Текст книги "100 великих криминальных драм XIX века"

Маленький человек и большая игра

…суждено ему на несколько дней прожить шумно после своей смерти, как бы в награду за не примеченную никем жизнь.

Н.В. Гоголь

А ведь я все-таки человек не последний…

И.С. Шмелев. Человек из ресторана

О покушениях на помазанников Божьих, их наследников, великих полководцев – иными словами, грандиозных личностей, от которых зависят судьбы мира, – пишут постоянно и с удовольствием, не замечая при этом, что в тени великих потрясений вечно оказывается чья-то небольшая и не столь заметная, но не менее трагическая судьба. Маленький человек попадает в этот водоворот событий и, продолжая еще сопротивляться, взмахивая то и дело руками, неотвратимо опускается на дно воронки. Наконец водоворот поглощает его целиком. А потом мы понимаем, что ничего, в сущности, о нем не знали.

Кто он, этот человек? Случайная жертва или соучастник событий? А может быть, обиженный одиночка, возомнивший себя исключительной личностью?

В любом случае существуют ситуации, в которых исторически важная жертва отходит на второй план, а ее место занимает некто доселе не заметный, абсолютно неважный и незначимый для истории. О таких говорят: «Лес рубят – щепки летят».

Но именно «маленькие» обиженные люди способны однажды создать «точку бифуркации», за которой мир проснется иным и пойдет совсем другой дорогой. Маленькие люди часто стремятся к радикальным поступкам. Это – пассионарии с кинжалом за пазухой. Они могут слыть революционерами и мучениками, получать самую высокую оценку и даже одобряться лучшими людьми своей эпохи. Но десятилетия и века человечества все же учатся давать истинную оценку если не настоящему, то хотя бы прошлому. Поэтому о XIX веке, его справедливости и несправедливости, мы имеем право судить.

На всякий случай

Хосе Де Рибас, или Осип Дерибас, был личностью эксцентричной и загадочной. Отец – каталонец, мать – ирландка, а сам он родился в Неаполе. Но гораздо более он известен у нас тем, что был фактически основателем Одессы и ее порта. В честь его получила свое название улица Дерибасовская.

Помимо многочисленных подвигов на службе России этот испанец ухитрился попасть в число заговорщиков, организовавших покушение на императора Павла. Вот только с Де Рибасом вышла престранная история: до самого покушения он не дожил, уйдя из жизни при самых подозрительных обстоятельствах.

В жизни случается и такое: для самого человека все как будто меняется к лучшему, после череды неудач ему вдруг начинает везти, но оказывается – лучше бы этого не было. Да и вообще судьба Де Рибаса – это удивительное стечение обстоятельств, которого могло бы не быть. А удачным было это стечение или неудачным, судить трудно.

Мальчик Хосе родился вовсе не в России. Он был хорошо образован и знал несколько иностранных языков – испанский, итальянский, английский, французский, немецкий и латынь. Русский он выучил позже. Будучи подпоручиком пехотного полка в неаполитанской армии, Хосе, или Джузеппе, как его называли итальянцы, мог никогда не попасть на русскую службу, да и вообще в Россию, если бы не познакомился в городе Ливорно с графом Алексеем Орловым. Последний, личность весьма авантюрная, да к тому же фаворит русской императрицы, втянул его в морские приключения. Юный Хосе стал волонтером флота, а чтобы его не слишком третировали за нежный возраст, добавил себе несколько лет. Если учесть, что он родился около 1754 года, то было ему в ту пору 16 лет или чуть больше, но он назвался двадцатилетним. Орлов давал ему различные поручения: итальянец был и обычным курьером, и хитрым дипломатом, а знание языков стало большим преимуществом. В 1770 году, во время Чесменского сражения, Де Рибас со своей командой поджег турецкий флот, а позднее устанавливал дипломатические отношения между Неаполем и Россией и получил чин майора. Лишь после этого он в первый раз увидел Петербург, которому служил уже несколько лет. Но насладиться красотами столицы империи ему не дали. Теперь он должен был ехать в Германию за десятилетним мальчиком – внебрачным сыном императрицы. Отцом мальчика был Григорий Орлов, брат Дерибасова наставника. Алексей Бобринский стал воспитанником испанца.

