Текст книги "100 великих криминальных драм XIX века"

Романтик Джим

Джим Янгер появился на свет 15 января 1848 года в штате Миссури и был одним из 14 детей землевладельца, увлеченного политикой. К Гражданской войне он совершенно созрел и вместе с братишкой Коулом вступил в ряды партизанского отряда печально знаменитого Уильяма Куантрилла.

Этот Куантрилл, или Красавец Билл, был шулером, конокрадом, убийцей и охотником за беглыми неграми. Грань между идейным борцом Юга и уголовным преступником оказалась весьма тонкой. При этом он в самом деле был красавчиком, и в него влюбилась 13-летняя дочь фермера Сара Кинг, сбежавшая в его отряд. В этом же отряде воевали братья Янгер и братья Джеймс – впоследствии грабители. С такими соратниками Билл Куатрилл едва ли мог долго сражаться без проблем. В конце концов, проведя несколько кровавых рейдов, они все перессорились и разбрелись в разные стороны, но некоторые остались с вожаком. В мае 1865 года Куантрилл был смертельно ранен в бою с войсками Союза в Центральном Кентукки. Это было одно из последних сражений Гражданской войны в США. В июне Билл скончался от ран. Но и после смерти главаря о нем ходили всякие легенды. Сначала выжившего Билла признали в некоем Джоне Шарпе, который не отрицал, что он и есть Куантрилл. Потом, когда Шарпа убили неизвестные, появилась версия, что Куантрилл – это Л. Крокер из Арканзаса, доживший до 1917 года. Но поскольку Билл успел стать легендой, нет ничего удивительного в том, что он даже упокоиться с миром по-настоящему не смог, а впоследствии и вовсе стал героем популярных комиксов. Но оставим его наконец ради братьев Янгер.

Когда отряд Билла разгромили, Джим Янгер оказался в военной тюрьме города Элтона в штате Иллинойс, откуда освободился в конце 1865 года. Война кончилась, и Джим вернулся в свой Миссури, на ферму, где мог бы и дальше жить мирно и созидательно. Но не в его характере было жить фермерством. Душа требовала приключений, которыми он заразился от Билла.

Его братец Коул вместе с Бобом тем временем присоединился к братьям Джеймс и намеревался испытать удачу в преступной деятельности, направленной против страны, которую они уже не считали своей. Все идеалы пошли прахом, а значит, путь им был открыт.

– Хей-хо! – пел Коул. – Дрожи, Америка! Дрожите, янки! Хей-хо! Это я иду – Коул Янгер!

– Это я иду – Джим Янгер! – раздалось издалека. – Хей-хо!

И появился Джим. Откуда-то прибежали Боб и Джон Янгеры. Братья обнялись. Так начался их совместный промысел.

21 марта 1868 года Джим Янгер с восемью другими членами банды ограбил Южный банк Кентукки в Расселвилле.

Немного передохнув и потратившись, Джим и шестеро бандитов напали на банк братьев Обокок в Коридоне. Это ограбление произошло 3 июня 1871 года уже в штате Айова, что свидетельствует о продуманности действий: в одном месте грабители не промышляли, понимая, что в Кентукки их уже запомнили, а в Айове их еще нет в списках. В те времена розыск преступников действительно был затруднен разобщенностью органов сыска и архивов.

Погоня в Айове ничего не дала: после перестрелки бандитов и след простыл.

В следующий раз они появились через год снова в Кентукки, но уже в городе Коламбия. 29 апреля 1872 года Джим, Коул и Боб Янгеры вместе с Фрэнком и Джесси Джеймсами нагрянули в Коламбийский депозитный банк и обнесли его на 1500 долларов. Служащие банка пытались остановить бандитов, но понесли потери: один из них был убит, второй – ранен.

В 1874 году последовало ограбление поезда. И тут им несколько не повезло, потому что в это время железная дорога уже находилась под контролем знаменитого Пинкертона. Янгеры укрылись в доме своего приятеля в городе Монегоу-Спрингс в штате Миссури. Но сотрудники агентства Пинкертона Луис Лулл и Джон Бойл их уже обнаружили. Вместе с помощником шерифа Эддом Дэниелсом они намеревались взять дом штурмом. Однако преступники не собирались сдаваться и сумели опередить агентов. Устроив ловушку, они разоружили агентов. Но, когда Джим собирал оружие, Лулл выхватил запасной пистолет и выстрелил Джону в шею. Джон успел тоже выстрелить. Оба оказались смертельно ранены. В ходе начавшейся перестрелки Джима ранили в бедро, а сыщик Дэниелс был убит. Спастись удалось только агенту Бойлу. Это был тот самый случай, когда Алан Пинкертон в подавленном настроении временно свернул охоту на бандитов, не желая рисковать своими людьми.

