Текст книги "100 великих криминальных драм XIX века"

Создается впечатление, что во дворец проникла банда головорезов. Но это были известные всем люди из российской элиты – Зубовы, Панин, Беннигсен…

Впрочем, самой примечательной фигурой среди заговорщиков все ж таки являлся Петр Алексеевич Пален. Чтобы понять, что это был за человек, достаточно упомянуть, что у Палена все это время имелся запасной план – как теперь принято говорить, «план B». Если бы заговор потерпел поражение, Пален сразу же арестовал бы заговорщиков и представил все как свою личную заслугу в раскрытии вероломного плана.

О нем упоминал Н.Я. Эйдельман: «Петр Алексеевич Пален, «ферзь» подготавливаемой игры, пожилой (55 лет), крепкий, веселый человек, мастер выходить из самых запутанных, невозможных положений (о чем рассказывались разные истории еще до 11 марта 1801 г.), знаток той единственной для государственного человека науки, которую сам Пален назовет пфификологией (pfificologie) – от немецкого pfiffig, «пронырливый». Тьер полагал (зная «Записки Ланжерона»), что «Пален принадлежит к тем натурам, которые при регулярном режиме могли бы попасть в число великих граждан, но при режиме деспотическом делаются преступниками».

«Талейран, Фуше, Бернадот в одном лице», – заметит другой французский историк, А. Сорель». (Н.Я. Эйдельман. Грань веков). Вот так вот – преступниками, и не меньше. Думается, тут для сравнения не хватает еще фигуры Макиавелли, но и «ферзя» вполне достаточно: это была самая действующая и изворотливая из всех фигур заговора.

55-летний граф, генерал от кавалерии, один из ближайших приближенных Павла I, петербургский военный губернатор, а до этого правитель Рижского наместничества и первый генерал-губернатор Курляндии, ветеран русско-турецких войн – это все не то, это витрина, которой не передать характер этого человека. Какие причины толкнули его на государственное преступление?

Говорят, что отношение к нему Павла было неровным. Не мог Пален забыть и обиду, нанесенную Павлом в период рижского наместничества: речь идет о том, что вместо Павла, не явившегося в Ригу, его праздничный обед съели другие и заносчивый Павел выговаривал Палену за это. Но причина ли это, чтобы готовить убийство императора?

А дальше начались интриги. Именно Пален подговорил Павла I написать распоряжение об аресте его сына Александра Павловича и показал бумагу Александру, чтобы настроить против отца. Палену приписывают фразу, сказанную незадолго до убийства: «Помните, господа: чтобы полакомиться яичницей, надо прежде всего разбить яйца!»

Петр Пален был самым радикальным из всех заговорщиков и самым хитроумным. Он с самого начала предполагал, что придется пойти на убийство, но никому об этом не говорил. Даже Никите Панину – второму руководителю заговора. Единственный, кто с самого начала догадывался о злодейском плане Палена, был Николай Зубов – старший из трех братьев-заговорщиков.

Возможно, Петр Пален и дальше намеревался интриговать или даже управлять наследником Павла. Но холод, исходивший от этой фигуры, подозрения, которыми эта фигура была окружена, в конце концов привели к полной изоляции Палена. Никто не хотел видеть его при дворе и даже поблизости.

Никита Панин, как многие другие, попал в опалу по воле императора Павла, у которого был вице-канцлером. Но именно поэтому лично Панин не участвовал в убийстве – просто не мог: он находился в изгнании в Дугине, своем родовом имении.

Воспитателем Никиты Панина был его дядя, тоже Никита Панин, известный дипломат. Он так же прошел через опалу, как и его брат. Два желчных, фанатичных в упорстве и обиженных властью человека сделали младшего Панина высокомерным и заносчивым с самого детства. Он тоже хотел стать дипломатом, но даже Екатерина II питала к нему недоверие и брезгливость. Чтобы он от нее отстал со своими просьбами, она направила Никиту губернатором в Гродно.

Против Павла I Никиту Панина настроило мировоззрение – он был оппонентом императора в вопросах внешней политики. Никита категорически возражал против союза с Францией и считал странами – союзницами России Англию и Австрию.