Осип Дерибас. Художник Ж.Б. Лампи. 1796 г.

Такое влияние на отрока очень понравилось Екатерине II, и карьера Де Рибаса пошла в гору. Теперь он был агентом для особых поручений. С весны 1774 года испанец жил в столице. Отныне его звали на русский манер – Иосиф Михайлович Дерибасов. Влияние на внебрачного сына императрицы он потерял, зато приобрел хорошего друга в лице его воспитателя и опекуна И.И. Бецкого, президента Императорской академии художеств и попечителя учебных заведений Российской империи. Через Бецкого Де Рибас получил службу в Шляхетском корпусе и удачно женился на фрейлине императрицы Анастасии Соколовой, которая была внебрачной дочерью Бецкого. Гости на свадьбе присутствовали самые важные – императрица, цесаревич Павел и Потемкин.

А далее начались тайны. Так, например, в 1777 году Де Рибас дважды стал отцом: в феврале – мальчика Иосифа Сабира, а в мае – девочки Софьи. Как такое может быть? Очень просто: Софью родила законная жена, а мальчика… Обычно у детей отец бывает неизвестен. Здесь была неизвестна мать, и поговаривали, что Иосифа родила сама императрица. А фамилия Сабир оказалась полиндромом – ее нужно было читать наоборот. Через два года Рибас был награжден Мальтийским крестом и получил чин подполковника, а его семейство пополнилось второй дочерью, названной в честь императрицы, которая лично принимала роды. Мальчик Иосиф Сабир впоследствии тоже не остался без покровительства: его опекали император Павел и его сын Александр.

Возникает вопрос: откуда столько семейственности и почти родственных привилегий между этими людьми? Почему для Екатерины Великой столь важна семья Бецкого? Может быть, потому, что Бецкой на самом деле был ее отцом? Ведь существовало мнение, что в Париже, где Бецкой служил дипломатом, произошла его встреча с матерью Екатерины II и носила эта встреча далеко не платонический характер. А это может означать, что Анастасия приходилась ей единокровной сестрой, а Де Рибас – не только тайным любовником, но и деверем. Дом Романовых вообще полон тайн.

Де Рибас служил у Потемкина, участвовал в походах на Крым. Именно тогда Крым впервые был присоединен к России мирным путем. Потом наш герой стал генералом, дружил с Суворовым, командовал флотилией. В то время ему было немногим больше сорока лет.

В 1788 году он разгромил турецкий флот и взял остров Березань, что помогло впоследствии взять Очаков. В 1789 году он был произведен в генерал-майоры. Пожалуй, самым оригинальным деянием Де Рибаса стала им же организованная кампания по созданию гребной флотилии Черного моря: как человек рациональный, он не любил, когда пропадало что-то ценное – в данном случае затопленные турецкие суда. Их вытащили и отремонтировали. А предприимчивый Де Рибас был вновь повышен в должности и теперь командовал гребной флотилией.

У Де Рибаса были поистине грандиозные планы: он собирался захватить Константинополь, создать морской десант. В итоге он основал Одессу.

Один из самых удивительных городов Российской империи первоначально назывался Хаджибей из-за того, что строился на Хаджибейском заливе в качестве оборонительной крепости. Поначалу существовало два плана – Де Рибаса (о городе-крепости на Хаджибейском заливе) и Мордвинова (о крепости в районе Очакова). Но Де Рибасу покровительствовал князь Платон Александрович Зубов, таврический генерал-губернатор. К тому же удобнее места для возведения крепости было не найти. И 10 июня 1793 года началось строительство порта, впоследствии переименованного в Одессу. Порт был построен всего за три года и открыт для международной торговли. Неудивительно, что для Екатерины этот предприимчивый человек стал самым близким другом. Вот только ее правление заканчивалось. А Мордвинов с приятелем Ростопчиным распускал слухи, что все эти планы Де Рибаса – мошенничество, а отпущенные на строительство средства он использовал для своего обогащения. В романе «Адмирал Де-Рибас» писатель Алексей Сурилов приводит разговор между Ростопчиным и Паленом – будущим убийцей Павла I:

«– Каково вам наш Рибас? – сказал Ростопчин. – Того и гляди Кушелева в Адмиралтейств-коллегии обскачет. Ловок, однако, каналья.