Но и Джим Янгер не хотел рисковать. Нужно было убираться подальше, пока агенты Пинкертона и местная полиция не вышли на след. Янгер зашел к друзьям, попросил похоронить брата и уехал.

Двое братьев, Коул и Боб, разыскивали Джима и обнаружили его в Арканзасе. Вместе они двинулись в родной Миссури. Именно там 21 сентября 1874 года детектив из Сент-Луиса Флорни Янси увидел мужчин, показавшихся ему знакомыми. Подойдя ближе, он узнал Джима Янгера и Джесси Джеймса. Началась стрельба, и бандиты скрылись, но Янси показалось, что Джесси Джеймс ранен.

После этой истории преступники затаились, они уже не рисковали бродить по дорогам, где рыщут полицейские агенты.

Лишь через два года, 7 сентября 1876 года, банда вновь напомнила о себе. Теперь головорезы попытались ограбить Первый национальный банк в Норфилде. Но закончилось это предсказуемо. Все бандиты были ранены. У Джимми Янгера пулей была сломана челюсть. Сама пуля проникла в голову и застряла близко от мозга. Уцелел только Джесси Джеймс.

Удивляет в этой истории только одно: как людям с такими ранениями удалось скрыться? Сэм Уэллс и братья Янгер, включая раненного в голову Джима, две недели прорывались сквозь кордоны полиции, вступая в перестрелки. Штат Коннектикут они знали плохо, идти им было некуда. Без еды и крова бандиты теряли силы, раны гноились, и могло начаться заражение крови. После гибели Сэма Уэллса в перестрелке израненные Джим, Коул и Боб Янгеры сдались.

Теперь Джим опять сидел в тюрьме, как и десять лет назад после войны. Но тогда он был здоров, а сейчас его мучили головные боли, и он не мог есть ничего, кроме жидкой пищи. Он просил врача тюремного госпиталя извлечь пулю. С великими трудами это удалось. Удивительно, что после всех этих подвигов Янгеры не были повешены. В 1901 году их ждало освобождение после 25 лет тюрьмы. Их брат Боб умер в тюрьме от ран, и на свободу вышли только Коул и Джимми. «Хей-хо, Америка! Братья Янгер идут!»

Раненый Джим Янгер после ареста в 1876 г.

Но с этого момента сама жизнь была против Джима Янгера: она словно мстила ему за причиненные людям страдания. Он влюбился. Его избранницей стала журналистка Эллис Миллер. Но закон запрещал ему жениться. Джим поступил на работу в страховую контору и стал продавать полисы, но все они были забракованы из-за его тюремного прошлого. Голова по-прежнему болела и кружилась, челюсть ныла. Джим понял, что начать жизнь заново не получится. Это нужно было делать тогда, в 1865-м, когда после партизанского отряда Красавца Билла ему был дан шанс. Второй раз жизнь шансов не дает. 19 октября 1902 года, на заре нового века, Джим Янгер в последний раз зарядил пистолет. Он застрелился в отеле «Реардон» в Сент-Поле.

Античный пекарь

Этого человека по сей день называют величайшим фальшивомонетчиком в истории человечества. А еще с легкой руки одного из своих знакомых, великого Гёте, он получил прозвище Античный пекарь – из-за фамилии (Беккер означает «пекарь») и своего пристрастия к античным раритетам.

Сын виноторговца из германского города Шпайера, Карл Вильгельм Беккер родился 28 июня 1772 года. В том же году в городе началось восстановление грандиозного собора, уже несколько раз в истории уничтоженного пожарами. Когда Карлу было 20 лет, Шпайер, расположенный на территории земли Рейнланд-Пфальц, попал под французское управление, и тогда же французы разрушили собор, превратив его в склад. Возможно, эта параллель и выглядит неуместно, однако судьба собора как будто отпечаталась на молодом человеке, медленно привыкавшем к обману и фальши в окружающем мире, где одержать победу можно только нечестным путем.

