Текст книги "За Пророчицу и веру"

Мальчишка, пришедший с ним, отбивает на барабане дробь, сопровождающую действия ненормального. То быстрее, то медленнее. Когда доел окончательно несчастную ядовитую гадину, до последнего момента продолжающую дергать хвостом, замер. А затем удары стали особенно яростными.

Тут юродивый замер и захрипел, конвульсивно дергаясь. Поднял руки ко рту и извлек оттуда с заметным напряжением абсолютно целую и невредимую змею. Силен! Так глаза отвести! В чудеса я не верил абсолютно. Магия – это совсем другое дело. Только ни одна жрица никогда не оживит мертвого, пусть он и змей.

Народ радостно зашумел, и маленький барабанщик пошел с шапкой по кругу. Ему кидали самые разные монеты. Бросил и я денарий, обнаружив вблизи, что это вовсе не мальчик, а девушка, пусть и молоденькая. Она сразу засекла номинал, все ж серебро подают не часто, и поклонилась.

– Приходите вечером к domus Влада. Знаешь, где это?

– Да, император, – сказала она спокойно.

Выходит, признала. Тем лучше. Угостить еще одного странного типа мне не тяжко. Вдруг в очередной раз нечто выгорит. За пару лет пообщался с четырьмя добрыми дюжинами юродивых и фокусников. Большинство реально со сдвигом в мозгах, кое-кто нормален, но придуривается на публику. Половина просто жулики в той или иной степени. Такие охотно готовы поработать на Агата, передавать полезные сведения. Все равно бродят, много чего видят и слышат. Что ж не порадеть для хорошего человека за мзду невеликую. Но четверо оказались друидами. Лечить могли не хуже жриц. Правда, один сразу отказался переезжать, ему и так неплохо было в качестве обычного врача, еще один был стар и немощен, зато мог объяснить двоим молодым, как правильно лечить, чтоб самому не сдохнуть и клиента ненароком не угробить. До среднего уровня жрицы им всем было далековато, но лиха беда начало. В мужской обители такие уместны. Надеюсь, слух пойдет и сами появятся рано или поздно, надеясь выучиться. Потому что иначе люди со способностями рано помирают, о чем говорили некогда Марии. Мужчин это касается не меньше.

На пятачке заиграла музыка. Я так и не привык здешнюю воспринимать, раздражает, особенно когда приходится сидеть под это визгливо-заунывное треньканье. Менестрели с севера гораздо ближе по звучанию к моему пониманию, да и используют они нечто вроде гитары. А эти дуделки и одна палка две струны исключительно раздражают, о чем вслух не говорю.

Разворачиваю коня и еду дальше. Мимо рядов, где продают самое дешевое из возможного – плоды кактуса. Сердцевина достаточно приятна на вкус, но есть такое можно разве что с голодухи. Косточек огромное количество, и они не настолько мелкие, чтоб не обращать внимания. Не жуешь, а бесконечно сплевываешь. Между прочим, здешние арбузы имеют не больше трети красной мякоти и не сильно сладкие. Вот если упарить до густоты меда, получалось неплохо, а без обработки угощать гостей не принято.

Теперь на верфь. На мое счастье, ее раззадоренные правоверные не растащили и не спалили на радостях победы. Все ж доски далеко не самое ценное, что можно было найти в тот момент в павшем городе. Там даже уцелело несколько прятавшихся семей корабельщиков. В принципе, подобное место всегда достаточно замкнутый мирок. Кроме запасов древесины, обязательного пруда с солоноватой водой для укрепления частей корабля и мачт всегда строят склады и дома для работников. Постоянно нужны квалифицированные плотники, столяры, канатчики, парусные мастера.

А мне до зареза необходим флот. Нельзя владеть побережьем и не иметь возможности его контролировать. Общего военного Пятидесятиградье не имело никогда. Конечно, можно надергать с мира по штучке, однако большинство военных галер ушли в Картаго и на север, заодно уведя немало торговых суденышек. Все ж больше всего новую замечательную власть не любили прежние господа и богачи. Что могли – утянули. Землю с особняком же не увезешь, а сундуки с деньгами можно погрузить на корабли.