Пален молчал.

– Токмо более он склонен к генерал-прокурорству, – продолжал Ростопчин.

– Это с чего бы? – Взгляд Палена был тяжелым и мрачным.

Ростопчин про себя отметил, что Пален был в крайнем напряжении. Не была тайной для Ростопчина и причина нервозности Палена. Сей господин должно быть достаточно чувствовал на шее петлю.

– С того, граф, что Пустошкин за штурм Корфу был жалован только вице-адмиральством, а Рибас получил производство в адмиралы за паркетное геройство.

– То есть – за что?

– Сей раз за донос».

В 1796 году умерла императрица, и в жизни Де Рибаса начались перемены. Князя Платона Зубова, покровителя Де Рибаса, уволили. Всего через месяц после смерти императрицы упразднили «Комиссию строения южных крепостей и Одесского порта». Еще через год был уволен и сам командующий Черноморским гребным флотом. Де Рибаса вызвали в Петербург. Он ожидал худшего, но ему приказали войти в Адмиралтейств-коллегию, а потом назначили ее президентом. В 1799 году его даже произвели в адмиралы и назначили управляющим Лесным департаментом. Де Рибас был готов служить там, куда посылают. Но весной 1800 года его отстраняют. Вновь следуют обвинения в злоупотреблениях – теперь уже лесными доходами. Устав от бесконечных уколов, наветов и изгнаний, Де Рибас последовал за своим покровителем Зубовым и вошел в число заговорщиков. Говорили, что именно Де Рибас, как истинный идальго, призывал к «яду и кинжалу», то есть к самым радикальным действиям против императора. И его гнев можно понять. Сколько бы он ни делал хорошего и нужного, в ответ получал только обвинения, увольнения и разбирательства.

Однако очень скоро Де Рибас убедился в том, что при Павле настроения меняются постоянно – в течение одного года: в марте его уволили, 30 октября опять восстановили.

Кстати, существует исторический факт, ставший анекдотом. Это как раз о том, как у императора менялись настроения. Павел I пришел на премьеру пьесы Капниста «Ябеда». Ему так не понравились первые сцены, что он приказал отправить автора в Сибирь. Но к концу спектакля он увлекся, пришел в восторг и вспомнил об авторе – приказал немедленно вернуть его из Сибири.

На этот раз Де Рибаса вернули, потому что Павлу понадобилось реконструировать Кронштадт. Де Рибас вновь стал востребованной фигурой. Вот только за этот год – с марта по октябрь – кое-что произошло. И если бы не этот Кронштадт, не этот план реконструкции, внезапно всплывший 30 октября, Де Рибас, возможно, оказался бы вместе с убийцами в Михайловском замке или поблизости от него. И ему, как и другим, ничего бы за это убийство не было. Он, как человек одаренный и активный, продолжал бы строить, курировать, распределять. Тем более что Де Рибас достиг самого цветущего возраста для начальственных должностей – 49 лет.

Но обратного пути не было. Заговор стал дорогой, с которой уже невозможно было свернуть. А императорская милость невольно стала приговором для самого Де Рибаса. Теперь он колебался – продолжить карьеру и служение или поддерживать сомнительную дружбу с бунтовщиками и участвовать в предприятии, которое неизвестно чем закончится. Это колебание не могли не заметить сообщники, и оно стало его роковой ошибкой.

Сурилов так описывает в своем романе поведение полного сомнений Де Рибаса:

«– Россия, господа, в положении бедственном, – говорил Зубов. – Самовластие царя неистово и губительно.

– Непрерывные вахт-парады, нелепые экзертиции изнуряют войска, – мрачно сказал генерал Талызин. В этом было угрюмое отчаяние и угроза.