Уже упомянутые братья Зубовы стали самыми активными участниками убийства. Николай Зубов был владельцем орудия убийства – табакерки, которой Павлу проломили голову. Его брат Платон Зубов обрушил эту табакерку на голову императора. Он ненавидел Павла. Будучи последним фаворитом Екатерины II, Платон пользовался многими благами. Существует версия, что Платон часто дерзил великому князю в присутствии его матери. Так, за обедом Павел молчал, а Екатерина спросила о чем-то, каково его мнение.

– Я согласен с графом Зубовым, – машинально отвечал Павел, который, очевидно, даже не слышал, о чем речь.

– А разве я сказал какую-то глупость? – парировал Зубов.

Павел был задумчивым, странным, но совсем уж не дураком. Если такие сцены действительно случались, то дураком был сам Зубов: возможно ли, чтобы он открыто издевался над будущим императором? Это же все равно что рубить сук, на котором сидишь. Позднее так и вышло. Павел конфисковал его имения, изгнал за границу без права возвращаться. Платон вернулся в Россию нелегально, рискуя свободой. Но он жаждал мести. В конце концов, ему нечего было терять.

Роль третьего брата, Валериана Зубова, заключалась в другом: он должен был завербовать плац-адъютанта Михайловского замка Александра Аргамакова, чтобы заговорщикам проще было проникнуть в замок и опочивальню императора. Сам Валериан в замок не пошел из-за своей инвалидности.

Кроме лидеров в заговоре участвовали и другие: 23-летний князь Петр Волконский, 24-летний Николай Бороздин, 29-летний Павел Голенищев-Кутузов, 57-летний граф Семен Воронцов, 63-летний барон Ганс Эренфрид фон Дибич, 37-летний князь Владимир Яшвиль.

У них тоже были основания для смещения императора. К примеру, красавец Николай Бороздин по воле Павла отсидел шесть недель в крепости то ли за то, что хвастался, будто непременно станет флигель-адъютантом, то ли за то, что обворожительная княгиня Гагарина его полюбила. А Владимира Яшвиля Павел во время парада ударил палкой.

Еще одним членом этой компании был ганноверский масон из знатного рода Леонтий Беннигсен, активный сторонник отстранения Павла от власти и передачи власти его сыну.

В заговоре участвовали и такие экзотические фигуры, как 34-летний сербский дворянин Николай Депрерадович и 49-летний испанский барон Хосе Де Рибас. Практически у всех была одна и та же претензия: император обладал вспыльчивым и непоследовательным характером, поэтому ухитрился обидеть всех – либо бесконечными отстранениями и опалами, либо публичными оскорблениями и унижениями.

Так что же представляла собой жертва? Павел позднее рисовался нашими литераторами безобидным мистиком, меланхоликом, которому во снах являлся прадед Петр. Литераторы давили на жалость, упоминая, как мать его третировала. А как добр он был со своими младшими, неродными детьми Николаем и Михаилом! На спине их катал.

Но разве недостаточно для заговора уже того факта, что Павел понимал равенство каким-то извращенным образом – как равенство наоборот: вместо того чтобы отменить наказания для низших, ввел их для высших и телесно наказывал командиров на глазах у солдат, не думая о том, что ни дисциплины, ни уважения у таких командиров не будет. Он приближал к себе людей, а потом раздражался и выгонял, а то и ссылал.

А чего стоит глупая обида на Палена, который устраивал для Павла встречу и праздничный обед в Риге. Император оскорбил своего любимца только за то, что опальный Зубов, оказавшись в Риге, полакомился царским обедом. Что за мелочность?

Павел уподоблялся капризному ребенку, когда играл в солдатики или радовался в 1798 году дареной игрушке – Мальтийскому ордену. Так же по-детски выглядели его прихоти – заменить круглые шляпы треугольными, запретить танцевать вальс и прочее.

Но с годами он становился совсем не по-детски подозрительным, обидчивым, деспотичным и мрачным. Он все больше напоминал подданным Иоанна Грозного (отсюда и явный намек в пьесе Капниста).