Так что пришлось начинать практически с нуля. И, как всегда, представления очень сильно разошлись с реальностью. Оказалось, судостроителям прекрасно известен метод конвейерного производства. Прогрессоры им без надобности. Существует несколько типов кораблей, и дерево никто не приобретает в последний момент. Оно высушивается, пропитывается чем-то, детали режутся по четким шаблонам, да еще каждая обозначается буквой. Доски вставляются в специальные пазы и прошиваются дубовыми штырями без всякого железа или меди. Когда дерево намокало, оно разбухало, и щели закрывались полностью.

Такой метод позволяет не работать сезонно или по мере поступления материалов, а иметь на складе все необходимое заранее, загружая работников верфи постоянно. А благодаря подготовленным запасам никакие потери не фатальны. Восстановление флотилии занимает не так много времени.

Обычный купеческий зерновоз, берущий в трюмы сто воловьих повозок зерна, опытные мастера строили за три недели! Потом еще палубный настил и надстройки на уже спущенном на воду. Военная галера, правда, месяца два доводилась до полной готовности. Никто не мог себе позволить большого количества военных кораблей. Строительство обходилось минимум в два таланта серебром, учитывая привозное дерево. Содержание в добрый талант. Мне они почти ничего не стоили, кроме платы работникам, большая часть которых трудилась в расчете на обещание через два года освободить, и их питание. Но наличие даже двадцати галер еще не делало меня навархом![13]13
  Наварх – адмирал, командующий флотом.


[Закрыть]

Требовалось обучить людей не только слаженно грести, но и маневрировать, а также ориентироваться в море. Необходимы были тренировки, включая пушечную стрельбу на качающих судно волнах. Чтоб не летели ядра мимо врага. Иначе вся подготовка закончится на дне моря. А каждая галера – это двести двадцать – двести пятьдесят гребцов, моряков и абордажников. То есть мне прямо сегодня нужно было минимум пять тысяч человек. И если на весла можно было посадить портовых бедняков, готовых за пайку и возможную добычу охотно служить, то наемники без надобности. Приходилось вместо третьего легиона создавать морскую пехоту. А мои горцы и кочевники море не особо любили. Проще сказать – боялись.

Поэтому крайне необходим был козырь. Что я уже давно сообразил, при немалых сохраненных достижениях античности, потерянных на Земле в темные века, здесь явно заметен застой даже в военной сфере. Серьезные государства существуют лишь на востоке, но они тупо бодаются уже третье столетие. Стоит кому-то начать брать верх, как его соперник получает помощь от соседей и с севера. Зверолюди не создали империй, но и другим не давали подняться. Европа в каком-то сонном феодализме. Четкая лестница снизу вверх и прикрепление к земле практически всех. Мало того, закон повелевал передавать профессию по наследству, и старший сын гончара не мог стать плотником, а жениться имел право либо в пределах местности, либо цеха. Конечно, всегда есть нюансы, однако в целом самое натуральное крепостное право. И хотя мелкие войны продолжались, серьезного развития того же огнестрельного оружия не происходило. Слишком дорогое удовольствие.

И пусть я не великий знаток военного дела, однако кое-что все ж помню. Орудия могут быть из чугуна – раз.

Да, они получаются тяжелее медных и бронзовых, но на корабле это не имеет такого значения, как в полевых сражениях. Значит, вместо парочки можно установить десяток и за счет общего веса залпа запинать более опытных мореходов. Так? А вот и нет. Попробуй на стандартную галеру воткнуть нечто дополнительно. Там элементарно места нет. А сильно здоровая пушка отдачей способна проломить борт или палубу. На практике убедились. То есть можно все ж, но крайне осторожно, чтоб не ухудшить скорость, управляемость и много чего еще. Вместо десятка планируемых орудий все равно два-три плюс маленького калибра на поворотном шесте. Просто мне они обходятся гораздо дешевле бронзовых, вот и вся радость.