Карл Вильгельм Беккер и образец его античной монеты

Отец Беккера был богатым виноторговцем и хотел, чтобы сын продолжил его дело. Поэтому Карл был отправлен в Бордо обучаться виноделию. Истинные знатоки вина – это, конечно же, французы. Но у Беккера была склонность к другому делу: он видел себя в будущем известным художником или скульптором. Он учился виноделию и попутно занимался нумизматикой, гравюрами и картинами. В 1795 году он даже открыл винную лавочку во Франкфурте, а потом начал продавать ткани. Но стать самостоятельным и добиться обеспеченного существования было сложно. Видимо, торговля не была его епархией. В 1803 году Беккер отправился в Мюнхен и устроился мастером на монетный двор.

Это было новой ступенью к достижению мастерства. Изготавливая штампы для монет, Карл выучил их наизусть и знал каждый миллиметр. Он отличал оригинал от подделки и хорошо разбирался в технике изготовления. Но в 1805 году с ним обошлись нечестно. Беккер собирал монеты, и ему продали фальшивую золотую монету времен Римской империи. Продал не какой-нибудь воришка с улицы, а всеми уважаемый барон фон Шеллерсгейм. Возмущенный Беккер пошел к барону за разъяснениями, а тот лишь тонко улыбнулся и невозмутимо ответил, что коли не разбираешься, то не стоит и заниматься. Эти слова потрясли и уязвили Беккера. Из чистого азарта, а может быть, чтобы взять реванш и отомстить наглому барону, он превратился в фальшивомонетчика. Через служащих барона Карл стал менять свои фальшивки на подлинники, и никто ни о чем не догадался. Беккер отомстил, но вошел во вкус. Он взялся за изготовление античных монет из золота, причем действовал умно: скупал наиболее распространенные из золотых монет и переплавлял на античные. Позднее он перешел на серебряные. Беккер постоянно совершенствовал свое мастерство, изучал античные изображения. Он чеканил монеты вручную, подобно древним мастерам, причем использовал двойную чеканку, то есть использовал штамп два раза для четкости изображения. Чтобы монеты не выглядели новыми, Беккер закреплял их на рессорах кареты, в которой ездил, чтобы они выглядели старыми, потертыми и грязными. Он оттачивал каждый экземпляр неделями и месяцами.

Успех был настолько впечатляющим, что ему и в голову не приходило оставить это занятие. У Карла наконец-то появились деньги, и очень большие. Желающие приобрести старинные монеты находились всегда, и среди них были очень влиятельные люди. Благодаря одному из своих клиентов, князю Карлу-Фридриху фон Изенбургу-Бирштейну, Беккер получил должность надворного советника, а вместе с ней – возможность посещать коллекцию покровителя и копировать оттуда новые образцы. Ему легко было вызывать доверие: он был интересным и остроумным собеседником, истинным знатоком искусства и нумизматики, владел несколькими иностранными языками. Клиенты восхищались им.

Но среди них попадались опасные для Карла люди – не коллекционеры и не специалисты по монетам, а историки Античности. В 1806 году эксперт по Античности Георг Кройцер подверг сомнению коллекцию Беккера. Но никто его не послушал, и Беккер продолжал штамповать монеты и ловить в свои сети доверчивых коллекционеров. Его главной победой стал директор миланского «монетного кабинета» Гаэтано Каттанео, который в 1810 году купил у него старинных монет на сумму 6986 лир. Сам Ротшильд охотно дал мошеннику ссуду на развитие «бизнеса». Стоит ли говорить, что эта ссуда была возвращена полностью, но только фальшивками.

Одним из клиентов Беккера стал не кто иной, как писатель Гёте, который обожал коллекционировать: в его домах также были специальные залы для редких камней. В литературе Гёте никогда провести не удавалось: он сразу распознавал мистификацию, но во всем остальном он обманывался, как другие. В книге «Искусство и древность» Гёте упомянул Беккера как «ценнейшего знатока монет и медалей». А написанного пером не вырубишь топором.

Все 1810-е годы Беккер процветал, но дальше у него начались трудности. Умер покровительствовавший ему князь, и у многих открылись глаза на странное явление: коллекция Беккера нисколько не убывала, как будто его монетами и медалями был набит целый город. К тому же у Карла развивалась характерная для ювелиров болезнь глаз, он начал терять зрение и вынужден был прибегнуть к услугам помощников. Монеты покупали все реже, а музеи начали проверять свои коллекции, пополненные Беккером. Тогда он стал продавать штампы, но это дело совсем не заладилось. Австрийцам он пытался продать штампы за восемь тысяч гульденов, прусскому королю – за пять тысяч дукатов, русскому императору – за шесть тысяч. Никто не купил у него сомнительные штампы.