Заговорщиков можно было понять. Раздражение, обида, мстительное чувство – и вот уже непреодолимое желание избавиться от обузы: невозможно дальше терпеть этого уродца на троне. От обиды было и такое убийство – совсем не напоминающее старинные заговоры: с кинжалами, мечами, револьверами. А тут – табакерка, удушение шарфом да еще удар в пах. Не по-царски как-то. Но его по-настоящему и не считали царем.

Историк, описавший эту сцену, опирался на рассказы самих заговорщиков, поскольку, кроме них и жертвы в покоях, уже никого не было.

Известно, что вечером 11 марта 1801 года Павел вел себя необычно. Сначала он позвал сыновей Александра и Константина и приказал им присягать. Для чего? А не было ли в том желания уличить Александра в злом умысле, заставить его выдать себя? Но потом Павел успокоился и ужинал с аппетитом. Но вдруг сказал: «Чему бывать, того не миновать».

А после ушел в спальню. При этом Павел отослал верный ему конногвардейский караул во главе с полковником Саблуковым, а Михайловский дворец охраняли войска, верные Александру. По дороге в апартаменты императора заговорщикам попался лакей, и его ударили палкой по голове. Крик лакея заставил Павла спрятаться за занавеской у окна. Не увидев императора, заговорщики решили, что им приготовили западню. Только Пален не растерялся и произнес, глядя на разобранную постель: «Гнездо еще тепло, птица не может быть далеко».

Комнату обыскали и обнаружили императора за занавеской.

«Государь, вы перестали царствовать. Император – Александр. По приказу императора мы вас арестуем».

Павел обратился к Зубову: «Что вы делаете, Платон Александрович?»

В комнату вошел офицер и передал Зубову, что он нужен внизу. Зубов ушел, но комната наполнилась заговорщиками.

«Вы арестованы, ваше величество».

«Арестован, что это значит – арестован?» – спросил император.

«Еще четыре года тому назад с тобой следовало бы покончить!»

Павел спросил: «Что я сделал?»

Вновь вошел Платон Зубов и отвечал, что деспотизм сделался настолько тяжелым для нации, что они пришли требовать его отречения от престола.

Дальше Павел вступил в спор с Зубовым, и разговор этот длился почти полчаса. Стало ясно, что уговорить императора добровольно отречься не получится. Заговорщики распалились. Подвыпившие, они говорили резко. Павел возмущался и жестикулировал.

Пьяный Николай Зубов ударил Павла по руке и сказал: «Что ты так кричишь!» Император сердито оттолкнул руку Зубова. Однако в левый висок ударил императора не он, а его брат Платон – массивной золотой табакеркой Николая: очевидно, он брал ее, чтобы закурить.

Павел упал, а камердинер Зубова вскочил с ногами на живот императора. Офицер Измайловского полка Скарятин снял висевший над кроватью шарф и задушил Павла.

Убийство императора Павла I. Французская гравюра, 1880-е гг.

По другой версии, Леонтий Беннигсен повторял: «Оставайтесь спокойным, ваше величество, дело идет о вашей жизни!» Но сам же он снял шарф и отдал князю Яшвилю, который задушил Павла. По другой версии, они все – Яшвиль, Гарданов, Скарятин и Татаринов – бросились на императора, вырвали у него шпагу, повалили на пол, топтали ногами, проломили ему голову эфесом шпаги и удавили шарфом Скарятина. Вообще, шарф явно был приносной: с чего бы в спальне оказался вдруг шарф? Но, с другой стороны, в Михайловском замке могло быть холодно. Поразительно, конечно, что в этом деле оказалось столько непонятного (чей шарф? кто и что делал в замке? что стало причиной смерти?). Особенно если речь идет об убийстве первого лица государства.

К утру лейб-медику Якову Васильевичу Виллие удалось кое-как обработать труп, чтобы его можно было предъявить войскам в доказательство естественной смерти. Шляпу надвинули на лоб, чтобы скрыть синяки. Но в естественную смерть никто не поверил.

Утро 12 марта 1801 года началось вполне буднично. Граф Пален уведомил Военную коллегию о том, что император Павел внезапно скончался (официальной версией значился «апоплексический удар»). Тот же Пален призвал всех в восемь утра явиться к присяге новому императору. И все явились. «Король умер, да здравствует король!» и еще одно – «Победителей не судят».