Но я ж помню и другое, гребные суда были вытеснены парусными. Значит, можно – это два.

Осталось найти того, кто воплотит мутную идею. Естественно, средиземноморские мастера мысленно крутили пальцами у виска на предложение построить нечто среднее между гребным и парусным судном. Прямо свое отношение они выразить не смели, но никто такого не делает! Пришлось искать аж на атлантическом побережье корабельщиков.

Первый вариант был после проверки забракован и разобран. Теперь строили второй, улучшенный. Благодаря двухпалубной конструкции корабль мог дать бортовой залп из пяти крупнокалиберных пушек, а на близкой дистанции еще картечью из трех трехфунтовок. К тому же два двенадцатифунтовых орудия имели возможность бить прямо по носу. Вместо стандартных двух мачт предполагалось размещение трех с нижними латинскими и верхними прямоугольными парусами. Очень хотелось надеяться, что хотя бы через год это будет плавать, а не перевернется при первом же слабеньком шторме. Иначе все тщательно обдуманные планы превратятся в верблюжье дерьмо, тогда придется идти на запредельный риск. А я таких вещей крайне не люблю.

– И почему никто не работает? – интересуюсь, когда, миновав ворота, обнаруживаю толпу на пристани.

Мало того, что они не собираются оправдывать кормежку, так еще явно намечается потасовка. Стенка на стенку. И, судя по топорам, молоткам и прочему инструменту, здесь скоро будет весело. Очень вовремя заявился.

– Эти полулюди, не стоящие шакальей мочи, возмущаются, – говорит один из корабельщиков, показывая на двоих, распятых на стене.

– Кто не красномундирники, – произношу достаточно громко, чтоб слышали все, – отошли. Что непонятного, морда рябая? – вызвериваюсь на здорового обормота с палкой в руках.

Оспа здесь есть, но, поскольку практически все имеют домашний скот и ловят коровью оспу в детстве, болезнь чаще всего проходит в легкой форме. Про прививки против болезни тоже в курсе. Или это называется иначе? Втирают гной переболевших здоровым. Помогает, хотя изредка помирают. Но чаще просто кожу портит. Зато живы. Кажется, в Европе моего мира поумирало до трети заразившихся. Здесь парочка на тысячу.

Охранники все правильно сообразили и наезжают на не желающих торопиться. Бить не бьют, но теснят, и народ, ворча, отходит.

– Выстроились! В одну шеренгу! Живо сюда еще легионеров, – говорю сквозь зубы десятнику.

Тот моментально отправил одного из своих с приказом. Уж переспрашивать зачем, они не приучены.

Короткое колебание, и полулюди привычно разбираются по росту. Вид у большинства усталый, да все больше и без того в возрасте. В обозе молодые не служат. А жизнь нынче не сладкая. Почти три дюжины померли со времени попадания в плен. Кто от болезни, кто от работы или травм. Но две сотни еще осталось.

– Будьте готовы, если кто дернется – рубите, – приказал телохранителям. – Ты, – показываю на обезьяна, командующего построением, – ко мне.

Тот подошел почти строевым шагом, аж залюбоваться можно. Моих легионеров еще долго дрючить придется, прежде чем смогут повторить. А перестроение стрелков в бою требует немалой слаженности.

– Это твои люди, и ты отвечаешь за них, – говорю, глядя сверху, с коня. – Твои шакалы сбежали и пытались украсть лодку.

– Никто не пострадал, – хмуро сказал бывший начальник обоза. – За что их так?

Да, умирать они будут долго. На солнце. Проще было сразу головы отрубить. Но этого достойны воины, а не воры.

– А ты не знаешь? – спрашиваю с иронией. – Вы, – поднимаясь в стременах и обращаясь к полулюдям, – решили бунтовать? Что делают с рабами ваши хозяева в таких случаях?

– Мы не рабы! – крикнули из строя.