Карл Беккер был настолько увлечен своим делом, что даже не обзавелся семьей и наследниками. После его смерти 11 июля 1830 года имущество досталось семье неких Зайденштрикеров, и вещи были распроданы. 331 штамп оценили всего лишь в 30 гульденов.

Но память о Беккере живет по сей день, потому что его «произведения» до сих пор всплывают на нумизматическом рынке и на аукционах.

Письма из старого сундука

Кто-то изготавливает штампы «старинных» монет, а кто-то отменно владеет эпистолярным талантом. Письма знаменитостей, как и их автографы, никогда не упадут в цене. Падкими на такие диковинки могут быть даже вполне разумные и образованные люди. Страсть к коллекционированию сводит с ума многих.

Случилось такое и с Мишелем Шалем – всемирно известным математиком, членом Академии наук, автором научных трудов, обладателем золотой медали Лондонского Королевского общества и членом Берлинской, Петербургской, Брюссельской, Римской, Стокгольмской, Мадридской академий. Целых восемь лет (с 1861 по 1869 год) ему морочил голову человек, не обладавший даже долей того ума и образования, которыми обладал Шаль. Сам давно уже знаменитость, Шаль был помешан на собирании писем знаменитостей и готов был купить их за 140 тысяч франков.

Афериста звали Врэн-Люка. Он был сыном провинциального садовника, окончил лишь начальную школу, а свои бесценные навыки приобрел, читая книги в библиотеке и работая конторщиком у изготовителя генеалогических документов на заказ. Набравшись бессистемных знаний и научившись фальсифицировать документы, Врэн-Люка стал искать доверчивых простаков с деньгами. Думал ли он в то время, что обман заведет его так далеко и столкнет со всей мощной машиной французской науки? Ему ведь хотелось всего лишь поживиться и собрать деньги с клиентов, как это делал его учитель – конторщик.

Всего Врэн-Люка продал 27 345 писем, из которых пять с лишним тысяч оказались у академика Шаля: 622 письма Ньютона, 1745 писем Паскаля и 3000 писем Галилея. Эта история лишний раз подтверждает, что легче всего обманывать интеллигентов, в особенности – творческих и талантливых.

Врэн-Люка и одна из его подделок

История, придуманная Врэн-Люка, сводилась к тому, что бывший сторонник французского короля граф Буажурден бежал от революции в Америку. Он сел на корабль, но почти сразу попал в шторм и погиб вместе с судном. Спасательной экспедицией среди обломков корабля был найден сундук с коллекцией рукописей графа. Вначале наследники хранили эти рукописи, но после разорения семьи стали распродавать их, озаботившись лишь тем, чтобы об этом никто не знал – неудобно перед родственниками все-таки. Письма были написаны старинным шрифтом на бумаге, вырванной из старых книг. Аферист подошел к делу серьезно: он подержал бумагу несколько дней в соленой воде, чтобы версия кораблекрушения выглядела правдоподобно. Академик набросился на письма с такой резвостью, что Врэн-Люка принялся беззастенчиво «доить» его, все время увеличивая количество «спасенных» писем. Шалю даже не пришло в голову, что никакого Буажурдена на свете не существовало. Он не интересовался наследниками этого мифического графа, не спрашивал совета у коллекционеров. А Врэн-Люка придумал еще один маневр, чтобы окончательно убедить академика: он продал ученому несколько редких писем, получил за них деньги, а потом явился расстроенный и попросил вернуть письма в обмен на полученные за них деньги. По его словам, один из наследников, генерал, был зол, узнав о случившемся, и запретил продавать письма. Это убедило Шаля, что письма подлинные, и отныне он боялся только злобного генерала. Тут Врэн-Люка выступил дипломатом и «уговорил» несговорчивого генерала продать уважаемому математику и другие письма из коллекции Буажурдена.

Самым забавным в этом деле оказалось то, что Врэн-Люка, никакого языка, кроме своего родного, не знавший, фабриковал все письма на французском – даже Галилея, Ньютона, Аристотеля, Александра Македонского и Клеопатры. Представить себе, что египетская царица писала Юлию Цезарю на французском языке, мог только сумасшедший. Поэтому мошенник утверждал, что это не подлинники, а старинные переводы из XVI века. Он отсылал своих клиентов в архив Турского аббатства, где якобы имеется указание на такой перевод. Позднее выяснилось, что в этом аббатстве ничего такого нет. Но Врэн-Люка лишь развел руками: «А что вы хотите? Сколько прошло времени! Оригиналы затерялись». Даже Людовик XIV, по его словам, включил эти переводы в свое собрание рукописей и передал наследникам. А Людовик XVI в годы революции подарил коллекцию тому самому графу Буажурдену, чтобы она не попала в недостойные руки якобинцев.