Их и не судили. Даже Мария Федоровна ничего сделать не могла, но Палена ненавидела и добилась, чтобы его наконец прогнали от двора и отправили подальше, в его имение. Он был уволен «за болезнями от всех дел» 1 апреля 1801 года с приказом ехать в курляндское поместье Гросс-Экау. Там он и провел последние двадцать с лишним лет, постоянно утверждая, что совершил «величайший подвиг».

Амбициозного и заносчивого Никиту Панина пытался приблизить Александр I, но и с этим императором Панин не сошелся. Всю оставшуюся жизнь он прожил у себя в Дугине, предаваясь любимому увлечению – оккультизму.

Николай Депрерадович, напротив, все свои регалии начал получать сразу после убийства Павла. Он дослужился до генерала кавалерии, командовал под Аустерлицем. Прожил долго, но совсем оглох.

Леонтий Беннигсен впоследствии возглавил штаб Кутузова и принял участие в Бородинском сражении. В момент убийства его в спальне императора не было, но о своем участии в заговоре он охотно рассказывал гостям.

Петр Волконский, в дальнейшем русский военный и придворный деятель, генерал-фельдмаршал, министр императорского двора и уделов, владелец усадьбы Суханово, прожил после убийства Павла еще полвека.

Николай Бороздин, впоследствии русский генерал от кавалерии, генерал-адъютант, скончался в 1830 году от водянки.

Павел Голенищев-Кутузов в дальнейшем стал русским боевым генералом, участником войны 1812 года и Заграничного похода, санкт-петербургским военным генерал-губернатором.

Граф Семен Воронцов стал русским дипломатом, послом в Великобритании и убежденным англоманом. Он прожил в Лондоне почти 50 лет.

Барон Ганс Эренфрид фон Дибич стал генерал-майором русской службы, директором Первого кадетского корпуса, автором трудов по военному делу на немецком языке.

Старшему и младшему братьям Зубовым не так повезло. Николай пережил императора Павла ненадолго – в 1805 году его хватил удар. Валериан умер еще раньше старшего брата – через два с половиной года после убийства Павла.

Не повезло и Владимиру Яшвилю. Он после убийства был уволен в отставку. Дело в том, что откуда ни возьмись появилось письмо, якобы написанное темпераментным князем и адресованное Александру I, в котором Яшвиль умолял его простить и признавался, что идет на преступление ради Отечества: «Прощайте, государь! Пред государем я спаситель Отечества, пред сыном – убийца отца».

Было оно отправлено или нет, неизвестно. И было ли прочитано? Яшвиль оказался в опале после этого письма.

В начале войны почти забытый всеми полковник просился на фронт, и его взяли. Но, когда об этом стало известно Александру, он повелел немедленно отослать Яшвиля, что и было сделано. Яшвиль умер в победном 1815 году, очевидно, не в самом победительном состоянии духа. Ему было чуть более пятидесяти, и он чувствовал себя никому не нужным. Вот ведь как бывает: на заре века человек берет на себя грех убийства, сам готовится к смерти, пишет экзальтированное письмо, а потом, уже однажды похоронив себя ради Отечества, вновь рвется в бой и обижается, что его не берут, что о нем забыли.

* * *

Кому-то повезло больше, кому-то меньше, но никто из них не был осужден. А от самого заговора и убийства осталось странное впечатление – по сути, никакого впечатления. Ну, заговор. Ну и что?

Запомнилось только, как в конце 1830-х годов молодые учащиеся военно-инженерного корпуса, расположившегося в печально знаменитом Михайловском замке, по ночам со свечками караулили в коридорах: там, по слухам, бродил призрак убиенного императора. Из-под лестницы за однокашниками наблюдал юный Федор Достоевский. Мог бы даже психологический детектив написать, но в то время его такие сюжеты не привлекали, а позднее как-то забылось.

Между двумя державами

Через тридцать лет после убийства русского императора было совершено покушение на президента Греции, причем человек этот тоже был для России не чужой. Иоанну Каподистрии предстояло пройти долгий и непростой путь от врача в русском госпитале острова Корфу до президента Греции. И все-таки в самый длительный и плодотворный период своей жизни граф Каподистрия был русским дипломатом.