– Нет, – подтверждаю. – Вы не рабы. Вы падаль, не стоящая ничего и достойная стать исключительно удобрением для полей. Урсы отказались вас выкупать. Вы им не нужны. Не умерли в бою, значит, недостойны сочувствия. А мне зачем? Полагаете, много пользы от вас на работах? Кормят вас не хуже прочих, а толку почти нет. Теперь еще и сбежать надумали. Если б не прибежали рыбаки, ваши друзья и хозяина лодки убили бы. Я относился к вам как к людям. Но вы принимаете доброту за слабость. Еще раз спрашиваю, что в таких случаях делали зверомордые? Неужели никто не в курсе или языки проглотили? Это называется децимация! Каждый десятый раб при побеге в команде распинается. Не двое! Рассчитайтесь по номерам. Начали!

– Не надо, – быстро сказал обезьян.

– Не слышу!

– Первый, – сказал негромко стоявший на фланге. – Второй, третий, – пошло по шеренге.

– Стой на месте, Бидвэвэяш, – говорю негромко.

Он замер. Наверное, впервые услышал полное имя. Я тоже именовал его Бидом до сих пор.

– Сделаешь еще шаг, убью всех.

– Не делай этого. – В тоне Бида проскочила жалобная нотка.

– Можешь придумать причину?

– Чем я могу пригрозить, кроме лишения беседы? – изобразил наивность обезьян.

Гремя оружием, прибежали охранники. На верфь кого попало не пускают. Полную секретность не сохранить, если корабли через канал ходят, но пока в доке не особо разглядеть, что там клепают ударными темпами. А всем же интересно. И через пару дней дойдет до того, до кого нежелательно. Вот и приходится выставлять караулы.

– Ты правда думаешь, что я идиот? Ты за все время не сказал ничего интересного. Ни про прошлое вашего народа, ни про настоящее. С врагом не делятся информацией. Молодец. Только зачем мне пустая болтовня. Было любопытно, сколько еще способен молотить языком, не ответив, по сути, ни на один вопрос. Склады продовольствия через каждые шестнадцать миль? Это и так всем известно. Армия в «автономке» не больше двенадцати дней без реальной опоры? Может быть, ваша. Не моя. Зато теперь я знаю – симиа умны вопреки вашему виду и поведению. Возможно, не все, так и люди разные. Но недооценивать вас не стоит. Спасибо за урок. А сейчас ты получишь свой, чтобы помнил место.

Уже громко, для всех:

– Каждый десятый шаг вперед!

Теперь примчалась полусотня легионеров. Кажется, посыльный решил выполнить приказ с запасом. Эти встали вполне недвусмысленно, направив ружья на строй за спинами местной охраны. А сзади по-прежнему толпа, она стала заметно больше. Они поддержат с удовольствием. Полулюдей не любили гораздо больше, чем те этого заслуживали.

– Девятнадцать это нехорошо, – задумчиво говорю.

Сто девяносто семь голов на десять не делятся.

– Знаете, я передумал. Кому нужно просто распинать, когда можно развлечься. Что такое закон зверя, все помнят?

Ага, в курсе. Вон как посмотрели с ненавистью. Об этом мне рассказывал Пирр. Применяется не часто в качестве наказания для провинившегося подразделения. И для них страшнее всего, ведь убивать приходится своих же товарищей. Не зря в качестве палача у красномордых всегда обезьян. Нанести своему вред – позор.

– Только вот для одного пары не получается. Ну в лазарете ведь больных еще десяток. Так что последний – вышел из строя.

Этому совсем не хотелось, по морде видно, но деваться некуда.

– Сейчас вам дадут мечи, и только один должен остаться в живых. Если кто, получив клинок, захочет кинуться на нас, умрут все, стоящие в строю. Если зарезаться, на его место встанет любой другой из вас. Это ваш выбор.

– Мы все готовы умереть! – крикнул один из строя.

Я молча показал, и он свалился с дыркой в груди. Шеренга оборванцев в остатках красных мундиров невольно качнулась назад. Обезьян прыгнул ко мне и свалился, получив по башке плетью со свинчаткой. Кочевники такие вещи прекрасно умеют, а мой десятник из лучших. Помереть от удара редко удается, но приятного мало. Тяжелое сотрясение как минимум обеспечено.