Замысел афериста был погублен лишь патриотическим тщеславием его доверчивого клиента. Ох уж эти французы! Математик устроил выставку своих сокровищ, чтобы доказать всем, что Франция – «родина слонов»: он гордился тем, что закон тяготения был открыт Паскалем, а вовсе не Ньютоном. 15 июля 1867 года Шаль выступил на заседании академии, объявив о своем открытии и представив доказательства – письма матери Ньютона. Другие академики тоже пришли в патриотический восторг: закон тяготения наш! Некий химик – разумеется, тоже француз, – сделав экспертизу писем миссис Ньютон, заявил, что они настоящие.

Правда, несколько скептиков все-таки потребовали других доказательств. «Что-то тут нечисто, – говорили они, – ибо, судя по дате написания первого письма, Ньютон в то время был 12-летним школьником, так что невероятно, чтобы Паскаль доверил свое великое научное открытие такому мальчугану».

Бросались в глаза и другие неточности, анахронизмы, которые ставили под сомнение подлинность писем. Включился в дискуссию и англичанин – сэр Дэвид Брюстер, знаменитый биограф Ньютона. Он прямо заявил, что вся эта переписка – фальсификация, тем более что Ньютон начал заниматься физикой намного позже, а закон гравитации в период «переписки» Паскалю не мог даже сниться.

Но счастливый обладатель писем, профессор Шаль, не потерял присутствия духа. Французским скептикам он сказал, что они плохие патриоты и вместо того, чтобы помочь, только мешают. Против английского ученого выдвинул письма от Галилея. Итальянский ученый писал их юному Паскалю и, в частности, упоминал в них теорию гравитации. Из этого следовало, что Паскаль занимался гравитацией еще до того, как родился Ньютон. Шалю возразили, что Галилей был в то время слеп и не мог писать послания. Тогда математик продемонстрировал письмо Галилея на итальянском языке, в котором престарелый итальянец с радостью сообщал, что у него улучшилось зрение и теперь он вновь может писать. Тут Шалю заявили о своеобразном плагиате: письмо Галилея было скопировано из французской книги «История современных философов» некоего Саверьена, вышедшей в 1764 году. Шаль объявил, что все наоборот: это Саверьен украл текст письма Галилея, о чем свидетельствует письмо Саверьена мадам Помпадур, в котором автор благодарит маркизу за возможность ознакомиться с письмами Паскаля, Галилея и Ньютона из ее коллекции.

Все эти мгновенно появлявшиеся доказательства были взяты из безразмерного собрания Врэн-Люка.

Сражения вокруг пресловутых писем из сундука продолжались два года. Шаль не желал объяснять происхождение писем, защищая тайну семьи Буажурдена. В конце концов ему пришлось продемонстрировать свою коллекцию. Собиратели редкостей и антиквары с удивлением взирали на 20 писем Платона и Сенеки, 6 Александра Македонского, 5 Алкивиада, 28 Плиния, 27 писем Шекспира и более сотни писем Рабле. Была там и любовная переписка Абеляра с Элоизой, Петрарки с Лаурой и Клеопатры с Цезарем. Апофеозом стало предъявление писем Аттилы и переписки Понтия Пилата с императором Тиберием.

Но особенно патриотичный академик гордился письмом Марии Магдалины воскресшему Лазарю, в котором упоминались «ученые галлы»: «Мой горячо любимый брат, что касается Петра, апостола Иисуса, надеюсь, что мы скоро увидим его, и я уже готовлюсь к встрече. Наша сестра Мария также рада ему. Здоровье у нее довольно хилое, и я поручаю ее твоим молитвам. Здесь, на земле галлов, мы чувствуем себя так хорошо, что в ближайшее время домой возвращаться не собираемся. Эти галлы, которых принято считать варварами, совсем не являются ими, и из того, что мы здесь наблюдаем, можно сделать вывод, что свет наук разольется отсюда по всей земле. Мы хотели бы видеть и тебя и просим Господа, чтобы он был милостив к тебе. Магдалина».