До того, как стать правителем родной страны, он успел послужить России и стал для нашей страны своего рода талисманом – символом удачной дипломатической работы и глубокой человеческой и профессиональной принципиальности. Им восхищались, с ним стремились работать известные люди страны. Историк-исследователь Б.В. Соколов писал о дипломате и канцлере Российской империи Александре Михайловиче Горчакове, что он уже в лицее мечтал быть дипломатом: «Его идеалом дипломата стал Иоанн Антонович Каподистрия – статс-секретарь и управляющий российским МИД, а впоследствии – президент Греции. Горчаков считал, что его кумир обладал прямым характером и органическим отвращением к интригам, и выражал желание служить под его началом. Он окончил лицей в 1817 году с золотой медалью за «примерное благонравие, прилежание и отличные успехи по всем частям наук» и поступил на службу в Министерство иностранных дел в чине титулярного советника. Ему действительно довелось служить под началом Каподистрии, отвечавшего за восточные и греческие дела» (Б.В. Соколов. Сто великих политиков).

Решив, что свой долг перед Россией он выполнил, граф Каподистрия устремил все внимание на родную страну, которая остро нуждалась в помощи. Правительство Греции созвало народное собрание в Трезене, и 11 апреля 1827 года было принято решение заключить новый займ в Европе и поручить руководство морскими силами участнику Рошфорского морского сражения лорду Томасу Кокрейну, имевшему опыт руководства морскими силами Чили и Бразилии. Сухопутными войсками должен был руководить Ричард Чёрч. Президентом, или, как сказано в греческих документах, председателем греческого правительства, на семь лет был избран Иоанн Каподистрия. Это назначение свидетельствовало о победе русского влияния в Греции.

Ближайшее будущее показало, что лишь последнее назначение сыграло роль в истории Греции. Английское влияние ослабло уже в том же году. Чёрч вскоре потерпел поражение при Фалероне и утратил власть над Акрополем. Кокрейн оказался замешан в заговоре и физическом устранении греческого военачальника Караискакиса, а также был причастен к поражению при Фалероне. В мае 1828 года он попытался организовать морской поход в египетскую Александрию, но безуспешно. Лорд покинул Грецию в декабре 1828 года и вернулся через восемь месяцев, но ставший правителем страны Каподистрия не принял его и посоветовал снять с себя греческие знаки отличия и больше не возвращаться. Сам Каподистрия вернулся в Грецию только в январе 1828 года и смог противостоять венчанию Леопольда Саксен-Кобургского на царство. Новый правитель страны хотел во всем руководствоваться мнением народа, но в раздираемой страстями стране уже нажил врагов.

Клан Мавромихали с самого начала представлял угрозу для Иоанна Каподистрии, а некоторые радикальные члены этой семьи находились в тюрьме за попытку заговора. Мавромихали принадлежали к маниотам – этнической группе греков, проживавшей на полуострове Мани в южной части Пелопоннеса. Отчасти это напоминало клановую Италию – прародительницу всемогущей мафии. Граф Каподистрия, привыкший в России к другим отношениям и другому ведению дел, явно не был готов к встрече с могущественными кланами Греции, не имевшими никакого желания делиться властью, тем более – с человеком, уже для Греции чужим, прожившим почти всю жизнь в России.

После освобождения из тюрьмы братья Георгий и Константин Мавромихали вынашивали планы убийства президента, причем к заговору присоединились полицейские Янис Караянис и Андрей Партинос.

Большинство покушений бывают удивительно похожи друг на друга. Несмотря на здравый смысл и требования охраны, политики не могут отказать себе в заведенных привычках, которые чаще всего связаны с отправлением религиозного культа. Где удобнее всего подкараулить политика? Каждый заговорщик знает – по дороге в церковь. Каподистрия имел обыкновение посещать утреннюю службу. Так было и 9 октября 1831 года.