– Есть еще желающие? Давайте.

Все молчали и смотрели под ноги. Жаль. Проще было б вырезать сразу.

– Когда останется один, он присоединится к вам в каменоломне. Потому что здесь вам не место. Вы – падаль, не нужная своим хозяевам, а мне тем более!

Филарет с очередной группой охранников появился вместе с мечами, принесенными из караульной.

– Уже нашел сообщников? – крайне удивляюсь.

– Нет, мой господин. Но дело важное, не терпит отлагательства. – И он прошептал на ухо пару фраз.

Поворачивая коня, понял, что первую можно было и не скрывать. Все равно все завтра станет известно.

– Останетесь здесь, – говорю десятнику, – проследите, чтоб все выполнено было.

– А с этим что? – спросил тот, показывая на Бидвэвэяша, сидящего на земле и держащегося за голову; сквозь его пальцы сочилась кровь.

– За ворота и пусть идет куда хочет, – равнодушно отвечаю. – Он свободен и никому не нужен.

Десятник оторопело похлопал глазами. Не хуже меня понимал, как мало шансов у настолько выделяющегося чужака куда-то пойти.

– Будет исполнено, император, – тем не менее бодро подтвердил.

А мне уже не до него. И не до проверок с ревизиями. Если б не городские улицы с прохожими, погнал бы на полной скорости. Только я сейчас, как в анекдоте. Нельзя куда-то бежать. Непременно пойдут сомнительные слухи и напророчат катаклизмы с катастрофами, пугая соседей.

Во дворе меня уже ждали полным составом. Впереди Олимпиада, сзади дети, потом остальные. Она подает традиционно чашу с водой. Я пью и с подозрением смотрю. Мало того что холодная, так реально сладкая. Не из здешнего колодца. Но все правильные слова говорю и лишь затем обнимаю жену.

– Есть проблемы? – шепчу на ухо.

С чего б ее принесло, да еще со всеми.

– Одна, но огромная, – также тихо отвечает. – Если здесь твоя ставка, то и семья должна быть. Сколько мне еще ждать зова?

– Как я тосковал без тебя, – трусливо сообщаю для общего сведения.

Какие все стали взрослые, глядя через ее плечо на детей, в душе удивляюсь. Даже младший. Как давно, оказывается, не виделись.

Глава 4
Государственные сложности

– Я и забыла, – мечтательно сказала Лампа, – как это хорошо, любиться.

Ей уже должно быть двадцать пять – двадцать семь, не меньше, у кочевников года не считают, так что и сама не знает точно. Но хорошая жизнь дает приятные результаты. Конечно, не девочка, однако по-женски зрелое тело по-прежнему красиво, сильно и на ощупь приятно. Старательно ознакомился недавно и полностью удовлетворен.

– Пока не поздно, – внезапно закончила, – нужно родить еще одного сына.

– Не обязательно беременеть, если хочешь проводить время в постели, – поглаживая до сих пор упругую грудь, бормочу.

А мог бы и головой подумать, прежде чем языком болтать. Потому что она села моментально и грозно сверкнула карими очами. Длинные тяжелые волосы спадали ниже задницы, обычно они заплетены в косу, но сейчас растрепаны, и так даже эротичнее смотрится.

– Ты нашел другую? Или правду говорят, что Зенобию норовишь оседлать?

А вот это уже опасный поворот.

– Я не сплю с ней, – максимально честно возмущаюсь.

Действительно, никогда вместе не спали. Она всегда уходила после. И если мою жену удовлетворит такой ответ, так тому и быть. Я не виноват. Кто хочет, тот то и слышит. Поэтому возмущенного сопротивления не последовало, и она позволила себя опрокинуть на ложе, а затем охотно и все остальное. Причем это самое слово «позволила» несколько неуместно. Она была требовательна и норовила залезть сверху. Я не сопротивлялся. Это даже несколько оригинально. Прежде такого за ней не водилось.