– Нет веры в завтрашний день, – заметил Де-Рибас. – Каждый, господа, в припадке безумия государя может быть схвачен, лишен всего, посажен в кибитку и под конвоем заслан в глушь, откуда нет возврата!

– От императора мне как главнокомандующему в Петербурге поступило указание, – угрюмо проговорил Пален и, помолчав, продолжил: – В случае угрожающей ему опасности схватить и заточить в Петропавловскую крепость царицу и цесаревичей Александра и Константина, поэтому полагаю, что любой ценой, даже крайней мерой, Павла должно убрать с престола, крайней… Что вы думаете об этом, Осип Михайлович?

– Я, Петр Алексеевич, против крайней меры. Достаточно и отречения в пользу наследника престола цесаревича Александра Павловича. Насколько мне известно, впервые мысль о крайней мере была высказана английским послом Витвортом. Но сей господин – иноземец. Моя беседа с Никитой Петровичем Паниным в его деревенском изгнании еще раз убедила меня в том, что государственный переворот должен свершиться без пролития крови. Думаю, господа, что убийство ныне царствующей особы не получит одобрения и от наследника престола.

– Виват, господа, виват! Осипу Михайловичу бокал шампанского.

– Благодарствую, я бы желал пунш.

– Нет-нет, не откажите. Благородному человеку – благородный напиток. Ваше здоровье! Господа, пьем за здоровье адмирала Осипа Михайловича Де-Рибаса. Виват!

У Осипа Михайловича было чувство необъяснимого беспокойства, тревоги и тоски. Шампанское горчило и обжигало, точно в нем была примесь дрянной водки. Такое, впрочем, случалось на офицерских кутежах. Довольно, однако, странно, что водку подливали в шампанское и в доме графа Палена».

Именно тогда, в конце ноября 1800 года, Де Рибасу внезапно стало плохо и он заболел. По версии Сурилова, его отравили уже на той встрече офицеров-заговорщиков – чтобы не помешал коварному плану. Отравили что называется – «на всякий случай»: чтобы не путался под ногами. Проводив Де Рибаса, Пален опасался того, что их колеблющийся сообщник может раскрыть замысел кому-нибудь из своих визитеров, ведь у Де Рибаса всегда были гости:

«Когда Осип Михайлович усаживался в экипаж, Пален напутствовал чинов тайной полиции: карету сопровождать, за домом его превосходительства установить постоянное наблюдение, каждые два часа рапортами сообщать, кто прибыл в дом и кто убыл» (А. Сурилов).

На следующий день Пален сам приехал к Де Рибасу – чтобы завершить начатое. Никому не пришло в голову, что лучше препоручить больного лекарям и сиделкам, но никак не графу Палену – главному заговорщику. Супруга больного Де Рибаса была в растерянности, доктора вообще плохо понимали, от чего лечить:

«Заболел от меланхолии, сиречь кручины. Оттого везде объявляется в теле колотье. Желудок и печень бессильны для изгнания разной слизи. Понемногу водянеет кровь. Бывает, холод сменяется жаром. Недурно бы уехать за море для прилежного докторского лечения, дабы хворь не стала смертной» (А. Сурилов).

Разумеется, никакая меланхолия или кручина таких симптомов вызвать не могут. Зато может яд – в том самом шампанском, которое почему-то горчило.

Де Рибаса пытались спасти, к нему наведались какие-то ходоки из Одессы, привезли животворное, оздоровительное зелье. Пален понял: нужно торопиться. Он срочно прибыл к больному, чтобы сидеть при нем неотлучно. Возможно, тогда Де Рибас уже о чем-то догадывался:

«Обыкновенно никак не отвечающий на появление Палена Осип Михайлович с усилием приподнялся, черты его исказила гримаса отвращения и боли.

– Что надо, зачем? – проговорил он слабеющим голосом.

Пален вошел. Он был свежевыбрит, букли его парика тщательно уложены, белые рейтузы плотно облегали голенастые ноги, мундир затянут, лицо невозмутимо, серо-голубые глаза холодны».