Братья Мавромихали заняли позицию по обе стороны от входа в церковь. Каподистрия узнал их, и эта встреча оказалась для него не из приятных. Однако он учтиво приподнял шляпу, поприветствовав Константина, который ответно приподнял феску. Президент обернулся к Георгию, не заметив быстрого движения Константина, который выхватил из-под плаща пистолет. Выстрел оказался неудачен, и Константин, вытащив нож, вонзил его Иоанну в живот, а его брат в это время выстрелил президенту в голову. Все произошло неожиданно, и никто ничего не успел предпринять. Сопровождавший президента Георгий Кандиотти владел лишь левой рукой и не сразу смог оказать сопротивление. Он ранил Константина, а преследовавшие убийцу солдаты принялись орудовать прикладами. Наконец на Константина Мавромихали набросилась толпа и растерзала его. Останки бандита выбросили в море. Георгий Мавромихали с сообщниками-полицейскими укрылся у французского посланника, но вскоре был выдан властям, а затем казнен. Сообщники-полицейские пострадали меньше: Караянису казнь отсрочили, а Партинос был приговорен к десяти годам каторги. Тем не менее обоим удалось через некоторое время выйти на свободу.

Русское влияние в правительстве Греции сохранилось и после смерти президента Каподистрии. А сам он был похоронен в Нафплионе, первой столице независимой Греции, и потом по желанию родственников и в соответствии с его собственной волей перенесен в семейный склеп монастыря Платитера.

Иоанн Каподистрия мог бы прожить долгую жизнь русского дипломата – опытного, талантливого, успешного. Мог бы стать обеспеченным человеком, жениться, обзавестись потомством и на старости лет спокойно писать мемуары в своем поместье, как это делали многие иностранцы, проявившие себя на русской службе. Но Иоанна Каподистрию тянуло на родину, где не было ни мира, ни покоя. Это была предопределенность судьбы. И не только в этом дело.

Немало сделав для России, служа примером для ее молодых политиков и дипломатов, Каподистрия оставался слугой престола, исполнителем монаршей воли, подневольным человеком. Он был уже одним из самых известных дипломатов в мире, а император писал о нем восторженные письма его отцу, но в то же время над ним назначали завистливого Нессельроде – на всякий случай: не грека же ставить во главе российской политики. Нессельроде, правда, тоже затруднительно отнести к титульной нации, но он все же более «свой», верноподданный.

Гибель Иоанна Каподистрии

Каподистрия не мог не понимать, что управляет не ходом истории, а делами канцелярии и администрации. Для гордого и энергичного грека всего этого оказалось мало, ведь он хотел прожить свою жизнь с максимальной пользой для Греции, не ради собственного благополучия.

Статуя правителя Греции возвышается на площади Спината острова Корфу, где граф появился на свет 11 февраля 1776 года. Его до сих пор называют на родине «окаменевшим императором», веря, что когда-нибудь гордый памятник вновь станет человеком и сойдет с пьедестала, чтобы править Грецией. С этим сравнима лишь вера во второе пришествие, но именно так относились к графу Иоанну Каподистрии в Греции – как к Спасителю.

* * *

Два человека, важные для России и в России очень заметные, – Павел I и Иоанн Каподистрия. Кто-то погибает случайно от руки слепого мстителя, кто-то настраивает против себя всю страну, а кто-то другой успевает сделать слишком много и оставляет по себе только добрую память. Именно таким был граф Каподистрия.

Очевидно, он успел серьезно обидеть только одного человека – свою невесту Роксандру Стурдзу. Причина разрыва между влюбленными кажется незначительной: эта девушка, игравшая важную роль при дворе и весьма влиятельная, всего лишь хотела помочь Каподистрии в его делах и везде, где можно, пропагандировала его планы. В конце концов, Роксандра была дочерью губернатора Бессарабии и фрейлиной императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I. Как патриотка Греции, Роксандра много сделала для своей исторической родины. Однако Каподистрия, человек консервативный, не мог простить женщине вмешательства в его дела.

В итоге он наказал самого себя: Роксандра впоследствии удачно вышла замуж, а он так и остался одиноким путником, идущим к своей предначертанной судьбой смерти.

Но даже обиженная Роксандра, в замужестве графиня Эйдлинг, говорила о своем жестокосердном друге только добрые слова: «Граф Каподистрия принадлежал к числу людей, знакомство с которыми составляет эпоху в жизни… Его прекрасная наружность отмечена печатью гения…»