– Не думаю, что в твоем возрасте хорошая идея рожать, – говорю, когда лежим в обнимку, отдышавшись.

– В этом вопросе тебе думать не полагается, – с какой-то снисходительностью отвечает. – Я ж тебе не указываю, куда войска водить.

– Это несколько разные вещи, – слегка оторопев, бурчу.

– Вот именно! – веско заявляет со странной женской логикой. – Между прочим, это твое дело отдавать сына на воспитание родичам! Ты опять тянешь, как с Александром.

– Мне показалось или Торопыга не особо рвется стать воином? Ему интереснее мудрость книжная.

– В магиды он тоже не годится, – сказала она с досадой. – Читает все подряд, но духовные искания не привлекают. Нет, епископа из него не сделать. На заводах вечно чего смотрит и даже сам неплохо умеет. – Тут в тоне проскользнула гордость. – И в твоей химии прекрасно разбирается. В тебя пошел. – И чувствительно ткнула под ребро.

– Хоть кто-то должен от меня получить нормальные мозги? – риторически спрашиваю. – Вторая Копуша – это уже лишнее.

Девочка прямо с ходу потребовала отдать ее Малхе в обучение. Вышивать и по дому смотреть за порядком в ее интересы не входило. Хочет тоже на горячем коне да с сабелькой. Какой я ни есть сторонник равноправия, но идея засунуть ее в легион с мужиками восторга не вызывает. Чему она там научится хорошему? Достаточно с меня Малхи, ругающейся так, как ни одному нищему не удастся, и обожающей рубить головы. Я давно подозреваю, что у нее сдвиг на этой почве. Но в остальном-то у нас полное взаимопонимание. Я ее ценю за дисциплинированность и умение держать легион в железных руках. Она меня крайне уважает за признание ее заслуг без отношения к полу.

– Рука устала пороть, – совершенно спокойно поведала Лампа. – Эту дурь у нее из башки не выбить. Пусть попробует реально, на что похож поход и сколько нужно пролить пота, чтоб не прикончили в первом же сражении.

Забавно, жена лично ни в одной настоящей стычке не участвовала, притом определенно имеет достаточно трезвый взгляд на эту дерьмовую работу. Потому что прав Аннибал. Для меня нет упоения в битве. Есть тяжкий и неприятный труд. Это не мои мысли. Фенека. Он мог впасть в ярость при личной обиде и натворить малоприятных дел в захваченном городе. Тем не менее на поле боя четко оценивал ситуацию, зря на рожон не лез, да и своих людей не пускал. Не случайно столько лет проходил в наемниках и не сдох. Я много от него получил.

– Малха не идиотка и в огонь ее сразу не сунет, – сказала жена. – Главное, пусть скидку не делает, а по всей строгости спрашивает. А там, быть может, познакомившись поближе с этой жизнью, сама раздумает.

Ох, терзают меня на этот счет сомнения, но вариантов особо нет. Не замуж же выдавать насильно. Тем более возрастом не вышла даже по здешним меркам.

– Значит, так и сделаем. Девчонку к Малхе, парня в академию…

Я император просвещенный и далеко смотрю. Собора еще нет, но просветительская деятельность уже началась. Причем общеобразовательная. Принимают всех. Конечно, с разбором. Сначала экзамен. Кто со способностями, может поступить бесплатно. У них даже общежитие есть.

Это настоящая школа для желающих получать знания. Там обучают грамотно писать, риторике, математике, истории, латыни и греческому, географии и физическому развитию. Это включает и обращение с оружием. Для более старших возрастов есть курсы по химии, инженерному искусству, астрономии, рисованию-черчению, алгебре с геометрией, агрономии.

Уже есть не самая богатая, но достаточно крупная библиотека. Дубликаты свитков, имеющиеся в покоренных городах, обязаны прислать. Интересные и редкие экземпляры нередко дарят, чтоб обратил внимание. Иногда копии оплачиваю.