Заботливость Палена умиляла окружающих, она казалась истинным проявлением крепкой дружбы. Вот только больному после его появления стало совсем худо. А Пален все сидел у его изголовья и подавал лекарства. Он же и вызвал священника, сообщив об этом жене Де Рибаса:

«– Ему весьма худо, государыня. – Пален по-прежнему был тверд и невозмутим. – Это горячительный бред. Должно принять святых тайн. Священник ждет в гостиной. Прикажите привести его сюда. Вас, господа, прошу следовать за мной».

Позднее в кулуарах шептались, что Де Рибаса отравили. Пален-то, оказывается, сидел возле больного соратника вовсе не из добрых чувств: он боялся, что Де Рибас проговорится в бреду. Тогда он и подсыпал ему яду уже второй раз. В декабре за президентом Адмиралтейств-коллегии пришла смерть – за четыре месяца до гибели императора и за 29 дней до наступления нового века.

Постоялец гостиницы «Париж»

Россия XIX века была богата не только революционерами, но и талантливыми самородками, и многие из них были выходцами из других стран, преданно служившими нашему государству. В те времена они почитали это за честь. Помимо испанца Де Рибаса, строившего города и укрепления, и грека Каподистрии, талантливого дипломата, на российской службе отличился специалист по Востоку поляк Ян Виткевич. Будучи российским резидентом, он удачно завершил операцию, связанную с так называемой «Большой игрой» – политической дуэлью между Россией и Британией за влияние в Афганистане. Виткевич сумел заручиться доверием афганского руководства, в то время как его давний оппонент, британский агент Александр Бёрнс, остался ни с чем. Впоследствии, когда Виткевича уже не было в Афганистане, проигравший «Большую игру» Бёрнс был убит повстанцами во дворе резиденции. Виткевича, казалось бы, могла ожидать совсем другая судьба.

1 мая 1839 года Виткевич прибыл в Санкт-Петербург. Он мог торжествовать и почивать на лаврах. Теперь у него наконец-то появилось время, чтобы заняться любимым делом и давним хобби – обработкой литературных записей, который он собирал на Востоке. Помимо дипломатической работы российский резидент слыл отличным переводчиком и собирателем восточного фольклора. Он вернулся со всеми материалами, собранными в своем путешествии в Афганистан, и фактически приехал «со щитом» – как истинный победитель. Думается, его могло ожидать повышение по службе и много новых интересных поручений.

Виткевич остановился в гостинице «Париж» – первоклассной и одной из самых старых в Петербурге. Она была построена в 1804 году на Малой Морской улице (дом 23/8). А дальше произошло нечто неожиданное и не проясненное до сих пор.

9 мая 1839 года там же, в гостинице, тридцатилетний дипломат был обнаружен с огнестрельным ранением в голову. На полу лежал пистолет.

Дело казалось странным: в камине – куча пепла от сгоревших бумаг; никаких документов в номере не осталось, как и шкатулки с портфелем, которые были при нем. Была и предсмертная записка, почерковедческая экспертиза которой не проводилась.

Впоследствии говорилось, что единовременно сжечь в камине то обилие трудов и бумаг, которое было у Виткевича, не представлялось возможным. То есть речь, скорее всего, шла об отвлекающем маневре: горстка пепла образовалась от небольшой пачки бумаг, а основная часть записей из номера была похищена. Выглядело всё как самоубийство, и даже существовала официальная версия: поручик якобы сожалел, что служил Российской империи, будучи поляком. В юности Виткевич был ссыльным и находился в крепости за вольнолюбивые проявления и борьбу с режимом, он даже приговаривался к смерти. У юных «злоумышленников», в группе которых был и 14-летний Ян Виткевич, были обнаружили стихи «возмутительного содержания».

И теперь, через 15 лет, успешно послужив императорскому двору, бывший бунтарь якобы внезапно раскаялся.

Но, учитывая его блестящий послужной список и выдающуюся деятельность на посту российского дипломата, самоубийство было бы весьма парадоксальным решением. В конце концов, он был агентом не год и не два. Такие решения не принимаются скоропалительно. И уж совсем нелогично сводить счеты с жизнью на вершине успеха. Тем более что его ожидала вожделенная творческая работа, о которой он так мечтал.

