Супруга премьера, привлекательная и обеспеченная многодетная мать Джейн Уиллсон Персиваль (у нее было 12 детей), после гибели мужа вышла замуж за молодого генерала Генри Уильяма Карра, но и с ним прожила недолго: израненный в сражениях генерал умер в 1821 году в возрасте 44 лет. Дети и внуки убитого премьера впоследствии занимались британской историей.

Покушение Джона Беллингема на премьер-министра Спенсера Персиваля. Гравюра 1812 г.

Архангельский военный губернатор и ветеран Русско-турецкой войны 1787–1792 годов Иван Иванович Ферстер уже не узнал о том, какие последствия имело его распоряжение об аресте Джона Беллингема: в 1807 году он скончался в возрасте 55 лет.

Судья Джеймс Мэнсфилд, принявший роковое для Беллингема решение, вовсе не был конформистом и бесчувственным сухарем. Возможно, в молодости он был полон надежд на справедливость и права человека. Но, скорее всего, он был гибким популистом. Известно, например, что, еще будучи адвокатом, в 1768 году, Мэнсфилд стал защитником оппозиционного журналиста-радикала Джона Уилкса. Через год 35-летний Мэнсфилд был одним из адвокатов Джеймса Сомерсетта – раба, привезенного своим господином с Ямайки в Лондон в 1769 году. Этот раб получил свободу 22 июня 1772 года по решению лорда Мэнсфилда. В конце концов Мэнсфилд сделал отличную карьеру: в 1772 году он стал советником короля, а его клиентами теперь были только герцоги и депутаты. Он был избран членом палаты общин в 1779 году, а через год – генеральным солиситором. Это не значит, что Мэнсфилд не изведал поражений: он не предавал своих принципов и спокойно переходил в оппозицию, расставаясь со своими регалиями, но всегда возвращался в суд. К началу нового века он был уже главным судьей с заслуженной репутацией и рыцарским званием.

Может ли судья обладать вспыльчивым характером? Мэнсфилд обладал и, наверное, мог бы понять вздорный и обидчивый характер Беллингема. Но нельзя забывать: Беллингем убил человека, который лично ему ничего плохого не сделал. Возможно, премьер-министр Персиваль даже не знал о его существовании.

Судя по сохранившимся портретам Джона Беллингема, он был человеком образованным, вполне приличным, но в чем-то наивным и по-английски педантичным – привыкшим доверять законам и бумагам: все эти качества и привели его к полному краху. Не будем забывать, что отправной точкой всех его злоключений и гибели стало крушение российского судна «Союз» в 1803 году. Вполне вероятно, что именно он тогда написал анонимное письмо о саботаже и недобросовестном страховом требовании, помешав голландскому судовладельцу добиться своей цели. В таком случае все последующее стало для Беллингема бумерангом и адекватным по сходству ответом: впоследствии он сам узнал, что такое отказ от компенсации и утрата цели. Но, скорее всего, Беллингем о том давнем происшествии, сломавшем ему жизнь, просто не помнил.

Менее чем через месяц после смерти Беллингема наполеоновские войска вторглись на территорию Российской империи.

«Избранник роковой»

О юный праведник, избранник роковой,

О Занд, твой век угас на плахе;

Но добродетели святой

Остался глас в казнённом прахе.

А.С. Пушкин

Немногим удалось удостоиться эпитафии великого поэта. Разве что Андре Шенье, французскому революционеру, да Карлу Людвигу Занду, немецкому студенту-демократу, жаждавшему свободы, ненавидевшему военизированно-бюрократические порядки в германской системе обучения. Последний был, очевидно, неплохим парнем, но не нашел иного способа решения проблем, кроме убийства. Да и Пушкин в те годы еще не был настолько великим – скорее вольнолюбивым бунтарем, возмутителем спокойствия. Чего стоят его строки из переводов П. Марешаля:

 
Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим…
 

Сейчас этого никто не цитирует и в учебники не вставляет, а ведь было… И в Южную ссылку молодого Пушкина определили не просто так, а за такие эпиграммы на графа Аракчеева:

 
В столице он – капрал, в Чугуеве – Нерон:
Кинжала Зандова везде достоин он.
 

Знакомый Пушкина по обществу «Зеленая лампа» поэт А.Г. Родзянко писал на него эпиграммы («…Гимн Занду на устах, / В руке – портрет Лувеля») и полагал, что поэт сам был не прочь «кровавой чаше причаститься».

А ведь пройдут какие-нибудь семь лет, и Пушкин изменится до неузнаваемости, станет придворным поэтом, напишет в 1828 году о своем отношении к Николаю I:

 
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.
 

«Оживить войной» – это ведь тоже Пушкин. Поэт сначала, на заре вольнолюбивой юности, призывал удавить царей, потом, внезапно удалившись на другую сторону баррикад, – оживить страну войной. И то, и другое – Пушкин. Но кто теперь бросит в него камень? Кто откажет ему в наличии гуманизма? Я, но с одной поправкой: ни в 1819 году, ни в 1828-м Пушкин, с его доверчивостью, темпераментом, идеализмом и размашистым характером, просто не ведал порой, что творил. Поэтому, кстати, и погиб подобно своему герою Ленскому – попал в ловушку, сплетенную из интриг, в которых он ничего не понимал.

Но вернемся на девять лет назад – к убийственному Занду. Когда это случилось, Пушкину было двадцать, Занду – двадцать четыре. 1819 год. Война с Наполеоном кончилась. В Европе нарастают вольнолюбивые настроения. Создаются молодежные общества – «Молодая Германия», «Молодая Польша». У грибоедовского Чацкого от всего этого кружится голова, а в России по-прежнему живут без конституции, торгуют людьми. В Германии тоже не все ладно: менталитет такой, что требует казарменного подчинения даже в гимназии.

В 1815 году Карл Людвиг Занд учится на богослова в Тюбингене. Мирное, теософское дело не для него, тем более что время еще не мирное, и он становится волонтером в полку баварских вольных стрелков. После заключения мира он как будто возвращается к прежним своим учениям, к науке. Ан нет: более всего Занда привлекает политика, и кровь кипит. Вместе с другими студентами он устраивает Вартбургское празднество, а по сути – политическую демонстрацию протеста.

К 300-летию Реформации и четвертой годовщине битвы при Лейпциге 18 октября 1817 года в Вартбурге была проведена ассамблея, в которой участвовали 500 студентов и либерально настроенные профессора, протестовавшие против реакции и требовавшие образования единого национального германского государства и принятия конституции. В конце празднества торжественно жгли неугодные книги. Поэт Генрих Гейне в 1821 году написал: «Там, где сжигают книги, впоследствии сжигают и людей» («Dort, wo man Bücher verbrennt, verbrennt man am Ende auch Menschen»).