Приглашаю известных людей, прямо скажем, далеко не все рвутся переехать, но некий гибрид интеллектуального клуба и элитарной высшей школы намечается. Выйдет или нет, один Ylim способен предвидеть. Это ж самое начало, а нуждаюсь не в философах и поэтах, а умеющих строить мосты, акведуки и дороги.

– А наставником у сына пусть будет Рычаг.

– Его зовут Габирель, – строго сказала Лампа.

В некоторых случаях она исключительно уперта. Получил новое имя, пройдя через обряд «очищения», не вспоминай прежнее.

– Габирелю, – послушно поправляюсь.

Мой самый полезный родственник, способный придумать нечто новое из одного невнятного намека. Может отлить пушку, создать капсюль и придумать ни на что не похожую архитектуру. Уже сейчас понятно, что строящийся по его планам собор будет не похож ни на мрачные базилики, ни на античные храмы. Купола, арки, опоры то массивные и тяжелые, то легкие и хрупкие почти наверняка вызовут подражание. Прямо в настоящий момент ощущение грандиозности. А уж по части денег просто жуть. Они уходят, как в прорву.

– Спасибо, муж мой, – говорит без малейшей иронии, потершись щекой о ладонь.

Нет, не за поправку. За готовность выслушать и сделать правильно. То есть как она хотела. Ведь нормальный мужчина должен мечтать о наследнике. А я полководец. Значит, просто обязан тянуть в армию и заставлять получать соответствующий опыт. Зачем? Пусть учится, чему нравится. Тогда и польза будет. К тому же, чтобы править, нужны совсем иные качества, нежели воинские.

– Я подобрала на заводы подходящих людей и разделила, чтоб каждый занимался одним делом, – сказала Лампа чуть погодя.

Супруга у меня о-го-го. По всем показателям. Не только по красоте, но и по части учета и контроля. По ее мнению, доходы семьи относятся к домашнему хозяйству, а значит, к ее компетенции. И прекрасно разбирается в ценах на металл, оружие и сколько кому платить. Она любого при необходимости поставит на место без ссылки на мое имя. А Саул ее откровенно опасается за цепкость и дотошность. Наизнанку вывернет, но все точно выяснит. Ее на хромой козе не объедешь. Из-под тебя выдернет и зажарит.

– Скажешь секретарю, что отныне ты будешь проверять счета на землю.

– Конечно, муж мой.

На этот раз она не благодарит. Это ее право. На самом деле ей разбираться долго и тяжко. Моя доля при разделе любых трофеев всего лишь сто двадцать восемь к обычной. То есть солидно, но далеко не та куча золота, как иным представляется. Основной доход прежде шел как раз с производств. Другое дело, большая часть продукции имеет военное назначение и выкупается по установленным Лампой ценам. Ну, это нормально. Накрутка идет всего процентов десять. Просто доход стабильный и четкий. Расширялись поставки, а только сейчас она привезла семьдесят тяжелых орудий для кораблей. И эти суммы пойдут на скупку трофеев у доблестных воинов, которыми занимался Саул наполовину с моих денег. Не очень красиво, если честно, однако ж никто их в спину не пихал и не заставлял отдавать по дешевке драгоценные изделия или скот.

Но с момента, когда начали брать под контроль побережье, огромные латифундии и виллы с рабами конфисковывались. Спрашивается, в чью пользу? То-то и оно. В зависимости от ситуации делились поля и сады между местными или отдавались в награду правоверным. Чаще всего в пропорции три к одному. Меньше пришельцам, зато обычно с усадьбой. Ведь земля в трофеи не входила и в обычном порядке делиться не могла. Непременно выделялось нечто под строительство молитвенного дома, но и себя тоже не забывал, каюсь. Понемножку-помаленьку нахапал, уже и сам не знаю, сколько точно. Сегодня, помимо городских особняков в каждом городе, мне принадлежат восемьдесят с лишним тысяч участков, сдаваемых в аренду, или отдельных ферм с наемными трудягами. Большинству рабов элементарно деваться некуда. Получив свободу, а не землю, они продолжают работать, как и прежде. Только уже не за пайку под кнутом, а за часть урожая, имея возможность уйти.