Как все-таки произошла эта невообразимая, фантастическая метаморфоза и вчерашний смутьян, заключенный крепости, превратился в дипломата? Главную роль в судьбе Виткевича сыграл знаменитый Александр Гумбольдт, в честь которого теперь называется главный университет Берлина. Немецкий путешественник и ученый побывал в 1829 году в Оренбурге. На пути туда, не доехав двадцати пяти верст до города, он остановился в Орской крепости, где к нему приставили переводчика – Яна Виткевича (другого знатока немецкого языка, видимо, не нашлось). Зайдя в квартиру к переводчику, Гумбольдт был приятно удивлен видом солидной библиотеки по ориенталистике. Оказались там и сочинения самого Гумбольдта. Отправившись в Оренбург, ученый встретился с генерал-губернатором Василием Алексеевичем Перовским и убедил его, что молодой человек грешил по малолетству, а бросаться такими талантами просто неосмотрительно.

Гостиница «Париж» в Санкт-Петербурге

В 1831 году Виткевича перевели в Оренбург и прикомандировали переводчиком к Пограничной комиссии. С этого момента и началась его деятельность резидента. Но не так все просто. Генерал-губернатор собирался отправить Виткевича в Бухару еще в 1832 году в должности своего личного агента, Николай I отклонил эту кандидатуру – не доверял.

В 1834 году прапорщика Виткевича направили в Киргизию разбирать претензии между казахскими родами. Перовский отмечал, что «пребывание его, в особенности на Сырдарье, может доставить нам полезные сведения и о странах Средней Азии». Из указаний Виткевичу особенно интересно следующее: «Личными внушениями и советами направить ордынцев к преданности правительству, покорности законам и послушанию начальству…для успешнейшего принятия мер к упрочению спокойствия в самой Орде и для ограждения ее от смущения со стороны внешних врагов… и притворных доброжелателей… Самое бдительное внимание обратить на слухи и сведения о Средней Азии».

Виткевич прибыл в Бухару 2 января 1836 года. Он не только умело занимался сбором информации о положении в Средней Азии, взаимоотношениях между ханствами, отношении их правителей к России и о британских агентах, но и влиял на тех, с кем вел переговоры. Виткевич смог убедить недоверчивых восточных людей, что им выгоднее иметь отношения с Россией, чем слушать посулы британских агентов, активно проявлявших себя на территории Бухары, Коканда и Персии. Очень скоро этот молодой человек стал незаменимым для империи дипломатом.

* * *

И вот теперь, находясь в цветущем возрасте, сделав так много для России, только что с успехом окончив сложные переговоры и вернувшись с победой из опасного края, сводить счеты с жизнью и уничтожать ценные записи мог только безумец. Неужели Виткевич, этот хладнокровный боец невидимого фронта, страдал тем, что сейчас называют биполярным расстройством? Шизофрения? Депрессия от усталости и напряжения? Иной раз такое состояние наступает после больших усилий и внезапного расслабления. Покой влечет грустные воспоминания.

Но о том, что депрессии у него не было, свидетельствуют привезенные им стихи и сказки афганцев, записанные им со слуха и переведенные на русский язык. Виткевич собирался наутро отправиться в журнал и отдать бумаги для публикации. После его гибели они, как известно, исчезли.

При этом существует вполне логичная версия, что Виткевич был убит. Кем? Теми, кому это было выгодно. Возможно, британскими агентами или их афганскими соратниками. Но что это было? Желание скрыть результаты удачной миссии? Уничтожить успешного дипломата, который мог и в дальнейшем вредить англичанам? Отомстить победителю за уже сделанное? Ответ напрашивается сам собой. Афганскому эмиру Виткевич пообещал помощь России в борьбе за возвращение Пешавара. В Афганистане это вызвало небывалый подъем, в то время как в британской Индии и Англии началась паника. Говорилось о том, что Россия угрожает существованию Англии, а ее послы занимаются переделом Востока. Волна этой паники докатилась до британского парламента. Но не воевать же с Россией и не убивать же российского императора. Оставалось свести счеты с успешным посланником.