В любом случае в год набегает до ста тысяч ауреев дохода. Даже после уплаты налогов – жуткие деньги по здешним понятиям и ценам. Они не могут не прилипать к рукам мытарей, моих секретарей и даже крестьян. Я физически не способен проконтролировать столько людей и хозяйств. Вот пусть Лампа и занимается, раз ей это по душе. Я получаю кучу золота, она определенную власть и влияние. Оба в плюсе. А главное в семейной жизни – это довольная жена. Не только в смысле постели. Она сознает, насколько доверяю, и старается.

– Эй, – пихает снова в бок, – ты спать собрался?

– Извини, – бурчу, – прямо сейчас продолжить не получится.

– Нам пора на вечернюю молитву!

Я подумал и поднялся. Дело даже не в показной набожности. Лампа реально все предписания выполняет, хоть сверяй по ней тексты, мы просто непременно обязаны явиться всей семьей.

Во-первых, демонстрация для окружающих. Семья близка и правоверна. Никакая усталость после дороги не помешает явиться на молебен.

Во-вторых, можно не сомневаться, слух о ее приезде уже пошел по городу и на молитву придут все начальники с женами. Прекрасный способ красиво познакомиться и пообщаться. Пренебрегать такими вещами нельзя.

– Папа! – дружно сказали поджидавшие в атриуме детки при моем появлении. – Мы хотим…

– Мы тут посоветовались и решили, – я выдержал паузу, – а что конкретно, вы узнаете после окончания вечерней молитвы.

– Ну, пап! – возмущенно восклицает Копуша.

– Собирайтесь! Живо! Вас это тоже касается! – обратился уже к младшим.

Иногда я забываю, что девочка вовсе не моя. Не наша. Агапия, ее мать, жила у нас в доме уже как свободная. Через пару лет после начала войны за веру порезалась на огороде. Не обратила внимания, тем более вроде нормально заживало, и сгорела в короткий срок. Даже жрицы не помогли. Они не всесильны. Четверть обратившихся вовремя вытаскивают, а срок прошел, уже нет таких возможностей. Так и осталась Анастасия в нашей семье. Вскормившая ее Олимпиада не делала различий с остальными, и после смерти матери мы официально ее удочерили. Вырастет, красоткой будет. Уже сейчас заметно. Помесь мавретанца и потомка румлян с иберийкой, в крови которой намешана местная кровь, греческая и германская дала изумительное сочетание. Смуглая кожа и синие глаза. И это чудо чуть не выбросили как ненужное. Ничуть не жалко ее отца, зарезанного в Кровавую ночь.

Собора еще не существовало. Точнее, стены поднялись футов на десять. Высокого ограждения вокруг тоже пока не было, только намечено, и все в строительных лесах. С задней стороны складированы привезенные частично издалека колонны и материалы. А что вы хотите: я ж не джинн и по мановению руки дворцы не воздвигаю. Двести опытных трудяг работали в самом здании и еще почти тысяча вырубали и обтесывали блоки в каменоломнях. Зато мужская и женская обители, а также здание академии, библиотеки, типографии и нескольких хозяйственных помещений уже воздвигли. С этим было проще. Многие постройки в городе все равно сносили, и камни из них можно было использовать на новом строительстве. И башни росли прямо на глазах. Среди прочего Олимпиада привезла для них колокола. Через пару месяцев можно будет повесить. Облицовка терпит.

А еще двор, выложенный черно-белыми полированными плитами в шахматном порядке и по периметру окруженный деревьями и фонтанчиками. Пока собор строится, именно здесь собираются верующие на молитву. Обычно три-четыре тысячи приходят. Это не означает, что остальные не молятся. Просто Пророчица сказала, можно обращаться к Богу где угодно, и многие делают это прямо у себя, не выходя за порог. Или в доме у авторитетных верующих. Сейчас добрых десять тысяч собралось. Не зря такого размера площадь. Да, правильно угадал. Слух уже пошел. Всем интересно посмотреть на приехавших. Кого просто мучает любопытство, кто надеется на встречу.